Выходила Света замуж из личной жизни современников

Выходила Света замуж
(из личной жизни современников)

Света – девочка скромная и хорошо воспитанная. Её воспитанием активно занимались и мама, преподаватель французского языка в вузе, и папа, зам главного инженера крупного предприятия, заметный специалист в своей профессиональной сфере.

В школе, где обучают всему хорошему, закладывая основы морали на базе классической русской литературы, она училась весьма успешно. По окончании школы она была близка к получению золотой медали, но вышла только серебряная (подвела астрономия, которую Света не любила, а учебник с картинками планет вызывал у неё отвращение).

Света любила поэзию, особенно произведения советских шестидесятников, детей послесталинской оттепели.

Она посещала поэтические семинары местных поэтов, где молодые люди читали свои и чужие стихи, горячо их обсуждали, до хрипоты спорили…

Здесь Света  познакомилась с Георгием Капраловым, немолодым, но начинающим литератором, приехавшим из далёкой Сибири в столичный регион чтобы покорить вершины Парнаса и оседлать строптивого Пегаса.

Внимание молоденькой Светы очень импонировало драматургу Георгию, на боевом счету которого были уже целая пьеса, два рассказа и три стихотворения. Правда, пьесу не хотел ставить ни один столичный или даже провинциальный театр, а стихи и рассказы не принимало к печати ни одно издательство. Пьеса была о крушении Римской империи с аллюзиями на распад Советского Союза, а стихи и рассказы – о быстро пролетевшей молодости. Самому Георгию шёл на тот момент четвёртый десяток. Мужчина, конечно, далеко не старый, но Свете тогда ещё не было восемнадцати лет и попытки войти в более близкие отношения могли быть пресечены соответствующей статьёй Уголовного Кодекса. Пришлось немного потерпеть до Светиного совершеннолетия и, как только the age of consent (возраст сексуального согласия) наступил, Светочка и Жора сочетались законным браком.

Свадьбу провели на свой манер. Это было максимально неформальное мероприятие, на котором присутствовала исключительно молодёжь (что делать старичью на молодёжной тусовке?) Георгий, похоже, пренебрёг таким предрассудком как строгий костюм гладко выбритого жениха, представ перед гостями с недельной щетиной, в распахнутой белой рубашке, из-под которой курчавились чёрные волосы, и в потёртых джинсах. А проще говоря, у него не было средств на свадебную церемонию.

Не было у него и своего жилья, вследствие чего он пришёл (с одним чемоданом, половину которого занимали его рукописи) жить к Свете, которая проживала с родителями. Последние не были в восторге от добавившегося жильца в не очень большой квартире, но куда деваться? Смирились ради счастья любимой дочери.

Вскоре у Светы родилась дочь, крохотное, крикливое создание. Света ушла в отпуск по уходу за ребёнком. Георгий, поставив на стол печатную машинку, застрочил свои опусы. Куда-либо на работу он не ходил. Нудное пребывание в течение восьми - десяти часов в конторе или (не дай Бог!) цехе противоречило его творческой натуре. Но поскольку без денег жить невозможно, он время от времени подрабатывал репетиторством по русскому языку. Заработок, конечно, скудный, совершенно не способный обеспечивать семью из трёх человек, двое из которых вообще не имели никаких доходов.

Светин папа, человек советской закваски, с твёрдым убеждением, что кто не работает, тот не ест, поставил перед зятем вопрос ребром – либо он устраивается на работу и начинает кормить семью (на период поисков он обещал материальную поддержку), либо покидает его квартиру без жены и дочери, которых он не мог и не хотел содержать.

Георгий выбрал второе. Уехал в Москву, где нашёл пожилую женщину, принявшую его как непризнанного гения и предоставившую ему совместное проживание и посильные условия для создания бесконечных литературных шедевров.

Однако связь со Светой Георгий полностью не прерывал. Время от времени он позванивал ей. А когда намного его старшая сожительница скончалась, он предложил Свете останавливаться у него в квартире в случае визита в столицу.

