Финансовый авантюрист

                Глава 1

Миша родился в небольшом забайкальском городке в год, когда Леонид Ильич Брежнев отправился в мир иной, а великая держава начала свой неумолимый дрейф к распаду. И первой его фамилией стала Цукерман — звучная, как щелчок кассового аппарата.

Отец его, Борис Лазаревич Цукерман, был мелким жуликом с большими амбициями и заядлым картежником, способным обыграть в "очко" даже собственную совесть. Происходил Боря от брака Лазаря Цукермана — сына самого товарища Льва Цукермана, который, если верить семейным легендам, подавал чернила Железному Феликсу для подписания расстрельных списков — и дочери испанских коммунистов Марии Кастро.

— Моя мама, — любил хвастаться Боря, разливая по стаканам мутный самогон, — была красива, как Барселона в праздничную ночь, и горда, как королева Изабелла Кастильская, у которой, между прочим, тоже с евреями был какой-то там шахер-махер. Семейная традиция, понимаешь!

Мама Миши, Надежда, происходила от более приземлённой, но не менее колоритной смеси: потомка ссыльных кубанских казаков Назара Карпенко, который мог выпить ведро самогона и остаться на ногах, и обрусевшей татарки Райхан, в просторечии Раи, которая этого самого Назара могла уложить на лопатки одним только взглядом своих раскосых глаз.

Познакомились родители Миши по-советски просто и романтично. Боря Цукерман досиживал в лагере свой третий срок за мошенничество (первые два были, по его словам, "просто недоразумением"), а Надюша Карпенко приехала из деревни в город, где училась на библиотекаря и подрабатывала в кинотеатре художником, рисуя афиши для фильмов.

— Я, между прочим, — гордо рассказывала потом Надя соседкам, — "Войну и мир" так нарисовала, что директор кинотеатра думал — это фотография! А Болконского я сделала похожим на Бориса — сама не знаю почему. Видать, судьба...

Солагерник Бори, щуплый карманник по кличке Гвоздь, проиграл ему в карты адресок заочницы — товар в лагере ценнее хлеба и табака.

— Слушай, Цукерман, — шептал Гвоздь, передавая заветный листок, — девка — огонь! Пишет как Тургенев, а фотка — закачаешься. Не продешеви, я за неё пол-барака обыграл.

С заочницей можно переписываться, оттачивая мастерство эпистолярного жанра и коротая медленно текущее здесь время, а можно развести сердобольную простушку на посылку или даже на свиданку, что тоже очень полезно для нервного и физического здоровья.

Адресок, который Боря выиграл в стиры, оказался просроченным, ибо указанная там гражданка давно съехала, а теперь снимала комнату Надя. Она, не удержав своё девичье любопытство, вскрыла письмо и была очень впечатлена душевной историей невинного сидельца.

— Какая проникновенная судьба! — всхлипывала Надя, перечитывая письмо в третий раз. — Как несправедлива бывает жизнь к хорошим людям!

А написал это письмо сидевший там же за совращение несовершеннолетних студенток профессор филологии по кличке Достоевский, который за пачку чая писал такие душещипательные послания, что даже видавшие виды вертухаи украдкой смахивали скупую мужскую слезу.

Надя, как человек ответственный и не чуждый состраданию, написала в ответ:

"Здравствуйте, товарищ заключённый! Должна Вас огорчить, что Валентины Петровны по указанному адресу больше нет, она выехала в неизвестном направлении. Проживаю здесь временно я, студентка библиотечного техникума. Прочитала Ваше письмо случайно (извините за бестактность) и была тронута Вашей нелёгкой судьбой. С комсомольским приветом, Надежда Карпенко".

На что Боря резонно ответил:

"Дорогая Надежда! Мне, честно говоря, фиолетово с кем переписываться, но по почерку сразу понял, что человек Вы порядочный и понимающий. У Вас такие аккуратные буковки, прямо как у моей покойной бабушки, царствие ей небесное. А она была святой женщиной, пекла такие пирожки с капустой, что сам секретарь райкома захаживал. Давайте писать друг дружке, скрасим мои последние дни в неволе. Ваш Борис".

Так они и переписывались почти полтора оставшихся по сроку года. Надя отправляла посылки со своей небогатой стипендии и зарплаты, вкладывая туда банки со сгущёнкой, которые Боря тут же менял на чай и сигареты.

— Девка, ты что, совсем сдурела? — возмущалась её соседка по комнате, Зинка. — Ты зэку посылки шлёшь, а сама второй месяц на одной картошке сидишь!

— Ты не понимаешь, Зин, — мечтательно отвечала Надя, — у него душа такая ранимая. Он стихи мне пишет! Вот послушай: "Как звезда в ночи холодной, ты мне светишь сквозь туман. Жду тебя я, жду свободы. Твой навеки, Цукерман".

— Тьфу ты, — сплёвывала Зинка, — Есенин нашёлся. Цукерман... Он же еврей! Ты хоть знаешь, что это значит?

— Знаю, — гордо отвечала Надя, — это значит, что он умный и образованный!

Надя даже разок съездила к Боре на свиданку. Благо, лагерь находился не так далеко — в нескольких часах езды на дребезжащем автобусе.

— Ой, а ты совсем не такой, как я представляла, — растерянно пробормотала Надя, увидев перед собой высокого, смуглого мужчину с золотым зубом и татуировкой "Не забуду мать родную" на волосатой груди.

— А ты — в точности как я мечтал, — подмигнул ей Боря, оценив пышные формы деревенской красавицы. — Прямо как с картины "Девушка с веслом", только весла не хватает!

А по окончании срока Боря, нацепив свой единственный, но хорошо отглаженный костюм, заехал за Надюшкой в город, увёз её к себе, и через год на свет появился Мишка.

На удивление, в гремучей смеси генетического интернационала верх взяла славянская кровь. Мишка получился светленьким, но с тёмными, как испанские маслины, глазами.

— Надька, — шептались соседки за спиной, — а пацан-то не в Борьку пошёл! Ты там в городе-то не шалила?

Надя устала отвечать на вопросы любопытных — в кого такой пацан у Цукерманов? Обычно отшучивалась:

— В соседей — Потаповых. Видите, какие они светленькие? Вот и Мишка в них.

Чета Потаповых жили душа в душу ровно через дорогу на одной улице с Цукерманами, действительно оба были блондинами, растили троих таких же белобрысых детишек и были настолько счастливы и неразлучны, что не вызывали никаких сомнений в явной иронии ответа.

— Ты смотри, Надька, — грозила пальцем старая Петровна, — шутки шутками, а Борька-то твой не дурак. Заподозрит чего — беда будет.

А сам Боря Цукерман оказался абсолютно не пригодным к браку человеком, как бывает не пригодным к дальним плаваньям страдающий неизлечимой морской болезнью. Он безбожно пил, позоря свою фамилию (всё-таки евреи славятся умеренностью в алкоголе), гулял с продавщицей из рыбного отдела и частенько колотил жену.

— Боря, — рыдала Надя, прикрывая синяк под глазом, — ты же мне в письмах писал, что любишь! Что я — твоя звезда в ночи!

— Так то в письмах, — резонно отвечал Боря, наливая себе очередную стопку. — Их мне Достоевский писал за пачку чая. А я, если хочешь знать, даже читать толком не умею — в школе всего три класса оттарабанил!


Такая семейная жизнь Наде вскоре так осточертела, что однажды она, собрав небольшие пожитки в потёртый чемоданчик, подхватив сопливого Мишку неполных трёх лет, уехала к родителям в деревню, подав на развод.


                Глава 2

Родители встретили дочь не сказать, чтобы совсем приветливо. Отец, Назар Петрович, почесал затылок и изрёк:

— Это понятно, что пьёт и бьёт. Но, во-первых, кто же не пьёт? Даже Цукерманы, оказывается, в этом отношении люди! А, во-вторых, мы ж тебя, доченька, предупреждали! Ты ж сама за него пошла.

— Да, папа, — вздохнула Надя, — но я думала, он другой...

— А теперь что? — подключилась мать, Рая. — Бьёт, значит — любит. Да и пацан у тебя. Кому ты теперь с пацаном нужна? Разве что Петьке-трактористу, у которого глаз косой и зубов передних нет.

— Не нужен мне никакой Петька, — гордо ответила Надя. — Я сама Мишку подниму. Вон какой красавец растёт — весь в меня!

— Ага, — хмыкнул дед Назар, разглядывая внука, — особенно глаза. Прямо вылитые твои — карие, раскосые. Только вот у тебя глаза голубые... Но это, видать, гены шалят. У евреев они такие — хитрые!

Но Мишка рос мальчишкой умным и послушным в отличие от многих шаловливых двоюродных братьев и сестер от большой маминой семьи. Он с малых лет понимал, что жизнь — штука сложная, и если ты Цукерман, выросший в деревенской семье Карпенко, то лучше держать ухо востро и не нарываться.

А еще Мишка был красив. Не той деревенской красотой крепких румяных мальчишек, а какой-то особенной, почти киношной. Светлые волосы, которые летом выгорали до белизны, смуглая от южного солнца кожа и те самые темные, как испанские маслины, глаза. Юные девушки, увидев его, восхищались, представляя, какой красавец-мужчина из него вырастет.

— Ой, гляньте, какой мальчонка! — восклицала какая-нибудь приезжая Светка, подталкивая локтем подружку. — Прямо как с картинки!

— Да, — вздыхала та, — только с мужиками обычно так бывает: пацаном красивый, потом так себе, а к старости, если доживет и не сопьется, снова ничего получается.

Мишка делал вид, что не слышит, но эти слова почему-то врезались в память. Надя, его мать, однажды даже специально фотографа пригласила домой — худощавого мужичка с огромным фотоаппаратом и запахом одеколона "Шипр".

— Стой смирно, Мишенька, — командовала мать, поправляя ему воротничок белой рубашки, — такая красота должна остаться для истории!

Благодаря тому, что одна из сестер матери, тетя Валя, работала учительницей младших классов, Мишка наблюдал, как она занималась дома с отстающими детьми, и в четыре года как-то сам научился читать и рано освоил начальную арифметику.

— Ты глянь-ка, Надька, — удивлялась тетя Валя, — твой жиденок уже "Колобка" сам читает! Вот это да!

В пять лет он уже приходил к мамке в сельскую библиотеку и под удивленными взглядами посетителей сам выбирал себе понравившиеся книги.

— Это что за карлик ученый? — спрашивали бабки, приходившие менять книги. — Надежда, это твой, что ли? И правда, что ли, сам читает?

— Сам, — гордо отвечала Надя, — в кого только уродился такой...

Тогда же он первый раз своровал. Дело было так. Они с двоюродными братьями и сестрами играли в прятки, и Мишка увидел мамину сумку, в которой лежала только что полученная ей зарплата. Мишка не удержался и взял деньги, решив купить в сельском магазине робота, которого мамка не хотела ему купить. Когда пропажа обнаружилась, начался скандал, но на Мишку никто не подумал. Грешили на младшего брата матери — Толика, который как раз только освободился из тюрьмы.

— Толька, паскуда, — кричала бабка Рая, размахивая полотенцем, — я ж тебя предупреждала: еще раз что-нибудь стащишь — ноги твоей в этом доме не будет!

— Мам, да ты чего? — оправдывался дядя Толик, худой мужчина с татуировками на пальцах. — Я что, совсем охренел — у сестры тырить? Да я лучше у председателя колхоза украду!

Мишка испугался и деньги спрятал в укромном месте среди зарослей больших лопухов. Но однажды не выдержал и проболтался соседской девчонке Ленке — тощей конопатой девахе с вечно растрепанными косичками.

— Ух ты! — восхитилась Ленка. — А что ты на них купишь?

— Робота, — важно ответил Мишка, — железного, на батарейках.

Ленка, конечно же, разболтала все своим родителям, те — матери. И началось...

Мать в гневе так порола Мишку, что он от ужаса наложил в штаны. Дед Назар с трудом отбил внука у разъяренной Нади.

— Надька, ты что творишь?! — кричал дед, выхватывая ремень из ее рук. — Ты ж его убьешь, дуреха! Ну, украл, ну, дурак малый, с кем не бывает!

— Пусть знает, — рыдала Надя, — пусть знает, как воровать! Я не для того его рожала, чтобы вором вырос!

Из этого случая Мишка сделал три важных вывода: у своих воровать нельзя, надо не попадаться и не стоит доверять женщинам, даже если им всего восемь лет и у них веснушки на носу.

Мишкин отец, Борис, время от времени присылал посылки, писал мамке письма с просьбой помириться и однажды приехал — высокий, сильный, в норковой шапке и кожаном пальто, во рту — золотые зубы, которые сверкали, когда он улыбался.

— Надюша, — говорил он, обнимая мать за плечи, — ну хватит дурить. Поехали со мной. Я теперь при деньгах, все будет как надо.

— Иди ты знаешь куда, Боря, — отвечала мать, вырываясь из его объятий, — со своими деньгами. Я знаю, как ты их зарабатываешь.

Когда Мишка тайком подсмотрел, как отец открывает в дальней комнате чемодан, он увидел там банки со сгущенкой, которую Мишка так любил, и плотные пачки денег. Видимо, батя в этот раз неплохо выиграл в карты.

— Сынок, — подмигнул отец, заметив Мишку в дверях, — иди сюда. Это все тебе. Только маме не говори, что деньги видел, а то опять скандал будет.

Мать не соглашалась вернуться к отцу, и однажды тот, под предлогом съездить с Мишкой в райцентр, чтобы сделать совместное фото в ателье, увез его на попутках к себе домой в город, к бабушке, за несколько сотен километров.

— Ты теперь со мной будешь жить, сынок, — говорил отец, поглаживая Мишку по голове, — я тебе такую жизнь устрою — закачаешься! И в школу хорошую пойдешь, и одет будешь как надо, не как деревенщина.

На следующий день туда явилась мать с милицией, забрала Мишку и окончательно рассталась с Борисом, объявив Мишке, что теперь у него нет отца.

— Запомни, — говорила она, крепко держа Мишку за руку, пока они ехали в автобусе обратно в деревню, — нет у тебя никакого отца. Умер он. Понял?

— Понял, — кивал Мишка, глотая слезы.

Мишка рос в деревне, играл с ребятами, купался в речке, пас с дедом коров, слушал его интересные рассказы о жизни и окружающем мире. Дед знал много сказок и разных историй, любил приврать и приукрасить.

— А вот когда я на войне был, — начинал дед Назар, попыхивая самокруткой, — нас, значит, окружили немцы. Танки их прут, самолеты бомбят, а нас всего-то взвод остался...

— Дед, ты ж говорил, что в плену был, а не воевал, — напоминал Мишка.

Цыц, шкет! — отмахивался дед. — Я и в плену был, и воевал. Жизнь, она длинная, всякое было.

Дед знал про окружающие растения, особенно те, что годились на подножный корм. Еще дед умел виртуозно материться. Он ругался так, с такими оборотами, что люди вокруг от неожиданности замолкали, лошади прижимали уши от ужаса, будто почуяли волка, а собаки начинали выть.

Однажды зимой он, пьяный, запряг лошадь в сани, посадил туда Мишку и погнал по снегу, но вскоре перевернул сани, и Мишка полетел в сугроб, а оттуда с ужасом слышал, как дед материт лошадь, зиму, сани и даже богородицу.

— Ты, кобыла драная, — орал дед, пытаясь поднять сани, — чтоб тебя волки съели! И зима эта проклятая! И сани эти кривые! И ты, матерь божья, куда смотришь, а?!

Дед и бабушка были очень музыкальные и певучие. Дед сам научился играть на балалайке, выводя такие замысловатые мелодии, что даже заезжие музыканты из районного дома культуры удивлялись.

— Назар Петрович, — говорили они, — да вам в консерватории преподавать надо, а не коров пасти!

— Какая консерватория, — смеялся дед, — я ж неграмотный почти. Ноты эти ваши — китайская грамота для меня.

Бабушка подыгрывала ему на ложках и глиняных свистульках, которые сама делала и красиво разукрашивала. У них дома любили собираться друзья, родственники и соседи. Пели русские, казачьи, украинские песни. Бабушка иногда пела на татарском — протяжно и грустно, и хотя никто не понимал слов, все затихали, слушая ее низкий, бархатный голос.

— Эх, Райка, — вздыхал дед после таких песен, — за что ж ты меня, старого черта, любишь-то до сих пор?

— А кто ж тебя еще любить будет, окаянного, — улыбалась бабушка, — кроме меня?

Мишке стукнуло семь, и он с отличием закончил второй класс, чем немало удивил учительницу. "Этот мальчик далеко пойдёт", - говорила она, вручая ему грамоту с золотым тиснением. А в стране тем временем всё менялось с такой скоростью, что люди едва успевали привыкать к новым реалиям. В деревне жить становилось всё труднее, словно кто-то невидимый затягивал гайки экономического пресса. Зарплаты, которую матери платили в библиотеке, хватало разве что на хлеб да на соль, да и то если экономить на спичках.

Дед, почесав затылок и выпустив клуб дыма из старой трубки, предложил Надежде радикальное решение:

"Надюш, бери Мишку и езжай к родственникам под Анапу. Там море, солнце, подработаешь летом, а там, глядишь, и останешься. Всё лучше, чем здесь картошку в огороде выращивать да на зарплату библиотекаря перебиваться".


                Глава 3

Надежда, собрав нехитрые пожитки и взяв Мишку за руку, отправилась навстречу новой жизни. Встретила их троюродная тетка, женщина с лицом, на котором жизнь написала свою нелегкую повесть крупными буквами. Судьба не баловала тетку – сыновья ее сгинули по тюрьмам: одного, как она выразилась, "бревном придавило, как таракана", другого "порешили по пьяни в драке". Сама она прикладывалась к бутылке с завидной регулярностью, а ее дом превратился в круглосуточный клуб любителей горячительных напитков, где веселье не прекращалось ни на минуту, переходя из состояния шумного застолья в храповое затишье и обратно.

"Ну что, племяшка, располагайся! У меня тут весело, не соскучишься!" – прокричала тетка, открывая очередную бутылку.

Деваться было некуда – пока остановились там, хотя Мишка сразу шепнул маме: "Мам, тут страшно, давай уедем". На следующий день Надежда, проявив чудеса настойчивости, устроилась горничной в один из пансионатов Анапы. Готова была брать любую подработку, хоть полы мыть, хоть белье стирать – лишь бы копейка в дом.

У тетки оставаться было невозможно – та не просыхала, словно губка, постоянно впитывающая алкоголь, а пьяные мужики с мутными глазами приставали к Надежде, отпуская сальные шуточки.

"Эй, красавица, иди к нам, посидим, поговорим", – тянули они к ней руки, чем очень пугали Мишку, который, несмотря на свой маленький рост, пытался встать на защиту мамы.

"Не трогайте мою маму!" – кричал он, размахивая кулачками, на что мужики лишь хохотали: "Смотри-ка, защитничек вырос!"

Надя с Мишкой сначала стали ночевать у нее на работе – в подсобке для хранения белья, где между полками, пахнущими стиральным порошком так сильно, что чихать хотелось, помещалась старенькая раскладушка, скрипевшая при каждом движении.

"Мам, а мы теперь будем жить среди простыней?" – спрашивал Мишка, устраиваясь на ночлег.

"Временно, сынок, временно", – отвечала Надежда, укрывая его пледом.

Вскоре им, как по волшебству, дали комнату в малосемейке, где соседкой оказалась назойливая старушка-баптистка, которая каждое утро начинала с проповеди о конце света.

"Покайтесь, ибо грядет день Господень!" – восклицала она, стуча в их дверь в шесть утра, на что Мишка однажды сонно ответил: "А можно Господь придет после обеда? Мы еще спим".

А потом в жизни Надежды, словно луч солнца в пасмурный день, появился Андрей Парфёнов – серьезный, умный мужчина с внимательным взглядом, инженер-электронщик, пытавшийся подзаработать своими мозгами в эпоху, когда мозги ценились меньше, чем умение "крутиться".

"Надежда, вы удивительная женщина", – сказал он ей при первой встрече, и эти слова растопили ее сердце.

Вскоре они решили пожениться, и Мишка стал Парфёнов Михаил Андреевич, получив новую фамилию и отчество, словно новую страницу в жизни.

Оказалось, Андрей, поддавшись всеобщей лихорадке быстрого обогащения, зарабатывал на акциях МММ. И надо же было такому случиться, что день их скромной, но счастливой свадьбы, когда они пили шампанское из пластиковых стаканчиков и закусывали бутербродами с колбасой, совпал с крахом МММ, где Андрей потерял все свои деньги и радужные надежды на богатое беззаботное будущее.

"Ну вот, Надюша, хотел тебя в Париж свозить, а придется в парк на лавочке посидеть", – грустно пошутил он, узнав новость.

Андрея сильно морально подломило это фиаско, словно кто-то выключил в нем тумблер предпринимательской жилки, и он больше даже не пытался заниматься каким-то бизнесом. Работал у себя в НИИ, где платили копейки, подрабатывал ремонтируя аппаратуру соседям и знакомым.

С Мишкой новый отчим был строг, как командир в армии, и никогда не проявлял отцовские чувства в виде объятий или похвалы. Однако, считал, что Миша должен расти настоящим мужчиной – умным, сильным, самостоятельным, словно готовил его к жизни в джунглях.


"Шахматы развивают логику, Михаил", – говорил Андрей, расставляя фигуры на доске. Он приучил его к этой древней игре, и они часто вместе разбирали шахматные задачи, склонившись над доской до поздней ночи.

"А теперь объясни мне, как работает этот транзистор", – требовал отчим, и Мишка, сопя от напряжения, разбирался в схемах. Андрей научил его разбираться в технике и электронике так, что мальчик мог починить радиоприемник с закрытыми глазами.

Строго следил за успехами Мишки в школе, проверяя каждую домашнюю работу с точностью ревизора.

"Четверка? А почему не пятерка? Садись, переделывай", – говорил он, возвращая тетрадь.

Особое внимание уделял физическому развитию пасынка, настояв, чтобы Мишка пошел заниматься боксом.

"В жизни пригодится уметь постоять за себя", – объяснял он, когда Мишка возвращался с тренировки с синяком под глазом.

Мишка уважал и побаивался отчима, которого вскоре стал называть папой – не из любви, а скорее из уважения к его силе и уму.

Зато Надежда была безусловно счастлива в новом браке, словно нашла потерянную половинку пазла. Она встретила своего единомышленника, свою вторую половину, с которой можно было говорить обо всем на свете.

"Андрюша, а ты читал нового Пелевина?" – спрашивала она, и они могли часами обсуждать прочитанное.

Они оба любили искусство, литературу, историю, могли спорить до хрипоты о картинах импрессионистов или о причинах падения Римской империи. Они ходили вместе в походы в горы, где Андрей учил Надежду различать птиц по голосам и находить съедобные или лекарственные растения.

А ежедневное купание в море, почти в любую погоду, стало священной традицией для Надежды и Андрея. Даже в ноябре, когда вода становилась холодной, а пляжи пустели, они, взявшись за руки, бежали к морю.

"Надюша, кто последний до буйка – тот моет посуду!" – кричал Андрей, и они, смеясь, ныряли в волны, оставляя все проблемы на берегу."

Мишка, несмотря на свой малый рост и щуплое телосложение, с ранних лет проявлял недюжинную предприимчивость. В школе, когда ему надоело считать копейки в кармане, он решил, что пора обзавестись собственным капиталом. Причём заработать его хотелось более-менее честно – по крайней мере, так он сам это себе представлял.

Однажды, роясь в кладовке, Мишка наткнулся на целую гору металлических крышек для закатки банок – наследие эпохи тотального дефицита, когда его мама и отчим, как и все советские люди, закупали впрок всё, что попадалось под руку.

"Эврика!" – воскликнул Мишка, и в его голове мгновенно созрел гениальный, как ему казалось, план.

На следующий день школьный коридор превратился в импровизированное казино. Мишка, с деловым видом расположившись у окна, громко зазывал одноклассников:

"Господа и дамы! Только сегодня! Уникальная возможность! Всего один рубль – и вы можете стать обладателем невероятного приза!"

На крышках, аккуратно пронумерованных фломастером, красовались загадочные цифры. Мишка с серьёзным видом объяснял правила:

"Покупаете билет, то есть крышку. В конце недели – розыгрыш. Выигрыш – огромный! Целых пятнадцать рублей! Можно будет купить три пирожных в столовой или десять порций мороженого!"

Школьники, привлечённые перспективой лёгкой наживы, выстраивались в очередь. Крышки разлетались как горячие пирожки.

"А выигрыш точно будет?" – подозрительно спрашивал второгодник Петька из параллельного класса.

"Обижаешь!" – с наигранной обидой отвечал Мишка. "Я что, похож на мошенника? Всё по-честному!"

Когда настал день розыгрыша, Мишка объявил, что выигрышный номер – 42, но, как по волшебству, такого номера ни у кого не оказалось. Кто-то из малышни просто разочарованно вздохнул, кто-то из старшеклассников потребовал вернуть деньги, угрожающе нависая над Мишкой:

"Ты что, мелкий, нас за лохов держишь?"

"Ребята, это же лотерея! Сегодня не повезло – завтра повезёт!" – пытался выкрутиться Мишка, но получил несколько увесистых подзатыльников от особо недовольных клиентов.

Впрочем, большинство "инвесторов" предпочли не связываться с Мишкой. Несмотря на свой малый рост, он уже успел заработать репутацию парня, который может за себя постоять – сказывались уроки бокса, на которые его настойчиво водил отчим. Однажды Мишка так отделал восьмиклассника, пытавшегося отобрать у него деньги, что тот потом неделю ходил с фингалом и обходил "мелкого" стороной.

В итоге лотерейный бизнес принёс Мишке первый капитал и бесценный опыт: деньги можно делать из воздуха, если правильно преподнести идею.

Когда Мишке стукнуло двенадцать, он решил, что пора переходить на новый уровень предпринимательства.

"Мам, помоги найти работу на лето," – попросил он Надежду. "Хочу сам зарабатывать."

Надежда, втайне гордясь самостоятельностью сына, договорилась со знакомой заведующей столовой на набережной. Так Мишка стал почти официально трудоустроенным – убирал со столов и помогал мыть посуду. Но его предприимчивая натура требовала большего.


                Глава 4

В час пик, когда у кассы выстраивалась длиннющая очередь изнывающих от голода и жары отдыхающих, Мишка, как заправский делец, подходил к самым нетерпеливым клиентам в конце очереди:

"Уважаемые, зачем стоять полчаса? Могу организовать ваш заказ через служебный вход. Небольшая наценка за экономию времени – и через пять минут вы уже наслаждаетесь обедом!"

Наценку Мишка с чистой совестью клал себе в карман, справедливо полагая, что это плата за его предпринимательскую смекалку.

Однажды хозяин столовой, Семён Аркадьевич – грузный мужчина с вечно потным лицом и золотой цепью на шее толщиной с палец – подозвал Мишку:

"Слушай, пацан, тут такое дело... Мой шурин, дубина стоеросовая, закупил целую гору мороженого в рожках. А оно не идёт! Занимает всю холодильную камеру, мясо складывать некуда. Может, подтянешь еще пацанов в подмогу, продадите на набережной?"

Мишка почесал затылок и выдал:

"Семён Аркадьевич, давайте я его на пляже распродам! Там народу тьма, все разморённые на солнце – мороженое пойдёт на ура!"

Хозяин недоверчиво посмотрел на щуплую фигурку Мишки:
"Да ты что? Там же конкуренция! Там бабки с мороженым на каждом шагу!"

"Доверьтесь мне," – с серьёзным видом сказал Мишка. "Я знаю, как продать."

Семён Аркадьевич пожал плечами, но решил рискнуть. Загрузил в свой "москвич-пирожок" коробки с мороженым, посадил рядом Мишку, и они поехали к пляжу.

Хозяин остался стоять у машины, наблюдая, как Мишка, схватив коробку с мороженым, бежит на пляж. Он видел, как мальчишка подходит к загорающим, что-то им говорит, указывая в сторону машины, и – о чудо! – люди покупают мороженое. Одно, два, а иногда и целую упаковку!

Щуплая фигурка Мишки сновала между машиной и пляжем, как заведённая. Не прошло и часа, как первая партия мороженого была распродана. Они поехали за следующей. Потом ещё за одной. К вечеру всё мороженое, которое нужно было продать, было реализовано.

Вручая Мишке честно заработанные деньги, Семён Аркадьевич не выдержал:

"Слушай, а чего ты им там говорил? Почему все так охотно покупали? И почему ты всё время на меня показывал?"

Мишка хитро улыбнулся:

"Я говорил: 'Купите, пожалуйста, мороженое, а то вон тот дядька меня накажет, если я не продам'. И показывал на вас."

Семён Аркадьевич сначала нахмурился и даже замахнулся, чтобы дать Мишке подзатыльник, но потом расхохотался так, что его массивное тело затряслось:

"Ах ты, жук! Да из тебя бизнесмен получится почище меня!"

И, всё ещё смеясь, добавил к заработку Мишки ещё денег – за находчивость и предпринимательскую жилку.

"Запомни, пацан," – сказал он, вытирая выступившие от смеха слёзы, "в нашей стране выживет тот, кто умеет крутиться. А ты, я смотрю, уже крутишься как белка в колесе!"

Мишка, пересчитывая заработанные деньги, думал о том, что отчим, пожалуй, будет доволен – он применил на практике и логику, и психологию, которым тот его учил. А ещё он подумал, что в этой жизни, похоже, выигрывает не тот, кто сильнее, а тот, кто умнее. И это открытие ему определённо нравилось.»

  Мишка неплохо заработал за лето. Его карманы приятно оттягивали купюры, заработанные честным и не очень честным трудом. Но предприимчивый ум не мог успокоиться. Наблюдательность – великая вещь, особенно когда ты с детства привык высматривать возможности там, где другие видят только мусор.

Каждый вечер, возвращаясь с работы мимо "Бриза" – прибрежного бара, где отдыхающие просаживали месячные зарплаты за один вечер, Мишка замечал, как грузный бармен Василич выносил на помойку целые мешки пустых бутылок из-под "Советского шампанского". Звон стекла отдавался в Мишкиной голове звоном монет.

"Эй, дядя Василич!" – окликнул он бармена однажды вечером. "А можно я эти бутылки заберу?"

Василич, вытирая вечно потные руки полотенцем, усмехнулся:

"Забирай, Михаил Предприниматель! Только смотри, не надорвись. Наши курортники шампанское хлещут как газировку".

Мишка стал регулярно наведываться к черному ходу "Бриза", собирая бутылки. На своей мойке в столовой он организовал целую производственную линию: отмачивал, отчищал, сушил и аккуратно складывал в ящики, которые прятал в подсобке с молчаливого согласия заведующей.

"Что ты с ними делать-то будешь?" – спрашивала она, качая головой.

"Бизнес, Марь Иванна, бизнес", – загадочно отвечал Мишка, подмигивая.

Когда сезон подошел к концу и поток отдыхающих иссяк, Мишка, пересчитав свои сбережения, направился прямиком к Семёну Аркадьевичу. Хозяин столовой, увидев серьезное лицо мальчишки, отложил газету:

"Ну, что там у тебя, юный капиталист?"

Мишка выложил на стол аккуратно перевязанную пачку денег:

"Семён Аркадьевич, мне нужна ваша помощь. Закупите для меня тридцать коробок "Шипучки". У вас же есть поставщики?"

Семён Аркадьевич поперхнулся чаем:

"Ты что, малой, самогонный бизнес решил открыть? Тебе ж еще и шестнадцати нет!"
"Нет-нет, это не для питья", – поспешил заверить Мишка. "Это... для эксперимента".

Хозяин долго смотрел на мальчишку, потом расхохотался:

"Ладно, чёрт с тобой! Люблю предприимчивых. Только если что – я не при делах, понял?"

Через неделю потрепанный "москвич-пирожок" Семёна Аркадьевича остановился возле Мишкиного дома. Из машины выгрузили коробки с дешевым игристым напитком "Шипучка", которое и шампанским-то назвать язык не поворачивался.

"Ну, и что дальше?" – полюбопытствовал Семён Аркадьевич, помогая занести последнюю коробку.

Мишка хитро улыбнулся:

"Дальше – магия преображения!"

Когда хозяин уехал, Мишка приступил к операции. Он аккуратно отпаривал этикетки с бутылок "Шипучки" и заменял их на сохраненные этикетки от "Советского шампанского полусладкого". Работа была кропотливой – каждая этикетка должна была сидеть идеально, без пузырей и перекосов.

"Мишка, ты что там химичишь?" – заглянула в комнату мать, увидев разложенные по всему полу бутылки.

"Мам, это школьный проект по... э-э... экономике", – не моргнув глазом соврал Мишка.

"Ну-ну", – недоверчиво протянула Надежда, но расспрашивать дальше не стала.

Через три дня кропотливой работы "Шипучка" превратилась в "Советское шампанское полусладкое", которое стоило в магазинах в четыре раза дороже. Мишка позвонил знакомому администратору кафе "Волна":

"Дядя Гриша, есть дело. Могу предложить партию шампанского. Настоящее, советское, с завода. Просто... без документов. Зато цена – в два раза ниже магазинной".

 Администратор, прищурившись, осмотрел бутылки:

"А если проверка?"

"Какая проверка в несезон?" – резонно заметил Мишка. "К тому же, это же не паленая водка, а просто... скажем так, шампанское, которое немного заблудилось по дороге в магазин".

Сделка состоялась. Мишка получил свои деньги, в несколько раз превышающие вложения, а кафе "Волна" – приличную партию "элитного" напитка по бросовой цене.








