23 Похороны папы. Я оказался в Москве

        Предыдущая глава:  http://proza.ru/2025/03/15/959

        Фото из семейного альбома:
        1 - Фотография похорон папы хранится в нашем семейном альбоме, но я на неё без боли смотреть не могу.
        2 – проект памятника, установленного на могилах папы Андрея и его родного брата Михаила. При жизни они всегда были рядом, рядом и похоронены.
        3 – Первая моя фотография в Москве в районе Коптево. Я на ручках родной сестры моей мамы Даши – тёти Маруси. А меня усыновила старшая мамина сестра, которая тоже оказалась Марией, хотя при рождении ей дали имя Марина. В Коптево в 12-ти метровой комнатке железнодорожного барака жили и были прописаны  дедушка Егор и бабушка Наташа с семьёй их дочки (тётя Маруся, её муж - дядя Витя и их дочка Валентинка).
 
        Эта публикация подготовлена по воспоминаниям моего старшего брата Николая Ардашина и ведётся от его лица.

        «Папа Андрей проработал на шахте забойщиком свыше десяти лет. Тяжелая постоянная работа на шахте, плохое питание и нервозное положение в быту, связанное с двумя пожарами и последующим строительством новых домов, сказались на здоровье отца. После очередной сдачи анализов врачи признали у него сколиоз лёгких. Эта болезнь связана с засорением тканей и сосудов лёгких угольной пылью и являлась бичом практически всех шахтёров того времени.

        Папе запретили работать в забое и он устроился плотником на железной дороге. Проработал он там года три. Но, поскольку его здоровье было сильно подорвано, то значительную часть этого периода времени он провёл на  больничной койке в городе Чекалин.
       
        Время шло, а папа чувствовал себя всё хуже и хуже. Стал уже с трудом вставать с постель. Перед смертью папа почувствовал облегчение и у него сразу же появились планы по благоустройству дома.

        Но 22 августа 1951 года папа умер. Через неделю ему бы исполнилось 40 лет.

        Похороны папы состоялись 25 августа на кладбище города Чекалин. До этого шли приготовления к ним. Цыганков дядя Саша - двоюродный брат отца и Алексей Ефимович Ардашин - тоже наш родственник, пошли копать могилу на городском кладбище в Чекалине. У соседей готовилась еда для поминального обряда. Для отпевания была приглашена из Косолапово монашка, которая, стоя у изголовья отца с молитвенником в руках, читала денно и нощно.

        Меня мама послала в Чекалин к фотографу Птицыну, чтобы он пришёл завтра  к двум часам дня на кладбище и сфотографировал всех у гроба отца. Договорившись с фотографом о завтрашнем мероприятии, я пошёл в хлебный магазин, в котором без очереди мне бесплатно выдали на похороны папы пять буханок хлеба. Таково было решение колхозной власти, подтверждённое выданной мне справкой с печатью.

        И вот день похорон настал. К гробу отца пришли все жители деревни от мала до велика. Каждая семья подходила к гробу, клали у ног отца цветы, и начинался плач женщин. Они не только плакали, но  ещё и причитали - то есть сквозь слёзы выговаривали ему всё то хорошее, которое им сделал при жизни наш папа. В слезах они выражали свои сожаления о нём. Эти плач и причитания были даже своего рода искусством. Надо было заранее продумать - что говорить при причитании. И действительно, некоторые плакальщицы так трогали души людей, что стоящие рядом тоже начинали заливаться слёзами.

        Из Чекалина пришли музыканты со своими трубами и барабанами. Сказать слово, что  играл духовой оркестр, это было бы кощунственно. Это была душераздирающая музыка. Доселе стоявшие и вытирающие платочком глаза женщины, да и мужчины тоже, с первых  звуков оркестра теперь плакали, не стыдясь друг друга. Рыдали все, и я тоже.

        Отыграв похоронные марши, музыканты на минуту стихли. У организаторов похорон было всё готово. Впереди выстроились женщины с цветами (венков не было). За ними  стал мужчина, держа черепичный горшок с горящими углями. Кто-то из женщин  держал сваренную кутью. Последней  в очереди с песнопением стала монашка.

