Зависть

Наше знакомство было вынужденным. Иркин телефон и адрес слила моя новосибирская подруга Вера. Это была доля ее благотворительности накануне моего отъезда в Москву. Она представила Ирку открытой, доброй, приветливой женщиной и предупредила: что за проживание надо заплатить по столичной таксе. Меня это немного расстроило. Но быстро утешила себя тем, что дорогая крыша над головой будет временной, пока не куплю квартиру.
Ирка встретила меня действительно приветливо. Но сразу же, показав койко-место, перечислила список из нескольких пунктов «нельзя». Нельзя было курить, - это понятно, пить чужой, то есть Иркин чай-кофе – вполне по-столичному, и пользоваться домашним телефоном, потому что он на повременной оплате.
Ирка ничем не выдавала своего аристократического (родители – потомственные врачи) происхождения. Она больше походила на продавщицу из районного сельпо. На этот образ работали раздутые, будто набитые кашей, щеки, четко очерченный двойной подбородок и ледяные, едва прикрытые короткими ресницами, глаза. Поймать ее взгляд было невозможно – всегда в сторону. Иногда, чтобы заглянуть в глаза, приходилось приседать, выворачивать голову или того хуже – встряхивать ее за плечи. Но все попытки были тщетными. Она с ловкостью гимнаста уворачивалась от зрительного контакта, вращала зрачками и прятала руки за спину. Создавалось впечатление, будто она только что очистила карманы или стянула ценные вещи.
Когда в июне, на фоне яркой зелени и томившегося за облаками солнца пошел снег, и в Иркину квартиру прокралась подвальная сырость, она предупредила:
- Теплых вещей у меня нет. Я бедная.
Это означало, чтобы я не рассчитывала на ее участие в превращении моего летнего гардероба в осенний. Я и не рассчитывала. В любом случае ее 52-й размер не совпадал с моим 44-им.
Но телефоном мне все-таки воспользоваться пришлось – сделала один междугородний звонок. Сразу позвонила в сервисный центр и выразила готовность оплатить переговоры, но меня там не поняли. Сказали, что счета приходят в конце месяца, тогда их и надо гасить. Пришлось признаться Ирке о нарушении запрета и выразить готовность полностью, чтобы не разбивать сумму на составляющие, оплатить счет. Но она почему-то заподозрила в этом подвох, глубоко вздохнула и с угрозой в голосе сказала:
-Ну, смотри.
Говорить с ней можно было только на одну тему. Под названием «откуда у людей деньги?».
При этом сама она ни в чем не нуждалась. Об этом красноречиво говорила ее трехкомнатная, в центре Москвы квартира, доставшаяся ей по наследству от бабушки, приличная зарплата, распухший банковский счет и набитый изысканными яствами холодильник. Но ее благополучие по сравнению с другим было не в счет.
- Ненавижу, - судорожно вздыхала она, когда узнавала, что сосед купил квартиру, подруга – машину, а коллега отметил День рождения в ресторане.
- За что? У тебя же все это есть, - резонно замечала я.
- Все равно жаба давит. - Она подпирала рукой щеку и устремляла взгляд в далекое будущее.
По ее представлению, оно было совершенно безрадостным. На плечи давили 40 лет жизни, 10 из которых она провела в статусе разведенной женщины, в спальне – не застеленная, всегда холодная кровать, в детской – дочь-подросток. По ее представлению, мир устроен несправедливо. Потому что, если бы все было по-другому, как она говорила – поровну, то она была бы счастлива. Для этого ей не хватало одного – мужчины. Она всякий раз злилась, когда взглядом выхватывала из толпы семейную пару. Сначала с пристрастием следователя рассматривала, потом отворачивалась в сторону и только потом, комкая фразы, комментировала:
- Смотри, смотри, голубки, тоже мне. Лет уже пол завязку, а все милуются. Да как можно обнимать такую старушенцию? Седая мочалка!
Мне приходилось поворачивать голову в указанную сторону. Но то, что я видела, в корне отличалась от Иркиной презентации. Милая пара пожилых людей, неторопливо прохаживаясь по парку, то и дело останавливались и с уставшим видом присаживались на скамейку. Высокий, плотный, аккуратно одетый мужчина бережно приобнимал свою спутницу - хрупкую, со светлым, открытым лицом женщину и заботливо поправлял ей выбившийся из-под воротника шарф. Ничего такого, что могло оскорбить морально-этические принципы окружающих, не было.
Но Ирка не унималась. Особенно ее раздражали молодые.
- А эти! Не успели опериться, а туда же! Что больше целоваться негде? Еще бы на башню Кремля взобрались. В самом людном месте, тьфу, какая гадость! Глаза бы мои не смотрели.
- Ну, ты и не смотри. – Советовала я.
- Ну, жаба же давит, - горько признавалась Ирка и опускала глаза вниз.
За приют, в том числе и за телефон, я заплатила щедро и пригласила на съемную квартиру на новоселье. За неимением знакомых, я еще долго поддерживала с ней эти лишенные искренности отношения. К тому же оказалось, что у нас много общих знакомых.
Листая мой альбом с фотографиями, Ирка зацепилась глазами за одну из них.