                Глава 5

Зимой семейство Парфёновых решило навестить родню Надежды в Забайкалье. Надя давно хотела познакомить родителей и многочисленных родственников со своим новым мужем Андреем и показать, каким замечательным мужчиной стал её сын.

Ты только не пугайся моего отца", – предупреждала Надя мужа в поезде. "Он у нас большой любитель выпить и заливать истории. Половина из них – чистой воды выдумка".

"Не переживай, Наденька", – улыбался Андрей, обнимая жену. "Я найду с ним общий язык".

Мишка, глядя в окно на проносящиеся мимо заснеженные пейзажи, думал о том, как расскажет деду о своих бизнес-подвигах. Дед всегда ценил смекалку и предприимчивость.

Встреча вышла шумной и радостной. Вся родня собралась в доме бабушки и деда – стол ломился от домашних разносолов, а дед, подкручивая седые усы, сразу взял Андрея в оборот:

"Ну-ка, зять, садись поближе! Надо познакомиться как следует!"

Дед наполнил рюмки и, хитро подмигнув, произнес:

"За знакомство! Чтоб жили вы с Надюшкой как... как эти... ну, которые в сказках живут!"
"Как Иван-царевич и Василиса Прекрасная?" – подсказал Мишка.

"Во-во! Как они! Только без Кощея и прочей нечисти!" – расхохотался дед.

Андрей, не привыкший к крепким напиткам, после третьей рюмки раскраснелся и начал рассказывать о своей работе в НИИ. Дед слушал с уважением, периодически вставляя:

"А вот у нас в деревне был один профессор... Так он, знаешь, такую машину изобрел – сама пашет, сама сеет, сама урожай собирает! Только вот незадача – её медведь в лесу разломал. Ревновал, видать, к технике!"

Все смеялись, а Андрей, к удивлению Нади, не только не обижался на розыгрыши деда, но и сам включился в игру, рассказывая байки из институтской жизни.

"Ну, Надюша, молодец!" – шептали тётки, обнимая племянницу. "Такого мужика отхватила – и умный, и добрый, и с юмором. Не то что твой первый, прости господи!"

Мишка тоже был в центре внимания – вытянувшийся за последний год, с умными глазами и хитрой улыбкой, он очаровал всех двоюродных сестёр и тёток рассказами о морских приключениях.

                ***

Вернувшись домой, семья Парфёновых зажила новой жизнью. Андрей, вдохновлённый предприимчивостью пасынка, решил не ограничиваться скромной зарплатой в НИИ.

"Слушай, Мишка", – сказал он однажды за ужином. "Я тут подумал... Может, нам с тобой какое-нибудь дело замутить? У меня есть немного сбережений, можно машину подержанную купить и таксовать по вечерам".

Мишка аж подпрыгнул от восторга:

"Отличная идея! Я даже знаю, где можно недорого взять "Жигули" в хорошем состоянии!"

Надежда только головой качала, глядя на своих мужчин:

"Господи, два сапога – пара! Только осторожнее там, на дорогах-то".

С помощью Мишкиных связей (откуда только у мальчишки столько знакомых?) они приобрели бежевую "шестерку" у уезжающего на ПМЖ в Израиль инженера. Андрей начал таксовать по вечерам и выходным, а Мишка помогал ему находить клиентов на дальние рейсы.

В доме появился достаток. Андрей, никогда раньше не имевший собственных денег в таком количестве, расцвел. Теперь он мог баловать свою Наденьку – то духи французские привезет, то платье красивое купит.

"Надюш, закрой глаза и протяни руки", – говорил он, пряча за спиной очередной сюрприз.

"Андрюша, ну что ты как маленький!" – смущалась Надежда, но глаза закрывала и всегда искренне радовалась подаркам, даже самым скромным.

Мишка, наблюдая за ними, думал, что, пожалуй, впервые видит мать по-настоящему счастливой.

Беда пришла внезапно, как это всегда и бывает. В дождливый осенний вечер Андрей возвращался с последнего рейса. На скользкой дороге машину занесло, и она на полной скорости врезалась в столб. "Копейку" смяло как консервную банку.

Андрей выжил чудом, но провел в больнице почти месяц и с тех пор заметно прихрамывал на правую ногу. О работе таксистом пришлось забыть.

"Ничего, Андрюша, главное – ты жив", – утешала его Надежда, украдкой вытирая слезы.


                ***


Мишка тем временем заканчивал десятый класс. Из щуплого пацана он превратился в статного юношу – вытянулся, раздался в плечах, а регулярные занятия боксом придали его фигуре атлетический вид. Девчонки в школе стали бросать на него заинтересованные взгляды, а некоторые даже пытались познакомиться поближе.

"Мишка, ты чего такой задумчивый?" – спросила как-то мать, заметив, что сын сидит на кухне и бездумно крутит в руках чашку с остывшим чаем.

"Да так... Думаю, может, в мореходку после школы пойти? Или в торговый институт..."

"Ну, до выпуска еще целый год, успеешь решить", – улыбнулась Надежда, но в глазах её мелькнула гордость за сына, который уже задумывается о будущем.

Неожиданно в дом Парфёновых пришла новая беда. В тот безмятежный июльский день, когда солнце щедро заливало побережье, а море казалось особенно ласковым, Надежда с Андреем отправились на пляж.

"Вода сегодня - парное молоко," - улыбнулся Андрей, когда они вместе окунулись в тёплые волны.

После короткого совместного плавания Надя вышла на берег, расстелила полотенце и устроилась позагорать. Кожа приятно подставлялась солнечным лучам, а шум прибоя убаюкивал.

"Я ещё немного поплаваю," - сказал Андрей, отряхивая с волос солёные капли.

"Только не заплывай далеко," - привычно предупредила Надежда, хотя знала, что муж всё равно поступит по-своему. Он всегда говорил, что именно в открытом море, вдали от берега, чувствует себя по-настоящему свободным, как в детстве.

Надя задремала под ласковым солнцем, а когда проснулась от непонятной тревоги, Андрея нигде не было видно. Ни на берегу, ни среди плавающих людей, ни в морской дали. Сначала она подумала, что он просто отошёл в кафе или душевые, но сердце уже сжималось от недоброго предчувствия.

Спасатели начали поиски незамедлительно. Пляж наполнился тревожными голосами, свистками, командами. Прибывшие водолазы методично прочёсывали морское дно, раз за разом погружаясь в толщу воды. Надежда стояла на берегу, кутаясь в полотенце, несмотря на жару, и не отрывала взгляда от моря, словно надеясь, что вот-вот увидит знакомый силуэт мужа, плывущего к берегу.

"Может, его течением отнесло дальше по побережью?" - предположил кто-то из спасателей, и поиски расширили.

Но ни в тот день, ни в последующие Андрея так и не нашли. Водолазы ныряли до изнеможения, обследовали каждый метр морского дна в радиусе возможного заплыва, но безрезультатно. Море, такое приветливое и ласковое всего несколько часов назад, словно сомкнуло свои воды, навсегда забрав Андрея в свои глубины.

"Такое иногда случается," - тихо сказал пожилой спасатель, глядя куда-то вдаль. "Море даёт, и море забирает."

               
Для Надежды и Мишки начались дни, полные отчаяния и несбыточной надежды. Каждое утро Надя приходила на пляж и часами смотрела на горизонт, словно ожидая чуда. Но море хранило своё молчание, не возвращая того, кто так любил его свободу.

Надежда очень переживала гибель мужа. Бывало, ночами сидела у окна, вглядываясь в темноту, словно ожидая, что он вот-вот появится на пороге.

— Мам, ты опять не спишь? — спрашивал Миша, находя её в кресле с остывшей чашкой чая.

— Задумалась просто, — отвечала она, смахивая невидимую слезу. — Иди спать, завтра в школу.

Мише тоже не хватало отца. Особенно когда одноклассники хвастались, как здорово они с отцом сходили на рыбалку или в горы. Но жизнь, как упрямый маятник, продолжала свой ход.

                Глава 6

Школу Михаил закончил с блеском. Учителя намекали на золотую медаль, но он только усмехался:

— Золото — это, конечно, хорошо, но оно и без медали блестит. Зачем тратить время на показуху?

В московский экономический он поступил играючи, хотя конкурс был — семь потных абитуриентов на место.

— Ну как там столица, не съела ещё? — спрашивали знакомые при встрече, когда Михаил приезжал ненадолго домой.

— Скорее я её, — подмигивал Миша.

Учиться было непросто. Иногда казалось, что сутки специально сократили до 20 часов — как иначе объяснить, что он всё не успевал? Но Михаил умудрялся и лекции не пропускать, и на "отлично" учиться, и подрабатывать по вечерам.

— Мам, я тебе денег выслал, — звонил он домой. — Купи себе что-нибудь красивое, а то совсем в своей бухгалтерии закопалась.

— Сынок, себе оставь! Я же...

— Мам, это не обсуждается, — мягко, но твёрдо обрывал он.

Михаил с азартом нырнул в мир инвестиций, пробуя применить институтские формулы к реальному рынку. Форекс, фондовые индексы, фьючерсы — эти слова звучали для него как музыка.

— Ты бы поосторожнее, — советовал сосед по общежитию. — Рынок — он как дикий зверь, прикормишь, а потом руку откусит.

— Риск — благородное дело, — отшучивался Миша.

                ***

Август 1998-го ударил по нему как обухом. Дефолт. Обвал рубля. И его маленький, но такой выстраданный капитал превратился в пыль.

— Чёрт! — Михаил швырнул калькулятор в стену. — Всё, что зарабатывал, всё, на чём экономил...

Но унывать было не в его характере. Уже через неделю он сидел в библиотеке, обложившись книгами по антикризисному управлению.

— Знаешь, в чём моя ошибка была? — говорил он новому приятелю из богатенькой семьи. — Я пытался сам всё тащить. А надо было объединять ресурсы.

Вскоре у Михаила появилась целая сеть друзей "при деньгах и связях". Он умел находить подход к людям — где-то комплимент, где-то дельный совет, а где-то просто умение слушать.

— Миш, а ты не думал мои деньги в оборот пустить? — спросил как-то сын крупного чиновника. — Отец всё равно не замечает, сколько у меня на счету.

— Интересная мысль, — задумчиво протянул Михаил. — Я бы мог предложить схему с минимальными рисками и хорошей доходностью...

Так он начал новую игру — уже чужими фишками. Выглядел Михаил безупречно: дорогой костюм (пусть и в кредит), уверенная улыбка, отточенные движения. Когда он говорил о "бычьем тренде" или "коррекции индекса Доу-Джонса", даже скептики лезли за кошельком.

— Понимаете, — объяснял он очередному инвестору, — сейчас идеальный момент для входа в рынок. Азиатские площадки показывают стабильный рост, а наши активы недооценены минимум на тридцать процентов.

В случае успеха — а он случался всё чаще — Михаил скромно брал свою комиссию. Если же сделка проваливалась...

— Видите ли, — разводил он руками, — никто не мог предсказать, что центробанк Японии так резко изменит ставку. Это форс-мажор чистой воды. Но не волнуйтесь, у меня уже есть план, как минимизировать потери.

Главным его талантом было безошибочное чутьё на людей. Одного взгляда хватало, чтобы понять: с этим можно иметь дело, а от того лучше держаться подальше.

— Как ты это делаешь? — спрашивали его.

— Элементарно, — улыбался Михаил. — Просто смотрю не на кошелёк, а на человека.

Михаил закончил институт с красным дипломом, хотя сам до последнего уверял всех, что "корочки — это просто бумага".

— Ну что, отличник, теперь куда? — подтрунивали однокурсники на выпускном.

— Туда, где деньги не спят, — подмигивал он, поправляя галстук, купленный специально для защиты диплома.

Его с удовольствием взяли в один из крупных банков, причем на собеседовании он умудрился так заговорить главу отдела, что тот забыл половину стандартных вопросов.

— Молодой человек, а вы всегда так убедительно рассказываете о деривативах? — спросил седовласый финансовый директор, снимая очки.

— Только когда не выспался, — честно признался Михаил. — Когда высыпаюсь, я ещё красноречивее.

Директор рассмеялся и пожал ему руку: "Приступайте с понедельника".

В банке он сразу же показал себя успешным специалистом, разбирающимся в тонкостях финансовой сферы так, словно родился с калькулятором в руках. Коллеги шутили, что Михаил даже кофе себе наливает, просчитывая оптимальное соотношение кофеина к рабочим часам.

— Миш, ты бы хоть иногда делал вид, что тебе сложно, — говорила ему симпатичная сотрудница из соседнего отдела. — А то начальство решит, что нам всем зарплату можно урезать.

— Я просто экономлю время на сомнениях, — отшучивался он, помогая ей разобраться с очередным отчетом.

Его явно ждал карьерный рост — об этом шептались в курилке и открыто говорил начальник отдела. Но однажды утром, когда Михаил просматривал биржевые сводки, раздался звонок.

— Сынок, — голос матери звучал глухо, — дед Назар умер вчера вечером. Сердце...

Михаил замер, сжимая телефон. Перед глазами всплыло морщинистое лицо деда, его жилистые руки, запах самокруток и та особенная, чуть хрипловатая манера смеяться.

— Я прилечу сегодня же, — сказал он, уже прикидывая расписание рейсов.

Начальник, услышав о похоронах, только кивнул. Семья важнее. Бери отгул, сколько нужно.
               

                Глава 7


Михаил прилетел к матери в Анапу тем же вечером. Надежда встретила его на пороге — осунувшаяся, с покрасневшими глазами, но держалась.

— Ишь, какой столичный стал, — попыталась она улыбнуться, разглядывая сына в дорогом пальто. — Дед бы гордился.

Полетели самолётом до Читы. После аэропорта они вместе отправились в деревню на похороны. Дорога долго петляла между холмов, и с каждым километром Михаил словно возвращался в детство — те же пейзажи, тот же воздух, пахнущий полынью и сухой травой.

— Помнишь, как дед учил тебя рыбачить? — вдруг спросила мать, глядя в окно автобуса. — Ты тогда крючок себе в палец загнал, а он тебе сказал...

— "Рыбак должен быть с характером, а не с соплями", — закончил Михаил и они оба тихо рассмеялись.

В деревне их встретила родня, которую давно не видели. Дядя Толя, постаревший и поседевший, но всё с той же хитрой улыбкой. Тётя Клава, ставшая ещё круглее и громогласнее. И бабушка Рая — маленькая, сухонькая, с глазами, выцветшими от времени и слёз.

— Мишенька! — всплеснула она руками. — Гляньте-ка, люди добрые, какой красавец вырос! А я всё думала, доживу ли, увижу ли внучка своего столичного...

Она гладила его по щеке морщинистой ладонью, и Михаил вдруг почувствовал себя снова маленьким мальчиком, который приезжал на каникулы и объедался бабушкиными пирогами.

— Ба, я бы сейчас от твоих шанежек не отказался, — сказал он, целуя её в макушку.

— Так я напекла, родной, напекла! — засуетилась она. — Знала, что приедешь, всю ночь у печи стояла.

Дядя Толя подмигнул:

— И не только шанежки у нас есть. Дед-то Назар самогон перед смертью знатный поставил. Сказал: "Когда помру, чтоб помянули как следует, не магазинной бурдой".

Помянули деда Назара по всем правилам. Вспоминали, каким он был — упрямым, но справедливым, работящим до седьмого пота, немногословным, но метким на шутку.

— А помните, как он председателя колхоза отчитал? — хохотал дядя Толя. — "Ты, — говорит, — начальник только по бумажке, а по уму — так хуже рядового!" И по матушке его!

— Толик, не при ребёнке же! — одёрнула его тётя Клава, хотя "ребёнку" было уже под тридцать.

— Да ладно тебе, Клав, — махнула рукой бабушка Рая. — Мишка-то наш давно взрослый. Вон какой солидный стал, при галстуке ходит. В банке, говоришь, работаешь? А деньги там настоящие или как у нас — то дают, то не дают?

Михаил рассмеялся:

— Настоящие, ба, не волнуйся. Вот, привёз тебе немного, — он достал конверт.

— Что ты, что ты, — замахала руками старушка. — Не нужно мне. Мне пенсии хватает.

— На лекарства, — твёрдо сказал Михаил. — И на хорошую еду. Не спорь со мной, я теперь финансовый аналитик, мне виднее, как распределять капитал.

После поминок Надежда и Михаил с грустью смотрели, во что превратилась родная забайкальская деревня. Покосившиеся заборы, заколоченные окна в некогда шумных домах, заросшие бурьяном огороды.

— Молодёжь вся разъехалась, — вздыхала бабушка Рая. — Кто в город, кто вообще на вахту куда-то. Одни старики остались. Магазин и тот через день работает. Автолавка приезжает по средам, если дорогу не размоет.

— А помнишь, мам, тут же клуб был? — спросил Михаил, указывая на обветшалое здание с провалившейся крышей.

— Ещё бы, — улыбнулась Надежда. — Я там на танцы бегала.
- Парни по ней сохли! – взмахнула рукой бабушка Рая – а она всё говорила, что в городе себе найдёт. Нашла вот. Батьку твоего, тьфу на него, дурака.

Уезжали с тяжёлым сердцем. Бабушка Рая стояла у калитки, маленькая и какая-то прозрачная в лучах заходящего солнца. Она часто крестила их вслед, и Михаил понимал, что видит её, скорее всего, в последний раз.

— Приезжай летом, — всё повторяла она. — Я тебе грибов насушу, варенья наварю...

— Обязательно приеду, — обещал Михаил, зная, что вряд ли сможет выкроить время в своём плотном графике.

Прилетели в Москву. Михаил отвёз маму домой, в Анапу, помог ей с домашними делами, починил протекающий кран и настроил новый телевизор, который купил ей в подарок.

— Сынок, не надо было тратиться, — качала головой Надежда.

— Мам, это инвестиция, — серьёзно ответил он. — В твоё хорошее настроение.

А сам улетел к себе, в Москву, в свою небольшую, но уютную квартиру в хорошем районе. Он купил её в ипотеку, но выплаты не напрягали — карьера шла в гору, премии становились всё солиднее.

— Миша, ты бы хоть девушку себе нашёл постоянную, — говорила мама по телефону. — Тридцать скоро, а всё холостякуешь.

— Мам, я в поиске, — отшучивался он. — Просто у меня высокие требования к ликвидности активов.

— К чему? — не понимала Надежда.

— К красоте и уму одновременно, — пояснял Михаил.

Он старался регулярно посещать спортзал и бассейн — "инвестиции в человеческий капитал", как он шутливо называл это. И хотя бы пару раз в году старался слетать заграницу отдохнуть с очередной девушкой или один.

— Миш, а ты не боишься, что так и останешься вечным туристом по жизни? — спросил как-то коллега, глядя на фотографии Михаила из очередной поездки.

— Я не турист, я исследователь, — подмигнул тот. — И в жизни, и в работе.

                Глава 8

В этот раз они с компанией друзей решили встретить Новый год в пятизвездном отеле Шарм-эль-Шейха. Собралась целая банда финансистов и юристов — успешных, амбициозных, с хорошим чувством юмора и без комплексов.
      
— За наступающий! — кричали они, поднимая бокалы с шампанским под бой курантов, транслируемый по российскому спутниковому каналу.

— За рост котировок и падение кредитных ставок! — добавлял кто-то под общий смех.

Новогодний ужин и представление были прекрасными, гуляли до утра, и выпито было немало. Михаил, танцуя с красивой блондинкой из соседнего отеля, вдруг поймал себя на мысли, что вот он — успешный, обеспеченный, на дорогом курорте, с шампанским и красивыми женщинами — а в голове почему-то стоит образ бабушки Раи у покосившейся калитки и деда Назара, который так и не узнал, чего добился его внук.

— О чём задумался? — спросила блондинка, заглядывая ему в глаза.

— О диверсификации рисков, — улыбнулся он, возвращаясь в реальность. — И о том, что некоторые вещи не купишь ни за какие деньги.

— Например? — игриво поинтересовалась она.

— Например, время, — серьёзно ответил Михаил. — Его нельзя положить на депозит или инвестировать с отсрочкой. Оно утекает безвозвратно.

И он сделал мысленную пометку: летом обязательно выкроить неделю и слетать в Забайкалье, к бабушке Рае. Пока ещё есть время.

                ***

Туристов в Египте предупреждают, чтобы пили только бутилированную воду, поскольку местная вода может стать сюрпризом для европейского желудка.
 Михаил, конечно, слышал эти предостережения, но с высоты своего финансово-аналитического опыта решил, что это просто маркетинговый ход производителей "Аква Минерале".

— Миш, ты бы поаккуратнее с местной водой, — предупреждал его Серёга из отдела корпоративных финансов. — Мой кузен в прошлом году так влип, что половину отпуска провёл в обнимку с унитазом.

— Брось, — отмахнулся Михаил, бросая кубики льда в виски. — Я просчитал риски. В крепком алкоголе все бактерии дохнут.

— Это ты так думаешь, — хмыкнул Серёга. — А египетские микробы, может, специально эволюционировали, чтобы выживать в виски туристов.

У компании друзей Михаила была запланирована экскурсия в Иерусалим и на Мертвое море, но в Израиле начались волнения, и официальные экскурсии были отменены. Но разве это может быть препятствием для русского человека, да ещё с экономическим образованием?

— Ребят, я провёл анализ рынка неофициальных экскурсий, — заявил Михаил за завтраком, стуча вилкой по бокалу. — Предлагаю инвестировать наше время и деньги в альтернативный туристический продукт.

— Это ты что - "левака" нашёл, что ли? — перевела Катя из юридического.

— Я предпочитаю термин "представитель теневого туристического сектора", — подмигнул Михаил. — Выезжаем ночью, чтобы рано утром быть на границе. Кто со мной?

Договорились с неофициальными гидами, заплатив на треть больше обычной цены ("Это не переплата, а премия за риск", — объяснял Михаил). Выехали ночью, и Михаил, допивая в автобусе остатки виски со льдом, чувствовал себя настоящим авантюристом.

Иерусалим встретил постами вооруженной полиции и военных. Движение было ограничено. До Храма Гроба Господня пришлось идти пешком.

— Смотрите, какая аутентичность! — восхищался Михаил, фотографируя солдат с автоматами. — В официальных турах такого не увидишь!

Но где-то на полпути между христианскими и иудейскими святынями Михаил почувствовал первые тревожные сигналы из области живота. Сначала лёгкое бурление, потом настойчивое урчание, а затем и откровенные позывы, которые нельзя было игнорировать.

— Ребят, я на минутку, — бросил он, озираясь в поисках туалета и ныряя в первое попавшееся кафе.

Выйдя через пять минут с облегчением и надеждой, что инцидент исчерпан, Михаил бросился догонять группу. Но не тут-то было. Через квартал всё повторилось.

— Миш, ты чего отстаёшь? — спросила Катя, когда он в третий раз догнал группу, слегка бледный и потный.

— Я... э-э-э... изучаю местную архитектуру, — выдавил он улыбку. — И санитарно-технические особенности ближневосточных уборных. Знаешь, для общего развития.

К моменту, когда группа добралась до мусульманских кварталов, Михаил уже мог составить подробный путеводитель по туалетам Иерусалима с рейтингом комфортности и наличия туалетной бумаги.

— Кажется, я понял, почему здесь столько религиозных конфликтов, — шептал он Серёге, выходя из очередного туалета. — Это всё из-за местной воды. Попробуй помолись, когда у тебя такое в животе творится.

— А я тебе говорил про лёд в виски, — злорадно напомнил тот.

В Храме Гроба Господня, вместо ощущения святости места, Михаил думал совсем о другом — чтобы не опозориться здесь, в одном из самых священных мест христианства.

— Господи, — шептал он, стоя перед Камнем Помазания и крепко сжимая ягодицы, — если Ты есть, сделай так, чтобы я дотерпел хотя бы до выхода из Храма. Обещаю, я больше никогда не буду пить ничего со льдом в странах третьего мира.

Видимо, молитва была услышана, потому что Михаила немного отпустило. После Храма группа посетила Стену Плача, где правоверные евреи подходили к его друзьям с предложением помолиться Богу за них, запрашивая за это круглые суммы.

— Молодой человек, хотите, я помолюсь за вас? — обратился бородатый еврей в чёрной шляпе к Серёге. — Всего сто долларов, и ваши грехи будут прощены.

— А оптом дешевле? — деловито поинтересовался Серёга. — У меня их много накопилось.
К Михаилу же с подобным предложением никто не подошёл, что его немного задело.

— Почему ко мне никто не подходит? — спросил он у Кати. — У меня что, лицо недостаточно грешное?

— Скорее недостаточно платёжеспособное в данный момент, — хихикнула она, глядя на его бледное лицо. — Ты сейчас больше на призрак похож, чем на успешного финансиста.

— А ведь во мне течёт еврейская кровь, между прочим, — обиженно пробормотал Михаил. — По отцу я вообще-то Цукерман.

— Может, они это чувствуют и не хотят тратить время на своего, — предположил Серёга. — Бизнес есть бизнес.

После Стены Плача их всё-таки смог подобрать туристический автобус, и экскурсовод-еврей с лицом профессионального торговца предложил "редкую возможность" посетить магазин сувениров, который держали мусульмане.

— Только здесь, друзья мои, — вдохновенно вещал он, — вы можете приобрести настоящие святые для христиан вещи, а не те подделки, которые вам продадут в других местах!

— Интересно, — шепнул Михаил Серёге, — а мусульмане знают, что продают настоящие христианские святыни?

Несмотря на скептицизм, Михаил всё же купил несколько недорогих крестиков на сувениры для мамы и бабушки Раи.

— Это настоящее оливковое дерево из Гефсиманского сада, — уверял продавец.

— А чек можно? — деловито поинтересовался Михаил.

— Зачем чек? — удивился продавец. — Вы что, собираетесь возвращать святыню?

— Нет, для налогового вычета, — пошутил Михаил, но, увидев непонимающий взгляд, махнул рукой. — Ладно, беру и так.

Пока группа закупалась сувенирами, автобус ждал их в неположенном месте. К водителю-арабу подъехал полицейский на мотоцикле и стал о чём-то с ним громко ругаться, размахивая руками так, словно дирижировал невидимым оркестром.

Когда туристы вернулись, экскурсовод с трагическим лицом объяснил, что теперь водителю грозит крупный штраф.

— А у него семья, пятеро детей, больная мать и хромая коза, — драматично заламывая руки, сообщил гид. — Давайте скинемся по десять долларов, чтобы помочь бедняге!

Михаил, чьи внутренности наконец-то успокоились, вспомнил, что он немножко Цукерман, и решил применить еврейскую смекалку.

— А вы сами сколько положите? — невинно поинтересовался он у экскурсовода.

— Я? — растерялся тот. — Но я же... я организатор... я...

— Понятно, — кивнул Михаил и сел на своё место, демонстративно не доставая кошелёк.

Не дождавшись от экскурсовода ни шекеля, остальные туристы тоже как-то резко потеряли желание спонсировать "штраф".

Дальше была остановка на Мертвом море. Пока ехали, у Михаила снова схватило живот, и он сидел, вцепившись в сиденье и мысленно считая повороты до прибытия.

— Миш, ты какой-то зелёный, — заметила Катя. — Может, таблетку дать?

— Нет, спасибо, — процедил он сквозь зубы. — Я просто медитирую. Настраиваюсь на энергетику Святой земли.

Как только автобус открыл двери на парковке у Мертвого моря, и в салон зашла энергичная еврейка с коробкой косметических средств, Михаил не стал дожидаться её рекламной речи.

— Извините, — пробормотал он, практически сбивая женщину с ног в своём стремительном броске к туалетам.

— Молодой человек! — крикнула она ему вслед. — Вы куда? У меня для вас специальное предложение! Крем от морщин! Он вам скоро понадобится, судя по вашему напряжённому лицу!

После подробной экскурсии по туалетам Израиля купание в Мертвом море тоже не принесло Мише должного удовольствия. Пока остальные радостно плавали на спине, фотографируясь с газетами в руках, Михаил осторожно сидел у берега, боясь отойти далеко от спасительных кабинок.

— Эй, финансист! — крикнул ему Серёга. — Ты чего не плаваешь? Здесь же невозможно утонуть!

— Я опасаюсь не утонуть, а... другого, — мрачно ответил Михаил. — Представь заголовки: "Российский турист превратил Мертвое море в ещё более мертвое".

В итоге, посещение земли обетованной народа, которому принадлежал беспутный Мишкин папаша, хороших воспоминаний не оставило. Зато оставило ценный жизненный опыт и твёрдое убеждение, что некоторые инвестиционные риски, особенно связанные с употреблением местной воды, лучше не игнорировать.


— Знаешь, — философски заметил Михаил, когда они уже возвращались в Египет, — я понял одну важную вещь.

— Какую? — спросила Катя.

— Что сложно жить в стране, в которой утром, вместе с тобой глаза открывают ещё семь миллионов евреев с мыслью: как бы сегодня обдурить ближнего?
 И ещё. Что бы ни случилось в жизни, главное — знать, где находится ближайший туалет, — серьёзно ответил он. — Это важнее любых финансовых стратегий.

А ещё он твёрдо решил, что когда приедет летом к бабушке Рае, то обязательно расскажет ей эту историю. Уж она-то точно оценит и посмеётся от души. И, может быть, даже напечёт ему шанежек — лучшего лекарства от всех желудочных невзгод.»


                Глава 9

Михаил Андреевич Парфёнов, сидя в своем кабинете с видом на Москва-Сити, улыбался, глядя на растущие цифры на экране. Банковская работа приносила стабильный доход, но настоящую страсть он испытывал к своему "побочному проекту".

 - Еще плюс двести тысяч за сегодня, — пробормотал он, потягивая американо из дизайнерской кружки с надписью "Волк с Уолл-стрит.

Параллельно с работой в банке Михаил развивал собственный бизнес по привлечению новых инвесторов. Его детище — телеграмм-канал "Инвестиции с гарантией" — уже насчитывал более 10 тысяч подписчиков, жаждущих финансового просвещения.

  - Дорогие друзья! Сегодня в 19:00 наш еженедельный вебинар. Не пропустите! Акции Tesla снова взлетят, а я расскажу, как на этом заработать минимум 30%! — надиктовывал он сообщение своему помощнику для публикации в канале.

Раз в неделю "гуру инвестиций" проводил платную часовую конференцию в скайпе, где с серьезным видом анализировал графики, объяснял японские свечи и давал "железобетонные" рекомендации.

- Видите этот паттерн? Это же классическая фигура 'Голова и плечи'! Сейчас мы на правом плече, и я вам гарантирую — завтра будет резкий отскок вверх. Ставьте минимум 30% вашего портфеля! — вещал он, виртуозно жонглируя биржевыми терминами.

Только вот звали его на этих конференциях не Михаил Парфёнов, а Андрей Сахаров — имя отчима и русифицированная версия его фамилии создавали образ надежного русского финансиста.

- Андрей, а почему вы не включаете камеру? — иногда спрашивали особо любопытные клиенты.

- Друзья мои, я работаю на результат, а не на картинку. К тому же, у нас сегодня такой важный материал, что каждая секунда на счету! — отшучивался Михаил, продолжая показывать только графики и таблицы.

В соседнем офисе целый штат операторов с утра до вечера обрабатывал потенциальных клиентов.

- Алло, Сергей? Здравствуйте! Это Инвестиционный дом 'Global Trust'. Мы заметили ваш интерес к финансовым рынкам. Знаете, наш ведущий аналитик Андрей Сахаров только вчера помог клиенту заработать 40% за одну сделку! Да-да, за одну сделку! Хотите узнать как? Первая консультация бесплатно!

Доверчивые инвесторы клевали на эту наживку, как хорошо прикормленная рыба. Михаил часто смеялся, представляя их лица: "Как карпы на хлебный мякиш — рот открыл и проглотил!"

Если кто-то из клиентов начинал возмущаться после неизбежных потерь, схема была отработана до мелочей.

- Вы звоните в службу поддержки? Минуточку... Да, я вижу ваш аккаунт. Наш офис находится в Лимассоле, Кипр. Компания зарегистрирована по всем правилам международного финансового права. А сейчас я соединю вас с вашим персональным менеджером из лондонского офиса...

На самом деле "лондонский офис" находился в трех метрах от "кипрской службы поддержки" — в том же арендованном помещении на окраине Москвы.

Особо настойчивых просто блокировали. Электронные сим-карты менялись быстрее, чем клиенты успевали понять, что их обманули.

- Миш, у нас проблема с клиентом Петровым, требует вернуть деньги, угрожает полицией, — докладывал иногда помощник.

- Меняй симку, блокируй в скайпе, стандартная процедура, — отмахивался Михаил, не отрываясь от своего настоящего торгового терминала, где он действительно неплохо зарабатывал — правда, на деньги своих "учеников".

Настоящим шедевром Михаила были программы-копии реальных торговых платформ. Молодые программисты создали идеальные клоны популярных трейдинговых терминалов.

- Смотри, Миш, мы даже задержку в три секунды сделали, как на настоящих биржах! И интерфейс один в один! — с гордостью демонстрировал главный разработчик.

- Отлично! А кнопка управления с нашей стороны хорошо спрятана?  — интересовался Михаил, потирая руки.

Эти платформы показывали реальные движения рынка, но с небольшой задержкой. Главное — они никуда не выходили, кроме как на сервер Михаила. Клиенты думали, что торгуют на мировых биржах, а на самом деле играли в красиво оформленную компьютерную игру.

Для работы с клиентами были разработаны специальные психологические скрипты. Профессиональные психологи продумали каждый шаг: как вызвать доверие, как преодолеть сомнения, как подтолкнуть к решению вложить деньги.

