Палата-313акт4

Глава 29

— Историческую правду у него крадут, а у меня отняли всё, даже жизнь, но об этом молчат. Почему?

— Потому что ты был мерзавцем. Вот почему о тебе и не вспоминают.

Адольф вскипел от слов Железного человека и, не совладав с эмоциями, обратился к присутствующим:

— Всё ложь! История заклеймила меня негодяем лишь потому, что я потерпел поражение. Правда всегда на стороне победителя – таков, увы, закон этого мира. Но даже к поверженным должно быть немного уважения.

— Полностью с вами согласен, друг мой.

Император Бонапарт, облокотившись о спинку кровати, вдруг проникся сочувствием:

— Прекрасно вас понимаю, друг мой. Я тоже испил горькую чашу поражения. Эти ярлыки, навешанные на меня победителями, невыносимы.

— Ага, консолидация двух злодеев, которые в своё время пытались поставить весь континент на колени, налицо!

Ленин не выдержал и вступил в дискуссию:

— Позвольте спросить, император, что это за ярлыки на вас навешали? А по мне так что заслужил, то и получил.

— Москва… Все вы обвиняете меня в пожаре, но никто не задался вопросом: зачем мне было сжигать дотла символ моей победы?

— А это уже интересно, товарищи. Неужели это я спалил родимую Москву?

— Может, не вы, товарищ поджигатель, а ваш предок, господин Фёдор Ростопчин, отдал приказ своим солдатам поджечь казённые учреждения и склады, чтобы наступающим моим войскам не досталось ни секретных бумаг, ни провизии? А ведь в тот день, 15 сентября, стояла ветреная погода.

— Скажете тоже, милейший! В моём роду господ отродясь не бывало, мы все до единого были товарищами, не так ли, товарищ Ленин?

Ильич, смачно рассмеявшись, хлопнул по плечу стоявшего рядом поджигателя и, зевая, бросил:

— Да, да, какие ещё господа! Это же Зажигалка, откуда у него, у бедолаги, родство с буржуями? Это немыслимо и возмутительно, прошу вас заметить!

— Минуту назад вы обвиняли его, назвав засланным капиталистами хмырём, а сейчас он вдруг оказывается бедолагой?

Костолом, судя по всему, остался недоволен происходящим. Психопату требовался яростный конфликт между его соседями. До этого дня споры казались куда более красочными и эмоциональными, но сегодня был особенный вечер. Весь этот спектакль, со всеми его диалогами, вполне мог оказаться тщательно отрепетированным представлением. Действием, преследующим определённые цели. И тут, словно получив негласный сигнал, Сирота вдруг нанёс ответный удар, неожиданно для меня и моей мраморной сестрёнки начав исполнять свою роль.

— Прошу меня покорно простить, уважаемый Костолом, не могли бы вы рассказать об Оливии? Я много слышал о ней, но ни разу не видел.

Вопрос Сироты застал Костолома врасплох. Он явно не был готов к такому повороту событий, и теперь ему нужно было переформатировать все свои замыслы, поскольку этот вопрос менял всю архитектуру словесной перепалки. Психопат оказался в неловком положении. Проигнорировать Сироту было бы недальновидным поступком, ведь вопрос был задан прямо в глаза.

— Причём тут Оливия? Мы о серьёзных вещах разговариваем.

Неуверенно, после короткой паузы, ответил Костолом. Сирота не дал ему передышки, понимая, что очередными его словами он полностью изменит конструктив общения и плавно переведёт дискуссию в нужное нам русло.

— Ещё раз извиняюсь, но я подумал, что история прекрасной любви гораздо приятнее, чем спор об историческом наследии и его последствиях.

С этими словами Сироты один за другим стали кивать в знак солидарности, приговаривая себе под нос:

— Оливия… Ты прав, мой друг из двух солнечной системы.

— И вправду, расскажи нам об истории встречи с этим ангелы подобным созданием.

— Да, я восхищён её смелостью и чувством любви к нашему покорнейше ему слуге Костолому.