- А это кто? Кто он тебе? – Напрягла она голос.
- Да, это так, из бывших. Все в прошлом. Самый трудный роман моей жизни. – Призналась я.
Ирка долго смотрела на снимок, потом перевернула его изнаночной стороной и прочитала надпись.
- Это ты, что ли, главная женщина его жизни? – Истерично, с вызовом спросила она.
Я вырвала у нее фотографию и попросила не касаться этой темы. И объяснила: мне не доставляет удовольствие говорить о человеке, который сделал мне больно.
Оказалось, больно сделал он не только мне. Ирке – тоже. Тем, что подписал мне фотографию «главной женщине моей жизни». Ирка сразу обмякла, будто сдутая грелка, плотно зажмурила глаза и тяжело, не по - доброму улыбнулась. Я не стала задавать ей лишних вопросов, а резкое падение настроения отнесла к ее состоянию «жаба давит».
Через полгода моего полулегального проживания в Москве от оригинала, изображенного на той фотографии – моего лечащего врача и любимого мужчины пришло письмо.
Он писал, что до последнего надеялся: мой переезд в Москву – эта каприз, выходка обиженного ребенка, которого вовремя не погладили по голове. Но сейчас он знает, что мое решение взвешенное. Он уверен, что у меня все получится и через некоторое время он узнает из сводки новостей в рубрике «новости культуры» об открытии моей персональной выставки. Он желает мне удачи и просит разрешения разделить ее вместе с ним. Для этого он может приехать в Москву через пару месяцев, и мы все обговорим в деталях. Ведь наша ссора, основанная на его ревности – вовсе не расставание, не финал отношений, а легкая размолвка, недоразумение, которое можно уладить.
Я недоверчиво покачала головой, но написала ответ со словом «жду» и позвонила Ирке.
Она выслушала меня молча. Резко оборвала, когда я начала прогонять рассказ по второму кругу и перебила:
- У меня там на газе молоко, я пошла.
Я удивилась, как молоко не выкипело за полчаса разговора. Извинилась и положила трубку.
Дима позвонил мне через неделю. Все подробности нашего разговора простодушно поведала Ирке. Про мельчайшие детали предстоящей встречи, про дату прибытия, про будущее с ним. Опять долгое молчание и на стадии «пока!» - ее вопрос:
- А он у тебя в институте Коваленко не работал?
- Работал, работал, - не поняла я подвоха. – Мы там и познакомились, когда я ногу вывихнула. И тут меня осенило:
- А ты откуда знаешь?
- Да, было дело, - загадочно, снизив голос до шепота, сказала она.
- Когда это дело было?
Но она уже положила трубку. Злее шутки судьба со мной сыграть не могла. Из всей многомиллионной Москвы познакомиться с единственной женщиной, которая спала с моим любимым мужчиной. Не задать вопрос было невозможно.
Дима долго сопел в трубку, мучительно вспоминая по моему описанию Ирку. Наконец, признался, что она работала у них лаборанткой давно, лет 10 назад. Но никаких долговременных, тем более – прочных близких отношений с ней не было.
- Господи, да это было при царе Горохе, - кричал он. Я еще тогда ничего не знал о твоем существовании. Да, помню, такая круглая, как капуста, с черными, густыми волосами. Прицепилась к нам со Стасом в баре. Мы изрядно выпили. Потом она позвала нас в гости. Да я ее сейчас даже не узнаю.
Мне хотелось верить. И я поверила.
Через неделю радостный Иркин голос пропел в трубку:
- А твой-то мне письмо написал!
- Откуда ты знаешь его адрес?
- Нашла в Интернете. Прислал фотографии, хочешь посмотреть. Я тебе сейчас перешлю, часть интимного письма вырежу и пришлю. Хочешь?
Из меня крупными слезами вытекала жизнь. Перед глазами – размытые контуры венчанной пары - моего Димы и Ирки, силуэты злых духов, нарисованные на грязном стекле. Сейчас бы сильного, шумного ливня, чтобы стер эти черные пятна, освежил воздух и промыл память.
Но смириться с ролью брошенной женщиной – не в моем характере. Отправила через телефонную трубку нафаршированное обидой и злостью послание. Дима даже не всылушал:
- Я ее убью. Клянусь, я ее убью. Она мне написала письмо, не знаю, где взяла адрес и сообщила, что у тебя сломался компьютер, что надо сейчас присылать письма на ее адрес. А вы рядом живете, и ты можешь вечером к ней зайти. И она все передаст. Я там и фотки выслал с нашего последнего Ученого совета. Да там мы есть с тобой, посмотри, разве я бы стал отправлять фотки, где мы с тобой, другой. Ты очнись! Где ты нашла эту подругу?
 Я не знала – кому верить. Попросила Ирку переслать фотки. Она тщательно вырезала текст из тела письма, но, на мое счастье, в силу своей компьютерной неграмотности, прикрепленный файл не удалила. Дима был реабилитирован. Там было действительно письмо на мое имя и слова благодарности Ирке за транзитную почту.
Устало набрала номер Иркиного телефона и спросила:
- Ирина, зачем? Что ты этим хотела добиться?
Она ответила просто:
- Да, жаба давит.