- Иван Петрович, я понимаю ваши сомнения. Я сам когда-то боялся инвестировать. Но представьте — ваши деньги лежат на депозите под 5% годовых, а инфляция 7%. Вы каждый день становитесь беднее! А наши клиенты зарабатывают от 20% в месяц. В МЕСЯЦ, Иван Петрович!

Обещанные 20-40% роста ежемесячно сводили с ума даже самых осторожных. Люди брали кредиты, закладывали имущество, лишь бы поучаствовать в "золотой лихорадке".

- Смотрите, Мария Ивановна, ваш счет вырос на 12% всего за неделю! Это же потрясающий результат! — радостно сообщал куратор, глядя на цифры, которые сам же и нарисовал в системе.

Конечно, иногда клиентам позволяли вывести небольшие суммы — это был крючок для еще больших вложений.

- Алексей, поздравляю с первой прибылью! Хотите вывести 30 тысяч? Без проблем! Но подумайте — если вы их оставите и добавите еще, то через месяц это будет уже 60 тысяч!

Если же клиент настаивал на выводе всех средств, включалась тяжелая артиллерия.

- Извините, но у вас открыто кредитное плечо на 1:100. Сначала нужно его закрыть... О, смотрите, ваша позиция по евро/доллару ушла в минус! Срочно нужно хеджировать! Внесите еще 100 тысяч, иначе потеряете все!

Михаил часто смеялся, наблюдая, как паникующие клиенты сами сливают свои счета, пытаясь спасти ситуацию.

- Это как в казино — чем больше они пытаются отыграться, тем больше проигрывают, — объяснял он новичкам в своей команде.

Даже самым упорным и осторожным клиентам, которые пытались закрыть счет с прибылью, выставляли непреодолимые препятствия.

- Для вывода средств необходима полная верификация. Загрузите паспорт, селфи с паспортом, выписку из банка, справку о доходах... А теперь нужно оплатить комиссию за международный перевод... А теперь нужно синхронизировать ваш банковский счет с нашей системой...

- В казино выигрывает только хозяин казино, — любил повторять Михаил, подсчитывая реальные прибыли на своем настоящем счете в швейцарском банке.

Звонок прервал его размышления о новой схеме привлечения клиентов.

— Миша, это я, — голос матери звучал глухо, будто из другого мира. — Бабушка Рая... умерла.

Михаил замер. Что-то внутри оборвалось — то ли воспоминания детства, то ли последняя ниточка, связывавшая его с тем, другим миром.

— Когда вылетаем? — только и спросил он, машинально закрывая вкладку с графиком доходности своей "инвестиционной империи".



                Глава 10



Через два дня они с мамой уже трясись в старом УАЗике по разбитой дороге в сторону родной деревни в Забайкалье. Водитель, местный мужик в потертой кепке с надписью "Адидас" (явно купленной на китайском рынке), виртуозно объезжал ямы, одновременно рассказывая последние деревенские новости.

— А дорогу-то нам обещали сделать еще при Ельцине! — хохотнул он, ловко выруливая между двумя ямами размером с небольшой пруд. — Теперь говорят, что в следующей пятилетке. Но мы-то знаем — следующая пятилетка у нас всегда через десять лет наступает!

Михаил смотрел в окно на бескрайние просторы, и его московская жизнь казалась чем-то нереальным, словно фильм, который он смотрел когда-то давно. Вместо стеклянных небоскребов Москва-Сити — бесконечное синее небо. Вместо гудящих потоков машин — шелест травы и крики птиц.

— Ты помнишь, как бабушка Рая учила тебя печь шаньги? — вдруг спросила мать, глядя на проплывающие за окном березы.

— Помню, — усмехнулся Михаил. — Я тогда весь стол мукой засыпал, а она только смеялась и говорила: "Ничего, Мишенька, не боги горшки обжигают. Зато какой из тебя финансист выйдет — уже сейчас всё в муку превращаешь!"

Водитель, услышав фамилию, покосился на них в зеркало заднего вида.

— А, так вы Райхан Фаридовны внук? — прищурился он, резко тормозя перед выбежавшей на дорогу курицей. — Хорошая была женщина, царствие ей небесное. Всю жизнь в колхозе проработала, никогда никому в помощи не отказывала. Бывало, придешь к ней: "Тётя Рая, выручай, до получки три дня, а у меня дети голодные!" А она всегда: "Бери, Серёга, отдашь, когда разбогатеешь". И ведь никогда не напоминала о долге!

Михаил кивнул, чувствуя странный комок в горле. Кем был бы он сейчас, если бы остался здесь? Не стал бы "волком с Уолл-стрит", это точно. Может, валил бы лес или пас коров... или спился бы, как многие здесь.

Деревня встретила их тишиной и запустением. Покосившиеся заборы, заколоченные окна, заросшие бурьяном огороды. Кое-где виднелись спутниковые тарелки — словно инопланетные объекты на фоне покосившихся деревянных домов.

— Ну вот, приехали, — вздохнула мать. — Как же всё изменилось...

— И не в лучшую сторону, — добавил водитель, выгружая их чемоданы. — Раньше тут жизнь кипела! Клуб работал, танцы каждую субботу, кино привозили. А теперь... Эх!

Михаил вышел из машины и огляделся. Казалось, что время здесь остановилось, а потом начало идти вспять. Где-то вдалеке мычала корова, на соседнем участке копошилась старушка в огороде, а на лавочке у покосившегося забора сидели два старика и, судя по жестам, спорили о политике.

— Мишка! Мишка Цукерман, ты ли это?! — раздался хриплый голос, и из-за угла вышел сгорбленный мужчина с обветренным лицом и бутылкой пива в руке.

Михаил не сразу узнал в нем Сашку Фёдорова, с которым они в детстве гоняли на великах и купались в речке.

— Сашка? Не узнал бы, — честно признался Михаил, пожимая мозолистую руку.

— А я тебя сразу! Городской стал, весь такой... — Сашка окинул взглядом дорогое пальто и кожаные ботинки Михаила. — Как в том анекдоте: "Из деревни уехал Ванька, а вернулся Жан-Поль!" Ну, пойдем, помянем бабку Раю. Хорошая была женщина.

В доме бабушки собралось человек пятнадцать — все, кто остался в деревне из тех, кто ее знал. Стол ломился от простой деревенской еды: домашние соленья, картошка, грибы, самогон в графине и компот из сушеных яблок.

— За бабу Раю! — поднял стакан самый старший из присутствующих. — Земля ей пухом.

Михаил слушал истории о бабушке, о деревне, о том, как все изменилось. Каждый рассказ был как маленькая глава из книги, которую он когда-то начал читать, но так и не закончил.

— После того, как колхоз накрылся, тут все посыпалось, — рассказывал Сашка, наливая мутноватый самогон в стаканы. — Кто в райцентр подался, кто еще дальше. Фёдоровых-то наших почти никого не осталось — Петька в Чите, Николай в Иркутске, а Васька вообще в Москву подался, таксует там. Говорит, за день столько зарабатывает, сколько я тут за неделю.

— А ты чем занимаешься? — спросил Михаил, отодвигая стакан с самогоном.

— Да лес валю, — махнул рукой Сашка. — Китайцы скупают все подчистую. Платят копейки, а сами миллионы делают. Но выбора-то нет. Либо лес, либо с огорода кормиться. Многие вон, — он кивнул в сторону окна, за которым виднелся покосившийся дом, — просто спиваются. Делать-то нечего. Вон, Серега Кузнецов — помнишь его? Золотые руки были! А теперь с утра до вечера в обнимку с бутылкой. Говорит: "Зачем работать, если всё равно ничего не изменится?"

— А помнишь, как мы с тобой на рыбалку ходили? — вдруг спросил Михаил. — Ты еще тогда хвастался, что щуку на полтора метра поймал.

— Да какие полтора! — рассмеялся Сашка. — Метр двадцать, не больше. Но зато какая красавица была! А помнишь, как мы на сопку лазили, и ты там коленку разбил? Бабка Рая тебя потом подорожником лечила.

Михаил вышел на крыльцо подышать воздухом. Закат окрашивал небо в невероятные оттенки розового и фиолетового. Вдалеке виднелись сопки, покрытые лесом, а еще дальше — заснеженные вершины гор. Воздух был настолько чистым, что, казалось, можно было дотянуться рукой до самых далеких пиков.

"Господи, какая красота," — подумал он, и вдруг его осенило.

— Слушай, Сашка, — вернувшись в дом, начал Михаил, — а ведь тут можно отличный туристический комплекс сделать! Места-то какие! Зимой — лыжи, снегоходы, летом — рыбалка, походы, экотуризм. Иностранцы за такое бешеные деньги платят!

Сашка посмотрел на него как на инопланетянина, потом громко расхохотался:

— Ты что, Мишка, совсем там в своей Москве с ума сошел? Какие туристы? Какой комплекс? Тут дорогу-то нормальную за тридцать лет сделать не могут! А ты — комплекс! Да и кому он нужен? Кто сюда поедет? Тут до ближайшего аэропорта четыре часа на машине, если дорога сухая. А если дождь? Так вообще можно на неделю застрять!

— Именно поэтому и поедут, — упрямо возразил Михаил. — Сейчас все с ума сходят по экологическому туризму. Чем дальше от цивилизации, тем лучше. "Настоящая русская глубинка", "нетронутая природа", "аутентичный опыт" — за это платят большие деньги. Можно экоферму сделать, мастер-классы по традиционным ремеслам...

— Ага, и мастер-класс по самогоноварению от дяди Васи, — фыркнул кто-то из угла.

— А что? И это тоже! — подхватил Михаил. — "Традиционные русские напитки" — звучит как бизнес-план!

Все рассмеялись, но Михаил заметил, как в глазах некоторых мелькнул интерес. Особенно у молодого парня, сидевшего в углу — кажется, сына того самого Сереги Кузнецова.

— Ты это серьезно говоришь или так, мечтаешь? — спросил парень, подходя ближе.

— А что, если серьезно? — Михаил посмотрел ему прямо в глаза. — Что, если действительно сделать здесь что-то стоящее? Не для олигархов, а для обычных людей, которые хотят увидеть настоящую Россию?

— Да кому мы нужны, эта "настоящая Россия"? — горько усмехнулся Сашка. — Москвичам своих небоскребов хватает, а иностранцам и подавно.

— Ошибаешься, — покачал головой Михаил. — Я вот что тебе скажу... — он на секунду задумался, стоит ли продолжать, но потом решительно произнес: — У меня есть деньги. Немалые. И я, пожалуй, вложу их сюда. В память о бабушке Рае.

В комнате повисла тишина. Все смотрели на Михаила — кто с недоверием, кто с надеждой.

— Ты это... не шутишь? — наконец выдавил Сашка.

— Конечно, надо подумать, всё взвесить, — серьезно ответил Михаил. — Бабушка всегда говорила: "Где родился, там и пригодился". Может, пора прислушаться к ее словам?

Он сам не понимал, откуда взялась эта идея и почему она вдруг показалась ему такой правильной. Может, это был способ искупить вину за все те схемы и обманы, которыми он занимался в Москве? Или просто желание сделать что-то настоящее, что останется после него?

— Ну, если ты серьезно... — Сашка почесал затылок, — то я первый в очередь на работу. Хватит уже лес губить. Лучше людям красоту показывать.

— И я! — подал голос молодой парень. — У меня, между прочим, техникум туристический. Только работы по специальности тут нет.

— Вот и будет, — улыбнулся Михаил, чувствуя, как внутри разливается давно забытое тепло. То самое, которое он испытывал, когда бабушка Рая хвалила его за первую самостоятельно испеченную шаньгу.

"Может, и правда пора менять жизнь?" — подумал он, глядя на простые, открытые лица односельчан. В конце концов, сколько можно быть волком среди овец? Может, пора стать просто человеком?

                Глава 11

Москва встретила Михаила привычным шумом, суетой и запахом выхлопных газов. Он стоял у окна своей квартиры на двадцать третьем этаже, глядя на россыпь огней ночного города, но видел почему-то только покосившийся забор бабушкиного дома и закат над сопками.

"Странно, — думал он, — прожил в этой квартире пять лет, а сейчас чувствую себя как в гостинице".

Телефон разразился мелодией из "Крестного отца" — так у Михаила был записан Витька Смирнов, его друг анапского периода детства.

— Парфён! Мишаня! Ты жив вообще? Я тебе уже неделю названиваю! — раздался в трубке характерный южный говорок с хрипотцой.

— Привет, Витёк. Бабушка умерла, я в деревню ездил, — Михаил тяжело вздохнул.

— Ох, прости, друг. Соболезную, — голос Витьки сразу стал серьезным. — Слушай, а может, тебе проветриться надо? Приезжай ко мне в Испанию! Я тут как раз на месяц застрял, семейный период. Море, солнце, вино, паэлья... И девочки, Миш, такие девочки! Каталонки — это просто огонь! Знаешь, как они танцуют фламенко? У тебя мозги набекрень съедут!

Михаил невольно улыбнулся. Витька всегда был таким — ураган эмоций, фейерверк идей и неиссякаемый источник энергии.

— Знаешь, а ты прав. Надо развеяться. Тем более, давно у тебя не был.

— Вот и отлично! Бери билет и дуй сюда! Я тебя встречу, как короля! Устроим настоящую "фиесту де лос русос"!

                ***

Витька Смирнов и Михаил познакомились в Анапе, когда им было по двенадцать лет. Витька приехал из Краснодара к Игорю Машинскому, Мишкиному однокласснику. Пацаны сразу сдружились, вместе лазили по заборам, воровали черешню в соседских садах и строили шалаши на пляже.

С тех пор прошло больше двадцати лет, но дружба не угасла. Витька, начав с крошечного ларька по продаже запчастей для иномарок, сумел развернуться на полную катушку. Сначала мотался за товаром в Ливан и Эмираты, потом переключился на Европу.

— Ты бы видел меня тогда, Миха! — рассказывал Витька, встречая друга в аэропорту Барселоны. — Сижу я в этом своем ларьке, размером с собачью будку, а на улице дождь как из ведра. Крыша течет прямо мне за шиворот. И тут подъезжает мужик на "Мерседесе", весь такой в малиновом пиджаке, с золотой цепью. Выходит и говорит: "Слышь, пацан, мне бы фару на мой мерин". А у меня как раз одна завалялась, последняя. Продал я ему эту фару за тройную цену, а он даже не поморщился! И тут меня осенило: надо работать с теми, кто не считает деньги. С тех пор только элитные тачки, только хардкор!

Витька гнал свой красный "Мазерати" по извилистой дороге вдоль побережья, периодически сигналя зазевавшимся туристам и посылая воздушные поцелуи красивым девушкам.
— Ты как вообще? — спросил он, резко перестраиваясь в соседний ряд и обгоняя медлительный автобус с немецкими пенсионерами. — После бабушки-то?

— Да как-то... странно, — признался Михаил. — Знаешь, я ведь там, в деревне, чуть не остался. Хотел туристический комплекс построить.

Витька так резко затормозил, что Михаила бросило вперед, и только ремень безопасности спас его от встречи с лобовым стеклом.

— Ты чего?! — возмутился Михаил.

— Это ты чего?! — Витька смотрел на него круглыми глазами. — Какой, на хрен, туристический комплекс в забайкальской деревне? Ты там белочку не поймал случайно? Самогонки деревенской пережрал? Может, тебе к доктору надо?

— Да пошел ты, — беззлобно огрызнулся Михаил. — Просто... знаешь, увидел я, во что превратилась моя родная деревня, и как-то... защемило.

— Ну, так помоги им деньгами, если хочешь, — пожал плечами Витька, снова трогаясь с места. — Но сам-то зачем туда? Ты же городской до мозга костей! Помнишь, как ты в Анапе коров боялся? А теперь что — фермером заделаться решил?

— Да не решил я ничего, — вздохнул Михаил. — Просто мысли такие были. Знаешь, как будто бабушка что-то сказать хотела напоследок, а я не расслышал.

— Слушай, друг, — Витька положил руку ему на плечо, — я тебя понимаю. Правда. Но ты сейчас не в том состоянии, чтобы решения принимать. Вот отдохнешь, развеешься, тогда и подумаешь на свежую голову. А пока — добро пожаловать в мой маленький рай!

Они въехали в ворота урбанизации — закрытого жилого комплекса с белоснежными домиками, утопающими в зелени и цветах. Витькин дом выделялся среди остальных: двухэтажный, с огромной террасой, бассейном и садом, где росли апельсиновые и лимонные деревья.

— Ну как тебе мои хоромы? — с гордостью спросил Витька, паркуя машину. — Не хуже, чем у олигархов, а?

— Шикарно, — искренне признал Михаил. — А где твои?

— Жена с детьми в Барселоне, по магазинам поехали. Вечером вернутся. Дети, кстати, уже совсем испанцами стали. Представляешь, Машка, моя дочь, приезжает в Краснодар и спрашивает: "Папа, а почему здесь все по-русски говорят?" — Витька расхохотался. — А сын вообще испанский футбол фанатеет, за "Барселону" болеет, каталонский гимн поет. Я ему говорю: "Сынок, ты же русский!" А он мне: "Папа, я — каталонец!" Вот так воспитали патриота... Испании!

Они расположились на террасе с видом на море. Витька достал бутылку выдержанного коньяка и две сигары.

— Давай, Миха, за встречу! И за твою бабушку, земля ей пухом.

Они выпили, и Витька, затянувшись сигарой, продолжил:

— Я ведь тоже иногда думаю: а правильно ли я сделал, что семью сюда перевез? Вроде и хорошо им тут, и условия лучше, чем в России, и перспективы... Но они же русскими быть перестают! Понимаешь? Как будто корни обрезаешь.

— Так ты же сам на две страны живешь, — заметил Михаил. — Месяц тут, месяц там.

— Именно! — Витька энергично кивнул. — Потому что не могу я полностью оторваться. Там, в Краснодаре, я как рыба в воде. А здесь... красиво, конечно, но чужое всё. Испанцы, они, конечно, на нас похожи своей безалаберностью. "Маньяна, маньяна" — всё на завтра откладывают. Но всё равно — другие они. Вот с русскими посидеть, поговорить по душам — это другое дело! Поэтому я и друзей сюда зову постоянно. Кстати, помнишь Серегу Лаптева? Я его уговорил тут квартиру купить. И Колю Зверева тоже. У нас тут уже целая русская диаспора!

— А я и забыл, что у меня тоже квартира тут есть, — усмехнулся Михаил.

— Как забыл?! — возмутился Витька. — Я же тебе её сам помогал выбирать! Первый этаж, прямо у бассейна, в двух шагах от моря. Шикарное место! Кстати, как там твои арендаторы?

— Понятия не имею, — пожал плечами Михаил. — Я этим агентство занимается. Перечисляют деньги на счет, и всё.

— Ну ты даешь! — покачал головой Витька. — Надо же хоть иногда проверять! Вдруг они там наркопритон устроили? Или вообще всё разгромили? Завтра же поедем, посмотрим!

— Да ладно тебе, — отмахнулся Михаил. — Я этой квартирой особо не интересовался. Купил её больше по твоей рекомендации, как инвестицию.

— И правильно сделал! — Витька хлопнул его по плечу. — До кризиса 2008-го цены так росли, что можно было просто покупать и перепродавать, и уже на этом зарабатывать. Я сам три квартиры так перепродал. А потом, конечно, всё рухнуло... Но ничего, сейчас опять потихоньку растет. Кстати, помнишь, как мы с тобой в Краснодаре отрывались в прошлом году? — Витька хитро подмигнул. — Тех близняшек-моделей помнишь?

— Как такое забудешь, — усмехнулся Михаил. — Особенно то, как ты с ними на столе в ресторане танцевал, а потом нас оттуда выгнали.

— Да ладно тебе, не выгнали, а вежливо попросили удалиться! — расхохотался Витька. — Я же там постоянный клиент, меня все знают. Просто сказали: "Виктор Николаевич, может, вам в другое заведение переместиться? У нас тут всё-таки семейный ресторан". А мы что? Мы люди понимающие, переместились в ночной клуб!

Они просидели до поздней ночи, вспоминая молодость, общих знакомых и разные забавные истории. Витька рассказывал, как развивал свой бизнес, как первый раз приехал в Испанию и влюбился в эту страну.

— Знаешь, Миха, я ведь сначала в Германию ездил за запчастями. Всё там четко, по минутам, никаких опозданий, никаких "маньяна". Но холодно как-то, понимаешь? Не в смысле погоды, а в смысле отношений. А потом попал в Барселону проездом. Иду по Рамбле, а там жизнь кипит! Музыканты играют, художники рисуют, люди смеются, выпивают, никуда не торопятся. И тут я понял: вот оно, моё место! Здесь можно жить, а не существовать!

— А как же бизнес? — спросил Михаил. — Не боялся, что без тебя всё развалится?

— Боялся, конечно, — кивнул Витька. — Поэтому и живу на две страны. Месяц тут с семьей, месяц там — холостяцкая жизнь, бизнес, тусовки. Жена, конечно, недовольна, но что поделаешь? Бизнес есть бизнес. Зато у неё и у детей — всё самое лучшее. Школа международная, медицина отличная, экология, безопасность. Ты знаешь, что здесь дети сами в школу ходят? Пешком! И никто не боится. Попробуй так в России!

К утру они перебрались в дом — на террасе стало прохладно. Витька постелил другу в гостевой спальне с видом на море.

— Спи, друг. Завтра поедем твою квартиру проверять, а потом на пляж. И вечером в ресторан — тут есть одно местечко, где подают такие морепродукты, что пальчики оближешь! И, кстати, там работает официантка — настоящая каталонская красотка. Я тебя с ней познакомлю. Она, правда, по-русски ни бум-бум, но язык тела — он международный, всем понятен!

Михаил отхлебнул коньяк и с усмешкой посмотрел на друга:

— Знаешь, Витёк, я как-то больше по нашим девчонкам — русским или хохлушкам. Эти твои каталонки, конечно, огонь, но... не моё.

Витька театрально схватился за сердце:

— Боже мой! Неужели я слышу голос разума? — он расхохотался. — Да я сам такой же! Эти испанки — как красивая обложка: посмотреть приятно, но читать нечего. А вот наши... — он мечтательно закатил глаза. — Кстати, тут этих самых хохлушек — как грязи! Половина персонала в борделях — они. Хотя, — Витька заговорщически понизил голос, — нам с тобой по борделям шляться не пристало. Тут в каждом кафе на набережной можно познакомиться с такими красотками — мама не горюй!



— Ты всё о своём, — покачал головой Михаил.



— А о чём ещё? — искренне удивился Витька. — Слушай, а давай вечером с ребятами встретимся? Они тут недалеко живут, в самом городке, рядом с центром. Нормальные пацаны, русскоязычные.



— Это те, с которыми мы в прошлый раз виделись?



— Ага, они самые! Паша, Славик и этот, как его... Раймондас. Прикинь, двое уже отслужили во французском иностранном легионе, а литовец ещё служит, в отпуск к ним приехал. Такие истории травят — обхохочешься!


                Глава 12


Вечером они сидели в прибрежном кафе с видом на море. Паша — коренастый украинец с выгоревшими на солнце волосами — разливал виски по стаканам.

— За встречу, мужики! — провозгласил он тост с характерным украинским акцентом.

— За встречу! — поддержал Раймондас, литовец с военной выправкой и цепким взглядом.

Славика Михаил помнил по прошлому приезду — мрачноватый сочинец, года на три старше их с Витькой. Сейчас он выглядел ещё более суровым: шрам через бровь, жёсткий взгляд, скупые движения.

— Ну что, легионеры, травите байки, — подмигнул Витька, закуривая сигару. — Миха, ты ж не знаешь, как эти ребята в легион попали?

— Не особо, — признался Михаил.

— У каждого своя история, — хмыкнул Паша, доставая телефон. — Хотите фотки со службы глянуть?

Он протянул смартфон, и Михаил начал листать. Фотографии были впечатляющие: парни в полной боевой экипировке где-то в пустыне, на фоне бронетехники, с местными жителями в экзотических одеждах.

— А ты как в легион попал? — спросил Михаил у Паши.

— Да как все — от проблем бежал, — усмехнулся тот. — В Украине кризис, работы нет, перспектив ноль. Поехал на заработки во Францию, а там в метро увидел рекламу легиона. Думаю: чем не вариант? Жильё, еда, зарплата, а потом ещё и гражданство дают. Пять лет отпахал — и ты уже европеец с чистого листа!

— А ты? — Михаил повернулся к Раймондасу.

— У меня всё проще, — пожал плечами литовец. — Я военную карьеру строю. В Литве армия маленькая, перспектив мало. А легион — это школа, после которой можно в любую частную военную компанию устроиться. Сейчас дослуживаю контракт и планирую в Штаты перебраться, там для таких, как я, работы навалом.

Славик молча потягивал виски, не участвуя в разговоре.

— А Славик у нас вообще легенда, — подмигнул Витька. — Миха, ты ж его историю знаешь?

— Частично, — осторожно ответил Михаил, не желая бередить старые раны.

— Да ладно, Витёк, — неожиданно подал голос Славик. — Чего там рассказывать? Сочи, девяностые, бандиты, убитый отец, сожжённый бизнес... Классика жанра.

Он залпом допил виски и налил себе ещё.
— Отец магазины держал, пластмассовые штуки из Турции возил, — продолжил Славик неожиданно. — Всё шло нормально, пока не пришли братки с предложением, от которого нельзя отказаться. А отец отказался. — Он невесело усмехнулся. — Его убили прямо в офисе, при мне. Магазин и склад сожгли. Мать с сестрой остались без копейки, ещё и в долгах.

— Охренеть, — тихо выдохнул Михаил.

— Меня тоже прессанули конкретно, — Славик машинально потрогал шрам на брови. — Сказали, что я теперь за отцовские долги отвечаю. Пришлось бежать. Сначала в Турцию, потом в Европу. Во Франции деньги кончились, жрать нечего. И тут — легион. Как спасательный круг.

— Пять лет оттрубил от звонка до звонка, — вставил Паша. — Мы с ним в одном взводе служили. Славян в легионе много, держимся вместе.

— Последним местом была Южная Америка, — продолжил Славик. — Там я... скажем так, сделал удачное приобретение.

Витька понимающе хмыкнул:

— Кило порошка по дешёвке, я правильно помню?

Славик метнул в него острый взгляд:

— Было дело. Провёз во Францию, толкнул. Думал, заживу как король с легионерскими сбережениями и этой заначкой.

— А не заладилось? — спросил Михаил.

— Деньги — они как вода, — философски заметил Славик. — Особенно когда вокруг тебя вдруг появляется куча "друзей". Не успел оглянуться — а бабки тю-тю. Пришлось переезжать в Испанию, тут дешевле. Устроился в клуб вышибалой, как и большинство наших после легиона.

— Женился на русской красотке, — подмигнул Витька. — Показывай фотку жены, не стесняйся!

Славик достал телефон и показал фото миловидной блондинки с ребёнком на руках.

— Ого, у тебя уже и пополнение! — удивился Михаил.

— Дочке год, — с неожиданной теплотой в голосе сказал Славик. — Ради неё и кручусь как белка в колесе.

— А что с... — начал было Михаил, но Витька незаметно пнул его под столом.

— С работой всё в порядке, — быстро ответил Славик. — В клубе платят нормально, жена в русском магазине подрабатывает.

Паша громко рассмеялся, разряжая обстановку:

— Да ладно тебе, Слав! Все знают, что ты в клубе не только кулаками работаешь. Порошком-то до сих пор барыжишь?

— Завязал, — отрезал Славик. — Как дочка родилась — завязал. Не хочу за решёткой сгнить.

— Правильно, — серьёзно кивнул Раймондас. — Рано или поздно все попадаются. А у тебя семья.

— Вот-вот, — поддержал Витька. — Кстати о семьях! Смотрите, какие красотки мимо идут!

Он кивнул в сторону набережной, где прогуливались две эффектные девушки в летних платьях.

— Наши, сто процентов, — оценил Паша. — Украинки или русские.

— Девчонки! — крикнул Витька. — Присоединяйтесь к компании соотечественников!

Михаил покачал головой, глядя на неугомонного друга. Вечер обещал быть долгим. Они сидели в кафе, болтали, смеялись и попивали виски, разглядывая проходящих по набережной девушек, а тёплый средиземноморский ветер доносил запах моря и обещание новых приключений.

Михаил только собирался сделать глоток виски, когда у Витьки зазвонил телефон. Тот глянул на экран и театрально закатил глаза:

— Ну всё, приплыли! Моя благоверная на проводе, — он отошёл на пару шагов и заговорил в трубку неожиданно ласковым тоном: — Да, зайка... Нет, я не пьяный... Конечно, помню про твою маму... Да, уже иду!

Вернувшись к столику, Витька скорчил страдальческую гримасу:

— Мужики, кранты! Забыл, что тёща сегодня прилетает. Если через полчаса не буду дома с цветами и шампанским — можете заказывать венок на мои похороны.

— Тёща — это святое, — с серьёзным видом кивнул Паша, но глаза его смеялись. — Беги, спасайся!

Витька похлопал Михаила по плечу:

— Миха, ты как? Со мной или остаёшься?

Михаил оглядел компанию. Вечер только начинался, а истории легионеров затягивали не хуже хорошего детектива.

— Пожалуй, останусь, — решил он. — Передавай привет тёще!

— Предатель! — Витька картинно схватился за сердце. — Бросаешь друга в трудную минуту! — Он быстро допил виски и подмигнул: — Ладно, развлекайтесь. Только не наделайте глупостей без меня!

Когда Витька скрылся за поворотом, Раймондас загадочно улыбнулся:

— Ну что, господа бывшие легионеры и примкнувший к ним Михаил, может, сменим обстановку? Тут недалеко есть отличный английский паб. "Красный лев" называется.

— Это тот, где одни буржуи тусуются? — хмыкнул Славик.

— Он самый, — кивнул литовец. — Настоящий английский эль, дартс, бильярд и толпа розовощёких британцев, которые думают, что весь мир им должен.

— Звучит заманчиво, — усмехнулся Михаил. — Я в деле.

— Только учтите, — предупредил Паша, поднимаясь, — там ещё и шотландцы бывают. Эти ребята выглядят точь-в-точь как англичане, но попробуй только перепутать — обидятся смертельно. Будут битый час объяснять, что они совсем другие.

— А в чём разница? — поинтересовался Михаил, когда они вышли из кафе и направились вверх по узкой улочке.

— В том, что шотландцы напиваются ещё быстрее англичан, — заржал Паша. — И юбки носят!
— Килты, — поправил его Раймондас с серьёзным видом. — Это называется килты. И не дай бог тебе назвать их юбками при шотландцах!

                ***


"Красный лев" встретил их гулом голосов, запахом пива и звуками футбольного матча из огромного телевизора на стене. Паб был забит до отказа — в основном краснолицыми британцами в футболках с символикой английских клубов.

— Матч "Ливерпуль" — "Манчестер Юнайтед", — пояснил Раймондас, протискиваясь к барной стойке. — Святое дело для каждого англичанина.

Они чудом нашли свободный столик в углу и заказали по пинте тёмного эля.

— За новую дружбу! — провозгласил Паша, поднимая кружку.

Михаил сделал глоток и одобрительно кивнул:

— Отличное пиво!

— Единственное, что англичане умеют делать хорошо, — хмыкнул Славик. — Ну, ещё, может, футбол. Хотя сегодня, похоже, их команда продувает.

Действительно, через минуту из-за соседнего столика раздался дружный стон разочарования — "Манчестер" забил гол.

— Эй, русские! — вдруг донеслось сбоку. К их столику, пошатываясь, приближался грузный британец с красным от выпивки лицом. — Это вы тут по-русски болтаете?

— Мы, — спокойно ответил Славик, отставляя кружку. — Какие-то проблемы?

— Да, проблемы! — британец ткнул пальцем в сторону Михаила. — Вы, русские, всегда проблемы! Везде суёте свой нос!

— Я украинец вообще-то, — с улыбкой заметил Паша.

— А я литовец, — добавил Раймондас.

— Один хрен! — отмахнулся британец. — Все вы... эти... с востока!
— Слушай, друг, — миролюбиво начал Михаил, — мы просто пришли выпить пива...

— Я тебе не друг, русский! — рявкнул британец, и его приятели за соседним столиком одобрительно загудели.

— Вот дерьмо, — тихо сказал Раймондас. — Сейчас начнётся.

— Эй, Джон! — крикнул кто-то из компании британца. — Покажи этим русским, как мы в Глазго разбираемся с чужаками!

— Ты из Глазго? — удивился Паша. — Так ты же шотландец, а не англичанин!

Это было как спичка, брошенная в бочку с порохом.

— ЧТО?! — взревел шотландец. — Ты назвал меня АНГЛИЧАНИНОМ?!

— Ну всё, — вздохнул Славик, медленно поднимаясь. — Держитесь, парни.

Шотландец замахнулся, целясь Паше в лицо, но тот легко уклонился, и кулак просвистел мимо. В следующую секунду Славик коротким боковым отправил обидчика на пол.

— ДРАКА! — радостно заорал кто-то, и паб взорвался.

Михаил едва успел пригнуться, когда над его головой пролетела кружка. Он перекатился через стол и оказался рядом с Раймондасом, который уже отбивался от двух разъярённых британцев.

— Держи левого! — крикнул литовец, и Михаил, не раздумывая, врезал подкравшемуся сбоку парню в футболке "Ливерпуля".

Паша тем временем виртуозно использовал стул как щит, отбиваясь сразу от троих нападающих.

— Как в старые добрые времена! — хохотал он, уворачиваясь от ударов. — Только гранат не хватает!

Славик дрался молча и страшно — двое уже лежали, а третий пятился, зажимая разбитый нос.