Планы Костолома рушились, и на лице авторитета промелькнула довольная ухмылка. А затем Законник произнес:

— Да, она мне напоминает мою дочь. Помню, когда я впервые её увидел, я поклялся, что буду её защищать до последнего вздоха и никому не позволю её обижать.

— Законник, мы все её любим, она была к нам добра.

— Помните, Оливия принесла мне настоящую сигарету, поломала её пополам, а потом забила в мой мундштук?

— Да, помню, товарищ Сталин, как не помнить! Потом она зажгла настоящие спички. Этот огонь по сей день согревает мою душу и заставляет стучать моё сердце.

— И я закурил по-настоящему, спустя столько лет! Какое это было наслаждение!

— А Чёрному Коту она принесла кошачью еду.

— Мяу, да, фирменную!

Это было удивительно. В этих стенах всегда преобладал индивидуализм, превосходство одной личности над другой, неутомимая борьба одного персонажа против другого, противоборство противоположностей. Но только не в этот вечер. Интересно было наблюдать за солидарностью – сплочённостью людей, объединённых общей целью. И психопат постепенно осознавал плачевность своего положения. С растерянным видом он попытался отбиться от столь неожиданной и массированной атаки:

— Я много раз рассказывал, сколько можно!

— Да, рассказывал, но всегда твой рассказ заканчивается на одном месте.

— После того, как тебя прогнали из её дома. Ты вернулся к ней. Что было дальше?

А дальше и нам не очень понятно, что было. Мы торопились и не удосужились до конца выслушать Оливию, зная лишь небольшой фрагмент этой истории: психопат вернулся за ней и застал её одну. После этой встречи она оказалась под его влиянием, в плену у психопата.

— А что дальше? Я признался ей в любви, а она ответила взаимностью. И после этой встречи мы стали единым целым.

Неуверенно ответил Костолом. После его слов все обитатели палаты посмотрели на меня и мою мраморную сестрёнку. И тут Костолом осознал, что заговор против него имеет место и носит массовый характер. Мы же не знали, как дальше поступать и что говорить. Эту ситуацию могла разрешить только сама Оливия. Психопат, покачав головой, продолжил говорить:

— Так, вот в чём дело! И после всего, что было между нами, вы ополчились на меня из-за этих двух представителей власти? Как вы могли? Мы же товарищи, братские сердца!

Вор, услышав слова Костолома, повернул к нему голову, а затем неожиданно ударил ладонью по щеке. Лицо Костолома покраснело, оставив алый след от руки авторитета. В растерянности психопат вздрогнул и прикрыл лицо ладонями, из-под которых послышались слова:

— Ты что творишь, дядька? За что ударил?

С последними действиями Вора в законе я подумала, что всё зашло слишком далеко, и, сделав шаг вперёд, уже хотела прекратить происходящее, но Сирота поднял руку и безмолвно попросил не вмешиваться. Кажется, все эти джентльмены знали, что делают. В некоторой растерянности я всё же решила не вмешиваться и идти до конца.

— Знаешь, гадёныш, я по понятиям живу и не очень-то люблю, когда мне голову морочат. За то и ударил, что правду хочу услышать. Ты, гадина, девочку под пресс взял, сумасшедшей её сделал, заставил против её воли прийти в эти безумные стены. Почему? Мы все хотим знать!

Костолом больше всех побаивался авторитета и всячески пытался дистанцироваться от общения с ним, но, в свете последних событий, ему не удалось посеять пламя раздора в окружающем его обществе по причине осведомленности противостоящих ему людей, а также солидарности объединявшей всех одной целью – спасении Оливии. Психопат, утратив недолгое доминирование, снова оказался под гнётом и словесным натиском Вора в законе.

— Рассказывай, чем ты её запугал в тот день вашей встречи?

Натиск авторитета поверг Костолома в ступор. Он замешкался, и у него стали проявляться патологии речи, повторяющиеся слова.

— Вечер… Вечер… Я дождался её на остановке недалеко от дома. Я был любезен, и она ответила… Ответила взаимностью. Я был счастлив.