Света этого не делала. А вот подросшая дочь, студентка-заочница московского института, в период сессий останавливалась у отца-беглеца более-менее регулярно.

Шло время. Света, совсем молодая женщина, повстречала мужчину. Точнее, она знала его давно, ещё с института. Владик Казлаускас, высокий, видный мужчина в самом соку заглядывался на неё ещё в студенческую пору. Но тогда она была замужняя женщина, так что никаких шансов на неё Владик не имел. И вот она освободилась. Свободная женщина сказала Владику: «Да».

Владик был художник. Всё своё свободное время (а у него всё время было свободное, ибо работой в привычном смысле этого слова он себя не утруждал) он посвящал живописи, пленэру и отдыху на лоне природы. Много романтичных часов Света провела с ним на полянах и лужайках, на берегу реки и у вечернего костра возле палатки, в которой они предавались радостям любви. Владик был темпераментным и неутомимым мужчиной.

Света пожелала оформить их отношения официально. Владик сильно не сопротивлялся, согласившись на скромный свадебный обед и разрешив Свете взять его литовскую фамилию Казлаускас, что в переводе на русский означает Козлов.

Обед прошёл тихо и кисло. Немногочисленные гости не кричали: «Горько!», а мама жениха сказала, что этот неожиданный для неё альянс долго не проскрипит.

Действительно, скрипел он недолго. Светин папа, человек прямой, как рельса, спросил у Светланы: «Твой козёл работать собирается? Или я вас кормить обязан?»

Кормить не пришлось. Вскоре к ним приехала мама Владика и, сказав, что произошло недоразумение, забрала Владика домой, после чего Света больше его не видела…

Оставшись одна, Светлана опечалилась. Ведь Владик был такой добрый, такой нежный… Слова громкого не скажет. Так тоскливо без любви и ласки…

Однажды, просматривая последние страницы газет, она напала на объявление о знакомстве. Молодой мужчина писал о желании встретить свою вторую половинку, с которой он хотел бы идти рука об руку по жизни. Своё желание он воплотил в поэтическую форму:

Здравствуй милая подруга,
Не могу я жить без друга.
Давай познакомимся срочно!
Люблю тебя уже заочно!

Света скептически относилась к таковым объявлениям, но этот незатейливый, неумелый стишок  подкупил её. Она откликнулась. Написала на почтовый ящик. Завязалась переписка, душевная и доверительная. Спустя несколько писем она узнала, что их автор – Анатолий – пишет из мест лишения свободы. Пишет, что к миру криминала он не имеет никакого отношения, а попал в тюрьму по глупости. Он художник, рисовал иконы под старину. Заказчики выдавали их за оригиналы и сбывали за большие деньги. Мошенническую аферу изобличили, мошенникам, включая Анатолия,  дали сроки.
Но он скоро выйдет на свободу, устроится на работу, будет жить честно ….

Больше года ждала его Светлана. Наконец, Анатолий вышел.
Он провёл с ней несколько романтичных дней и бурных ночей.
Уезжая домой, где его с нетерпением ждала мама, Анатолий попросил у Светланы некоторую сумму денег, обещав вернуть сразу же по приезду. Поскольку на дворе стояла поздняя осень с первыми заморозками, заботливая Светлана одолжила Анатолию папину кожаную куртку на меху.

Папа больше свою куртку не видел. Как больше не видела Анатолия и Светлана. На звонки и письма он не отвечал. На умыкнутые деньги она махнула рукой. А, ерунда! Слава Богу, что хоть не понесла от праведного богомаза…

Произошедший казус Света переживала очень остро. Как можно так злоупотребить доверием и совершить такую подлость? Душевная рана заживала долго.