— За мной! — скомандовал Раймондас, расчищая путь к выходу. — Отступаем организованно!

Они прорвались к дверям, когда сзади раздался вопль:

— Стоять, ублюдки! Вы мне нос сломали!

Михаил обернулся и увидел здоровенного шотландца с окровавленным лицом, замахивающегося бутылкой.

— Пригнись! — рявкнул Славик, и Михаил инстинктивно нырнул вниз.

Бутылка просвистела над головой и разбилась о стену. В следующую секунду Славик и Паша одновременно врезали шотландцу — один в солнечное сплетение, другой в челюсть. Тот рухнул как подкошенный.

— Бежим! — скомандовал Раймондас, и они вылетели на улицу под возмущённые крики бармена.

Они неслись по узким улочкам, петляя и сворачивая в переулки, пока не оказались на какой-то тихой площади с фонтаном.

— Кажется, оторвались, — выдохнул Паша, согнувшись и упираясь руками в колени.

Михаил осмотрел товарищей. У Раймондаса была рассечена бровь, у Паши наливался синяк под глазом, а костяшки Славика были в крови.

— А ты ничего так держишься, — одобрительно кивнул ему Славик. — Для гражданского.

— Спасибо, — Михаил потёр ушибленное плечо. — Но, кажется, завтра я буду чувствовать каждую мышцу.

— Зато теперь ты официально принят в наш клуб, — рассмеялся Паша, хлопая его по спине. — Боевое крещение!

Они уселись на бортик фонтана, переводя дыхание.

— Знаете что? — вдруг сказал Раймондас, доставая из кармана чудом уцелевшую фляжку. — По-моему, это начало прекрасной дружбы!

Он открутил крышку и протянул фляжку Михаилу:

— За победу над британской империей!

Михаил сделал глоток обжигающего коньяка и рассмеялся:

— Кто бы мог подумать, что вечер так закончится...

— Закончится? — удивился Паша. — Да он только начинается! Ночь молодая, а у меня дома есть отличная бутылка украинской горилки!

— И аптечка, — практично добавил Славик, рассматривая свои разбитые костяшки.

— Тогда веди, капитан! — Михаил поднялся, чувствуя, как адреналин и алкоголь создают в крови гремучую смесь эйфории и братства.

Они шли по ночным улицам испанского городка — четверо мужчин, связанных теперь не только разговорами, но и настоящим боевым товариществом. И Михаил вдруг понял, что этот вечер он будет вспоминать ещё очень долго.
               
                Глава 13


Виктор решительно растолкал Мишку, который спал как убитый после вчерашнего.

- Эй, соня! Подъем! Солнце уже высоко, а ты всё дрыхнешь! – шутливо прикрикнул он, дёргая друга за ногу.

Мишка нехотя разлепил глаза и потянулся.

- Ну как вчера погулял? Надеюсь, не всю Испанию на уши поставил? – с хитрой улыбкой поинтересовался Виктор.

Мишка рассказал о своих вчерашних приключениях, и они оба залились смехом, вспоминая похожие истории из прошлого.

- Давай на террасу, бассейн ждёт! – скомандовал Виктор, и через пять минут они уже плескались в прохладной воде, смывая остатки сна.

После освежающего заплыва друзья расположились за уютным столиком у бассейна. Виктор, как заправский фокусник, извлёк откуда-то две запотевшие бутылочки местного пива.

- Держи, это не наше «Новороссийское», конечно, но тоже весьма достойно, – он протянул одну Мишке. - Слушай сюда, у меня план на ближайшие дни, пальчики оближешь!

Виктор начал вдохновенно расписывать маршрут:

- Завтра едем в Фигерас, к самому Дали! Усы крутить не будем, но музей его – это что-то с чем-то. А потом – вуаля! – Франция! Недалеко от Перпиньяна – это такой французский город с армянской фамилией, представляешь? – есть местечко, где выращивают устриц, мидии и гребешки. Кафешки там, конечно, не Мишленовские звёзды, всё по-простому, зато устрицы стоят копейки по сравнению с ресторанами. Жрать будем, пока жабры не вырастут! – Виктор изобразил, как он заглатывает устрицу, и Мишка снова рассмеялся.

- А рядом, представь себе, деревня натуралистов! – продолжал Виктор, загадочно понизив голос. - Туда съезжаются люди, которые почему-то обожают ходить в чём мать родила. Просто так туда не заедешь, конечно, но через речку всё видно. Хотя, скажу тебе, зрелище на любителя. В основном там такие экземпляры, которым свою наготу, в силу возраста и гравитации, лучше бы прятать под семью замками!

Они снова расхохотались, представив эту картину.

- Оттуда махнём на пару дней в Андорру. Кататься на лыжах там, понятное дело, ещё не сезон. Пошопишься, если хочешь. Зайдём в спа-центр Калдеа – это просто бомба! Откиснем там, покайфуем как короли. Потом – домой, в Испанию. А позже я возьму семью, и все вместе рванём в Салоу, в Порт-Авентура. Американские горки, аттракционы – оторвёмся по полной!

Михаил слушал, улыбаясь. План ему нравился безоговорочно – он полностью доверял другу в этих вопросах. Виктор жил здесь уже несколько лет и знал все местные секреты.

Они потягивали пиво, наслаждаясь моментом, когда Виктор вдруг вздохнул:

- Знаешь, чего мне не хватает в Испании? Нашей сушёной рыбы к пиву! Представляешь, эти испанцы вообще не едят речную рыбу! Для них это как... как для нас есть голубей с городской площади!

- А что у тебя есть к пиву? – поинтересовался Мишка.

- О! Сейчас покажу! – Виктор загадочно подмигнул и скрылся в доме.

Вернулся он с банкой чёрной зернистой икры и контейнером красной, размером чуть ли не с ведро.

 Кто-то из недавних русских гостей – а у Виктора их тут всегда было полно – привёз это богатство. А потом они, уже хорошенькие, закусывали ложками прямо из банок. Икра, конечно, испортилась.

Виктор попробовал и скривился: - Не рискну с ней пиво пить. Но добру пропадать не дам!

С этими словами он торжественно вывалил икру в миски своим собакам – английской бульдожке и белому шотландскому терьеру, которые были его настоящими любимцами. Собаки с восторженным чавканьем набросились на неожиданное лакомство.

- Смотри, как уплетают! Настоящие аристократы! – хохотал Виктор.

Вдруг у него зазвонил телефон. Звонила риелтор – Виктор купил участок неподалёку и строил новый дом, а этот выставил на продажу, прицениваясь, почём можно было продать. Риелтор сообщила, что везёт на просмотр пару немцев – мужа и жену, и они уже подъезжают.

Витя с Мишкой продолжали сидеть за столиком у бассейна, когда во двор зашла риелтор с клиентами. Она бывала здесь не в первый раз, уже знала, куда идти и что показывать, поэтому друзья просто вежливо поздоровались с приехавшими и вернулись к своей беседе.

Когда немцы проходили в дом, Михаил заметил, как немка с выражением крайнего изумления указала мужу на собак. Морды животных были живописно перепачканы вперемешку красной и чёрной икрой, от чего выглядели ещё забавнее обычного. Немцы с округлившимися глазами показали на собак и их миски риелторше, явно требуя объяснений.

Та лишь философски пожала плечами и произнесла с непередаваемой интонацией: "Das sind Russen!" ("Это русские!"), после чего как ни в чём не бывало пригласила ошеломлённых немцев осматривать дом.

Мишка с Витькой переглянулись и, дождавшись, пока гости скроются в доме, разразились таким хохотом, какого не было с самого детства, когда они вместе проказничали в родном дворе.

- Теперь эти немцы будут рассказывать всем друзьям, что русские кормят собак чёрной икрой!  – еле выговорил Виктор, вытирая выступившие от смеха слёзы.

- Да уж, национальный имидж мы поддержали на высоте! – согласился Мишка, и они снова залились смехом, чокаясь бутылками пива.

Посмеялись от души, и когда слезы веселья высохли, разговор плавно перетек в деловое русло. Виктор, с горящими глазами фанатика-застройщика, потащил Мишу к чертежам.

— Смотри, Михаил! — он театрально развернул проект. — Это же не дом, а произведение искусства! Представляешь, какой вид будет с террасы? Соседи от зависти позеленеют, как доллары в твоем кошельке!

Миша с интересом разглядывал планы, а Виктор продолжал вдохновенно вещать:

— Стройка, брат, вот где настоящее золото закопано! И копать не надо — само в карман течет! — он скептически покосился на Мишу. — Не то что твои схемы мутные. Сегодня сработало, а завтра в наручниках фотографироваться будешь.

— Да ладно тебе, — отмахнулся Миша.

— Нет, ты послушай! — Виктор перешел на полушепот, словно стены могли их подслушать. — В Европе уже все по-белому делают. Скоро и до нашей матушки-России доберется эта зараза. Надо вкладываться в крупняк, в стройки! Я вот в Краснодаре уже пару торговых центров начал возводить. Сдам в аренду — и лежи себе на пляже, считай легальные денежки! — он хлопнул Мишу по плечу. — Тебе тоже советую. Особенно в Москве. Это же настоящий Клондайк, только вместо золота — бетон и стекло!

Михаил усмехнулся, отхлебнув виски:

— В этот Клондайк, Витя, без лопаты особого размера не втиснешься. Там связи нужны, наверху.

Виктор согласился, задумчиво почесал затылок, а потом его лицо озарилось, как у ребенка, нашедшего конфету:

— А у меня, может, и есть такая лопата! Пересекся недавно в Биаррице с одним мажорчиком. Папаша у него — шишка в правительстве Москвы, как раз по строительным делам. Если через сынка к нему подкатить — можно в такой проект войти, что мама не горюй!

— И что за сынок? — заинтересовался Миша.

— Обычный золотой мальчик. Кирилл Громов. Только интересы у него узкоспециализированные: кайф, телочки и казино, — Виктор изобразил руками что-то неопределенное. — Стандартный набор прожигателя жизни.

— И как к нему подход найти? — Миша уже мысленно прикидывал варианты.

— Чаще всего он в Монако зависает, — Виктор подмигнул. — Прожигает папины миллионы в Монте-Карло и регулярно занюхивается. Думаю, ты со своим талантом общения быстро найдешь с ним общий язык, — он хитро улыбнулся. — А когда дело выгорит, не забудь старика Витю. За такой золотой совет и долю выделить не жалко, правда?

Миша рассмеялся и поднял бокал:

— За деловое партнерство!

                Глава 14

Время в Испании пролетело как один беззаботный сон — солнце, море, вино и никаких забот. Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Михаил вернулся в Москву, где его ждали серые будни банка, новые инвесторы и... новый план. План, как подобраться к мажору, а через него — к его папаше.

— Казино, — пробормотал Михаил, глядя в окно на московские пробки. — Пожалуй, это лучший способ познакомиться с золотым мальчиком.

К азартным играм у Михаила было особое отношение. Не страсть, не зависимость — скорее, профессиональный интерес. Перед глазами всегда стоял пример отца, который, мягко говоря, не всегда выходил победителем из катрана.

— Твой папаша, — говорила мать, когда Мишка был еще совсем мальчишкой, — однажды чуть не проиграл нашу квартиру. А Петька из соседнего подъезда, знаешь, что сделал? Проиграл все деньги, потом машину, потом дом, а потом... — тут мать всегда понижала голос до шепота, — поставил на кон свою жену и детей!

Маленький Мишка слушал эти истории с широко распахнутыми глазами, и они навсегда врезались в его память. Правда это была или материнские страшилки — неважно. Главное, что Михаил усвоил: играть нужно только тогда, когда это необходимо.

А сейчас это было необходимо.

— Игра, — размышлял Михаил, прихлебывая кофе, — это как рентген для человека. Покажет все: и характер, и слабости, и то, как он справляется с неудачами.

Михаил не считал себя профессиональным игроком, но кое-какие схемы у него имелись. Еще со школы.

                ***

— Мишань, сыграем в тысячу? — спрашивали богатенькие одноклассники, позвякивая мелочью в карманах.

— Да я не особо умею, — притворно вздыхал Мишка, уже предвкушая легкую добычу.

Тысяча — игра несложная. Кто быстрее наберет тысячу очков, тот и победил. Если у тебя есть тузы или марьяж (король и дама одной масти), шансы на выигрыш растут. А если ты знаешь, что лежит в прикупе... о, тогда ты практически непобедим.

А Мишка знал. Потому что кропил карты.

— Смотри, сынок, — сказал ему однажды отец, показывая фокус с краплеными картами. — Видишь эту едва заметную царапинку? Это червовый король. А вот эта точка — бубновая дама.

Отец тогда взял с него слово:

— Никому не рассказывай. И даже если поймают — не признавайся. Скажи, что карты старые, потертые, что угодно.

В тысяче самым ценным считается червовый марьяж, затем бубновый, крестовый и пиковый. Именно на дам и королей Мишка и наносил свои незаметные метки — крошечные царапинки, похожие на обычные потертости от игры.

— Ну что, ребята, по рублю за очко? — невинно предлагал Мишка, раздавая карты.

Играли обычно втроем. Нужно было внимательно, но не привлекая внимания, следить, что раздающий кладет в прикуп и что достается противникам. Когда карты раздавались, начиналась торговля за обладание прикупом.

— Сто пять, — говорил один.
— Десять!, — перебивал другой.

— Пас, — говорил Мишка, если видел, что в прикупе ничего ценного нет.

— Сто двадцать!, — заявлял он уверенно, если знал, что там лежит половинка нужного ему марьяжа.

Конечно, это не давало стопроцентного шанса выиграть, да и не нужно было. Постоянный выигрыш вызвал бы подозрения. А так Мишка всегда оставался в небольшом плюсе, прекрасно проводя время за игрой и наблюдая за реакциями товарищей.

                ***

В студенческие годы Михаил продолжил свою "карьеру", сближаясь с состоятельными однокурсниками. Вместе с ними он частенько бывал в казино, которые в те времена работали по всей России, а в Москве их было на любой вкус и кошелек.

— Эй, Парфён, пойдем в "Золотой Дракон"? Там сегодня какой-то нефтяник гуляет, говорят, фишки разбрасывает как конфетти!

Мишка больше наблюдал, чем играл. Сидел в мягком кресле, потягивал бесплатный виски и изучал людей за игровыми столами. Иногда делал ставки — чтобы не выгнали и чтобы виски продолжали наливать. Ну и лишние деньги никогда не помешают.

В блэк-джек он играл по системе, которой твердо следовал:

— Если у тебя нет туза, а у дилера открыты 2 или 3, можно добирать до 13, — объяснял он как-то подвыпившему однокурснику. — Если у дилера 4, 5 или 6, добираешь до 12. Если 7, 8, 9, 10 или туз — до 17. А если у тебя уже 17 или выше — стой как вкопанный, иначе перебор.

— А ты, оказывается, профи, Парфён! — восхищался тот.

— Да нет, просто базовая стратегия, — скромничал Михаил, внутренне усмехаясь.

В рулетке он редко ставил на конкретные числа, хотя были у него и любимчики. Чаще играл на шансы: красное-черное, чёт-нечет, младшие-старшие. Перед игрой всегда внимательно изучал электронное табло, показывающее предыдущие выигрышные числа.

— Теория вероятности, — бормотал он, делая ставки. — Просто теория вероятности и немного удачи.

Теперь эти навыки должны были помочь ему в новой охоте. И добыча обещала быть крупной.

Михаил методично складывал вещи в чемодан, время от времени поглядывая на список, составленный с немецкой педантичностью. Каждая мелочь была продумана: от запасной зарядки для телефона до специально подобранного галстука для случайных светских встреч в Монако.

— Ты уверен, что всё контролируешь? — спросил он Максима, своего главного помощника, которого давно считал чем-то средним между личным секретарем и младшим братом.

Максим хитро улыбнулся:

— Михаил Андреевич, да я тут как рыба в воде! Вчера, например, была такая история... — он театрально откашлялся. — Звонит мне дядечка из Перми, голос дрожит: "Я последние сбережения хочу вложить!" Я ему: "Иван Петрович, вы понимаете риски?" А он: "Какие риски? Внучка обещала, что если я заработаю денег, купит мне новый велосипед!"

Михаил рассмеялся:

— И что?

— Да он в итоге 500 тысяч вложил! — Максим победно вскинул руку. — Причём умолял не говорить жене. Представляете? Ради велосипеда от внучки согласен был все сбережения отдать!

Михаил похлопал помощника по плечу:

— Молодец. Только помни: никаких следов, никаких контактов. Если что — ты понятия не имеешь.

— Да я как стена, — серьёзно заверил Максим. — Кстати, о делах. План по привлечению новых клиентов перевыполнен на 40%. Бонусы будут жирные.

— Отлично, — кивнул Михаил. — За это и выпьем, когда вернусь. А пока — полный карт-бланш. Звонить только в критических ситуациях. И чтобы ни боже мой никаких бумажных следов!

— Есть, товарищ генерал! — Максим отдал шутовской салют.

Михаил окинул взглядом кабинет. Ещё несколько месяцев назад это было его королевство, где он методично обирал доверчивых инвесторов. Теперь — всего лишь промежуточная станция.

— Монако, встречай! — прошептал он, защелкивая замки чемодана.

Впереди была охота за новой добычей.

                Глава 15

Михаил решил перед Монако еще раз заехать в Испанию к Виктору. Надо было кое-что подготовить к предстоящей операции.

Перед вылетом из Шереметьево, ожидая объявления на посадку, Миша набрал маму. 

Надежда Назаровна жила в Анапе, в уютном домике, который сын для нее построил. Деньги ей были не особо нужны – она предпочитала тратить их на впечатления, а не на пылящиеся безделушки. Ее страстью были путешествия, но не те, где лежишь у бассейна с коктейлем, а те, где треккинговые ботинки, рюкзак за плечами и маршрут, от которого у обычного туриста заныла бы спина уже на втором километре. 

У нее была целая компания таких же отчаянных пенсионеров-походников. Они колесили по миру, карабкались в горы, бродили по лесам и восхищались видами, которые большинство людей видят только на заставках компьютеров. Надежда Назаровна особенно любила моменты, когда останавливалась на вершине, смотрела вдаль и тихо говорила: «Андрюша, ты видишь? Красота-то какая…»
 И ей казалось, что он где-то рядом – улыбается, кивает и радуется вместе с ней. 

— Мам, как дела? — спросил Миша, прижимая телефон к уху, пока рядом кто-то громко ругался с сотрудником аэропорта из-за перевеса багажа. 

— Да прекрасно, сынок! — бодро ответила Надежда Назаровна. — Худею потихоньку, выгляжу, как огурчик, только вот… 

— Что «вот»? 

— Да рюкзак уже тяжеловат. Раньше двадцать километров – и хоть бы что, а теперь десять – и ноги гудут. Возраст, видимо. 

Миша засмеялся: 

— Мам, тебе бы не на Эверест, а на курорт какой-нибудь… 

— Да ну тебя! — фыркнула она. — Там же скучно! 

— Ладно, держись там. Очень люблю тебя. Через пару месяцев заеду – проведаю. 

— Лети с Богом, сынок. 

Миша положил телефон в карман, вздохнул и направился к выходу на посадку.

Но где бы он ни был, он знал: где-то в горах или у моря его мама с рюкзаком за плечами идет вперед, улыбается солнцу и чувствует, что жизнь – это самое удивительное путешествие.

Аэропорт Барселоны встретил Михаила жарким испанским солнцем и толпой туристов, вечно путающихся между выходами. Но долго искать Виктора не пришлось — тот уже махал ему из-за руля припаркованного «Ауди», ухмыляясь во весь рот. 

— Ну что, москаль, заждался? — крикнул Витя, хлопая по сиденью. — Запрыгивай, пока местные копы не прицепились! 

Михаил швырнул чемодан в багажник, и машина рванула в сторону Ллорета, оставляя позади шум терминала. 

— Ну, рассказывай, как там на родине? — Витя ловко лавировал между потоками машин, то и дело поглядывая на приятеля. — Опять чиновников разводишь или уже в благородные бизнесмены записался? 

Мишка усмехнулся: 

— Да всё те же игры, только ставки выше. Кстати, мне тут кое-кто понадобится… 

Он напомнил про Кирилла Громова — сына московского чиновника, с которым предстояло «подружиться», по совету Виктора. 

— Нужны девчонки, — пояснил Михаил. — Не для дела, так, фон. Чтоб красиво было. 

— О-о-о! — Витя засмеялся. — Наконец-то ты заговорил как нормальный мужик! 
Мишка скривился: 

— Да ну тебя. Я ж не для себя, для антуража. С остальным мне помогут.

— Ладно, ладно, — Витя махнул рукой. — У Славика есть пара хохлушек — ноги до неба, грудь упругая, мозгов ноль. Как раз твой вариант. Они тебе и в Монако сгоняют, если денег дашь. 

— И тебе хорошо, — подмигнул Витя, — ты ж холостой! Вспомни Анапу!  Как мы с тобой тогда «****анули»!

Михаил закатил глаза.

— Да ты хоть помнишь, как тогда было? — Витя фыркнул. — Я тебя позвал, девочки классные, а ты… 

— Я просто компанию не хотел бросать! Мы сидели в кафе неподалёку. 

— А нас бросил! — Витя ткнул пальцем в воздух. — И куртку свою оставил у нас за столом! А мне пришлось отдуваться за двоих! 

История была старая, но Виктор рассказывал её с упоением, будто вчера случилось.  Миша не мешал другу. Он знал эту привычку Витьки – рассказывать так, будто собеседник никогда не слышал эту историю, добавляя туда такие детали и подробности, что иногда казалось – а может так и было, а я просто забыл?

Две питерские девчонки. Одна — к бабушке приехала, жили в летней времянке. Витя, оставшись с ними один, честно пытался угодить обеим, но в итоге одна скучала на кухне, пока он развлекался с другой. 

А на следующий день… 

— И тут мы их видим! — Витя хлопнул по рулю. — Идут с какими-то турками! 

Мишка засмеялся: 

— Ну и? 

— Ну и я подскочил, шепнул своей: «Кидай этих басурман, приходите к нам». Уверен был, что придут! 

Друзья тогда купили водки, шампанского для девочек, закуски (хлеб забыли, но Витя по-тихому «одолжил» булку у соседей) и ждали их в той самой времянке. 

— Ждали, ждали… — вздохнул Витя. — Выпили всю водку. Потом ещё. Потом… 

Проснулись утром в девичьих кроватях, одетые, с дикой жаждой. Во дворе уже копошились жильцы и строгая бабушка. 

— Пришлось через окно сваливать! — хохотал Мишка. — Через забор! 

— И ведь не поймали! — Витя тряс головой. — Хата-то пустая была… могли других привести! 

Машина мчала их по испанской трассе, а друзья смеялись, вспоминая молодость. 

— Ладно, — Витя взял телефон. — Сейчас позвоню Славику. Пусть ищет тебе «антураж». 

 Договорились встретиться в кафе, которое было их привычной точкой сбора — не слишком пафосное, но и не дыра, где подают кофе, от которого хочется жить. Или, по крайней мере, не умирать сразу. 

— Так, а в чем, собственно, суть? — Славик прищурился, отодвигая чашку. — Ты мне тут про каких-то красоток лопочешь, про Монако, а детали — как всегда, за семью печатями. 

Михаил многозначительно потянул: 

— Суть проста. Нужны две приятные глазу особы, чтобы составить компанию в поездке. Без лишних вопросов. 

— Без вопросов? — Славик фыркнул. — Да ты мне хоть скажи, это работа или развлечение? А то я, понимаешь, как бы не подсунул тебе кого-то не туда… 

Виктор, до этого молча ковырявший десертной ложкой в тирамису, вдруг оживился: 

— О, работа! — засмеялся он. — Только зарплата — это виды на Лазурный Берег и шмотки от кутюр. Ну и копеечка ещё, конечно. Ходи – улыбайся!  Тяжелый труд, понимаешь? 

Славик понял, что друзья что-то затевают, но ворошить это не стал. Позвонил, пробормотал пару фраз в трубку, и через двадцать минут в кафе ворвались два вихря — Виктория и Александра. 

— Ой, ну вы даёте! — залилась Вика, плюхаясь на стул. — Мы думали, это опять какой-то «фотосет за еду», а тут — Монако! 

— Да вы только посмотрите на них, — проворчал Михаил, наблюдая, как девчонки взахлёб перебивают друг друга. — Они же трещать будут, как попугаи на энергетиках. 

— Ничего подобного! — возмутилась Саня, тут же переходя на томный, «лайфстайловый» тон. — Мы же профессиональные… э-э-э… компаньонки. Будем — ну, как эти ваши француженки. Только без багета под мышкой. 

— И без «гэканья», — добавила Вика,— Мы ж не деревенские какие-то! 

Михаил сдался. 

— Ладно. Завтра в девять, на месте. С собой — только паспорта и хорошее настроение. Всё остальное купим по дороге. 

Девчонки вылетели из кафе, уже споря, какие платья взять и успеют ли они сделать маникюр. 

— Ну что, — хмыкнул Виктор, когда Славик ненадолго отошёл, — веришь, что они не спалят нас за первые пять минут? 

— Нет, — честно ответил Михаил. — Но других вариантов у нас нет. 

Прощаясь, он почувствовал на спине тяжёлый взгляд Славика — тот явно не купился на их легенду. Но промолчал. 

— Кстати, — вдруг сказал Виктор, уже на улице, — возьми мой «Астон». В Монако на «Рено» с бабками заезжать — моветон. 

Михаил ухмыльнулся: 

— Брат, ты не только красиво говоришь, но и красиво подгоняешь. Ценю. 

Виктор только махнул рукой: 

— Да ладно, главное — не разбей. И девочек не пугай резкими стартами — они ж у нас теперь «леди».

Завтра ждал путь в Монако.


                Глава 16


Михаил подкатил на огненно-красном Aston Martin ровно в девять, как и договаривались. Вика и Саня уже ждали у подъезда — в полном боевом снаряжении. 

— Ну что, принцессы, готовы покорять Монако? — Михаил высунулся из окна, оценивая их образы. 

— Ой, да мы вообще с пелёнок готовы! — Вика щёлкнула замком сумочки. — Главное, чтобы твой друг не пожалел, что отдал тебе эту тачку. 

— Да ладно, — засмеялся Михаил, — Виктор знает, я вожу как бог. Ну, почти. 

Виктор, к слову, передавая ключи, выглядел так, будто отдавал им первенца: 

— Только, ради всего святого, без дрифтов, понял? Если хоть одна царапина — я тебя сам на запчасти разберу. 

— Расслабься, — отмахнулся Михаил, — верну в целости и сохранности. Ну, или почти в целости. 
Девушки устроились на заднем сиденье, как две королевы на троне, а Михаил взял на себя роль шофёра-профи. 

— Ой, а давайте включим что-нибудь зажигательное! — Саня потянулась к магнитоле. 

— Только не эту испанскую дискотеку! — застонал Михаил. — У меня уже третью неделю в голове «Despacito» на повторе! 

— Ну и что? — Вика ухмыльнулась. — Может, ты просто не умеешь её правильно слушать? 

Пока они спорили о музыке, Саня тихонько шепнула Вике: 

— Ты вообще понимаешь, зачем мы едем? 

— Нет, — бодро ответила Вика. — Но нам заплатят, и мы в Монако. Какая разница? 
Fairmont Monte Carlo встретил их роскошью, от которой у Сани округлились глаза. 

— Блин, — прошептала она, озираясь по сторонам, — тут даже унитаз, наверное, золотой.  И стоит больше, чем мамина квартирка в Житомире.

— Не проверяй, — фыркнула Вика. — А то ещё окажется, что он застрахован. 

Михаил тем временем получил ключи от люкса и раздал указания: 

— Отдыхаем, красимся, вечером — в казино. Задача проста: выглядеть так, будто у нас денег больше, чем у этого отеля. 

— О, это я умею, — Саня грациозно повалилась на диван. — Главное — не говорить, что моя самая дорогая вещь — это кредитка с лимитом в 500 евро. 

Вечером они вошли в зал казино, будто съёмочная группа блокбастера. Михаил — в идеально сидящем Tom Ford, девушки — в платьях, от которых у окружающих мужчин участился пульс. 

— Так, — прошептал Михаил, делая ставку в блэк-джек, — наш «друг» Кирилл Громов — вот тот павлин в белом пиджаке у бара. 

— О, боже, — закатила глаза Вика, — он выглядит так, будто его только что распаковали из коробки «Богатый мажор: коллекционная версия». 

— Идеально, — усмехнулся Михаил. — Значит, клюнет. 

— А если не клюнет? — поинтересовалась Саня. 

— Тогда, — Михаил сделал многозначительную паузу, — придётся играть по-крупному. 

— О чём ты? 

— О том, что у меня в запасе есть козырная карта. 

— Какая? 

— Вы две. 

Девушки переглянулись. 

— Ну что ж, — Вика потянулась за бокалом шампанского, — тогда поехали. Пусть этот мажор узнает, с кем связался. 

А Кирилл Громов тем временем громко хохотал, размахивая пачкой купюр, даже не подозревая, что стал главным героем не своей игры.

Смотри-ка, — Саня звонко щёлкнула ногтем по бокалу и громко воскликнула, подмигнув Вике, — сынок бюджетного алхимика! Покупает яхты, пока папочка превращает налоги в золото. Говорят, даже в школьной столовой у него был личный фармацевт — чтоб суп не отравился. 

— Не может быть! — Вика приложила ладонь к груди, изображая восхищение. — А ещё поговаривают, он выигрывает гостендеры с закрытыми глазами. Наверное, карты у него… волшебные. Или просто папины. 

Михаил, выждав паузу, скользнул к столу. Кирилл, уже поставивший сумму, за которую полгорода могло бы забыть про ипотеку, театрально швырнул фишки на алый сектор. 

— Сегодня удача дышит мне в спину! — провозгласил он, бросая вызов всему залу. — И, судя по всему, очень горячо. 

Шарик затанцевал по рулетке, звеня, как нервы игроков. Чёрное. 32. 

Тишина. 

— Особенно если играешь чужими деньгами, — процедил Михаил, не поднимая глаз. — Тогда и дышит, и целует, и в ушко шепчет. 

Кирилл повернулся к нему медленно, как танк на полигоне. Его взгляд был горячим, цепким — будто питон, оценивающий, с какого бода начать ужин. 

— Ты… — он прищурился, — мне, кажется, знаком. Или нет.  Но я точно знаю, что не помню, чтобы ты был… важным. 

Михаил лишь усмехнулся, вытягивая из кармана фишку. Десять тысяч евро. Перламутр холодно блеснул в свете люстры, будто насмехаясь над всем этим золотым шиком вокруг. 

— Семнадцать, — лениво бросил он крупье. — Чёрное. На удачу. 

Шарик прыгнул в колесо, закружился, замедлился… и упал точно в ловушку. 

— Семнадцать, чёрное! — объявил крупье с акцентом, от которого у Вики дрогнули колени. 

Толпа ахнула. Женщина в красном чуть не выронила бокал, мужчина с печаткой прошептал: «Чёрт, да он же…» — но тут же замолчал. 

Кирилл стоял, будто ему только что наступили на любимую тиару. Его лицо дрогнуло — впервые за вечер. 

— Кто ты такой? — выдохнул он, наклоня голову так близко, что Михаил почувствовал запах дорогого коньяка и дорогой же, но бесполезной злости. 

— Просто человек, — Михаил поднял бокал, поймав в отражении своё же спокойное лицо, — который знает, что настоящая удача — это когда тебе не нужно кричать, чтобы тебя услышали. 

Кирилл резко выпрямился, достал пачку купюр и швырнул её официанту. 

— Весь бар — на меня! — рявкнул он так, что даже пианист фальшиво взял аккорд. — Пусть все запомнят, кто тут… 

— …платит за других? — Михаил допил виски, поставил бокал и мягко улыбнулся. — Да уж, трудно забыть. 

В зале повисло молчание. Даже шарик в рулетке, казалось, замер в ожидании. 

А потом кто-то тихо засмеялся. 

И это было хуже, чем проигрыш.

— Ну что, впечатлил? — Михаил лениво пожал плечами, стряхивая невидимую пылинку с рукава своего идеально сидящего пиджака цвета антрацит. — Или тебе нужен ещё один пафосный монолог про «власть денег»? 

Громов замер. Его плечи напряглись под дорогой тканью, рука инстинктивно сжалась в кулак, а потом медленно разжалась. На лице отразилось такое искреннее изумление, что Михаил едва не фыркнул. 

— Бумага, — произнёс он тихо, но каждое слово падало тяжело, как кирпич на ногу. — Деньги — это всего лишь бумага. Важнее то, как ты ими распоряжаешься. 

Кирилл моргнул. Обычно после таких фраз вокруг него расцветали подобострастные улыбки, как грибы после дождя. А этот… этот смотрел на него без страха, без лести, даже без особого интереса. Просто смотрел. 

— Ты мне нравишься, — хрипловато выдавил Громов. — Обычно вокруг меня одни лизоблюды. Мелкие людишки с большими амбициями. Он провёл рукой по подбородку, и бриллиантовый перстень сверкнул в свете люстры. — А ты… Словно из другого теста. 

Михаил чуть скривил губы. — Ну, если тесто месить правильно, получается хороший хлеб. А если нет — комки. 

Кирилл фыркнул, но в глазах мелькнуло что-то вроде уважения. 

— Михаил, — представился тот, протягивая руку. — Мой отец когда-то был крупный чиновник. - Голос дрогнул, глаза на секунду потемнели. — Сложный человек. Требовательный до жестокости. Отношения у нас не сложились. 