Психопат включил свой самый мощный инструмент – неадекватность, симулируя ярко выраженную шизофрению.

—Что ты несёшь? Как ты петлю на шее бедной девочки затянул, говори!

Вор с этими словами снова занёс руку над головой Костолома, но остановил свою ладонь прямо у его уха. Костолом снова съёжился и убрал голову, прикрываясь обеими руками, продолжил имитацию безумия:

— Меня заставили… Заставили… Они сказали, что она нужна им ради эксперимента. Она нужна им. Они дали мне инструкцию, как нужно действовать.

— Вот мы и вернулись к тому, с чего начали. Я и хотел тебе задать этот вопрос: кто тебя заставил? Отвечай!

— Он заставил.

— Кто и где он?

Костолом, приняв сидячую позу, поднял указательный палец и прислонил к виску правой части. Широко раскрыв глаза, он, тыча пальцем в голову, произнёс:

— Здесь он сидит. У меня в голове. Он со мной разговаривает и даёт указания. Оливия нужна ему, а я всего лишь инструмент. Я такая же жертва, как и она.

Вор, принимая слова Костолома, взял паузу. Задумавшись ненадолго в объятой тишине, он снова заговорил:

— Давай так. Мы сейчас приведём Оливию, и ты освободишь её от клятвы, и покончишь с тем, кто сидит в твоей голове. И вы оба обретёте свободу.

Костолом прищурился, его глаза наполнились яростью, лицо исказилось до неузнаваемости. Будто тот, кто завладел им, пытался явить свой лик Вору, что на мгновение поселило страх в душе авторитета. Ведомый то ли отвагой, то ли страхом, Вор снова нежданно ударил ладонью по преобразившемуся лицу психопата. Костолом снова в растерянности уткнулся головой в колени, после чего раздался прерывистый смех. Плавно подняв голову и взглянув в лицо авторитета, он не своим голосом произнёс:

— Она моя, на веки вечные!

Вор снова пристально наблюдал, а затем, кивнув несколько раз, поднял руку так, что Костолом испугался и молниеносно снова преобразился в свой естественный образ.

— Послушай, парень, тебе в цирке надо работать. Если ты сейчас не отпустишь нашу Оливию, мы тебя предадим трибуналу, и расплата за невинно загубленную душу будет ужасной.

— У тебя нет выбора, прислушайся к нашим словам.

— Зиг хайль, солдат. Вы будете разжалованы и переданы в руки СС.

— А после вас обвинят в военных преступлениях и в лучшем случае отправят на лесоповал в тайгу, в худшем — расстреляют.

— Даже мой господин разгневается, а когда попадёте в его могучие руки, сильно пожалеете о содеянном.

— Будь моя воля, я бы тебя сжёг на костре.

Произнёс великий поджигатель.

— Отпусти её, Костолом. Ведь за каждое злодеяние всё равно придётся заплатить.

Я подумала, что это подходящий момент, чтобы вставить словечко, и, сделав шаг вперед, произнесла:

— Позвольте обратиться, товарищи.

Люди расступились, освобождая пространство, и я оказалась лицом к лицу с психопатом.

— Если вы полагаете, что у нас нет инструментов для спасения Оливии, то глубоко заблуждаетесь. Мы можем прибегнуть к гипнозу, и она выйдет из-под вашего влияния. Но вы, уважаемый, утратив контроль над своей жертвой, отойдёте в мир иной. Лучше отпустите её, и все останутся целы.

Костолом обвёл всех взглядом, словно ища лазейку для спасения, но был окружён со всех сторон. Ему стало не по себе; лицо его постепенно принимало обречённое и жалкое выражение. Вдруг он вновь распустил слюни, заплакал и сквозь рыдания выдавил:

— Хорошо, я освобожу её, если она меня попросит.

— Разумеется, она попросит, не так ли, доктор? — авторитет взглянул на меня с надеждой.

— Вот и узнаем скоро, товарищ Вор в законе. Мы быстро вернёмся, разумеется, с Оливией, а вас всех, джентльмены, во время нашего отсутствия попрошу не нарушать правопорядок.