Однако, заживлению способствовал новый знакомый, Михаил Дружинин, с которым она познакомилась на всё тех же семинарах поэзии. Михаил был мужчина зрелый во всех отношениях. Бывший шахтёр, степенный, рассудительный и знающий жизнь человек. Он опубликовал уже несколько поэтических сборников и готовил новый. Когда-то он был женат, где-то имеет дочь. Свете он казался человеком-глыбой, на которого можно положиться и с которым можно жить. Она ходила с Михаилом в турпоходы, где он демонстрировал выдающуюся сноровку в обустройстве бивака, находил лечебные травы, готовил отменную еду на костре, а вечером декламировал свои стихи. Отношения достигли того этапа, когда Михаил посчитал, что он, как человек порядочный, должен просить руки Светланы у её папы.

Их мужской разговор был краток, но корректен. К большому разочарованию Светланы папа дал просителю отвод. И когда со слезами на глазах Света спросила, почему он так поступил, папа честно ответил.
- Дочка дорогая! Михаил – почти мой ровесник. Зачем тебе молодящийся старичок? Если ты себя не жалеешь, то разреши мне пожалеть тебя.

Вот такой получился конфуз с очередным ухажёром. Но Света не была бы собой, если бы снова не попала в любовную историю…

На этот раз она приглянулась Василию. И было это не на тусовке поэтов-авангардистов, а на овощной базе, куда её послали от газетной многотиражки перебирать подгнивший лук. Василий работал на базе слесарем по ремонту оборудования. Ремонтируя остановившийся конвейер, заприметил он Светлану. Пошутили, разговорились. Василий назначил ей свидание.

Период ухаживания был короткий, а Василий – человек решительный.
Светлана посчитала, что пора заканчивать увлечение драматургами, поэтами и художниками. Надо жить настоящей земной жизнью, для которой Василий – самый подходящий кандидат. Практичный мужчина, из работяг. И руки у него золотые, хоть и не хватало на левой руке двух пальцев, которые, как говорили всезнающие подружки, он потерял на пилораме, отбывая срок в воркутинской колонии-поселении общего режима. Ещё про него поговаривали, что он – закодировавшийся алкоголик, во что Света почти не верила, ибо за всё время знакомства (целых два месяца) Василий не выпил ни одной бутылки пива, не говоря уже о чём-нибудь покрепче. Вот только курил он многовато, как паровоз.

Света вышла за Василия замуж. Свадьба была совсем скромной. На ней присутствовала лишь пара близких подруг Светланы и никого, кроме матери, от Василия. Сидя за праздничным столом, жених пил только сок, не притрагиваясь даже к шампанскому.

С Василием Света прожила четырнадцать лет, одиннадцать из которых были самыми счастливыми в её жизни. Василий работал сварщиком, хорошо зарабатывал, все деньги отдавал Светлане. Она родила сына, радость и счастье своего земного существования. Назвала его именем любимого с юности поэта.

Василий, мужик рукастый, во всём помогал тестю в домашних делах и переделал в квартире всё, что можно. Заменил электропроводку, поменял водопроводные и отопительные трубы, отремонтировал мебель, смастерил и установил встроенные шкафы. Светлана была за ним как за каменной стеной и чувствовала себя счастливой женщиной.

Счастье, однако, явление преходящее. Однажды на новый год Василий принял коньячку. Ведь это не грех за праздничным столом да под хорошую закуску. На следующий день он выпил водочки. Как известно, бывших алкоголиков (наркоманов, разведчиков и т.д.) не бывает. Короче, Василий «раскодировался», или «развязал». Выпивать он стал так, как пил когда-то, или даже похлеще. Напрасно призывала его Света вернуться к прежней светлой трезвой жизни. Василий пил беспробудно три года, с редкими просветлениями на два-три дня. Крепким здоровьем он не отличался. Беспрерывное курение тоже организм не укрепляет. Он стал хиреть на глазах Светланы. Ходил медленно, задыхаясь, и опираясь на палку, хотя до календарной старости ему было ещё далеко. В один нехороший день с ним случился приступ. Света вызвала неотложку, которая отвезла его в больницу, где он долго не задержался. Выписали помирать дома, чтобы не портить больничную статистику.