Громов замер. Потом вдруг хрипло рассмеялся. — Бля, ну ты даёшь! — Он шлёпнул себя по колену. — У меня с моим стариком та же херня! Потомственный строитель, советской закалки. Я ему хоть небоскрёб в подарок привези — скажет: «А у Петрова выше!» 

Михаил ухмыльнулся. — Классика. 

Их взгляды встретились в молчаливом понимании. Этот разговор об отцах — вечно недовольных, вечно недостижимых — стал чем-то вроде пароля. «Свои». 

 Михаил не зря готовил легенду. Тут он точно попал в цель.
Знали бы его родной отец Цукерман и отчим Парфёнов, какой спектакль разыгрывает теперь их Мишка!

А потом появились девушки. 

Вика — блондинка в платье цвета шампанского, с ногами от ушей и смехом, как звон хрусталя. Саня — её полная противоположность: тёмная, как ночь, с глазами, в которых тонули корабли. 

— О, а это что за прелесть? — Кирилл приподнял бровь. 

— Мои, — легко бросил Михаил. 

Вика тут же пристроилась рядом с Громовым, её пальцы с перламутровым маникюром скользнули по его запястью. — Ой, а вы, я слышу, империю строите? — закатила глаза. — Мужчины, которые умеют что-то создавать… Это так сексуально. 

Саня тем временем пригубила вино, бросив на Михаила взгляд, полный немого вопроса: «Ну и куда ты нас втянул?» 

Он ответил ей лёгким подмигиванием. 

«В самое интересное».

                ***
Кирилл, уже изрядно навеселе от коньяка, который стоил как чей-то месячный отпуск в Дубае, размахивал руками, будто пытался поймать невидимых пчёл. 

— Мишань, ты глянь! — он тыкал пальцем в меню, едва не продырявив страницу. — Этот… этот коньяк! Ну, который с брюликом на этикетке! Ты представляешь, сколько его в мире? Три бутылки! И две из них — у меня! 

Михаил едва заметно улыбнулся, прикрыв рот бокалом. Кирилл, конечно, был как открытая книга — только с картинками и крупным шрифтом. 

— Вот это да, — сухо протянул он. — А третья бутылка, видимо, у папы римского? 

Кирилл фыркнул, будто его попытались удивить фактом, что вода мокрая. 

— Да плевал я на папу! У меня яхта больше, чем у него собор! 

Девчонки за столом захихикали — кто искренне, кто из вежливости. Михаил же просто запоминал. Каждую цифру, каждое хвастливое слово. Особенно то, как у Кирилла дрогнул голос, когда он вдруг, будто споткнувшись о собственные мысли, пробормотал: 

— А вот Серёга Левин… Этот урод… 

Глаза его потемнели. Михаил почувствовал — щелчок. 

— Кто такой? — сделал вид, что не расслышал. 

— Да один… один говнюк! Вчера снова его здесь, в казино видел. — Кирилл швырнул в стену салфетку, словно это был нож в спину предателя. — Друг детства! Вместе в песочнице ковырялись! А потом… Он понизил голос до пьяного шёпота. — Он меня кинул на бабки. На папины бабки. 

Михаил кивнул, будто сочувствовал, а сам уже видел перед собой идеальную схему. 

В этот момент Кирилл, с видом мага, достающего кролика из шляпы, вытащил из кармана маленький пакетик. 

— Миш, давай по дорожке? Для настроения! 

Девчонки радостно заёрзали. Михаил еле заметно качнул головой — и они тут же закивали: "Ой, нет, мы не… мы просто…" 

— Кир, ты серьёзно? — Михаил усмехнулся. — Наркотики — это как кредитка: сначала кайф, а потом долги с процентами. 

— Ну ты зануда! — засмеялся Кирилл, но пакетик всё же убрал. 

— Если хочешь по-настоящему наказать Левина, надо играть по-крупному, — Михаил наклонился ближе. — Хочешь, он запомнит этот вечер? 

Глаза Кирилла загорелись. Игра началась. 

                ***

На следующий вечер Левин, самоуверенный и сытый, как удав после обеда, расселся за столом в казино. 

— Всё по плану, парни, — Михаил бросил взгляд на своих подсадных. 

Игра пошла. Сергей сначала хихикал, потом нервно потел, а когда полмиллиона евро испарились в воздухе, его лицо стало цвета прокисшего молока. 

Михаил наклонился к Кириллу и прошептал: 

— Теперь он знает, каково это — быть клоуном в чужом цирке. 

Кирилл ахнул, как ребёнок на фейерверках, и схватил Михаила за плечо: 

— Миш! Ты гений! Ты мне теперь брат! Приезжай в Москву — познакомлю с отцом! Он тебя… он тебя оценит! 

Михаил кивнул, сохраняя ледяное спокойствие. 

А внутри у него торжествовал абсолютный, беззвучный смех.


Глава 17

Через три дня Михаил уже сидел в частном самолёте Кирилла, направлявшемся в Москву. Глядя в иллюминатор на проплывающие облака, он мысленно прокручивал каждую деталь предстоящей встречи. В голове мелькали тревожные мысли: а вдруг что-то пойдёт не так? Вдруг Виктор Павлович окажется не таким уж и дружелюбным?

Рядом, развалившись в кресле и громко похрапывая, мирно спал Кирилл. Он выглядел так спокойно, словно летел не на серьёзный разговор с отцом, а на отдых в Сочи.

— Вот у кого нервы железные, — пробормотал Михаил. — Или просто совесть чистая...

В Москве их уже ждал водитель на бронированном «Мерседесе». Через час они подъехали к огромному особняку, окружённому высоким забором и внушительным количеством камер наблюдения. Михаил невольно присвистнул:

— Ого! Здесь что, Кремль филиал открыл?

Кирилл усмехнулся:

— Почти. Только охраны побольше.

На пороге дома стоял мужчина лет шестидесяти с пронизывающим взглядом и крепким рукопожатием. Это был отец Кирилла — Виктор Павлович.

— Ну что, сынок, опять натворил дел? — спросил он, окинув Михаила оценивающим взглядом.

Кирилл широко улыбнулся и хлопнул друга по плечу:

— Пап, знакомься! Это Миша, он... ну, короче, гений! Он помог разобраться с Левиным. Теперь этот гад точно будет знать своё место.

Виктор Павлович прищурился и медленно улыбнулся уголком губ:

— Значит, вы тот самый Михаил? Наслышан, наслышан… Что ж, давайте пройдём в кабинет, поговорим спокойно.

Кабинет Виктора Павловича был похож на декорации из фильма про серьёзных людей: тяжёлые дубовые шкафы, кожаные кресла и массивный письменный стол, на котором даже ручки выглядели угрожающе дорого.

— Присаживайтесь, Михаил. Сын у меня человек эмоциональный, — начал хозяин дома с лёгкой усмешкой. — Иногда это помогает, иногда мешает. Но если вы смогли направить его энергию в правильное русло — значит, вы человек умный и полезный.

— Спасибо за доверие, Виктор Павлович, — спокойно ответил Михаил. — Я всегда стараюсь находить эффективные решения проблем.

— Эффективные… — задумчиво повторил хозяин дома. — Это хорошо. Но я люблю ясность. Скажите прямо: чего вы хотите?

Михаил выдержал паузу и уверенно посмотрел собеседнику в глаза:

— Я хочу работать с вами. У вас есть ресурсы и связи, у меня — идеи и опыт в финансовой сфере. Да и деньги кое-какие найдутся. Вместе мы сможем добиться многого. Я не подведу.

Виктор Павлович внимательно посмотрел на него, будто пытался прочитать мысли:

— Смело сказано. А если я решу проверить вас? Уверены, что справитесь?

— Абсолютно уверен.

Хозяин дома задумался на несколько секунд, затем одобрительно кивнул:

— Хорошо. Дам вам шанс проявить себя. Скоро начинаем строительство крупного жилищного комплекса в Москве. Сейчас решаю вопросы наверху. Мне понадобятся толковые люди в проекте. И будет отлично, если вы подключите к делу Кирилла. Пусть наконец научится работать, а не только деньги тратить и нервы мне мотать.

Он вздохнул и добавил чуть тише:

— Кирилл – мой единственный сын. Буду очень признателен, если вы сможете отвлечь его от дурных привычек и бесконечных вечеринок.

— Я постараюсь сделать всё возможное, — кивнул Михаил.

Виктор Павлович слегка улыбнулся и достал из ящика стола толстую папку с документами:

— Здесь вся информация по проекту. Район перспективный, но есть проблемы с согласованием документов и кое-какие сложности с местными жителями. С согласованием я решу. Остальное – ваша задача.

Михаил пролистал первые страницы и присвистнул снова:

— Непросто будет: среди противников стройки влиятельные общественники, журналисты и даже депутаты городской думы.

Виктор Павлович развёл руками:

— Именно поэтому я и пригласил вас. Мне нужны решения проблем, а не новые неприятности.

— Понимаю, — сказал Михаил уверенно. — Дайте мне неделю на изучение ситуации и подготовку плана действий.

— Неделя ваша, — согласился Виктор Павлович и протянул руку для пожатия. — Надеюсь, вы оправдаете мои ожидания.

Покидая кабинет вместе с Кириллом, Михаил почувствовал облегчение. Он понимал: впереди тяжёлая работа и много рисков. Но это был его шанс доказать всем – а главное себе – что он способен на многое.

Кирилл хлопнул его по плечу и весело заявил:

— Ну что, партнёр? Добро пожаловать в семью!

Михаил усмехнулся:

— Рано радуешься. Теперь нас ждут бессонные ночи и головная боль.

Кирилл рассмеялся в ответ:

— Главное – не скучно будет!

Вернувшись в гостиницу, Михаил до самого утра просидел за документами, выпив литры кофе и исписав блокнот идеями. Он чувствовал себя настоящим детективом, который ищет улики против хитрых преступников. Только вместо преступников были депутаты, общественники и журналисты, а вместо улик — слабые места в их аргументах.

— Так, значит, парк им жалко... — бормотал Михаил, пролистывая очередную страницу. — Ну что ж, придётся сыграть на их поле. Давить бесполезно — будем действовать тоньше и умнее.

На следующее утро он встретился с Кириллом в уютном кафе неподалёку от Красной площади. Кирилл выглядел на удивление бодрым и весёлым для человека, который вчера вечером пытался перепить половину московского клуба.

— Ну как тебе мой папашка? — с хитрой усмешкой спросил он, отпивая капучино. — Не слишком напугал?

— Серьёзный человек твой отец, — улыбнулся Михаил. — И требовательный. Но это даже к лучшему. Кстати, Кирилл, мне нужна твоя помощь.

— Слушаю и повинуюсь, о великий стратег! — театрально поклонился Кирилл.

— Организуй-ка мне встречу с кем-нибудь из городской думы. Лучше всего с депутатами, которые категорически против нашего проекта.

Кирилл чуть не подавился кофе:

— Ты уверен? Они же нас на вилы поднять готовы!

Михаил спокойно пожал плечами:

— Именно поэтому я и хочу с ними поговорить. Нужно понять их настоящие мотивы и найти подход. У каждого есть своя цена или слабость.

Кирилл задумчиво почесал затылок:

— Ладно, попробую устроить. Но если тебя там съедят живьём — я предупреждал!

Через два дня Михаил сидел в небольшом уютном ресторане напротив депутата Сергея Николаевича Крылова, главного защитника парка и непримиримого противника стройки. Депутат с подозрением смотрел на Михаила поверх очков и явно ожидал подвоха.

— Послушайте, Михаил… — начал он осторожно. — Я понимаю, что город должен развиваться. Но жители района категорически против застройки парка. Это единственный зелёный уголок в округе. Люди гуляют там с детьми, устраивают пикники…

Михаил улыбнулся самой дружелюбной улыбкой, на какую был способен:

— Сергей Николаевич, а если мы найдём компромисс? Например, парк останется нетронутым, а жилой комплекс построим рядом — на пустыре за ним. Более того, мы готовы полностью профинансировать благоустройство парка: детские площадки, велодорожки, освещение… Да хоть фонтан поставим!

Депутат задумчиво потёр подбородок:

— Хм… Вот это уже другой разговор… Но убедить-то нужно не только меня. Там целое общественное движение собралось — журналисты, активисты. Они вас просто так не отпустят.

Михаил уверенно кивнул:

— Я этим займусь лично. Считайте это моей головной болью.

Следующие несколько дней Михаил носился по Москве со скоростью курьера доставки пиццы: встречи с общественниками сменялись беседами с журналистами, а переговоры с активистами плавно перетекали в дебаты с местными жителями. Он улыбался, убеждал, шутил и приводил аргументы так ловко и легко, будто всю жизнь занимался дипломатией.

Постепенно ледяная стена сопротивления начала таять. Вчерашние противники сначала перестали ругаться матом при упоминании стройки, затем начали прислушиваться к предложениям Михаила и наконец стали активно обсуждать детали будущего сотрудничества.

После очередной встречи Кирилл встретил Михаила аплодисментами прямо у дверей кафе:

— Ну ты даёшь! Я думал, они тебя там растерзают на кусочки!

Михаил устало улыбнулся и рухнул на ближайший стул:

— Поверь мне, проще приручить стаю голодных волков, чем договориться с московскими активистами.

Кирилл рассмеялся и хлопнул друга по плечу:

— Ну ничего! Главное — результат есть. Папаша будет доволен.

Михаил вздохнул и посмотрел в окно на шумные московские улицы:

— Ещё бы он не был доволен… Теперь осталось самое простое: убедить твоего отца выделить деньги на благоустройство парка.

Кирилл замер на секунду и сделал серьёзное лицо:

— А вот это уже будет намного сложнее…

Оба рассмеялись, понимая: впереди ещё много работы и приключений. Но теперь они были готовы ко всему.

Спустя неделю Михаил снова стоял перед Виктором Павловичем в его просторном кабинете, залитом утренним солнцем. Хозяин кабинета, внимательно изучая какие-то бумаги, поднял глаза и вопросительно посмотрел на вошедшего.

— Ну что, Михаил, сдались? Или ещё держитесь? — с лёгкой усмешкой спросил он.

— Сдался парк, а не я, — спокойно улыбнулся Михаил. — Вопрос решён полностью. Мы изменили проект: парк сохраняется целиком, стройку перенесли на пустырь рядом. Депутаты и общественники уже официально поддержали нас.

Виктор Павлович медленно отложил бумаги, откинулся в кресле и удивлённо приподнял брови:

— Вот это поворот! Признаться, я думал, вас там просто сожрут без соли и перца. Как удалось убедить этих «зелёных» активистов?

— Просто предложил им то, чего они сами не ожидали, — пожал плечами Михаил. — Мы не только сохранили парк, но и пообещали его благоустроить за свой счёт. Теперь там будут велодорожки, детские площадки и даже фонтан.

Виктор Павлович рассмеялся:

— Ловко! Что ж, Михаил, приятно удивили. Похоже, я не ошибся в вас. Добро пожаловать в команду официально.

Он встал и крепко пожал Михаилу руку. В глазах старшего Громова мелькнуло уважение — редкий случай для человека его уровня.

Михаил почувствовал глубокое удовлетворение от проделанной работы. Эта победа была важной ступенью наверх. Теперь перед ним открывались двери в совершенно новый мир возможностей и влияния. Но он прекрасно понимал: впереди ждут ещё более серьёзные испытания и вызовы. Работа с Виктором Павловичем была перспективной, но вместе с тем опасной игрой на грани дозволенного.

Впрочем, именно такие игры ему всегда нравились больше всего.

— Виктор Павлович, кстати, пару дней меня не будет в Москве. Нужно закрыть кое-какие личные вопросы, которые не терпят отлагательств.

Громов внимательно посмотрел на него и кивнул:

— Конечно, решайте. Только надолго не пропадайте — скоро начнётся новый этап проекта.

Выйдя из офиса Громовых, Михаил направился в центр города, в офис своей инвестиционной компании. Там его уже ждал помощник Максим — молодой парень с умным лицом и нервными движениями рук.

— Михаил Андреевич! Как съездили? Всё гладко прошло? — встревоженно спросил Максим, вскакивая со стула.

— Да нормально всё прошло. Живой же перед тобой стою! — усмехнулся Михаил и сел за стол. — Лучше расскажи мне, как тут дела? Деньги идут?

Помощник замялся и отвёл взгляд:

— Ну... идут-то идут, но медленнее обычного. Люди стали осторожнее. В СМИ полно статей о подобных схемах... Клиенты боятся вкладывать крупные суммы.

Михаил раздражённо закатил глаза:

— Ой-ой-ой! Только не надо мне тут плакаться! С каких пор тебя волнует чужая осторожность? Лох не мамонт — не вымрет! Значит так: усиливаем обработку клиентов. Подключите психологов, пусть ещё раз проанализируют возражения и доработают скрипты.

— Уже сделали вчера… — неуверенно вставил Макс.

— Значит, сделайте ещё раз! Обзвоните старых клиентов под новым соусом. Представляйтесь компаниями, которые возвращают потерянные деньги: кипрская комиссия по ценным бумагам и биржам, комиссия США — хоть инопланетянами с Марса! Главное — красиво обработать и обувать по второму кругу. Мне что, учить тебя заново?

Артём вздохнул и кивнул:

— Понял, Михаил Андреевич. Сделаем всё как надо.

— Вот и постарайся! — Михаил похлопал его по плечу. — Мне сейчас деньги очень понадобятся. Да и тебе самому вряд ли приятно видеть падающие доходы.

Максим обречённо улыбнулся:

— Да уж точно не в восторге…

Михаил откинулся в кресле и задумчиво посмотрел в окно. Он прекрасно понимал: балансировать между миром больших денег Громовых и собственными финансовыми схемами будет непросто. Но именно это ощущение риска и адреналина заставляло его сердце биться чаще.


На следующее утро Михаил ввалился в новый офис компании с легкой долей азарта и чашкой крепкого кофе в руках. Его кабинет — на самом верхнем этаже ультрасовременного бизнес-центра — буквально купался в солнечном свете, а из окна открывался шикарный вид на бескрайнюю Москву. Он подошёл к стеклу, глубоко вдохнул городской воздух и мысленно приготовился к очередному витку головоломок и интриг.

— Стучать или ворваться? — раздался за спиной знакомый голос.

Михаил обернулся: в дверях стоял Кирилл, улыбка расползлась по его лицу как солнечный зайчик.

— Ну что, поздравляю с официальным назначением! — сказал он, заходя в комнату. — Отец редко кого так быстро в команду берет. Ты произвел впечатление, дружище. Как я уже третий раз убеждаюсь — ты умеешь делать невозможное.

— Спасибо, — улыбнулся Михаил, протягивая руку. — Но это только первый бой. Виктор Павлович не из тех, кто любит давать второй шанс. Расслабляться рано.

Кирилл кивнул серьезно, словно доктор на приёме.

— Абсолютно верно. Кстати, отец уже поручил тебе следующий проект. Через час встреча с ним, хочет лично обсудить детали.

Через час Михаил уже сидел напротив Виктора Павловича. Тот выглядел сосредоточенно, словно шахматист перед решающим ходом.

— Михаил, вы отлично справились с первым заданием, — начал он, не отрывая взгляда от бумаги. — Теперь предстоит дело посложнее. Нужно купить участок земли на окраине Москвы под крупный логистический центр. Но есть одна загвоздка: владелец принципиально не хочет продавать ни за какие деньги.

— Почему? — заинтересованно спросил Михаил.

— Это семейное владение, передающееся из поколения в поколение. Мужик сильно привязан к земле, как к родному дому. Отказываться от неё категорически не желает. Но без этого участка нам не обойтись — альтернативы просто нет.

Михаил почесал подбородок, глаза заблестели азартом.

— Значит, надо понять его мотивы и предложить что-то ценнее денег? Что-то такое, от чего он не сможет отказаться?

Виктор Павлович слегка улыбнулся:

— Именно так. Рассчитываю на вашу дипломатичность и умение мыслить нестандартно. Ваша задача — не просто купить землю, а сделать так, чтобы он сам захотел её продать.

Михаил усмехнулся:

— Понял вас. Значит, игра начинается заново — но на другом поле.

Виктор Павлович кивнул:

— И помните: иногда самые ценные вещи нельзя купить за деньги. Нужно найти ключ к сердцу человека.

Михаил встал, чувствуя прилив энергии:

— Тогда начнем искать этот ключ. Москва не резиновая — а возможности безграничны!

В тот же день Михаил погрузился в изучение истории владельца участка и его семьи. Оказалось, что земля принадлежит Александру Романовичу Демидову — пожилому профессору истории с репутацией человека непреклонного и принципиального. Михаил сразу понял: с этим дедом не получится просто прийти и сказать «продайте». Тут нужен был особый подход — тонкий, как у скрипача на струнах.

— Переговоры по телефону? — усмехнулся он сам себе. — Нет, это слишком банально.

На следующий день Михаил подъехал к старинному дому Демидова. Дом стоял посреди густого сада, где деревья словно охраняли покой хозяина. В воздухе витал запах старых книг и свежей земли.

Дверь открыл сам профессор — лицо суровое, глаза пронзительные, как у совы.

— Вы кто такой и зачем ко мне? — спросил Демидов, не скрывая настороженности.

— Михаил, — представился он с улыбкой. — Пришел поговорить без предупреждений и звонков. Хотел лично познакомиться.

Профессор пригласил его войти, но сразу же дал понять:

— Молодой человек, поймите меня правильно: мой род живет здесь больше ста лет. Этот дом построил мой прадед. Я не могу просто так продать память о своих предках ради очередного торгового центра или склада.

Михаил кивнул, внимательно слушая каждое слово.

— Александр Романович, я вас понимаю. Но представьте: мы не просто построим склад — мы создадим культурно-исторический центр. Музей вашей семьи и всей местности. Вы сможете контролировать проект лично, сохранить память и передать её будущим поколениям.

Профессор приподнял бровь и усмехнулся:

— Вы серьезно?

— Абсолютно, — ответил Михаил с искренним энтузиазмом. — Лучшие архитекторы и историки будут работать над этим. Это станет вашим наследием городу и людям.

Демидов задумался, словно взвешивая каждое слово. Наконец улыбнулся:

— Может, я слишком долго сопротивлялся переменам… Если вы действительно готовы воплотить это в жизнь — давайте обсудим детали.

Следующие дни пролетели в бурных переговорах и подготовке проекта. Михаил убедил руководство компании: репутация от такого хода только выиграет, общественность поддержит, а профессор Демидов превратится из противника в союзника. И кто знает — может, именно так рождаются настоящие легенды.

Когда Михаил снова вошёл в кабинет Виктора Павловича, тот уже сидел за столом с распахнутыми глазами и едва сдерживаемой улыбкой.

— Михаил, — начал босс, не скрывая удивления, — признаюсь честно: я уже почти потерял надежду на эту сделку. А вы… вы снова умудрились превзойти все мои ожидания!

Михаил спокойно улыбнулся, словно это был обычный день в офисе.

— Знаете, Виктор Павлович, я всегда говорил: каждая проблема — это не препятствие, а возможность найти оригинальное решение. Просто иногда нужно посмотреть на неё под другим углом.

Виктор Павлович внимательно посмотрел на него, немного нахмурившись.

— Но помните, — сказал он серьёзным тоном, — чем успешнее вы становитесь, тем больше глаз будет приковано к вам. Люди ждут вашего промаха, чтобы использовать его против вас. Будьте начеку и всегда держите ситуацию под контролем.

Михаил кивнул, уверенно отвечая:

— Понимаю вас отлично. Буду начеку, как часовой на посту.

Игра продолжалась И Михаил был твёрдо намерен сорвать хороший куш.

                Глава 18

В кабинете Виктора Павловича Громова царила строгая элегантность, смешанная с едва уловимым духом власти. Массивный стол из красного дерева, покрытый идеально отполированным стеклом, дорогие часы с маятником, мерно отбивающим секунды, и мягкий приглушённый свет настольной лампы в винтажном стиле. Панорамное окно открывало захватывающий дух вид на золотые купола Кремля, которые в закатных лучах сияли словно драгоценности на бархате.

— Михаил, — негромко начал Виктор Павлович, медленно поправляя запонки на безупречно белых манжетах рубашки, — ты же понимаешь, я не могу выступить публичным лицом этого проекта. Моё имя слишком заметно, а должность обязывает избегать лишнего внимания.

Он сделал паузу, внимательно глядя в глаза Михаилу:

— Но проект очень перспективный, поверь мне. Жилой комплекс на юго-западе Москвы — это верные деньги. Ты выступишь официальным инвестором и руководителем компании. Разумеется, я поддержу тебя всем необходимым. Ты готов?

Сердце Михаила забилось быстрее. Он почувствовал, как по телу разливается приятное тепло ожидания успеха. Этого шанса он ждал всю жизнь: настоящая крупная игра, которая могла вывести его на совершенно новый уровень.

— Конечно, Виктор Павлович! Я готов. Благодарю за доверие, — уверенно произнёс Михаил и крепко пожал протянутую ему руку.

Через несколько дней на телефоне Михаила загорелся вызов от Виктора.

— Да, Витька! — весело начал Михаил. — Как там твоя заграничная жизнь? Всё ещё пьёшь сангрию на пляже?

— Мишаня! — засмеялся Виктор в трубку. — Да всё как обычно: солнце, море, скучно даже немного. А у тебя-то как дела? Я тут слышал от наших общих знакомых, что ты в серьёзный проект входишь с самим Громовым? Помнишь наш разговор тогда в кафе? Если у тебя всё пойдёт гладко, обещал ведь взять меня в долю. За тобой должок, братишка!

Михаил слегка замялся и нервно прошёлся по комнате.

— Вить, слушай… Давай пока не будем торопиться с этим вопросом. Сейчас нужно разобраться с делами здесь, в Москве. Если всё пойдёт гладко — обязательно вернёмся к этому разговору. Договорились?

На другом конце провода повисла напряжённая пауза.

— Хорошо, Миш… Я понял тебя. Только не забывай старых друзей, ладно?

Повесив трубку, Михаил отбросил сомнения и улыбнулся сам себе: «Сначала нужно самому твёрдо встать на ноги».

Первые месяцы были наполнены головокружительным успехом. Роскошные рестораны сменяли друг друга, дорогие костюмы на заказ идеально сидели на подтянутой фигуре Михаила, уважительные взгляды партнёров и восхищение знакомых окружали его со всех сторон. Он чувствовал себя настоящим победителем — человеком, который наконец получил то, чего заслуживал всю жизнь.

Но однажды утром эта красивая картина начала рушиться.

В офис финансово-инвестиционной компании Михаила ворвались двое серьёзных мужчин в строгих костюмах и с холодными взглядами профессионалов. Они молча предъявили его помощнику Максиму удостоверения налоговой службы.

— Мы получили информацию о возможных нарушениях в деятельности вашей компании. Просим немедленно предоставить всю документацию по проекту и финансовые отчёты за последний год.

Максим побледнел и начал паниковать:

— Но… но у нас всё в порядке! Это какая-то ошибка…

— Ошибка это или нет, мы выясним сами, — сухо перебил его инспектор.

Михаил быстро подошёл к ним и попытался сохранить самообладание:

— Господа, уверяю вас, мы предоставим все документы в кратчайшие сроки.

Когда инспекторы ушли, Максим нервно посмотрел на начальника:

— Михаил Андреевич, это же не просто так! Кто-то явно хочет нас подставить!

— Успокойся, Максим. Я разберусь с этим лично.

Не успел Михаил перевести дух после визита инспекторов, как вечером того же дня его телефон завибрировал от сообщения с незнакомого европейского номера:

«Нам известно о ваших незаконных схемах и о том, кто стоит за вами. Ждите дальнейших указаний и условий.»

Михаил почувствовал себя загнанным в угол зверем. Сердце бешено заколотилось в груди. Он судорожно перебирал в голове имена возможных врагов и конкурентов: кто мог знать так много?

И тут снова зазвонил телефон. На экране высветилось «Мама». Михаил облегчённо вздохнул — хоть один звонок без угрозы.

— Привет, мамуль! Что-то случилось?

На другом конце провода наступила долгая тишина.

— Миша… — голос матери дрожал от подавленных слёз. — Я сегодня была у врача… У меня нашли онкологию… Сказали срочно начинать лечение…

Эти слова стали последней каплей. Михаил почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он сел на диван и закрыл лицо руками. Всё рушилось одновременно: бизнес, репутация, будущее… И теперь ещё здоровье самого близкого человека.

Он глубоко вдохнул и тихо произнёс:

— Мамочка… Не переживай ни о чём. Мы справимся вместе. Я сделаю всё возможное и невозможное.

Повесив трубку, он подошёл к окну и долго смотрел на ночную Москву. Огни большого города теперь казались холодными и чужими.

«Я не имею права сдаться», — подумал Михаил решительно. — «Я должен бороться за себя и за тех людей, которых люблю».

В этот момент он понял: впереди его ждёт самая сложная битва в жизни — битва за право остаться собой и сохранить самое дорогое. И он был готов вступить в неё прямо сейчас.

Самолёт плавно снижался, прорезая облака над Анапой. Михаил смотрел в иллюминатор, чувствуя, как сердце болезненно сжимается от тревоги. Внизу побережье Черного моря казалось таким спокойным и безмятежным, совершенно не сочетающимся с тем хаосом, что царил сейчас в его душе.

Через полчаса он уже обнимал мать в небольшом уютном доме на окраине города. Её лицо побледнело, глаза выдавали усталость и страх, но она всё равно улыбалась сыну, пытаясь казаться сильной.

— Мамуль, всё будет хорошо, — уверенно произнёс Михаил, бережно сжимая её ладони. — Мы летим в Москву. Всё уже организовано: лучшие врачи, клиника, операция. Ты должна верить мне.

— Конечно, сынок… — тихо ответила мать, едва заметно кивнув. — Я верю тебе.

В Москве Михаил не жалел ни сил, ни денег. Операция прошла успешно. Но врачи предупредили: впереди ещё долгая дорога — химиотерапия и реабилитация.

Однажды вечером, когда Михаил сидел в коридоре клиники и ждал окончания очередной процедуры матери, его телефон неожиданно ожил мелодией звонка. На экране высветилось имя: «Виктор Испания».

— Алло, Вить? — Михаил ответил устало.

— Мишаня! Ну как ты там? Как мама? — голос Виктора звучал искренне взволнованно.

— Операция прошла нормально, но предстоит ещё долгое лечение. Пока держимся, — вздохнул Михаил.

— Слушай, может тебе отвлечься немного? Приезжай ко мне в Барселону хотя бы на пару дней. Отдохнёшь, наберёшься сил…

Михаил грустно улыбнулся:

— Вить, я правда не могу сейчас. Сам знаешь: у меня огромный проект на юго-западе Москвы. Да и мама… Я должен быть рядом.

— Понимаю… — Виктор замолчал на секунду и добавил тихо: — Слушай, я должен тебе кое-что сказать… Я тут немного обиделся на тебя тогда… помнишь? Что не взял меня в тот проект с Громовым… И когда мы со Славиком выпивали недавно в Барселоне, я… ну, проболтался ему кое-что о твоих схемах и делах в Москве. Прости меня, брат. Я тогда был зол и не подумал…

Михаил напрягся и выпрямился в кресле:

— Славику? Ты серьёзно сейчас?

— Да… Но дело даже не в этом. Я потом подумал хорошенько и понял: Слава ведёт какую-то свою игру против тебя. Он слишком много расспрашивал обо всём: о тебе лично, о твоих контактах с Кириллом Громовым… И знаешь ещё что странно? Мне тут две девчонки рассказали — Саша и Виктория, помнишь их? Те самые красавицы из Монако, которых тебе именно Славик представил для поездки с Кириллом… Они тоже говорили, что Слава задавал им странные вопросы о тебе после вашей поездки.

Михаил почувствовал холодок по спине:

— Вот оно как… А ещё что-нибудь подозрительное заметил?

Виктор вздохнул:

— Да. Помнишь Сергея Левина? Того самого бывшего дружка Кирилла Громова, которого ты красиво наказал на деньги в казино в Монако?

— Конечно помню. И что?

— Я видел их вместе со Славиком здесь в Барселоне буквально неделю назад. Они явно что-то обсуждали и выглядели очень дружелюбно. Мне кажется, они как-то связаны и готовят тебе неприятности.

Михаил крепко сжал телефон и медленно выдохнул:

— Спасибо за предупреждение, Вить… И за честность тоже спасибо. Я тебя услышал.

— Мишаня, будь осторожен, брат. Я искренне переживаю за тебя. Если что-то понадобится от меня — просто скажи.

— Хорошо. Спасибо ещё раз.

Михаил положил трубку и задумчиво уставился в пустоту перед собой. Теперь многие вещи становились яснее: внезапная проверка налоговой службы, таинственные угрозы с европейского номера… Всё это складывалось в одну картину.

«Значит, Славик…» — подумал Михаил с горечью и злостью одновременно. Он вспомнил их совместные вечеринки и похождения в Испании. И теперь оказалось, что всё это было лишь игрой и ловушкой.

Вышедший из кабинета врач прервал его размышления:

— Михаил Андреевич, процедура закончилась успешно. Ваша мама отдыхает сейчас.

— Спасибо вам огромное! Можно мне к ней?

— Конечно.

Войдя в палату и увидев маму мирно спящей после тяжёлой процедуры, Михаил почувствовал прилив сил и решимости. Он тихо присел рядом с её кроватью и прошептал:

— Мамочка, я обещаю тебе: никто не сможет сломать меня. Всё будет хорошо. Я справлюсь со всем этим ради нас обоих…

А потом он твёрдо решил: пора перестать быть жертвой обстоятельств и начать действовать первым. Теперь он знал своих врагов в лицо. И готов был дать им достойный отпор.