        Когда  к крышке гроба и к самому гробу подошли по шесть мужиков, то вновь грянул оркестр и мужчины, как по команде, одновременно приподняли на плечи и крышку гроба, и сам гроб. Вновь полились слёзы и начались одновременные причитания. Без слёз это было невыносимо и видеть, и слышать.

        Вся процессия одновременно тронулась в путь. Крышка гроба и гроб медленно плыли над головами людей. Впереди идущие усыпали цветами путь Сзади шли близкие родственники - мама, бабушка Прасковья, мы с Шуриком (маленький Витя и младенец Ванечка остались дома под присмотром бабушки Наташи). Затеи в колонну стали другие близкие родственники папы, а уже за ними шли жители деревни. Оркестр играл не переставая. И так шли по улице до родительского дома отца. Там были подставлены табуреты и гроб медленно опустили на них. Молча постояли около минуты, и вновь гроб всплыл над головами людей. Вновь грянул оркестр.

        В конце деревни, где дорога поворачивала на Чекалин и шёл подъём, процессия вновь остановилась. Вновь были подставлены табуреты. Монашка прочитала молитву. Из процессии вышел мужчина с горшком. Он подошёл к специально вкопанному столбу на углу сада и разбил горшок с угольями. Посыпались искры. Началось прощание тех, кто оставался в деревне и дальше идти не мог. К этому времени к гробу подъехала подвода. На эту подводу водрузили гроб и накрыли его крышкой. Процессия тронулась. Немая толпа с заплаканными глазами осталась молчаливо стоять на дороге. До кладбища люди шли пешком, а для музыкантов была выделена специальная подвода.

        За околицей кладбища процессию ожидал единственный в городе фотограф Птицын. Дальше уже командовал он. Сняв гроб с телеги, мужчины занесли его на территорию кладбища и установили на табуреты. Птицын рассадил всех присутствующих позади гроба по мере их родства и роста. Мы с Шуриком были рядом, только я, чтобы не загораживать лица других, был поставлен на колени. Фотограф щёлкнул раза два и удалился, пообещав на завтра сделать фотографии.

        Выкопанная могила папы была рядом с могилой его отца - дедушкой Иосифом (дедушкой Ося, как я его называл при жизни). Поставив гроб на табуреты, начали прощаться. Были слёзы и причитания, но короткие. Подошли те же самые мужики, что несли гроб с крышкой, накрыли крышкой гроб  и забили крышку четырьмя гвоздями. По-моему, это был самый страшный момент, когда человек уже никогда не увидит белого света.

Как это бывает у оставшихся вдов, при первом ударе молотка по гробовой крышке, взрыв горя и слёз пришёл с новой силой. Мама плакала так, что перестала ощущать своё тело. Ноги её подкосились, и она упала на руки рядом стоящих женщин. Её приводили в чувство: подносили нашатырный спирт, предусмотрительно приготовленный заранее, и уже разводили в кружке валерьянку.

        Мужики в это время подсунули под дно гроба по одному сзади  и спереди  белые длинные холстяные полотенца и, покрепче упёршись ногами, начали на полотенцах медленно опускать гроб. Опустив на дно, все четверо одновременно сбросили в могилу концы пятиметровых полотенец. Загрохотали о крышку гроба комья земли. Не прошло и получаса, как двухметровая могила уже обросла курганом чёрной земли, покрытой сверху букетами полевых цветов. Здесь же установили стопку, наполненную самогоном и накрытую сверху кусочком хлеба.

        К нашему приезду наш дом, остававшийся пустым, теперь был неузнаваем. По всей длине стен стояли столы и лавки. На столе располагались тарелки, чашки, гранёные стаканы. На улице, помыв руки под умывальником, приехавшие с кладбища и оставшиеся в деревне, садились за столы для поминания. На стол кто-то из мужчин наполнил стакан самогоном, накрыл также как и на могилке, кусочком хлеба и поставил его посредине стола. Монашка зажгла лампаду и прочитала молитву. Когда молитва была закончена, то все дружно встали, молча приподняли стаканы с самогоном  и выпили за царство небесное раба Божьего Андрея.

        На следующий день маминой сестре тёте Маруси надо было уезжать в Москву. Было договорено, что она заберёт на время с собой Витю. Тётя Маруся работала нянечкой в детском садике, в котором были группы с круглосуточным шестидневным содержанием детишек. Она уже договорилась устроить Витю в такую группу. А там видно будет.»