Света похоронила его достойно, с отпеванием в церкви и приличными поминками после захоронения.

Человек он был добрый и оставил после себя не только светлую память, но и крепкого любящего сына.

Сын недавно женился, сделав маму бабушкой. Внук от дочки (творение первого супруга-драматурга) тоже женился. И тоже дал приплод.

Так протекала личная жизнь Светланы. Она ещё не закончилась. Физрук Эдуард Борисович в школе, где она преподаёт русский и французский языки, испытывает к ней симпатию и не скрывает этого. На летние каникулы он предложил ей съездить к нему на родину, к маме в деревеньку на черноморском побережье. Света – женщина свободная. Почему бы не съездить?

Эдуард Борисович – нескучный собеседник, начитанный, эрудированный, в своё время много поездивший по бескрайнему Советскому Союзу. К тому же он интересуется французским языком, хочет побывать в Париже. Свете тоже хотелось бы посетить столицу Франции, сфотографироваться на фоне Эйфелевой башни. Об этом когда-то мечтала её мама, но мечта так и не сбылась. В советское время граждан просто так, для удовлетворения собственного любопытства, за границу не выпускали.

Возможно, с Эдуардом состоится её последняя любовь. Ведь она уже прабабушка. Да, в её жизни побывало немало мужчин, хотя ветреной, распущенной девчонкой она никогда не была. Просто так жизнь сложилась…

Sveta's Marital Journey
(From the Personal Life of a Contemporary)

Sveta was a modest, well-brought-up girl. Her upbringing was a priority for both her mother, a university French professor, and her father, a deputy chief engineer at a major plant and a respected specialist in his field.

She excelled at school, a place dedicated to instilling good values based on classic Russian literature. She nearly earned a gold medal upon graduation, but had to settle for silver (thanks to her hated astronomy class; the textbook's planet pictures actually disgusted her).

Sveta loved poetry, especially works by the Soviet "Sixtiers" – children of the post-Stalin thaw. She attended local poetry workshops where young people passionately read, debated, and argued themselves hoarse over verses, both their own and others'.

It was there she met Georgy Kapralov. He was older, an aspiring writer who'd come from distant Siberia to conquer the literary heights of the capital region. The attention of the young Sveta flattered Georgy, whose "battle record" included one play, two short stories, and three poems. True, no theatre in the capital or provinces wanted to stage his play (an allegory for the Soviet Union's collapse using the fall of Rome), and no publisher touched his stories and poems (all about fleeting youth). Georgy himself was pushing forty. Not exactly old, but Sveta wasn't even eighteen yet, and getting too close risked violating criminal statutes. They had to wait until Sveta reached the age of consent. As soon as she did, Svetochka and Zhora tied the knot.


Their wedding was unconventional: a strictly informal affair with only young guests (what would old folks do at a youth hangout?). Georgy seemed to ditch the tradition of a clean-shaven groom in a sharp suit, showing up with week-old stubble, an unbuttoned white shirt revealing a thatch of black chest hair, and worn-out jeans. Or, to put it plainly, he couldn't afford a proper ceremony.

He also had no place of his own. So, he moved in with Sveta and her parents, arriving with a single suitcase half-full of manuscripts. Her parents weren't thrilled about an extra occupant in their small apartment, but what could they do? They swallowed their objections for their beloved daughter's sake.

Soon, Sveta had a baby girl, a tiny, noisy creature. Sveta took maternity leave. Georgy set up his typewriter and clacked away at his opuses. A regular job? Out of the question. Sitting in an office – or God forbid, a workshop – for eight to ten hours contradicted his artistic soul. But since money was necessary, he tutored Russian occasionally. The earnings were meager, utterly insufficient for a family of three where two had zero income.