    Глава 19


Однажды утром Михаил проснулся раньше обычного. В окнах его квартиры ещё отражалась сероватая дымка рассвета, а город только начинал просыпаться. Сегодня предстояла важная встреча по строительному проекту, от которой зависело многое — репутация компании, крупный контракт и его собственное будущее.

Он тщательно подобрал костюм, поправил галстук перед зеркалом, пытаясь скрыть внутреннее волнение. Вдруг тишину квартиры нарушил резкий стук в дверь. Михаил недоумённо взглянул на часы — слишком рано для курьеров или сотрудников. Он подошёл к двери и распахнул её.

На пороге стоял молодой человек в штатском, сдержанно и холодно посмотревший ему прямо в глаза:

— Михаил Андреевич Парфёнов?

— Да, это я, — настороженно ответил Михаил.

Незнакомец протянул официальную бумагу:

— Следственный комитет. Повестка на допрос. Завтра в десять утра вам необходимо явиться по указанному адресу.

Михаил машинально взял документ, чувствуя, как сердце пропустило удар. Молодой человек коротко кивнул и быстро удалился по лестнице вниз, оставив после себя тяжёлое молчание и тревожные мысли.

Закрыв дверь, Михаил медленно прошёл в гостиную и сел на диван. Неприятный холодок пробежал по спине: он понимал, что это не просто формальность — это начало серьёзных проблем. Кто-то явно решил сыграть против него.

Пытаясь справиться с охватившим его беспокойством, Михаил тут же набрал номер адвоката.

— Алло, Дмитрий Павлович? — голос его слегка дрогнул. — У меня проблема. Только что принесли повестку из следственного комитета.

Адвокат помолчал несколько секунд, затем спокойно сказал:

— Спокойно, Михаил Андреевич. Главное — не паниковать. Завтра пойдёте на допрос, но помните: отвечайте кратко, чётко и только по делу. Никакой лишней информации. И главное — настаивайте на своей невиновности.
— Но откуда они столько знают? — не выдержал Михаил. — Кто мог дать им такие подробности?

— Пока не знаю, — осторожно произнёс адвокат. — Но кто-то явно «сливает» информацию изнутри вашей компании. Будьте готовы к любым вопросам.

Следующий день наступил слишком быстро. У здания следственного комитета Михаил оказался за полчаса до назначенного времени. Строгое серое здание с узкими окнами казалось ему мрачным и неприветливым.

В кабинете следователя царила подчеркнуто официальная атмосфера: высокие шкафы с аккуратно сложенными папками, письменный стол с компьютером и ярко горящая лампочка видеокамеры, направленная прямо на Михаила.

Следователь оказался молодым человеком лет тридцати пяти, подтянутым и уверенным в себе. Он поднял взгляд от бумаг и представился ровным голосом:

— Майор юстиции Андрей Сергеевич Ларин. Присаживайтесь, Михаил Андреевич.

Михаил сел напротив следователя, стараясь выглядеть спокойным и уверенным, хотя внутри всё похолодело от напряжения.

Следователь начал разговор спокойно, внимательно наблюдая за реакцией Михаила:

— Расскажите нам подробнее о деятельности вашей инвестиционной компании. Как именно вы привлекали клиентов? Какие условия им обещали?

Михаил сделал глубокий вдох и попытался ответить как можно нейтральнее:

— Мы работали честно и прозрачно. Клиенты знали обо всех рисках…

Но следователь резко перебил его:

— Михаил Андреевич, не стоит юлить. Нам прекрасно известны детали ваших схем: обещания высокой доходности, гарантии возврата инвестиций… Использование средств новых вкладчиков для выплаты процентов старым клиентам. Всё это нам известно.

Михаил почувствовал, как сердце бешено забилось в груди; руки слегка задрожали. Он понимал — следователь располагает информацией, которую мог предоставить лишь тот, кто находился очень близко к нему.

«Кто-то из своих предал меня», — подумал он с горечью и тревогой, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

После вопросов о компании следователь вдруг замолчал, словно собираясь с мыслями. Он внимательно посмотрел на Михаила, чуть прищурившись, и неожиданно сменил тему:

— Теперь давайте поговорим о другом вашем проекте, Михаил Андреевич. Меня интересует строительство крупного жилого комплекса в Москве. Насколько я понимаю, официально вы числитесь там как один из младших партнёров, верно?

Михаил осторожно кивнул, чувствуя, как неприятный холодок пробежал по спине.

— Верно, — тихо подтвердил он. — Но я не совсем понимаю, какое это имеет отношение к нашему разговору.

Следователь слегка улыбнулся, но улыбка эта была холодной и совершенно безрадостной.

— Сейчас поймёте. Видите ли, у нас есть информация, что реальный организатор и основной бенефициар этого проекта — вовсе не вы и не ваши партнёры. Речь идёт о крупном московском чиновнике по имени Виктор Павлович Громов. Вам ведь знакомо это имя?

От одного упоминания фамилии Громова Михаил почувствовал, как у него перехватило дыхание. Сердце забилось в груди быстро и болезненно. Ситуация стремительно выходила из-под контроля и превращалась в нечто крайне опасное.

— Я… не совсем понимаю, о чём вы говорите… — неуверенно произнёс Михаил, стараясь скрыть охватившее его волнение. — Виктор Павлович не имеет никакого отношения к нашим проектам.

Следователь снова улыбнулся, на этот раз с лёгкой долей снисходительности:

— Михаил Андреевич, давайте будем честны друг с другом. Мы располагаем серьёзными доказательствами того, что именно Громов стоит за вашим проектом. И если подтвердится информация о мошенничестве или коррупционных схемах с участием чиновника такого уровня, последствия будут серьёзными для всех участников проекта. Вы понимаете, о чём я говорю?

Михаил судорожно сглотнул и попытался сохранить спокойствие:

— Послушайте… Это какая-то ошибка или недоразумение! Я не знаю ничего о коррупции или мошенничестве! Я просто выполнял свою работу!

Следователь откинулся на спинку кресла и несколько секунд молча изучал Михаила пристальным взглядом. Затем он наклонился вперёд и тихо произнёс:

— У нас есть показания свидетелей и документальные подтверждения ваших действий. И поверьте мне, Михаил Андреевич, я бы не стал тратить своё время на пустые обвинения.

Повисла тяжёлая пауза. Михаил чувствовал себя загнанным в угол зверем. Он попытался что-то возразить, но слова застряли в горле.

Следователь поднялся со своего места и официальным тоном произнёс:

— Учитывая имеющиеся у нас доказательства и показания свидетелей, я вынужден сообщить вам о подозрении в совершении мошеннических действий в особо крупном размере путём привлечения инвестиций граждан. В связи с этим я принимаю решение задержать вас на трое суток для проведения дальнейших следственных мероприятий.

Михаил вскочил с кресла, едва сдерживая панику:

— Это абсурд! Я не совершал никаких преступлений! Я готов сотрудничать со следствием! Дайте мне возможность доказать свою невиновность!

Следователь покачал головой и спокойно ответил:

— Ваш адвокат будет уведомлён незамедлительно. Сейчас вас проводят в камеру предварительного содержания.

Дверь кабинета открылась, и внутрь вошли двое крепких сотрудников охраны. Михаил почувствовал, как его сердце окончательно ушло куда-то вниз. Он понял: теперь его жизнь уже никогда не будет прежней.

Михаил оказался в небольшой, сырой камере следственного изолятора. Холодный свет тусклой лампы, запах плесени и сигаретного дыма сразу дали понять, что его прежняя жизнь осталась далеко за пределами этой тесной комнаты.

На металлических нарах сидели трое мужчин. Один из них, крепкий, с коротко стриженными волосами и татуировками на руках, внимательно осмотрел Михаила и спросил:

— Ты кто такой будешь, уважаемый? За что сюда попал?

Михаил попытался сохранить спокойствие и ответил ровным голосом:

— Недоразумение. Финансовые дела.

Мужчины переглянулись и усмехнулись. Тот, что с татуировками, поднялся и подошел ближе:

— Финансовые дела, говоришь? Значит, ты у нас бизнесмен, умник? А может, ты аферист какой-то, людей кидаешь?

— Я никого не кидал, — резко ответил Михаил, чувствуя, как напрягаются мышцы и учащается дыхание.

— Да ладно тебе! — вмешался другой заключённый, худощавый и нервный мужчина лет сорока. — Все вы так говорите. А потом выясняется, что бабушек на квартиры разводили да простых людей без денег оставляли!

Напряжение в камере росло. Михаил понимал, что здесь он совсем один против троих озлобленных людей. Он сделал глубокий вдох и попытался смягчить тон:

— Послушайте, я действительно никого не обманывал. Если есть вопросы — задавайте спокойно. Я отвечу.

Но его слова не произвели впечатления. Крупный заключённый приблизился ещё ближе и схватил Михаила за воротник рубашки:

— Здесь не офис, дружок! Здесь надо уважение заслужить. А пока ты для нас никто!

Михаил резко оттолкнул его руку и шагнул назад:

— Не трогай меня!

Секунду спустя он ощутил сильный удар в живот. Воздух мгновенно вышел из лёгких, и Михаил согнулся пополам. В глазах потемнело. Он попытался выпрямиться и дать отпор нападавшему, но получил ещё один удар в лицо и упал на холодный бетонный пол.

— Полежи-ка пока, подумай над поведением! — сказал крупный мужчина, возвращаясь на нары.

Оставшиеся часы Михаил провёл молча, стараясь не привлекать к себе внимания. Он чувствовал себя униженным и беспомощным впервые в жизни.

Спустя трое суток Михаила неожиданно освободили под подписку о невыезде. Он вышел из здания СИЗО с разбитой губой и синяком под глазом, но физическая боль была ничем по сравнению с потрясением от пережитого унижения.

В голове крутились мысли о том, как теперь действовать дальше. Следователь ясно дал понять: он знает слишком много о серых схемах компании и о причастности Виктора Павловича Громова — влиятельного московского чиновника — к строительству крупного комплекса в Москве.

Вернувшись домой и приняв горячий душ, Михаил сел за стол с блокнотом и ручкой. Нужно было срочно продумать план действий:

Во-первых, предупредить Виктора Павловича о возникших проблемах и возможных последствиях. Но делать это нужно осторожно — чиновник мог легко отвернуться от него или даже подставить.

Во-вторых, подготовить документы и доказательства своей невиновности или хотя бы минимизировать ущерб от возможных обвинений.

В-третьих, найти адвоката получше и заручиться поддержкой влиятельных людей.

И наконец, самое важное: понять, кто мог его сдать следствию. Ведь информация о серых схемах компании была доступна лишь узкому кругу лиц.

Михаил тяжело вздохнул и взглянул на свое отражение в зеркале: разбитое лицо казалось ему символом того, как хрупок оказался его мир благополучия и успеха. Теперь ему предстояла борьба за собственную свободу и репутацию — борьба, исход которой был неизвестен.

                Глава 20

Михаил чувствовал себя увереннее, когда наконец принял решение. Но, прежде чем действовать, нужен был новый союзник. Вернее, новое оружие. Его прежний адвокат, Дмитрий Павлович, после получения повестки выглядел как загнанный заяц. Нужен был волк.

Кабинет Артема Валерьевича Кротова дышал деньгами и холодной эффективностью. Панорамные окна на высотный вид Москвы, дизайнерская мебель цвета венге, дорогие часы на руке самого адвоката – молодого, поджатого, с глазами, как у удава перед атакой. Он разглядывал копии документов из СК – повестку, протокол задержания, постановление о подозрении – без тени сочувствия, оценивающе, как бракованный товар.

— Мусоропровод, Михаил Андреевич, — наконец произнес Кротов, откидываясь в кресле. Голос ровный, без интонаций. — Вас туда аккуратно, но уверенно проталкивают. 159-я УК РФ, особо крупный размер... Это не штраф, это реальный срок. И судя по детализации в протоколе допроса, — он ткнул пальцем в бумагу, — у следствия не просто ниточка, у них канат. Кто-то дал им размотанный клубок. Изнутри.

Михаил стиснул кулаки под столом. — Я знаю. Вопрос – кто?

— Вопрос второй – зачем? — поправил его Кротов. — Кому вы перешли дорогу? Кого хотели слить вместе с вами? Ваших... партнеров? — Он произнес слово с легким пренебрежением. — Ваш прежний защитник, — Кротов кивнул в сторону невидимого Дмитрия Павловича, — мягко говоря, не справляется. Он хорош для договорняков, а не для войны. А у вас, судя по всему, война.

— Что предлагаете? — спросил Михаил, опуская взгляд на названную Кротовым астрономическую сумму в договоре.

— Предоплата. Полная. Без нее даже не начинаем. Затем – тотальный аудит всего, что связано с вашей компанией и проектами. Ищем точки давления, слабые места в обвинении, возможные нарушения со стороны следствия. Готовим контратаку. И ищем того, кто «слил». Это критично. Пока источник информации внутри не перекрыт, мы играем в догонялки. — Кротов внимательно посмотрел на Михаила. — Вы готовы платить за результат, а не за процесс?

Михаил взял ручку.
          — Готов. Но результат – это отсутствие тюрьмы.
— Результат – это управляемый ущерб, — холодно поправил Кротов, принимая подписанный договор. — И помните: я не волшебник. Я – дорогой инструмент. Используйте меня правильно. Первое задание: принесите мне ВСЕ, что есть по вашему ЖК. Каждый договор, каждую переписку, каждую копейку. И список всех, кто имел доступ к информации о вашей... первоначальной инвестиционной деятельности. Вчера.
Михаил кивнул, чувствуя, как ярость смешивается с облегчением. У него появился шанс. Дорогой, но шанс.

Инвестиционная компания, когда-то приносившая ему солидные деньги и связи, стала слишком опасной. Он понимал, что если сейчас не закрыть этот бизнес, следующий визит в следственный изолятор может стать последним. Особенно после слов Кротова о "сливе". Он быстро провёл все формальности, рассчитался с сотрудниками и объявил о ликвидации компании.
 Пустые офисы с пылящимися мониторами напоминали кладбище его амбиций. Каждый подписанный документ по ликвидации отзывался во внутренней пустоте — это был отказ от части себя, циничного и алчного, но невероятно эффективного.
Казино закрыто, — подумал он с горькой усмешкой. Но крупье остался за столом.

И главным вопросом оставался Максим.
Михаил уже давно подозревал своего помощника в нечестной игре, однако до последнего не хотел верить, что человек, которого он привёл в бизнес и которому доверял как себе, мог предать его ради собственной выгоды. Подозрения переросли в уверенность после допроса Ларина: майор знал такие детали операций, о которых не мог рассказать никто, кроме Максима. И слова Кротова о "сливе изнутри" стали последней каплей.

Следующим же вечером Михаил пригласил Максима на встречу в загородный ресторан, расположенный далеко от посторонних глаз, у кромки темнеющего леса. Ощущение изоляции было ключевым.

 Максим прибыл вовремя — подтянутый и уверенный в себе, как всегда, но в его глазах, когда он вышел из новенькой иномарки, мелькнул едва уловимый страх. Михаил внимательно наблюдал за ним из-за столика у окна, стараясь уловить хоть малейший намёк на нервозность или беспокойство. Запах дорогого парфюма Максима смешивался с ароматом жареного мяса, создавая дисгармонию.

— Рад тебя видеть, Михаил Андреевич, — улыбнулся Максим, садясь напротив. Ложная сердечность резала слух. — Как здоровье мамы? Слышал, операция прошла успешно.
— Спасибо, стабильно, — сухо ответил Михаил, отодвигая меню. Его взгляд был ледяным. — А вот дела у нас с тобой нестабильные. Очень.
Максим слегка напрягся, пальцы нервно постучали по скатерти, но он постарался сохранить непринуждённую улыбку, достав пачку сигарет:
— Что-то случилось? Налоговая снова дышит в спину? Я же говорил, что схема устарела...
— Ты прекрасно знаешь, что случилось, — спокойно, почти шепотом, но с убийственной четкостью произнёс Михаил, глядя прямо в глаза Максиму, не позволяя тому отвернуться. — Ты ведь думал, что я не пойму, кто именно слил информацию следствию? Кто выдал детали операций, скрипты, даже мой псевдоним "Сахаров"? Кто рассказал, где искать "хвосты"? Ты думал, я поверю, что Ларин просто гений сыска?
Максим побледнел, как полотно. Сигарета выскользнула из его пальцев на скатерть. Он не стал ее поднимать. Отвёл взгляд, уставившись на темнеющий лес за окном. Глоток воды прозвучал громко в внезапно наступившей тишине.
— Михаил Андреевич, я... я не понимаю... Это какие-то инсинуации! Кто-то наговаривает! Я же всегда был предан компании, вам!
— Не надо спектакля, Максим, — Михаил отрезал, голос стал жестче. — Я всё знаю. И знаю даже больше, чем ты думаешь. Знаю про твой внезапный счет в Прибалтике. Знаю про встречи с человеком из команды Громовых после моего задержания. — Это был блеф, но по тому, как задрожала нижняя губа Максима, Михаил понял — попал в точку. — Но я не стану устраивать разборок и мстить тебе. Не стану звать людей, которые с удовольствием бы объяснили тебе, что такое настоящая боль. Наоборот, у меня есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться.

Максим молчал, напряженно ожидая продолжения, его дыхание стало поверхностным. Страх в его глазах был уже настоящим, животным.
— Компания закрыта. Я больше не занимаюсь инвестициями. И ты тоже больше не будешь этим заниматься — по крайней мере здесь и сейчас. Навсегда. Я готов забыть о твоём предательстве и отпустить тебя с миром. Более того: я дам тебе крупную сумму денег. Наличными. Достаточную, чтобы ты мог начать собственный бизнес где-нибудь далеко отсюда. В Азии, в Латинской Америке — неважно. Главное — вне досягаемости российских следователей и... меня. Взамен я требую только одного: ты исчезнешь. Исчезнешь из Москвы, из России, из моей жизни навсегда. Ни звонков, ни писем, ни сообщений в соцсетях. Как будто тебя никогда не существовало. Иначе...

— А если я откажусь? — голос Максима был хриплым, но в нем пробивалась последняя попытка бравады. — Пойду в полицию, расскажу всё?

Михаил тихо рассмеялся. Звук был сухим и безрадостным.

— Тогда те, кто тебя завербовал и заплатил за предательство, очень быстро поймут, что ты стал угрозой. Им не нужны болтливые свидетели. Или ты думаешь, Громовы будут тебя защищать? Ты для них расходный материал, Максим. Одноразовый. А те влиятельные люди, которые сейчас поддерживают меня и помогают разобраться с моими проблемами, — Михаил сделал акцент на слове, — узнав о твоем визите в полицию, займутся тобой всерьёз. И поверь мне: тогда ты будешь молить о том, чтобы тебя просто посадили. Тюрьма покажется тебе раем.

Максим нервно сглотнул. Он посмотрел на Михаила, в его глазах мелькали паника, расчет, жадность. Жадность победила страх, смешавшись с облегчением.

— Хорошо. Я согласен. — Он произнес это быстро, будто боялся, что предложение отзовут. — Когда... когда мне нужно уехать? И сколько...
— Чем быстрее, тем лучше. Завтра утром, в 9:00, на парковке у ТЦ "Глобал Сити". Черный внедорожник. Тебе передадут деньги и документы для новой жизни. Паспорт, визы, билет в одну сторону. — Михаил встал. — Удачи тебе на новом месте, Максим. И помни: я не увижу тебя больше никогда. Это не просьба. Это закон.

Когда Максим ушёл, поспешно, почти бегом к своей машине, Михаил почувствовал не столько облегчение, сколько глухую усталость и горечь. Еще одна проблема решена, еще одна нить к прошлому оборвана. Но цена...
Он вспомнил, как Максим, зеленый от страха, пришел на собеседование, как он горел идеями. Преданность покупается, как и всё остальное. Или продается, — пронеслось в голове. Он допил остывший кофе, ощущая его горечь на языке.

Но отдыхать было нельзя. Ощущение ловушки не отпускало. Он достал телефон — не личный, а "чистый", купленный на днях. Набрал номер, который выучил наизусть.

— Алло? — ответил спокойный, ровный голос Кирилла Громова. В фоне слышалась клубная музыка.

— Кир, это Михаил. Мне срочно нужна встреча с отцом. Лично. Сегодня. — Голос Михаила был лишен эмоций, как сталь.

— Миш! Братан! Папаша сегодня в разъездах, завал полный... — начал было Кирилл с привычной фамильярностью.

— Сегодня, Кирилл, — перебил Михаил, в голосе впервые за вечер прозвучала сталь. — Или я позвоню в пару СМИ, которые очень ждут инсайдов про финансирование юго-западного ЖК и его реальных бенефициаров. И про твои вечеринки в Монако на фоне этого. Думаю, папе это не понравится.

На другом конце повисла тяжелая пауза. Музыка приглушилась.

— Ты серьезно? — голос Кирилла потерял всю бодрость, став холодным и настороженным.

— Абсолютно. Адрес и время. Сейчас.
Через минуту на телефон пришла СМС. Адрес закрытого клуба "Эверест". 22:00.

Дорога в центр была быстрой. Михаил смотрел на мелькающие огни Москвы. Город, который он хотел покорить, теперь казался полем мин. Он вспомнил лицо матери в больнице, ее слабую улыбку, ее веру в него.
 Вспомнил деревню, стройку туркомплекса "Рая" — островок искупления в море грязи. Вспомнил холод камеры и тупую боль кулаков сокамерников. И вспомнил ледяные глаза майора Ларина.

Ради нее. Ради деревни. Ради имени Парфенова, — твердил он себе как мантру, гася вспышки ярости при мысли о Громове. Он мысленно репетировал предстоящий разговор, шаг за шагом. Нужно было держать себя в железных рукавицах. Страх был роскошью, которую он не мог себе позволить. Остаться должны были только холодный расчет и готовая к удару ярость, спрятанная глубоко внутри.

Он припарковался в переулке. Перед выходом поправил воротник рубашки, скрывавшей след от удара в горло в СИЗО. Его пальцы машинально сжали в кармане пальто рукоять складного ножа — нелепого сувенира из Монако, ставшего символом отчаяния и готовности. Он не собирался им пользоваться. Но его тяжесть была напоминанием: пути назад нет.

Игра продолжается, господин Громов. И ставки только что взлетели до небес.

Михаил глубоко вдохнул и направился к тяжелым, непроницаемым дверям клуба "Эверест". Навстречу своей судьбе и дьяволу, с которым предстояло заключить сделку.

Кабинет Виктора Павловича Громова в этом клубе был меньше и уютнее его офисного, но не менее внушительным. Дуб, кожа, запах дорогого табака и власти. Сам Громов сидел за массивным столом, изучая какие-то бумаги. Он не поднял головы, когда вошел Михаил. Кирилла не было.

— Садитесь, Михаил, — произнес Громов, наконец отложив бумаги. Его взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по лицу Михаила, задержавшись на синяке и разбитой губе. Ни тени удивления или беспокойства. Только расчет.

— Виктор Павлович, меня задержали. Предъявили подозрение по 159-й. Особо крупный размер. Знают о схемах моей компании. И... — Михаил сделал паузу, впиваясь взглядом в Громова, — о вашем участии в проекте ЖК. Майор Ларин сказал это прямым текстом.

Громов не моргнул. Он медленно сложил руки на столе, пальцы сплелись в тугой замок. Его лицо оставалось непроницаемой маской.

— Михаил, — голос был тихим, ровным, как лезвие скальпеля. — Вы умный человек. Вы должны понимать, как устроен этот мир. Есть вещи, которые говорят. А есть вещи, которые знают. Но говорить о них вслух — признак крайней глупости или отчаяния.

Значит, он знает? Знает, что меня взяли за то, что я был его ширмой? — мысль пронзила Михаила, и ярость снова подкатила к горлу.

— Вы были руководителем проекта. Эффективным, замечу. — Громов чуть склонил голову. — И вы один фигурируете во всех документах этого проекта как инвестор и бенефициар. Это факт. Остальное... — он легонько махну рукой, — домыслы. Сплетни. Информационный шум, который умелые люди умеют направлять в нужное русло.

- В русло, где тону я? — горечь переполнила Михаила.

Громов наконец изменился в лице. Не дрогнул, нет. Его взгляд стал еще холоднее, тяжелее. — Михаил. Вы сейчас находитесь на очень тонком льду. И ваши обвинения в мой адрес — не просто глупость. Это самоубийство. Я вас не знаю. Кирилл вас не знает в контексте бизнеса. Вы — самостоятельный предприниматель, который, к сожалению, оказался замешан в сомнительных финансовых операциях. Это ваши проблемы. Решайте их. Но, — он сделал многозначительную паузу, — если вы решите их тихо, если возьмете ответственность на себя... то ваша мать получит лучшее возможное лечение. Лучших врачей. Самую современную терапию. Полный курс реабилитации. За наш счет.

Воздух вырвался из легких Михаила, будто он снова получил удар в солнечное сплетение. Шантаж. Наглый, циничный, убийственный шантаж. Они знали о матери. Они использовали самое больное. Он увидел перед глазами Надежду — ее испуганные глаза, слабую улыбку в больничной палате. Ради матери.

— И... если я не возьму все на себя? — еле выдохнул Михаил, уже зная ответ.

Громов медленно поднялся из-за стола. Он подошел к окну, спиной к Михаилу.
— Тогда вы останетесь один. Со следствием, которое очень заинтересовано в вашей персоне. С обвинением, которое потянет на долгий срок. И с матерью, которая останется без помощи, один на один со своей бедой. И со стыдом за сына-мошенника. — Он обернулся. В его глазах не было угрозы. Была лишь ледяная уверенность в своей безнаказанности. — Выбор за вами, Михаил. Разумный человек выбрал бы жизнь. И достойный уход за самым близким человеком.

Михаил встал. Ноги дрожали, но он выпрямился во весь рост, глядя поверх головы Громова куда-то вдаль. Ярость кристаллизовалась внутри в нечто твердое, острое, смертоносное. Страх исчез. Осталась только холодная решимость.

— Передайте Кириллу, что я больше не играю в его игры, — произнес он неестественно спокойным голосом. — И спасибо за... заботу о моей матери. — Слово "забота" прозвучало как плевок.

Он вышел, не дожидаясь ответа. Не попрощавшись.

На улице он снял дорогой пиджак Tom Ford, в котором когда-то чувствовал себя королем Монако, и бросил его в ближайшую урну для мусора. Потом достал зажигалку. Пламя лизало дорогую ткань, издавая едкий запах. Он смотрел, как огонь пожирает символ его временного успеха, символ его глупой веры в этих людей. Ткань почернела, свернулась, превратившись в дымящийся, тлеющий комок. Резкий ветер тут же подхватил клубы едкого дыма и понес их прочь. Он с силой стряхнул пепел с пальцев. Ради матери. Ради деревни. Ради имени Парфенова, которое дал мне настоящий отец.

Он достал телефон. Нашел номер. Набрал. Ответил голос, полный тревоги и надежды: — Мишенька?
— Мамуль, — голос Михаила был твердым, сильным, как никогда. — Все будет хорошо. Я договорился о лучших врачах для тебя. Обо всем. Ты только выздоравливай. Доверься мне. Одну ложь во спасение.

— Сыночек... Спасибо. Я верю тебе. — Ее голос дрожал, но в нем была безграничная вера.

Михаил положил трубку. Его пальцы снова сжали в кармане рукоять ножа — нелепого, но острого. До побеления костяшек.

Выбор сделан, господин Громов. Я возьму на себя вашу грязь. Ради нее. Но игра не закончена. Она только начинается. И ставки теперь будут мои.

Он повернулся и пошел прочь от клуба, растворяясь в толпе. Человек с синяком, сломанный, но не сломленный. Человек, продавший душу дьяволу ради спасения ангела. Человек, затаивший в сердце лезвие мести, острое, как бритва, и готовое рассечь ложь.


Глава 21

Дождь хлестал по окнам квартиры Михаила, сливая огни ночной Москвы в мутные потоки. После встречи с Громовым и ритуального сожжения пиджака он чувствовал себя выжатым, но не сломленным. Холодная решимость, закаленная унижением и шантажом, была его новым топливом. Он только что закончил сложный разговор с матерью, убеждая ее, что лечение по новой "элитной программе" (подачке Громовых) – это огромная удача, а не повод для тревоги. Ложь давила грудину.

И тут зазвонил "чистый" телефон. Незнакомый номер, код Испании. Сердце Михаила екнуло. Витька? Но друг звонил бы с привычного номера.

— Алло? — ответил Михаил, стараясь звучать нейтрально.

— Мишань! Братишка! — оглушительно громкий, хрипловатый голос, знакомый до тошноты, заполнил трубку. Славик. В фоне – шум бара, женский смех. — Как жизнь, чем дышишь? Слышал, у тебя там веселуха началась, серьезные люди заинтересовались!

Михаил сжал телефон. Ярость, горячая и мгновенная, ударила в виски. Он сделал глубокий вдох, представляя лицо матери.

— Слав. Неожиданно. Какими судьбами? — голос ровный, почти дружелюбный. Игра началась.

— Да вот, вспомнил тебя, скучаю! — Славик фальшиво рассмеялся. — Мы ж с тобой как родные, после всех этих... Монакских дел. Помнишь, как мы там девчонок этих классных подобрали? Вику, Саню? Красота! Они, кстати, до сих пор вспоминают, как ты Кирилла того, Громова, в казино развел. Мастерски! — Пауза, нарочито многозначительная. — Очень мастерски. Такое не забывается. И не скрывается.

Угроза висела в воздухе, густая, как дым в баре за Славиком. Михаил молчал, давая ему разгоняться.

— Да и Витька наш, дурак, — продолжал Славик с преувеличенной грустью, — языком чесать горазд. Недоволен был, что ты его в долю с Громами не взял... Ну, выпил лишнего, разоткровенничался. Про твои финансовые таланты, про схемочки... Даже про то, как ты реальных бенефициаров проектов прикрываешь. — Голос Славика стал тише, интимнее, но от этого только страшнее. — Информация, Миш, она как баба – если не твоя, то чья-то. И может сильно навредить. Особенно если в руках... скажем, недружелюбных людей.

— Говори прямо, Слав, — прервал Михаил, ледяная нотка прокралась в голос. — Ты не для ностальгии звонишь.

— Обижаешь! — возмутился Славик, но тут же сменил тон на деловой. — Ладно, по делу. Ты ж теперь человек состоятельный, даже после... ну, этих твоих проблем с налоговиками. А у меня тут дельце одно перспективное в Барселоне, но стартовый капитал подвел. Нужно всего-то пару сотен тысяч евро.  Взамен я гарантирую полное молчание. И своих девчонок приструню, а то они болтливые. И Витьке рот зашью. Как в старые добрые времена, а? Поможешь другу?

Двести тысяч. За молчание. За жизнь. Михаил почувствовал, как по спине ползет холодный пот. Это был чистый, наглый шантаж. Славик знал слишком много. И от Витьки, и, вероятно, через Вику и Саню, которых он же и подсунул тогда в Монако.

— Сумма серьезная, Слав, — ответил Михаил, играя в сомнение. — Да и время сейчас... горячее. Нужно подумать, посмотреть, что можно снять без лишнего шума.

— Думай, брат, думай! — весело отозвался Славик, но в его тоне слышалось предупреждение. — Только недолго. У меня партнеры нетерпеливые. Один, особенно... Серёга Левин, помнишь такого? Тот, кого ты в Монако так красиво... обыграл. Он теперь мой компаньон. И он к тебе, скажем так, без особой теплоты относится. Мне его сдерживать – себе дороже. Так что не затягивай, а?

Левин! Сергей Левин, "кинутый" друг Кирилла Громова, чьи полмиллиона евро Михаил мастерски перевел в воздух в том самом казино. Теперь он в одной связке со Славиком. Это меняло расклад, делало угрозу конкретнее и опаснее. Левин был не просто болтун, а обиженный и, вероятно, мстительный.

— Понял, — коротко бросил Михаил. — Дам знать.

— Жду с нетерпением, братик! И помни: старые друзья – они самые верные. Особенно когда их ценят! — Славик громко чмокнул в трубку и отключился.

Михаил опустил телефон. Рука дрожала от бессильной ярости. "Старые друзья"... Картинки всплывали обрывками. Не Монако – там Славика физически не было. А Москва. Неделя сразу после их возвращения из княжества.
Славик звонил девчонкам. Часто. Настойчиво. Вике жаловалась тогда по телефону, смеясь, но с ноткой раздражения: "Твой друг Слава – прямо следователь какой-то допрашивает! Звонит каждый день: 'Ну как там Миша? А Громов-то как отреагировал на проигрыш? А точно он сам ставил фишки? А не говорил Миша чего про отца Кирилла?'". Саша подтверждала: "Да, достал уже. Все про казино, про деньги...".
Потом Славик пару раз позвонил и самому Михаилу. Казалось бы, просто поболтать, "как оно в Монако". Но вопросы были слишком специфичны: "А как ты вычислил, на каком столе Кирилл сольется? Чутье или инсайд был?", "А девчонки не ляпнули лишнего про себя? Вдруг Громовы проверять начнут?". Михаил тогда, окрыленный успехом и планами на Москву, отмахивался, отвечал уклончиво. Списывал на обычную для Славика любопытность и болтливость.

Теперь эти звонки обрели зловещий смысл. Славик методично собирал компромат. Заранее. Используя его же людей, которых он же и подобрал. Девушки были не просто антуражем – они, сами того не ведая, стали его источниками. А потом – инструментом давления. Возможно, он всегда вел свою игру, прикрываясь братской улыбкой. Его "помощь" была не услугой другу, а внедрением агентов в самое сердце операции Михаила.

Нужно было действовать. Быстро. Он набрал номер Витьки Смирнова. Тот ответил почти сразу, голос встревоженный и виноватый.