        P.S. Так я впервые в жизни прокатился на поезде и, неожиданно для себя, оказался москвичом. Уже на следующий день меня отвели в детский садик № 229, расположенный на Селезнёвской улице. Меня определили в ту группу, где работала нянечкой тётя Маруся (как я её тогда называл). Всё было ново и незнакомо мне. Много детишек – мальчиков и девочек. Много игрушек, о существовании которых я даже и не подозревал. Другая, непривычная для меня одежда: майка с трусиками, лифчик, к которому на резинках пристёгивались чулочки, рубашка, штанишки на помочах, сандалики для игры в группе…

        Жили мы в детском садике шесть дней в неделю (тогда у взрослых была шестидневная рабочая неделя с одним выходным днём). Утром нас будили нянечка и воспитательница. Нас сразу рассаживали на горшки. И мальчиков и девочек сажали рядышком. Потом мы одевались, мыли ручки и шли на завтрак. Кушали мы за маленькими столиками, сидя на маленьких стульчиках. За каждым столом сидели по шесть человек. Потом нас одевали и мы шли гулять на территории,  огороженной забором вокруг здания садика. У каждой группы было своя территория. На этих территориях были качели, карусели, горки и разные игрушки. Было весело! После прогулки – обед. Потом – «мёртвый час» (не пугайтесь, пожалуйста, так называлось время, предназначенное для послеобеденного отдыха и сна). После этого с нами занималась воспитательница: читала нам книжки; рассказывала сказки; играла с нами в настольные игры. Были уроки рисования и лепки из пластилина. Два раза в неделю был «музыкальный час». Он проводился в актовом зале, где стоял рояль. Мы разучивали песни и танцы. Потом был полдник – чай с пирожками, или фрукты. Обычно это было яблочко, или апельсин, который я впервые попробовал здесь. Потом была вечерняя прогулка, тихие игры в группе, ужин и сон.

        Здорово было!!!

        На этом я часть воспоминаний о своей деревенской жизни закончу. Читатели, желающие посмотреть московскую часть моих "Воспоминаний", могут перейти по следующему адресу:

        http://proza.ru/2018/01/20/672

        В дальнейших публикациях этого разделе я расскажу о своих поездках в родную деревню. Расскажу о наших близких родственниках, родившихся и выросших в деревне Курьяново.

      
        Следующая глава:    http://proza.ru/2025/04/06/1468


Рецензии
Вспомнил, как мы жили в двух комнатёнках по 6 кв м.
Четверо.

Кстати рядом с Селезнёвкой. Оттуда к нам шла Сущёвская улица

Зус Вайман   30.03.2025 18:10     Заявить о нарушении
Благодарю за отзыв, уважаемый Зус!
Мы, оказывается,земляки по московским меркам.
Приятно!
Здоровья! Мира! Добра!

Виктор Ардашин   31.03.2025 06:01   Заявить о нарушении
А в какую школу вы ходили?

Зус Вайман   31.03.2025 22:17   Заявить о нарушении
В 1956 году я пошёл в первый класс московской школы № 187, расположенной в Большом каретном переулке.
Окончил эту же школу в 1966 году.
Только за это время она сменила номер на 30-ю спецшколу с преподаванием ряда предметов на английском языке.

Виктор Ардашин   01.04.2025 06:52   Заявить о нарушении
А, ваш район тяготел к центру, а наш -- к Марьиной Роще

Зус Вайман   01.04.2025 19:14   Заявить о нарушении
В любом случае, уважаемый Зус, мы - соседи!
Марьина Роща - она совсем рядом.
Универмаг там хороший. Я туда порой наведывался.
Всего несколько остановок на троллейбусе от Самотёчной площади.
Да и пешочком пробежать недалеко.
В юности многое близко.
До новых, интересных встреч!

Виктор Ардашин   02.04.2025 11:35   Заявить о нарушении
Марьинский мосторг!
Как же? Помню.
А напротив роддом, где пришлось появиться.
А вот рынок исчез

Зус Вайман   02.04.2025 18:27   Заявить о нарушении
На это произведение написано 5 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.