Sveta's dad, an old-school Soviet man with a firm "he who does not work, neither shall he eat" mentality, gave his son-in-law an ultimatum: get a job and support your family (he'd offer temporary help during the search), or leave the apartment – without Sveta or the baby, whom he couldn't and wouldn't support.

Georgy chose the latter. He headed to Moscow, where he found an elderly woman who welcomed him as an unrecognized genius, providing room, board, and basic conditions for him to churn out endless literary masterpieces.


He didn't cut ties with Sveta completely, calling her occasionally. When his much-older companion passed away, he even offered Sveta his Moscow apartment for visits.

Sveta never took him up on it. But their grown-up daughter, a Moscow correspondence student, stayed with her runaway dad fairly regularly during exam periods.

Time passed. The still-young Sveta met a man. Or rather, she knew him from way back, university days. Vladik Kazlauskas, tall and handsome, had been eyeing her since their student years. Back then, she was married, so Vladik had no chance. Now she was free. The free woman said "Yes" to Vladik.

Vladik was an artist. He dedicated all his free time (which was all his time, since he didn't burden himself with conventional work) to painting, plein air, and communing with nature. Sveta spent many romantic hours with him in meadows, by the river, around evening campfires by their tent, where they indulged in love's pleasures. Vladik was passionate and inexhaustible.


Sveta wanted to make it official. Vladik didn't resist much, agreeing to a modest wedding lunch and letting Sveta take his Lithuanian surname, Kazlauskas (which translates to Kozlov – "Goat" – in Russian).

The lunch was subdued and awkward. The few guests didn’t shout "Bitter!" for the kiss, and the groom's mother remarked that this unexpected union wouldn't last.

She was right. It didn't last long. Sveta's dad, blunt as a railroad track, asked Svetlana: "Is your 'goat' planning to work? Or am I supposed to feed you?"

Feeding them wasn't necessary. Soon after, Vladik's mother arrived, declared it all a misunderstanding, and took Vladik home. Sveta never saw him again...

Alone again, Svetlana was heartbroken. Vladik had been so kind, so gentle... Never raised his voice. How bleak life is without love and affection...

One day, browsing the classifieds, she spotted a personal ad. A young man wrote about wanting to meet his soulmate to walk hand-in-hand through life. He expressed it in verse:

"Hello, my sweet friend, it's true,
I cannot live without you.
Let's meet right away, you see?
I love you already, virtually!"

Sveta was usually skeptical of such ads, but this clumsy, simple ditty charmed her. She replied. A heartfelt, trusting correspondence began. After a few letters, she learned the author, Anatoly, was writing from prison. He claimed no connection to the criminal world; he was there out of stupidity. An artist, he painted icons in an antique style. His clients passed them off as originals and sold them for big money. The fraud was uncovered, and the swindlers, including Anatoly, got prison time. But he'd be out soon, get a job, live honestly...

Svetlana waited for him over a year. Finally, Anatoly was released. They spent a few romantic days and wild nights together. When leaving to go home to his waiting mother, Anatoly asked Svetlana for some money, promising to repay it immediately upon arrival. Since it was late autumn with the first frosts, the caring Svetlana also lent him her dad's fur-lined leather jacket.

Her dad never saw his jacket again. Nor did Svetlana ever see Anatoly again. He ignored calls and letters. She wrote off the stolen money. Ah, nonsense! Thank God she hadn't become pregnant by that "righteous" icon-painter...

This betrayal hit Sveta hard. How could someone abuse trust so callously? The emotional wound took a long time to heal.

Healing came, however, through a new acquaintance, Mikhail Druzhinin, whom she met at the same old poetry seminars. Mikhail was mature in every sense. A former miner, he was steady, sensible, and worldly. He'd already published several poetry collections and was working on another. He'd been married before and had a daughter somewhere. To Sveta, he seemed like a rock, someone reliable to build a life with. She went hiking with Mikhail, where he showed impressive camping skills, found medicinal herbs, cooked amazing food over a fire, and recited his poems in the evenings. Their relationship reached the point where Mikhail, a decent man, felt he should ask Svetlana's father for her hand.