— Миш? Как мама? Все в порядке?
— Пока держится, — отрезал Михаил. — А вот у нас, Вить, большие проблемы. Твой "душевный" разговор со Славиком в баре помнишь? Он превратился в шантаж. Славик только что требовал двести тысяч евро. За молчание. А в компаньонах у него – Сергей Левин.

На другом конце повисло тягостное молчание. Потом тихий стон:
— Бля... Миш, я... Я тогда был пьян в хлам, зол на тебя из-за Громовых... Он подкатывал, жаловался, что ты всех кидаешь... Я ляпнул чушь... Не думал, что он...
— Что он использует это как дубинку? — закончил за него Михаил. — Теперь думай. Ярость бесполезна, братик. Нужен компромат. На Славика. Жесткий, железобетонный. Ты же знаешь его испанские делишки. Долги? Бары? Девки? Наркотики? Особенно наркотики. Найди что-то, за что его можно прижать так, чтобы он забыл и про меня, и про Левина.

— Он осторожный, Миш... — неуверенно начал Витька.
— Осторожный не стал бы шантажировать человека, у которого проблемы с ФСБ и Громами! — резко парировал Михаил. — Он чувствует запах крови и потерял осторожность. Ищи. Используй все каналы. Деньги не проблема. Но быстро. Пока он не нанес удар.

— Понял, — голос Витьки стал тверже, деловитее. Чувство вины трансформировалось в решимость. — Я знаю пару людей... Они что-то слышали про его порошковые дела. Дам знать.

Следующие два дня были адом ожидания. Михаил пытался заниматься документами для Кротова, следил за началом лечения матери (Громовы, к их чести, подключили действительно лучших онкологов), но мысли возвращались к Славику. Тот не звонил, но его незримое присутствие ощущалось повсюду. Как-то вечером, возвращаясь от матери, Михаил заметил припаркованный в его переулке темный "Мерседес" с тонировкой. Водитель курил, лицо неразличимо, но ощущение слежки было физическим. Проверка терпения? Запугивание? Михаил прошел мимо, не поворачивая головы, но спину от напряжения сводило.

Наконец пришел звонок от Витьки. Голос его звучал возбужденно и торжествующе.

— Нашел! Не компромат, Миш, а бомбу! Славик не просто балуется коксом. Он влез в крупную поставку. Очень крупную. Из Колумбии через Марокко. Планирует ввезти партию на яхте через неделю. Не сам, конечно, но он ключевое звено – логистика, приемка, дистрибуция по клубам. Рискнул по-крупному, видимо, решил сразу на пенсию заработать. У меня даже есть примерные даты и точка выгрузки под Барселоной. Контакты его местных партнеров. И самое сладкое – его колумбийские поставщики жутко не любят, когда кто-то лезет в их дела без спроса. Особенно такие громкие. Они параноики.

Михаил медленно выдохнул. В голове мгновенно сложился план. Грубый, опасный, но эффективный.

— Отлично, Вить. Ты – гений. Теперь слушай внимательно. Нужно сделать две вещи. Первое: анонимно сливай всю информацию про яхту, даты и точку выгрузки его колумбийским партнерам. Пусть знают, что их «надежный» логист слишком много болтает и привлекает внимание. Второе: сделай то же самое для местной наркополиции. Безликий звонок, анонимный имейл – как знаешь. Главное – чтобы они были в курсе.

— Миш, это же... — Витька заколебался. — Это смертный приговор. Колумбийцы его на куски...
— Он сам подписал себе приговор, когда начал шантажировать меня, зная о моей матери! — голос Михаила стал ледяным. — Он играет с огнем, думая, что я связан по рукам. Пусть узнает цену своей «дружбе». И пусть Левин останется без своего нового «компаньона».

— Понял, — после паузы ответил Витька, в его голосе слышалось понимание и даже одобрение. — Сделаю. Чисто.

Михаил положил трубку. Он подошел к окну. Дождь перестал. Над мокрым асфальтом висела холодная, ясная ночь. Он открыл окно, вдохнул сырой воздух. Ярость улеглась, сменившись холодной, почти бесстрастной сосредоточенностью. На столе лежал тот самый нелепый нож из Монако. Михаил взял его в руку, ощущая тяжесть металла.

«Старые друзья, Слав? Ты прав. Самые верные – это те, кто знает, где зарыты твои кости. И как сделать так, чтобы ты сам туда провалился.»

Он положил нож обратно. Игра против Славика была запущена. Теперь нужно было ждать. И готовиться к следующему ходу. Ведь где-то там, в тени, маячила фигура Левина. И над всем этим – холодная, всевидящая тень Громовых. Но Михаил больше не чувствовал себя загнанным зверем. Он стал охотником. Опасным, терпеливым и безжалостным. Ради матери. Ради мести. Ради самого себя.

                Глава 22

Раннее московское утро встретило Михаила ледяным ветром и запахом выхлопных газов. После разговора с Витькой, запустившим маховик мести Славику, в душе царила странная смесь – холодная решимость и глухая пустота. Шантаж Громова, угроза Славика, тень Левина – все это сплелось в тугой, давящий клубок. Нужен был глоток воздуха. Не физического, а того, что напоминал бы ему, ради чего он ввязался в эту кабалу с Громовыми и теперь раздает удары во тьме.

Он открыл ноутбук. На экране – не финансовые отчеты и не документы для Кротова, а серия фотографий, присланных накануне вечером из Забайкалья. Стройка туркомплекса "Рай". Не просто туркомплекс. Его искупление. Память о бабушке Рае, о деде Назаре, о той простой, настоящей жизни, которая казалась теперь сном.

Фотографии дышали прогрессом, вопреки всему. Фундамент главного корпуса, сложенный из местного камня, уже вырисовывал контуры будущего приюта. Рядом – сруб первой бани, пахнущий свежей сосной даже через экран. Местные мужики, знакомые еще по прошлой поездке, плотничали; их сосредоточенные, обветренные лица излучали непривычную для Москвы искреннюю увлеченность.
На одной из фоток – Валентина Петровна, энергичная пенсионерка, возглавлявшая местный совет, с сияющими глазами указывала что-то архитектору. На другой – группа школьников что-то азартно красила на будущей детской площадке. Добровольцы. Слово, почти забытое в его мире.

Михаил перевел крупную сумму на счет фонда развития утром, сразу после разговора со Славиком. Часть денег от первого, еще "чистого" проекта с Громовым. Двести тысяч долларов. Это была инвестиция в будущее. В искупление. Он представил, как эти деньги превратятся в новые бревна для бани, в оборудование для мастерской по гончарному делу (идея Валентины Петровны – возродить старинный промысел), в саженцы для будущего яблоневого сада. Его сада. Его памяти.

Ощущение было странным – как будто он бросил спасательный круг не проекту, а самому себе. На миг душа освободилась от тяжести московской грязи. Он отправил короткое сообщение прорабу и Валентине Петровне: "Вижу прогресс. Горжусь вами. Деньги поступили. Стройте!" Ответ пришел почти мгновенно от Валентины Петровны: "Мишенька, родной! Спасибо! Как будто крылья выросли у всей деревни! Бабули плачут от счастья, говорят, Назар с Раей с неба глядят и радуются! Как мама? Крепись, сынок, мы тут за тебя молимся!" Слезы подступили к горлу. Эти простые слова "крепись, сынок" значили сейчас больше, чем все заверения Громова.

Но иллюзий не было. Москва звала обратно в свою паутину. В клинику. К матери.

Палата была залита холодным зимним светом. Надежда Парфенова сидела у окна, укутанная в теплый плед, и смотрела на голые ветки деревьев в больничном дворе. Лицо было бледным, глаза запавшими от первого сеанса химиотерапии, но в них светилась упрямая искорка жизни. Увидев сына, она слабо улыбнулась.

— Мишенька! Ты как? Небось, не ел с утра? — ее голос был тише обычного, но материнская забота сквозила в каждом слове.
Михаил присел рядом, взял ее прохладную ладонь в свои руки. Они стали такими хрупкими...
— Все в порядке, мамуль. Поел. А ты как? Как после вчерашнего? — Он старался, чтобы голос звучал спокойно и ободряюще.
— Тяжеловато, сынок, — призналась она, пожимая его руку. — Слабость, тошнит... Но врачи говорят – нормально. Организм борется. Главное – духом не падать. — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Ты ведь тоже крепишься? Работа, проекты... Я знаю, ты взвалил на себя много. Только не забывай, сынок, главное – честно жить. Чтоб совесть чиста была. Тогда и болезнь любая отступит. — Ее взгляд был проницательным, будто чувствовал ту тяжесть, которую он носил в душе. "Чтоб совесть чиста была..." Нож в сердце, затупленный яростью, снова зашевелился.

Он помог ей лечь, поправил подушку, налил воды. Разговаривали о пустяках – о погоде, о новостях из деревни (Михаил показал фотографии, Надежда ахнула от радости: "Ой, баничка-то какая красавица! Как при деде!"), о вкусной овсянке, которую она сегодня осилила. Этот простой, тихий мирок больничной палаты был его тихой гаванью. Пока длился разговор, он почти мог забыть о Громах, Славике, следствии...

Они вышли в коридор, направляясь к кабинету врача за результатами промежуточных анализов. И тут Михаил увидел его. Пожилого мужчину, сидящего на скамейке у окна с мальчиком лет пяти. Мужчина держал на коленях потрепанную книжку с яркими картинками, но не читал. Он смотрел в одну точку, его лицо было серым от усталости и безысходности. Мальчик, бледный, с большими испуганными глазами, тихо капризничал, теребя рукав деда. Михаил узнал этого мужчину с первого взгляда. Петр Семенович Малышев. Один из его первых, самых доверчивых вкладчиков. Тот, кто вложил в "гарантированные инвестиции Андрея Сахарова" все свои сбережения – деньги от продажи гаража, копившиеся на операцию внуку. Михаил лично вел с ним переговоры, очаровывая простотой схемы и "железобетонными" процентами. Петр Семенович поверил. Как верили многие.

Теперь он сидел здесь, в онкологическом центре, с тем самым внуком. И по его мертвенному лицу, по испуганным глазам мальчика было ясно – денег на должное лечение не было. Украденные Михаилом, они были сейчас ой как нужны.

Воздух перехватило. Михаил остановился как вкопанный. Надежда, почувствовав его напряжение, вопросительно посмотрела на него.
— Миша? Что случилось?
— Ничего, мам, — прошептал он, отводя взгляд. — Просто... знакомое лицо. Идем.

Он прошел мимо, не поворачивая головы, чувствуя, как спину прожигает стыд. Голос Петра Семеновича, полный надежды, эхом отозвался в памяти: "Выручите, Андрей Николаевич! Внуку ведь надо помочь! Я вам все, что есть, отдам!" А он взял. Взял и сжег в топке своей амбиции.

В кабинете врача звучали обнадеживающие слова: "Реакция на терапию удовлетворительная", "показатели стабильные", "продолжаем в том же режиме". Михаил кивал, автоматически запоминая рекомендации. Но мысли были там, на скамейке в коридоре. С Петром Семеновичем. С его внуком. С украденной операцией.

Проводив мать обратно в палату и уложив ее отдыхать, Михаил нашел регистратуру. Сердце бешено колотилось. Он узнал фамилию мальчика – Артем Малышев. Диагноз – острый лимфобластный лейкоз. Требуется дорогостоящий препарат, не входящий в базовую квоту. Сумма за курс – космическая для пенсионера.

Михаил вышел в пустой коридор, достал "чистый" телефон. Его пальцы дрожали. Он нашел номер благотворительного фонда, помогающего детям с онкологией, с которым сотрудничала клиника. Голос девушки-оператора был вежливым и усталым.

— Алло, фонд "Детские сердца". Слушаю вас.
— Здравствуйте, — голос Михаила звучал хрипло. — Я хотел бы анонимно пожертвовать... внести целевой взнос. Для ребенка. Артема Малышева. Он здесь, в вашем партнерском центре. Диагноз ОЛЛ. На препарат... — он назвал имя лекарства, которое только что услышал от врача.
— Понимаю. Сумма?
Михаил назвал цифру. Достаточную, чтобы покрыть курс и часть реабилитации. Оператор на другом конце замолчала на секунду, пораженная.
— Это... это очень щедро! Мы оформим немедленно! Можете назвать имя для квитанции? Или...
— Анонимно, — резко прервал Михаил. — Просто помогите мальчику.
— Конечно! Спасибо вам огромное! От всего сердца! Это... это спасение для него!
Михаил положил трубку. Он прислонился к холодной стене. В глазах стояла влага. Это не было искуплением. Это была капля в море его вины. Но для маленького Артема, возможно, это был шанс. Его украденные деньги вернулись.

Возвращаясь к машине, он видел Петра Семеновича, выходившего из кабинета врача с сияющим, растерянным лицом. Он что-то взволнованно говорил по телефону, обнимая внука: "...Говорят, анонимный меценат! Нашел деньги! На весь курс! Артемка, слышишь? У тебя будет все хорошо!". Мальчик смотрел на деда с недоверчивой надеждой.

Михаил сел за руль, закрыл глаза. Горечь и стыд смешались с каким-то новым, острым чувством. Не очищения. Но... облегчения? Понимания, что даже в этой грязи можно сделать что-то не для себя. Ради матери. Ради деревни. Ради чужого больного ребенка. Проект "Рай" в Забайкалье и этот анонимный взнос – были его камнями преткновения на пути в бездну, островками света в океане грязи.

Он завел мотор. На телефон пришло сообщение от Кротова. Сухое, деловое: "Документы по ЖК получены. Есть вопросы. Встреча завтра в 10. Не опаздывайте. К."

Москва ждала. Тень Славика и Левина сгущалась. Игра с Громами была далека от завершения. Но теперь у Михаила внутри, рядом с холодной яростью и лезвием мести, теплился этот маленький, хрупкий огонек. Огонек "Рая". Он напоминал ему, кто он есть на самом деле. И за что стоит бороться. Даже если цена – тюрьма.
   

                Глава 23

Дождь стучал по стеклам дорогого ресторана, превращая огни ночной Москвы в расплывчатые блики. Михаил сидел напротив Кирилла Громова. Тот излучал непривычную, почти деловую серьезность, размахивая вилкой с трюфелем как указкой.

- ...и вот здесь, братан, будет не просто ЖК, а экопоселение! Свои сады, очистные по последнему слову, школа искусств для детворы! - Кирилл чмокнул воздух. - Папаша в восторге от идеи. Говорит, это лицо новой Москвы. И знаешь, кто должен быть лицом этого лица? - Он ткнул вилкой в Михаила. - Ты, Миш! Формально – гендиректор новой управляющей компании «Эко-Хабитат». Фактически – мозг и душа проекта!

Михаил медленно пережевывал стейк. Слишком сладко. Слишком гладко.
После кабальной сделки с Громовым-старшим, после изгнания Максима, после запущенной мести Славику – этот "спасательный круг" пах не спасением, а приманкой.

 Но какой приманкой! Цифры в презентации, которую Кирилл небрежно швырнул ему на стол час назад, кружили голову. Доходы, способные покрыть не только любые потенциальные иски от обманутых вкладчиков, но и выкупить пол-Забайкалья.
 А главное – негласное обещание: связи Громовых решат вопрос со следствием. "Лояльность вознаграждается, Михаил," – всплыли в памяти ледяные слова Виктора Павловича.

- ...а главное, проект чистый, – продолжал Кирилл, наливая дорогой бордо. - Экология, социальная ответственность, возрождение промзон! Никаких тебе пирамид, никаких серых схем. Ты же хочешь отмыться, брат? Вот твой шанс. Блестяще!

Отмыться. Слово резануло. Михаил отпил вина. Оно было отличным, но оставляло горькое послевкусие.

- Кирилл, проект масштабный, – начал он осторожно. - Старые заводы... Там же черт знает что в земле. А люди? Территория не пустует, там же целый микрорайон бараков и гаражей...

- Ах, эти? - Кирилл махнул рукой, как от назойливой мухи. - Барахилу разберут, гаражники получат справедливую компенсацию и переедут в новые, комфортные... эээ... жилые массивы подальше отсюда. А землю очистят! Технологии, Миш! Все по закону, под контролем лучших экологов. - Он подмигнул. - Которых, кстати, тоже подберешь ты. Как лицо проекта. Доверие, понимаешь?

Доверие. Михаил почувствовал, как знакомое напряжение сжало виски. Он вспомнил презентацию Кротову – горы документов, требующих "тотального аудита". Этот проект требовал того же. Только ставки были выше. На кону – свобода. Или ее иллюзия?

- Мне нужно погрузиться в документы, Кирилл. Глубоко. Без этого – никак.

- Конечно, братан!-  Кирилл хлопнул его по плечу. - Весь архив – твой. Контракты, отчеты, заключения экологов – все как на ладони. Папаша сказал: Михаилу – полный карт-бланш. Ты же наш! - Его улыбка была ослепительной и абсолютно непроницаемой.

Кабинет в новой, временной конторе "Эко-Хабитат" пахло свежей краской и дорогой мебелью. И деньгами. Михаил сидел за огромным столом, заваленным папками. Рядом – открытый ноутбук, на экране – сканы договоров купли-продажи участков под "экопоселение". Кротов, сидевший напротив, методично листал отчет экологов. Его лицо было бесстрастным, как всегда. Никакой фамильярности, только холодная профессиональная дистанция.

- ...фирма «Весенний Ручей», – Кротов постучал пальцем по экрану ноутбука. "Приобрела гаражный бокс у Петрова И.С. за сумму, составляющую примерно 5% от его рыночной стоимости через месяц после сделки. Дата продажи – за неделю до того, как Петров И.С. попал под колеса автомобиля по вине пьяного водителя. Тяжелая инвалидность. Гараж перепродан «Дельте-Строй» – структуре, аффилированной с нашим застройщиком – за сумму, близкую к рыночной. -  Он переключил документ. - Юридическая цепочка безупречна. «Весенний Ручей» ликвидирован.

Михаил молчал. Он видел фамилию Петрова. Видел цифры. "Справедливая компенсация" от Кирилла обретала жуткую конкретику.

- Далее. «Лютик-Инвест», – продолжил Кротов тем же ровным, лишенным эмоций тоном. - Приобрела участок под объект инфраструктуры у Сидоровой М.П., пенсионерки. Сумма чуть выше среднерыночной на тот момент. Однако...-  Он открыл другую папку. - За неделю до сделки сын Сидоровой, индивидуальный предприниматель, столкнулся с внезапным и необоснованным, по его словам, отказом в продлении ключевой лицензии. Сразу после – налоговая проверка с претензиями, грозящими уголовным преследованием. Уголовное дело не возбуждено, претензии частично сняты... после подписания Сидоровой М.П. договора купли-продажи.

- Давление? – спросил Михаил, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

- Прямых доказательств нет. Показания соседей о визитах незнакомцев носят общий характер. Запись камер наблюдения низкого качества. Связь между событиями... косвенная.-  Кротов отложил папку. - Схема отработанная. «Лютик» также ликвидирован. Цепочка обрывается.

Он взял отчет экологов. Толстый том. На титуле – логотип уважаемого института.

- «Заключение о соответствии санитарно-экологическим нормам и отсутствии значимого исторического загрязнения», – зачитал Кротов. - Основано на восьми пробах грунта.

 Он открыл отчет на последней странице.

- Приложение 3, сноска: «Пробы из центральной зоны (бывшие цеха №5 и №7, гальванический участок, склад ЛКМ) не отбирались ввиду ограниченного доступа на территорию (объект под охраной ООО «Щит-СБ», контракт с «Дельтой-Строй»). Рекомендовано провести дополнительные изыскания на этапе проектирования фундаментов глубокого заложения.»

 Кротов закрыл отчет.

- Охрана нанята «Дельтой-Строй». Дополнительные изыскания не проводились. Проект фундаментов утвержден. Экономия значительная.

Ярость, горячая и знакомая, подкатила к горлу. Михаил встал и подошел к окну. Внизу копошился город. Город, который он хотел покорить и который снова пытался его сожрать. Проект был не спасением. Он был изощренной ловушкой, где Михаилу уготовили роль главного виновника. Визитная карточка «Эко-Хабитат» с его именем станет эпитафией, когда всплывет грязь с землей, давление на стариков и фальшивые экологические отчеты. Громовы останутся в тени. Он поедет валить лес.

- Ваш юридический анализ ситуации, Артем Валерьевич? – спросил он, не оборачиваясь, подчеркивая формальность. Кротов был его адвокатом, но его лояльность вызывала все больше вопросов. Не слишком ли он осведомлен о механизмах Громовых?

- С текущими документами? – голос Кротова был ровным.
- Прямой юридической ответственности вас, как наемного руководителя управляющей компании, пока нет. Подписи под сомнительными сделками стоят другие. Однако, – он сделал небольшую паузу, – в случае публичного скандала или процессуальных действий со стороны пострадавших собственников или экологов, волна негатива обрушится в первую очередь на публичное лицо проекта. Вас. Громовы обладают значительными ресурсами для правовой и информационной защиты. Их позиция будет... укрепленной.

Михаил обернулся. Взгляд Кротова был бесстрастным, как у робота, оценивающего шансы в судебном процессе. Ни намека на личную вовлеченность или совет.

- Значит, мой статус «лица» – это и есть главный риск?

- Риск – это неопределенность, – парировал Кротов. - Ваш статус – фактор повышенной публичности и, как следствие, уязвимости в медийном и общественном поле в случае конфликта. Отказ от должности сейчас может быть расценен как нелояльность и повлечь прекращение... поддержки по другим направлениям ваших дел.

  Намек на следствие и лечение матери был прозрачен.

- Продолжение работы дает время. Время можно использовать по-разному.
 
 Он встал, собирая папки.
 - Моя задача – информировать вас о юридических рисках выявленных документов. Какие решения принимать – ваша прерогатива. Документы изучены. Буду ждать ваших указаний по дальнейшим действиям в рамках моего мандата.

Кротов ушел. Его холодная профессиональность была как удар хлыстом. Он не был союзником. Он был дорогим инструментом, который мог в любой момент переключиться на обслуживание более могущественного клиента – Громовых.
Михаил остался один с гудящей тишиной и кипами бумаг, пахнущих предательством. Он подошел к сейфу, достал оттуда тяжелый, холодный предмет. Нелепый складной нож из Монако. Сувенир удачи, ставший символом отчаяния и готовности. Он сжал рукоять, ощущая знакомую тяжесть металла. Рука не дрогнула.

Папа Андрей, – пронеслось в голове с горькой нежностью и стыдом. Он верил в честный труд. В дисциплину. В шахматы, где все по правилам. А я? Его сын по духу... лезу в игру, где правила пишутся на ходу тем, у кого больше власти и наглости. Где сыр в мышеловке позолочен, но отравлен.

Он положил нож в карман пиджака. Тяжесть успокаивала. Надо было ехать на место. Увидеть «экопоселение» своими глазами. Унюхать ложь не в чернилах, а в воздухе. И понять, как превратить эту позолоченную ловушку в оружие против тех, кто ее расставил. Игра продолжалась. И ставки, как всегда, были выше небес.


                Глава 24 

Запах ржавого металла, старой краски и какой-то сладкой химии висел в заброшенном литейном цеху. Михаил шел по шаткому мостику, стук его ботинок по решетке поднимал тучи пыли. Рядом прораб что-то увлеченно бубнил о «потенциале пространства». Михаил слушал вполуха, его взгляд скользил по гигантским, покрытым копотью машинам. Ловушка Громовых представала во всей мрачной красе.

— А здесь, Михаил Андреевич, — жестикулировал прораб, — зона фуд-корта с панорамным остеклением.
— Панорамный вид на ржавые баки? — сухо парировал Михаил, останавливаясь у огромного ковша.
— Территория будет благоустроена! Зелень...
— Зелень здесь пока пробивается только сквозь мазут, — Михаил пнул обломок отливки. — Покажите документы по вывозу шлака и отчеты по замерам грунта под этим цехом. Сегодня. Голос звучал ровно, но жестко. Прораб побледнел, торопливо закивал и полез за телефон.

Михаил отвернулся. Его внимание привлекло движение внизу.

У гигантской пресс-формы стояла девушка. Стройная, в джинсах и кожаной куртке, с темной косой. Она что-то зарисовывала в блокноте, поглядывая на планшет, потом на махину пресса. Лицо – сосредоточенное, почти суровое, но в уголках губ – тень печали.

— Алиса Сергеевна? — окликнул ее спускающийся прораб. — Архитектор-социолог. Отвечает за... социальную адаптацию.

«Читай: успокоить бабушек», — усмехнулся про себя Парфёнов.

Женщина подняла взгляд. Большие серые глаза встретились с его взором. Ни подобострастия, ни страха. Профессиональная оценка и живой интерес.

— Михаил Андреевич, — кивнула она, поднимаясь по лестнице. — Алиса Воронцова. Работаю над тем, чтобы ваше «экопоселение» не стало гетто для богатых посреди социальной катастрофы. Вызов прозвучал отчетливо.

Михаил удивился.
— Амбициозно. Особенно учитывая «катастрофу» налицо. — Он махнул рукой вокруг.

— Катастрофу можно преодолеть, — парировала она, подходя. — Если честно признать и искать пути. Расселение — это ломка жизней. Людям нужна не только крыша, но и перспектива. Работа. Сообщество.

 Глаза горели. Идеалистка. Редкая птица на болоте.

Они заговорили о гаражных кооперативах, о стариках, о проблемах с экологией. Алиса знала детали, цитировала интервью, называла имена. Умно, остро, без слащавости.
Михаил ловил себя на том, что слушает, забыв о цинизме. Ее энергия, вера в то, что можно сделать правильно, заражала. И пугала. Она напоминала ему что-то теплое и давно забытое. Не из этого мира ржавчины и мазута.

Час спустя они стояли на крыше. Вид открывался на море ржавых гаражей. Но Алиса смотрела на узкую полоску бурьяна у забора.

— Вот здесь, — она показала на планшет, — можно сделать парк для этих людей. С площадкой, которую они спроектируют. С мастерскими для гаражников, которых переселят в первые корпуса. Чтобы не потеряли работу.

— Романтично, — не удержался Михаил. Но без насмешки.

— Реалистично, — поправила она, повернувшись. Ветер трепал прядь. — Если не бояться идти против «эффективности» любой ценой. — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Вы ведь не боитесь? Кирилл говорит, вы мастер нетривиальных решений.

Ее взгляд был слишком прямым. "Что она хочет? Или..." — мелькнуло у него. Он отогнал подозрение. Сейчас она казалась искренней.

— Иногда нетривиальные решения дорого обходятся, — сказал он. И вдруг, неожиданно: — Я вырос в деревне. В Забайкалье. Там... там «сообщество» — не пустой звук. Там знают, что такое соседская помощь. И что такое... предательство. Слова вырвались сами. Он не говорил о Забайкалье почти ни с кем.

Алиса молчала, внимательно глядя. В глазах – понимание, не жалость.

— Деревня... Это навсегда в крови. Даже если убегаешь за тридевять земель. — Она улыбнулась тепло. — Моя бабушка — из-под Рязани. До сих пор снится ее дом и запах печеного хлеба.

Михаил почувствовал странное тепло. Связь. Он сунул руку в карман, нащупал гладкий деревянный предмет — резную птичку из деревни, подарок Валентины Петровны. Безотчетно достал.

— Сувенир, — пробормотал, протягивая. — Из той деревни. Держи. На счастье этому парку.

Алиса удивленно, радостно взяла птичку.

— Спасибо! Очень мило. — Бережно положила в карман куртки. — Сохраню. Как талисман честности. Ее улыбка стала доверчивой.

И вдруг память ударила, как плеть деда Назара по спине в детстве.

"Забайкалье. Жара. Пыльный двор. Пять лет. Игра в прятки. Мамина сумка на скамейке. Внутри – хрустящая пачка. Зарплата. Робот в магазине! Тот самый, железный! Мамка отказала: «Дорого, Мишутка!» Сердце колотится. Озирается – никого! Быстро выдергивает несколько бумажек. Прячет в щель под крыльцом. Потом – крики. Мать в слезах. Бабка Рая, красная от ярости, машет полотенцем перед дядей Толиком: «Толька, паскуда! Я ж тебя предупреждала: стащишь еще раз – ноги твоей тут не будет!» Дядя Толик, худой, с татуировками на пальцах, клянется: «Мам, да я лучше у председателя украду! У сестры тырить – я что, охренел?!» Мишка прижимается к стене сарая, живот сводит от страха. Деньги – под крыльцом. Не выдерживает и шепчет Ленке – тощей конопатой соседке с растрепанными косичками: «У меня деньги! Куплю робота!» Ленка ахает: «Ух ты! Железного?» На следующий день – гроза. Ленка проболталась родителям, те – матери. Мать в гневе, как фурия. Ремень свистит. Первый удар – огненная полоса по спине. Второй – по ногам. «Где деньги?! Где, ворюга?!» Он плачет, кричит, что не брал. Третий удар. И четвертый. От ужаса и боли теряет контроль – тепло растекается по штанам, запах стыда и страха. «Пусть знает! Пусть знает, как воровать!» – рыдает мать, замахиваясь снова. «Я не для того его рожала, чтобы вором вырос!» Сильная рука деда Назара хватает ремень на лету. «Надька, ты что?! Ты ж его убьешь, дуреха! Ну, украл, ну, дурак малый, с кем не бывает!» Мать рыдает, опускаясь на землю. Дед прижимает дрожащего, перепачканного Мишку к себе. Тот всхлипывает и смотрит сквозь слезы на Ленку, жмущуюся у калитки, испуганную, но с любопытством в глазах. Три вывода врезались в сознание навсегда: у своих воровать нельзя, надо не попадаться, и НИКОГДА не доверять бабам, даже если им всего восемь лет и у них веснушки на носу."

Холодная волна накрыла Михаила. Доверие к Алисе, теплевшее секунду назад, сменилось ледяной тошнотой. "Доверил! Снова доверил!" Образ Ленки – не злорадной воровки, а болтливой девчонки, из-за которой его выпороли до потери сознания и унизили перед всеми – слился с образом Алисы, бережно кладущей деревянную птичку в карман. "А вдруг она так же проболтается? Или увидит в этом слабость?" Он резко отвернулся, будто почувствовал знакомый запах детского стыда.

— Михаил? Вы в порядке? — голос Алисы прозвучал как издалека.

— Да, — ответил он, не оборачиваясь, голос чуть хриплый. — Просто... духота. Надо спускаться.

 Он двинулся к лестнице, не дожидаясь ее. Пальцы судорожно нащупали в другом кармане холодный металл ножа из Монако. Единственная твердая опора в мире, где доверие к женщине всегда приводило к боли.


Михаил шел вдоль стены, пытаясь загнать навязчивый образ Ленки обратно в прошлое. Внизу, в прохладном полумраке, царил лязг металла.

Возле огромной замасленной двери, ведущей в какой-то бокс, на перевернутом ящике сидел пожилой мужчина. Грязная телогрейка поверх потертого пиджака, стоптанные туфли, явно не по размеру. Он не работал, а безучастно водил обломком арматуры по бетонному полу, оставляя белесые царапины.
Лицо изборожденное морщинами и прожилками, седая небритая щетина. Пустые, мутные глаза, устремленные в никуда. Но разрез глаз, форма черепа, та самая хищная линия скул, скрытая теперь дряблой кожей...
 Борис. Его отец. Тот, чей пьяный рев, запах перегара и сигарет, тяжелые руки были кошмаром детства. Тот, кто бил мать, опустошал их скудный бюджет в карточных играх, чьи авантюры заканчивались позором и проблемами для них с матерью.

Сердце Михаила сжалось в ледяной ком, потом забилось, как молот. Борис медленно поднял голову.
 Тусклый, лишенный фокуса взгляд скользнул по дорогому пальто сына, по его лицу. Ни искры узнавания. Ни ненависти, ни радости встречи, ни стыда. Пустота. Абсолютная. Как будто смотрел на кусок ржавого железа. Он безучастно опустил глаза и снова заскреб обломком арматуры по бетону. Скрип железа по камню грохотал в тишине цеха, оглушительно.

Михаил замер. Весь его детский страх, обида, клокотавшая годами ярость – натолкнулись на эту стену небытия. Он ждал чего угодно – пьяного рева с матерными угрозами, жалобного клянченья денег на "последнюю стопку", злобного взгляда опустившегося неудачника. Но не этого. Не этого леденящего безразличия трупа при жизни. "Кого я ненавидел все эти годы? Призрака? Собственную боль? Тень моих страхов?"

Он прошел мимо, не поворачивая головы, чувствуя, как земля уходит из-под ног уже по-другому. За спиной скрипело железо по бетону. Ритмично. Безучастно. Как отсчет ударов ремнем по детской спине, только теперь бил он сам себя изнутри.

Доверие к Алисе, отравленное воспоминанием о Ленке и ремне матери. Отец, превратившийся в пустую оболочку, не узнавший и не узнанный. И холодная, знакомая тяжесть ножа в кармане – единственная реальность. Михаил вышел на улицу, втянул воздух, пахнущий выхлопами и гнилью. Он был лучше, чем запахи лжи, распада и детского стыда.
            
                Глава 25

Бесшумный лифт "Эко-Хабитат" вынес Михаила на верхний этаж. За стеклянной стеной кабинета Москва пылала вечерними огнями – холодная, отстраненная, как взгляд Снежной Королевы. На столе, среди папок с глянцевыми рендерами "экопоселения", лежал нож из Монако. Тупой блеск его лезвия напоминал о другом блеске – фальшивых экранах торговых платформ, где когда-то росли фантомные миллионы. Теперь он был заложником других фантомов.

Вибрация спецтелефона разорвала тишину. Неизвестный испанский номер. Михаил взял трубку, предчувствие сжало горло.

– Парфенов? Слышишь, пидор? – голос Славика был хриплым от сигарет и наглости. – Двести тыщ – это было цветочками. Теперь – два ляма. Евро. Наличными. Или завтра твой друг Левин получит полный пакет: не только про твои пирамиды и подставную контору Громова, но и детали, как ты использовал больную мать в сделке со стариком. Как торговал ее лечением за свою шкуру. Представляю, как обрадуются журналюги такому сюжету про «заботливого сыночка». А Громовы… – Славик фальшиво чмокнул, – они любят чистоту. Сдадут тебя, как стеклотару, лишь бы не звенел под ногами.

Михаил почувствовал, как ледяная волна прошла по спине. Славик бил точно в цель. Использовал. Торговал.
 Не ложь, а страшная правда, вывернутая наизнанку. Образ матери, Надежды, после химии – бледной, но с сияющими глазами, говорящей: "Врачи отличные, Миш, спасибо тебе!" – ударил с такой силой, что он чуть не сглотнул ком в горле. Потом – запах детского стыда, ремень, предательство Ленки... Никогда не доверять, но как не доверять матери?

– Два ляма? – Голос Михаила звучал ровнее, чем он ожидал. Внутри бушевала ярость. – Оригинально, Слав. Очень. Думаешь, я столько наскребу? Или Громовы просто так отвалят?

Хохот в трубке, жирный и довольный.

– Не скромничай, Мишаня! Ты ж гений! Знаешь, где деньги лежат. Или… – голос стал сладким, как порченный мед, – или я устрою так, что деньги Громовых на мамашу перестанут капать. У меня тут связи есть… в больничках, в фондах. Бумажка не та, справка затеряется… понимаешь? Рак, он не ждет. Особенно без денег. А ты сидишь в своей позолоченной клетке и смотришь, как она гаснет.

Картина возникла перед глазами с пугающей ясностью: мать, отрезанная от лечения, ее растерянность, боль. Та же беспомощность, что в пять лет у сарая. Но теперь не было деда Назара. Был только он. И холодная тяжесть ножа на столе. Михаил схватил его, ощущая шершавость рукояти. Реальность.

- Понял, – выдавил он. – Два ляма. Но не завтра. Неделя. И запомни, Слав: – Михаил сделал паузу, вкладывая в слова всю стальную холодность, на какую был способен, – у тебя тоже скелеты в шкафу. Не из испанских полицейских архивов. Пострашнее. Если тронешь мать – эти кости вывалю на свет так, что твои колумбийские партнеры узнают, кто на самом деле слил инфу про ту яхту под Барселоной. Им это очень не понравится.

Тишина в трубке затянулась. Слышно было тяжелое дыхание Славика. Михаил блефовал. Настоящий, убийственный компромат – детали кокаиновой логистики Славика – был надежно спрятан у Витьки.
 Фальшивку – якобы доказательство того, что Славик сам слил информацию колумбийцам о яхте – Михаил попросил подготовить как разводку. Ее и нужно было подбросить.

- Чё?.. Какую яхту? Ты бредишь! – голос Славика сдал, в нем явственно зазвенел страх. Колумбийцы не прощали предательства.

-  Проверь почту. Через час. – Михаил резко положил трубку. Рука дрожала. Он развернул нож. Тусклый свет выхватил лезвие. Казино выигрывает только хозяин казино. Но хозяева здесь были другие. Он играл на их поле их же методами. Ловушка внутри ловушки.
Славик явно не только продаёт, но и плотно сидит на дегустации своего товара. А значит, психика на пределе, нервы сдадут в любой момент, он совершит ошибку и попадет в эту ловушку.

Через час пришло сообщение от Витьки: «Фейковый  слив про Славика готов. Выглядит, как внутренняя переписка обиженного логиста. Отправляю на его запасной ящик, который он использует для темных дел?»

Михаил ответил коротко: «Да. Фаза два. Осторожно».

«Фаза два» была рискованной игрой на жадности и страхе.
Через надежного человека Витьки (бывшего легионера, знавшего темные тропы) Славику осторожно слили информацию о «сверхнадежном», «проверенном» канале для ввоза крупной партии кокаина из Марокко в Испанию – якобы созданном, чтобы обойти возросшие риски после «утечек». Канал был чистейшей воды ловушкой испанской ГИС (Grupo de Investigaci;n de Estupefacientes). Но для Славика, отчаянно нуждавшегося в деньгах для шантажа и жаждавшего доказать свою «полезность» колумбийцам после слухов о его «болтливости», это выглядело спасением.
Жадность и паника затмили осторожность.

Пять дней. Пять дней Михаил жил в тисках. Он механически подписывал бумаги по «Эко-Хабитат», сидел у постели матери и ее благодарные глаза были пыткой, ждал звонка.
Кротов прислал смс: «Движение по вашему основному делу приостановлено. Требуется постоянное подтверждение вашей полезности для проекта Громовых». Смысл был ясен: оставайся на виду, играй роль, не рыпайся.

На шестой день, под вечер, когда Михаил разглядывал фото почти готовой гостевой избы в «Рае» , которые прислала Валентина Петровна, зазвонил телефон Витьки.

- Миш… – голос друга звучал напряженно. – Он клюнул. По-крупному. Партия огромная. Завтра. Яхта «Каприччио» в Барселоне. ГИС в засаде. Полный контроль.

- Ты вне подозрений? – Михаил вцепился в спинку кресла. Витька в опасной близости. Он втянул друга в свою войну.

-  Пока да. Но… – пауза, полная невысказанной тревоги, – но после этого мне придется быть очень осторожным. Колумбийцы не дураки. Они начнут копать, откуда ноги у этой истории. Мои связи здесь… могут привлечь ненужное внимание. Я… я передал «доказательства»  «предательства» Славика через абсолютно чистого человека. Настоящие детали его схемы, которые у меня были. Чтобы подстава выглядела железно. Но если их начнут проверять слишком глубоко… могут дойти и до источников.

Михаил закрыл глаза. Витька рисковал не просто репутацией – он рисковал безопасностью своей семьи, своим бизнесом в Испании, всем своим налаженным миром. Ради него. Чувство вины, острое и горькое, смешалось с безмерной благодарностью.

-  Вить… Прости. И спасибо. Держись. Я все…

-  Знаю, брат. Знаю. Береги себя. – Щелчок.

Следующий день тянулся как смола. Михаил не мог сосредоточиться даже на показном энтузиазме для Кирилла. Нож лежал в кармане, холодный и тяжелый. Он представлял яхту, хаос, крики… и понимание на лице Славика.

Звонок раздался глубокой ночью. Тот же испанский номер. Михаил ответил мгновенно.

- ПАРФЕНОВ!!! УБЛЮДОК! ЭТО ТЫ!!! – рев Славика был диким, полным бешенства и животного ужаса. – ТЫ МЕНЯ ПОДСТАВИЛ! Я ТЕБЯ УБЬЮ! ТВОЮ МАТЬ… Я… Я…

На фоне – резкие окрики на испанском («;Al suelo! ;Manos donde las vea!»), лай овчарок, гул приближающегося вертолета. Славик захлебывался матом, его голос переходил в нечленораздельный вой.

Михаил поднес нож к губам, будто холод металла мог охладить его собственную ярость. Голос его был тихим, спокойным, как гладь отравленного озера:

-  Привет, Слав. Как успехи? Удалось разгрузить? Или уже примеряешь новые браслеты? Передавай привет Левину. Он, говорят, ценит надежных партнеров. Особенно таких болтливых.

– Я ТЕБЯ ПОРВУ! Я… ААААА! – вопль оборвался, накрытый грохотом, криками «;Silencio!» и резким гудком.

Тишина. Абсолютная. Михаил медленно опустил телефон. В груди бушевало странное чувство – не торжество, а пустота после бури. Славик уничтожен как угроза. Но победа была пирровой. Он достал телефон, набрал номер Витьки. Автоответчик. Михаил смотрел на нож.

- Вить… – прошептал он в тишину кабинета. – Готово. Спасибо. Теперь – береги себя. Очень. Я в долгу.

Он положил трубку. Тиканье настенных часов било по нервам. Он выиграл партию. Устранил одного шакала. Но стая волков – Громовы, Левин, следствие – была цела. И где-то в испанском изоляторе буйствовал Славик, готовый сдать всё и всех, лишь бы отомстить.

Михаил сунул нож в карман. Знакомая тяжесть успокаивала. Игра не закончена. Ставки только выросли. Он вышел из кабинета в пустынный холл. За стеклом бриллиантами огней сияла враждебная Москва.
               


                Глава 26



Холодное утро в кабинете «Эко-Хабитат» пропиталось запахом свежей краски и дорогой пыли. Михаил разглядывал фото из «Рая» – золотистые стены новой бани, Валентина Петровна с караваем. Островок искупления. На столе рядом, как тень прошлого, лежал нож из Монако. Эхо звонка Славика и вины перед Витькой висело тяжелым облаком. Один шакал в клетке. Стая волков на свободе.

Резкий, отрывистый стук в дверь. Не дожидаясь ответа, вошел Сергей Левин.

Он был неузнаваем. Ни следа монте-карловского гламура. Темный костюм висел мешком, лицо осунулось, под глазами – фиолетовые тени. Но взгляд... Взгляд горел не потухшей обидой, а холодным, сфокусированным пламенем ненависти. Не к Михаилу. К системе, к которой он принадлежал.

— Парфенов, — голос Левина скрипел, как несмазанная петля. — Нам надо поговорить. Срочно. Без свидетелей. И без дураков.

Михаил не шевельнулся. Пальцы нащупали в кармане рукоять ножа. Левин – враг. Сообщник Славика. Униженный в Монако. Зачем здесь? Ловушка? Кивнул на стул.

— Закрой дверь. Говори. Быстро. — Голос ровный, но внутри все сжалось в тугой узел.

Левин захлопнул дверь, сел. Не откинулся. Сидел как натянутая струна.

— Славик в мясорубке. Барселона. Наркота. Крупная партия. С поличным. — Констатация факта, без эмоций. — Орет, как резаный, что это ты его подставил. Клянется слить все. Про твои пирамиды. Про Громовых. И про меня.

Михаил сохранял ледяное спокойствие.

— И? Пришел за реваншем? Или за своей долей шантажа?

Левин резко вскинул голову. В глазах мелькнуло что-то первобытное.

— Месть? На тебя? — Горькая усмешка исказила его лицо. — Ты пешка, Парфенов. Как я был. Как Славик сейчас. — Наклонился вперед, упершись локтями в колени. — Я пришел показать тебе настоящего врага. И предложить перемирие. До поры до времени.

Михаил почувствовал, как земля уходит из-под ног. Слишком неожиданно.

— Говори яснее. Кто?

— Кирюша Громов. — Имя вырвалось шепотом, но с такой концентрацией ненависти, что Михаил невольно отпрянул. — Этот надушенный ублюдок в розовых штанах. Твой «братишка». Он не дурак. Он — расчетливый гад. Гениальный подлец под маской идиота.

Левин швырнул на стол потертую фотографию. Молодой Кирилл, лет 18, с тем же самодовольным прищуром, в полумраке клуба, рука на плече... молодого Левина. Знакомство было давним.

— Смотри. Запомни. — Левин достал папку, вытащил несколько распечаток – выписки со счетов, схемы движения денег, без подписей, но с пометками. — Видишь эти суммы? ООО «СтройИнвестПроект». Моя идея. Мои связи. Мой риск. Мы должны были строить таунхаусы на земле, которую он «уговорил» папу выделить. Все схвачено, деньги потекли. Крупные транши. На офшоры. На счета чинуш.

Михаил скользнул взглядом по цифрам. Логика совпадала. Даты – за годы до Монако.

— И что? Погорел?

— Погорел я, — прошипел Левин. — Он слил все в контролирующие органы. Анонимно. Чистенький. Фирму прикрыли. Меня чуть не посадили, чудом отбился. Репутация – в труху. Денег – ноль. А он? — Левин сжал кулаки, костяшки побелели. — Он получил новую яхту от папочки. «Жертва мошенников». Я снова начинал с нуля. И копил ненависть. Ты думаешь, в Монако я злился из-за карт? Из-за денег? Нет. Из-за него. Из-за его наглой, сытой рожи «невинной жертвы».

Михаил вспомнил отчет Кротова – Петров, Сидорова, фальшивая экология. Внезапный энтузиазм Кирилла по поводу «Эко-Хабитат». Теперь пазл складывался в жуткую картину. Он не пешка отца. Он – кукловод, играющий в дурачка. А я поверил. Доверился. Как Ленке...

— Почему мне верить тебе? — Михаил встал, подошел к окну. Москва казалась гигантской шахматной доской, где он был пешкой. — Ты – враг.

— Потому что я хочу видеть, как его размазывают по стенке, — ответил Левин с ледяной искренностью. — У меня нет сил. Нет папочки-олигарха. Но у тебя... — Ткнул пальцем  воздух в сторону Михаила. — У тебя есть яйца. И мозги. И тебе нечего терять. Он уже начал тебя сливать. — Левин достал диктофон, нажал кнопку.

Голос Виктора Павловича Громова, чуть приглушенный, но узнаваемый:

— ...да, Кирилл, Парфенов пока полезен. Но «хвост» его инвестиционных афер тянется. Следствие активизировалось. Если давление станет неконтролируемым... дистанцируемся. Полностью. Он – идеальный громоотвод. Все документы подготовлены. Его единоличные решения по сомнительным сделкам в рамках проекта. Его подписи... да, везде. Управляющая компания – его зона. Мы – обманутые инвесторы...

Запись оборвалась. Михаил стоял спиной. В груди клокотало. Дистанцируемся. Полностью. Громоотвод. Слова Громова-старшего в ресторане («Лояльность вознаграждается») теперь звучали как плевок в лицо. Он знал. Знал всегда. Готовил Михаила на заклание. А Кирилл... играл в «братишку».

— Откуда запись? — спросил Михаил, не оборачиваясь.

— Обиженные люди. В их стане. — Коротко бросил Левин. — Не подделка. Проверь. Но времени в обрез. Славик в камере – бомба. Сольет все следователям за пайку. Громовы используют это, чтобы свалить на тебя и заводы, и старые грехи. А тебя... — Левин встал. — Тебя сотрут в порошок. Беги, Парфенов. Если можешь. Или бей первым. Но бей точно.

Левин направился к двери. Остановился.

— Я не друг. Но Кирилл Громов – подлец больший, чем мы с тобой. Он просто прикрыт папиными деньгами. Мне плевать, что с тобой будет. Но если ты его достанешь... я куплю шампанского. — Вышел, оставив дверь открытой.

Михаил стоял у окна. Нож из Монако впивался в ладонь. Фото «Рая» казалось миражом. Слова Левина звенели: Бей первым. Но бей точно.

Взгляд упал на визуализацию «Эко-Хабитат» – уютный двор, детские качели. Всплыл образ Алисы Воронцовой. Ее горящие глаза: «Если не бояться идти против «эффективности» любой ценой». Ее бережный жест с деревянной птичкой. И предательство Ленки. Доверие равно боль.

Но Левин не врал. Ненависть была слишком настоящей. Схемы – логичными. Запись – убийственной.

Михаил повернулся. В глазах – ни страха, ни сомнений. Только холодная, отточенная ярость. Решение. Он убрал фото «Рая» в ящик стола, поверх документов «Эко-Хабитат». Достал чистый лист. Положил рядом нож.

Набрал номер, сохраненный после встречи на заводе.

— Алиса? Михаил Парфёнов. С птичкой... — Пауза. Взгляд на острие ножа. — Мне срочно нужна твоя помощь. Не как архитектора. Как человека, который хочет сделать что-то правильно. Встретимся? Сегодня. У меня есть информация. И мне нужно знать все. Абсолютно все о людях, которых выселяют с территории заводов. Особенно о тех, кто не сдается.

Положил трубку. Враг обрел лицо. Лицо «братишки». Игра вступила в решающую фазу. Ставки – жизнь. Но теперь он видел крупье.
 

                Глава 27


Кабинет в «Эко-Хабитат» дышал стерильным холодом пустоты. Михаил стоял у стеклянной стены, пальцы сжимая рукоять ножа из Монако в кармане. За стеклом – Москва, город-ловушка. На столе – распечатки Левина, диктофон с голосом Громова-старшего. Доказательства предательства. Оружие. И приговор. Бей первым. Бей точно.

Твердый, лишенный сомнений стук в дверь. Алиса Воронцова вошла, не спрашивая. Джинсы, кожаная куртка, темная коса. Но огонь в глазах погас, сменившись каменной усталостью и напряженной готовностью.

— Михаил. — Голос твердый, без вступлений. — Вы сказали «срочно» и «правильно». Гаражники? Новые угрозы?

Михаил повернулся. Взвешивал ее взгляд. Тень Ленки-предательницы мелькнула и растаяла перед этой новой, незнакомой твердостью.

— Садитесь. — Указал на стул. Остался стоять. — Я узнал суть проекта. Кто его настоящие архитекторы. Не те, кто рисует картинки.

Он выложил суть: схемы давления, фальшивые экологические заключения. Без имени Кирилла, но обнажая грязную машину, где она – успокоительная шестеренка.

Алиса слушала молча. Лицо теряло кровь, пальцы впились в край стола. Тишина после его слов звенела напряжением.

— Зачем вы мне это? — Голос дал трещину. — Чтобы я ушла? Не мешала вашему... «имиджу»?

Михаил положил нож на стол между ними. Холодный металл лег на распечатку с цифрами откатов.

— Потому что вы хотели правильно. Я поверил в это. — Взгляд в упор. — Мне нужна вся правда. О выселенных. Особенно о борющихся. Имена. Факты. Доказательства. Все, что у вас есть.

Алиса замерла. Взгляд скользнул от ножа к документам. Борьба. Страх. Облегчение?

— Я ждала этого вопроса годами, — выдохнула она, голос сорвался. — Не как архитектор. Как дочь Николая Воронцова. Токаря-лекальщика цеха №5. Его вышвырнули из квартиры, заплатив гроши. Он умер от разрыва сердца через месяц в коробке на окраине. — Встала, подошла к окну. Спина напряжена. — «Эко-Хабитат» встанет на его костях. Я пришла сюда не рисовать парки. Я пришла за правдой. Чтобы снести эту башню лжи. — Обернулась. В глазах – слезы ярости. — Мои чувства? Настоящие. Глупые. Как эта птичка. — Достала из кармана деревянную фигурку, сжала. — Но я хотела использовать вас. Ваш доступ.

Удар под дых. Не от предательства. От отражения в зеркале. Она – его двойник. Игрок в чужой игре. Две лисы в одной норе. Нож – их общий символ.

— Использовать? — Горькая усмешка. — Добро пожаловать в клуб. Здесь все инструменты. — Подошел, взял нож. Не для угрозы. Для опоры. — У меня есть компромат. На главного подлеца. Кирилла Громова. И на его отца. Но этого мало. Нужен гром, пардон за каламбур. Голоса твоих людей. Их боль. В СМИ – с моими данными. Шанс есть. Или... могила для нас обоих.

Алиса смотрела. Слезы высохли. Остался стальной стержень.

— У меня все. Досье. Записи. Видео запугиваний. Фото их новых «домов». ФИО подставных лиц. — Кивок на его документы. — Башню не снесет, но треснет до фундамента. Что нужно?

— Передать это. С моим пакетом. Независимому депутату и топовым СМИ. Сегодня.  — Михаил швырнул флешку на стол рядом с птичкой. — Там все на Громовых. Инструкции. Сможешь чисто?

Алиса взяла флешку. Сжала как оружие.
— Смогу. Связи остались. Журналисты. Правозащитники. — Взгляд на него. — А вы? Что с вами будет?

Михаил отвернулся. Открыл банковское приложение. Вход. Перевод. Сумма, перехватывающая дыхание – $200,000. Получатель: Фонд развития «Рай», Забайкалье. Подтверждение. Последний козырь, его воздух – ушел. В деревню. На мать. На комплекс. На искупление.

— Делаю, что должен, — голос хриплый, взгляд на подтверждении перевода. — Ва-банк. Если проиграю... — Повернулся, снял маску. — Скажи Валентине Петровне... я старался. Для Рая. Для мамы.

Кивок. Без слов. Птичку и флешку – в карман. Поворот к двери.
— Удачи, Михаил.
— И тебе, Алиса. Спасибо.

Она ушла. Михаил остался с тиканьем часов и тяжестью ножа. Подошел к сейфу, достал папку с последними «чистыми» деньгами – аванс от Громовых. Наличка. Последний резерв. Не на побег. На взятку? На адвоката? Сунул пачку в портфель.

Через несколько часов – унылое кафе у редакции оппозиционного портала. Место встречи с «независимым депутатом» – осторожным карьеристом. Михаил в углу, портфель с деньгами и копией компромата на коленях. Ждал. Пальцы барабанили по ножу в кармане. Алиса должна была передать пакет. Левин предупреждал... Громовы видят насквозь...

Вошли трое. Не депутат. Люди в дешевых куртках, лица-маски. Целенаправленно. Михаил поднял взгляд – и увидел Кротова. Тот стоял в тени подъезда напротив. Наблюдал. Без эмоций. Хирург перед разрезом.

— Михаил Андреевич Парфёнов? — Первый «куртка» вплотную. Запах пота и дешевого одеколона. — К вам вопросы. По старому делу. Финансовая пирамида «Глобал Траст». И по новым... обстоятельствам.

— У меня встреча, — отчеканил Михаил, вставая. Рука сжимала рукоять ножа. Сейчас. Попытка...

— Встреча отменена, — второй «куртка» показал удостоверение. Следователь. Фамилия – не Ларин. Чужак. — Вы задержаны. По подозрению в особо крупном мошенничестве, отмывании, организации ОПС. Прошу с нами.

Третий шагнул за спину. Блокировка. Вошли еще двое. Один – со стопкой свежих газет. На первой полосе: «Крах «Эко-Утопии»: Шокирующий компромат на Громовых!» Фото Кирилла с Левиным. Лица выселенных. Статья Алисы? Успела!

Следователь лишь скривился:

— Интересно. Но ваши проблемы глубже. Есть свидетели. Вещдоки вашей причастности к хищениям в проекте Громовых. И кое-что из прошлого... «Андрей Сахаров». — Кивок на портфель. — Ваше? Прошу.

Михаил понял. Подстава. Чистая работа. Громовы предвидели удар. Ответили через своих следователей, подброшенные улики. Кротов  наблюдал. Инструмент выбрал хозяина.

Не сопротивлялся. Разжал пальцы на ноже. Протянул портфель. Там – деньги. Компромат. Его свобода. Последняя ставка.

— Алиса Воронцова? Сергей Левин? — спросил он, когда на руках закрылись наручники.

— Задержаны. За соучастие и клевету, — равнодушно. — Не волнуйтесь. Все законно.

Его вывели. Тусклый свет фонарей. Кротов исчез. В последний миг Михаил заметил машину с тонированными стеклами вдалеке. В заднем окне – знакомое лицо. Кирилл Громов. Смотрел на арест. И улыбался. Широко. Искренне. Как ребенок с новой игрушкой.

В казино выигрывает только хозяин казино. Михаил закрыл глаза. Внутри – не ярость. Ледяная пустота. И два слова, пульсирующие в такт шагам конвоиров:
Рай... Мама...


                Глава 28


Стук ключей по решетке – бессменный ритм неволи. Михаил сидел на краю железной койки в камере пересыльной тюрьмы, глядя на трещину в стене, похожую на карту чужой страны. Три месяца в СИЗО. Три недели в этом транзитном аду. Время потеряло форму, превратившись в череду допросов, конвоев и ледяного безразличия серых стен. Рай... Мама... Эти слова бились в висках, как пульс подранка.

Приговор – семь лет строгого режима по совокупности: особо крупное мошенничество (пирамида "Глобал Траст"), отмывание денег, соучастие в преступном сообществе (по надуманным схемам "Эко-Хабитат"). Кротов отработал свой гонорар – отбил самые чудовищные обвинения Громовых, но основную тяжесть Михаил принял на себя. Системе нужна была жертва. Громовы отмылись. Кирилл, по слухам, кутил в Азии. Его улыбка в тонированном стекле машины – последний снимок вольного мира.

Дверь камеры скрежетнула. Надзиратель с лицом, высеченным из гранита:
— Парфёнов! Прибыл по этапу! Вещи, документы – на выход! Колония ИК-5 «Черный Камень». Поезд через час.

Михаил молча собрал скудные пожитки: теплые носки, кусок мыла, пачку дешевых сигарет «Прима» – жалкий отголосок прошлого комфорта, и... письмо. Конверт из Забайкалья. Почерк Валентины Петровны. Он прижал его к груди, под телогрейкой. Теплый уголек в ледяном мире.

Этап. Долгие дни в «столыпине» – тюремном вагоне. Решетки на окнах. Духота, смешанная с вонью немытого тела и отчаяния. Бесконечный стук колес по стыкам рельсов. Михаил глядел в щель на мелькающую сибирскую тайгу. Не родное Забайкалье. Чужое. Безжалостное.

Колония «Черный Камень» встретила их стеной из бетона и колючки под низким, серым небом. Рев моторов автозака, резкие команды, лай овчарок, унизительный досмотр «до нитки». Михаилу выдали робу цвета грязи, стоптанные кирзовые сапоги, жестяную миску. И – номер. 745. Его новое имя.

Первые недели. Адаптация через боль и унижение. «Прописка» в бараке. Оценки: враждебные, насмешливые, пустые взгляды сокамерников. «Белая ворона» – финансист-аферист. Первые проверки: отобранный паек, плевок в баланду, удар в спину в промзоне. Он молчал. Собирал ярость капля за каплей. Оружия не было. Щитом был взгляд. Холодный. Пустой. Как у Кротова. Как у Громова-старшего. Это сбивало с толку. Незнакомое оружие в этих стенах.

Однажды, в промзоне у дробилки щебня, раздался хриплый окрик бригадира:
— Цукерман! Тачку не видишь? Засыпай, давай!

Михаил обернулся. У штабеля камней, разминая спину, стоял пожилой зэк. Грязная телогрейка, кирзачи с оторванными задниками. Лицо, изъеденное морщинами, тюремной желтизной и... знакомое до жути. Борис Лазаревич Цукерман. Его отец. Не призрак-сторож, а такой же зэк. Старый, изможденный, но цепкий.

Их взгляды столкнулись. В мутных, как болотная жижа, глазах отца мелькнула искра. Узнавание. Острое, болезненное. И тут же – волна чего-то темного: стыда? Злобы? Страха? Михаил замер. Весь груз детского ужаса, ненависти, а потом леденящего безразличия на заводе – обрушился на него. Борис узнал. Нет сомнения. И – отвернулся первым. Резко, почти грубо. Словно отшвырнул что-то гадкое. Плюнул под ноги, наклонился к тачке с камнями.
— Чего встал, балда? — рявкнул он уже на другого зэка. — Тачку двигай!

Михаил ощутил, как ледяная волна накрывает его с головой.
Он узнал. И отрекся. Сознательно. Это было не бегство от реальности, как на заводе. Это был акт. Я вижу тебя. И ты для меня – никто. Меньше, чем конвоир.

Надзиратель грубо толкнул Михаила дубинкой в лопатку.
— Шевелись, 745! Не задерживай смену!

Михаил пошел. Боль в спине была ничто по сравнению с холодом, разлившимся внутри от этого взгляда-отречения. Камни преткновения. Один – Громов на яхте. Другой – здесь. В плоти.

Прошло время. Михаил научился молчать, работать, экономить силы. Ярость сжалась в твердый, холодный шар. Однажды, после ужина, бригадир промзоны – коренастый мужик с якорем на шее бросил ему через стол потрепанную колоду карт:
— Слышал, ты барыга, шельма? Разведи пацанов. Табачок – подкинем.

Михаил посмотрел на карты. Потом – на «Моряка». Взгляд все тот же – ледяной, бездонный.
— Не играю, — тихо сказал. — Шахматы – мое.

В бараке заржали. «Моряк» налился кровью.
— Шахматы? Ты, шкет, тут не в шахматы играть приехал! Разводи, кому говорят!

Михаил медленно поднялся. Не от страха. От расчета.
— Доску сделаю, — сказал он, глядя «Моряку» в глаза. — Фигуры – из хлеба. Сыграешь? Страшно – не надо.

Тишина. «Моряк» изучал его. Холод во взгляде, это странное спокойствие... Это не было трусостью. Это было... рискованно. Мужик хмыкнул, плюнул на цементный пол.
— Ваяй доску. Посмотрю, какой ты Каспаров, игрок.

В тот же вечер Михаил выменял за пайку сахара обрезок фанеры. Расчертил угольком. Фигуры вылепил из черного и серого хлеба. Началась партия. Собрались зрители. Михаил играл, как в детстве с отчимом Андреем. Расчетливо. Без жалости. Без эмоций. Проиграл первую. Вторую свел вничью. Третью – выиграл чистой стратегией. «Моряк» смотрел на доску, потом на Михаила. В глазах – не злоба. Уважение зверя к равному.
— Ни хрена себе... «Профессор», — пробурчал он. — Ладно. Отцепились. Пока.

Минимальная победа. Оборона. Но Михаил почувствовал вкус. Вкус контроля. Даже здесь.

Через месяц пришло письмо. От Валентины Петровны. Косые строчки, простые слова, пахнущие домом:

«Мишенька, сынок родной!
Надюша твоя  крепчает! Врачи ахнули – ремиссия стойкая. Силушка у нее - сибирская! Живет в гостевом домике у озера. Воздух наш, целительный! С дедом Ефимом на окуней ходит, ушицу такую варит – за уши не оттянешь!
«Рай» наш – открыт! Гости приехали – из Питера, птичек редких смотреть. Баньку топим, пирогами потчуем. Деньги твои, кровные – все в дело: коровник новый, теплица большая.
Держись, сынок! Знаем, оклеветали тебя. Ждем. Мать верит. И я верю. Чтоб совесть чиста была – и Господь управит. Твой Рай – тут. Скучает.
Тетя Валя.»

Михаил читал в углу барака, отвернувшись к стене. Ком в горле разбухал, не давая дышать. Мама жива. Сильна. Рай цветет... Ждет. Слезы жгли веки, но он не пустил их. Совесть чиста? Всплыл образ Малышева в больничном коридоре. Нет. Но... капля в море. Искупление – путь, а не пункт назначения.

В тот же день передали еще одно письмо. Конверт без обратки. Внутри – листок в клетку. Уверенный почерк:

«М.
На свободе. Подписка. Статью "клевета" бью адвокатами. Пишу. Документы сливаю в сеть. Борюсь.
Наш "подарок" рванул. Гром – по всем каналам. Громовы в бешенстве. Кирилла "сослали" в Индонезию. Виктор П. нервничает – инвесторы бегут.
Но система крепка. Нас придавили. Пока.
Деревня твоя... живет. Валя – боец. Мать – тоже. Рассказывала про твое Забайкалье. Про деда Назара.
Птичку берегу. Не талисман удачи. Напоминание. О том, что можно было иначе.
Держись. Доска еще не перевернута. Фигуры в игре.
А.»

Михаил спрятал письмо за пазуху, рядом с первым. Две Алисы: Одна – бьет в набат. Другая – хранит память. И его птичка – символ хрупкой возможности иного. Где-то там.

Вечером в «красном уголке» гудел старенький телевизор. Шоу про «золотую молодежь». Внезапно – знакомое лицо. Кирилл Громов! Не в Индонезии. На палубе шикарной яхты в море. Загорелый, сияющий. Ведущий с подобострастной улыбкой лез с вопросами о «клевете», о «тяжелом времени».

— Пфф! — Кирилл махнул рукой, сверкая зубами. — Зависть шавок! Папа учил: бизнес – джунгли. Там есть львы... и есть шакалы, что воют на луну. Мы – львы. Строим новую Россию. Красивую! Сильную! А шакалов... — Он многозначительно усмехнулся в камеру, — шакалов система сама вычистит. Как сор.

Михаил сидел на краю скамьи. В руках замерли слепленные из хлеба пешка и слон. Вокруг зэки матерились, плевались в экран. Внутри него кипело нечто темное и древнее. Месть. Не порыв. Цель.

Он встал, прошел к своей шконке. Достал из-под матраса обрезок фанеры – шахматную доску. Положил на колени. Развернул тряпицу – там король, ферзь, кони... те же хлебные фигуры. И один новый предмет. Гладкий, тяжелый камень темного базальта. Подобранный сегодня у дробилки. Камень преткновения.

Он расставил фигуры. Черный король – напротив белого. Камень поставил рядом с доской. Вне игры. Пока.

Потом достал огрызок карандаша и обертку от папирос «Беломор». Написал:

     «План ;Феникс;. Этап 1.»

И начал выводить первый пункт. Медленно. Твердо. Лицо в тусклом свете лампы накаливания было непроницаемой маской. Но глаза... Глаза горели. Холодным, неугасимым пламенем. В них не было отчаяния первых дней в СИЗО. Была непоколебимая воля. Охотника, загнанного в клетку, но знающего: клетка – тоже поле боя. Выход есть. Всегда. Даже из-под земли. Даже из-за колючки.

В казино выигрывает хозяин. Но правила можно взломать. Игроков – переиграть. Доска – вся зона. Игра не заканчивается никогда.

                Финал

Камень лежал у края доски – немой свидетель и будущее орудие. Во тьме барака горели только два огня: экран телевизора с улыбающимся Кириллом и неугасимое пламя в глазах Зэка 745. Пепел поражения тлел под спудом воли. Феникс готовил крылья.