Their man-to-man talk was brief but polite. To Svetlana's great disappointment, her dad refused. When she tearfully asked why, he answered honestly: "My dear daughter! Mikhail is almost my age. Why saddle yourself with an aging man trying to act young? If you won't spare yourself, at least let me spare you."

So ended that suitor's chapter. But Sveta wouldn't be Sveta without another romantic twist...

This time, she caught the eye of Vasily. And it wasn't at an avant-garde poetry slam, but at a vegetable warehouse where her company newspaper had sent her to sort rotten onions. Vasily worked there as an equipment repair mechanic. Fixing a stalled conveyor belt, he spotted Svetlana. They joked, talked. Vasily asked her out.

The courtship was short; Vasily was a decisive man. Svetlana decided it was time to stop chasing playwrights, poets, and artists. She needed real, down-to-earth living, and Vasily seemed the perfect candidate. A practical guy, a blue-collar worker. He had golden hands, even if two fingers were missing from his left hand – lost, her all-knowing girlfriends whispered, at a sawmill while serving time in a Vorkuta penal colony. There were also rumors he was a coded alcoholic, which Sveta barely believed since in their entire acquaintance (a whole two months!) he hadn't touched a single beer, let alone anything stronger. He did smoke like a chimney, though.

Sveta married Vasily. The wedding was very modest. Only a couple of Sveta's close friends attended, and from Vasily's side, just his mother. At the reception, the groom drank only juice, not even touching the champagne.


Sveta lived with Vasily for fourteen years, eleven of which were the happiest of her life. Vasily worked as a welder, earned good money, and gave it all to Svetlana. She had a son, the joy and meaning of her earthly existence, naming him after her favorite poet from her youth.

Vasily, a handy man, helped his father-in-law with everything around the house and renovated the apartment top to bottom: rewired electricity, replaced plumbing and heating pipes, repaired furniture, built and installed custom cabinets. Svetlana felt protected behind him, like a stone wall, and was blissfully happy.

Happiness, however, is fleeting. One New Year, Vasily had some cognac. Surely no sin at a festive table with good food? The next day, he had vodka. As they say, there's no such thing as a former alcoholic (or addict, or spy...). In short, Vasily "broke his code" or "untied the knot." He started drinking like he used to, maybe worse. Sveta pleaded in vain for him to return to their bright, sober life. Vasily drank non-stop for three years, with rare breaks of two or three days. He wasn't blessed with robust health, and chain-smoking didn't help. He visibly wasted away before Svetlana's eyes, walking slowly, gasping for breath, leaning on a stick, though he was far from old age. One awful day, he had an attack. Sveta called an ambulance, which took him to the hospital, where he didn't linger long. They discharged him to die at home, sparing the hospital's statistics.

Sveta buried him with dignity: a church service and a proper wake after the burial.

He was a kind man and left behind not just fond memories, but a strong, loving son.

The son recently married, making Sveta a grandmother. Her grandson (from her daughter with the playwright) also married and had a child.

Such has been the personal life of Svetlana. And it's not over yet. Eduard Borisovich, the PE teacher at the school where she teaches Russian and French, clearly has a soft spot for her. He's invited her to visit his hometown on the Black Sea coast to meet his mother during the summer break. Sveta is a free agent. Why not go?

Eduard Borisovich is engaging company – well-read, erudite, having traveled extensively across the vast Soviet Union in his time. Plus, he's interested in French and dreams of visiting Paris. Sveta would love to see the French capital too, to take a photo by the Eiffel Tower – a dream her own mother never realized, as Soviet citizens weren't casually allowed abroad just to satisfy curiosity.

Maybe with Eduard, her last love awaits. After all, she's already a great-grandmother. True, quite a few men have passed through her life, though she was never flighty or loose. It’s just how life unfolded... like a slightly crumpled, coffee-stained page, but one still being written.

Translated from the Russian