— Ну что вы, доктор, только не сегодня, — с улыбкой произнёс Сталин.

Через мгновение я и сестра вышли из палаты 313, заперев дверь, и поспешили на четвертый этаж. Через минуту мы уже стояли напротив Оливии.

Она всё так же выглядела божественно и снова обрадовалась нашей встрече. Мраморная сестрёнка, не теряя времени, но с осторожностью начала диалог:

— Оливия, ты должна пойти с нами.

Она будто предчувствовала что-то немыслимое, и предстоящее событие заставило её волноваться:

— Что случилось, моя мраморная сестрёнка?

— Оливия, он освободит тебя от клятвы, но ты должна его об этом попросить.

Услышав слова подруги, она проронила слезу, а потом в смятении и со страхом ответила:

— И он не причинит моим близким вреда?

Сестра сразу смекнула, что в ответе Оливии приоткрывала завеса той самой встречи, о которой нам ничего не было известно, когда психопат застал непорочную душу одну, недалеко от её дома.

— Он больше никогда не причинит тебе и твоим близким боли. Оливия, ответь, что он сказал, когда встретил тебя одну?

Её волнению не было предела. Она была испугана, и тревога, сидевшая внутри, напоминала ей о неизбежности чего-то дурного, что могло её ожидать в случае, если она посмеет сойти с пути, который ей определил психопат. Оливия по-прежнему сомневалась, но, глядя в глаза мраморной сестрёнке, которая безмолвно умоляла её скинуть с себя оковы предрассудков и унять страх ради свободы и светлого будущего, она осмелилась переступить через все терзавшие её душу тревоги.

ИСТОРИЯ ОЛИВИИ И КОСТОЛОМА

— Прошло три дня, и я уже забыла о том неприятном инциденте, который произошёл у меня дома. Я возвращалась с учёбы, как меня кто-то окликнул на улице. Обернувшись, я увидела его. Глаза Костолома сверкали в полумраке света фонарей наступившего вечера, а в руках он держал вялую, когда-то алую розу. Он смотрел на меня безумным взглядом, полным жестокости. Я очень сильно испугалась и хотела убежать, но, развернувшись и не успев сделать и шага, он крепко схватил меня за руку и с силой прижал к себе:

— Видишь эту розу? Она когда-то была так же прекрасна, как и ты, но усохла.

— Чего тебе нужно? Отстань от меня. Тебе же ясно дали понять, что тебе ничего не светит.

— Ты дала клятву, и я заставлю тебя её сдержать, а если нет, то заставлю страдать.

— Эта клятва — всего лишь пустые слова. Ничего ты со мной не сделаешь.

— С тобой — нет, а вот с твоими близкими уже сделал.

— Что ты сделал?

Мой вопрос привёл Костолома в эйфорию, и он стал высоким голосом приговаривать:

— Да, да, да!

Будто это его возбуждало. В эту минуту я поняла, что имела неосторожность связаться с идиотом, а быть может, с маньяком, и это было моей роковой ошибкой.

— Слушай меня внимательно и поиграй со мной, а когда ты мне наскучишь, я отпущу тебя. Обещаю пальцем тебя не трону.

— Что ты сделал? Я напишу заявление, и тебя посадят.

— Ой, посадят! Как бы не так! У меня билетик имеется. Я сумасшедший, отправят в стены мира безумия под названием дурдом, и на этом всё. А когда я выйду, ты дорого за это заплатишь. Возьми эту розу. Пусть она будет тебе напоминанием о твоём долге.

Я взяла розу и в отчаянии унесла ноги по направлению к дому. Успокоившись и уняв волнение, я пришла домой, где меня ждали плохие новости. На отца кто-то напал, ударив его палкой по голове, а когда он пришёл в себя, то увидел, как догорает его машина.

Я так и не осмелилась рассказать, кто это сделал, поскольку боялась, что он снова причинит кому-нибудь из дорогих моему сердцу людей боль и страдания. Полностью осмыслив произошедшие события, я решила, что в одиночку справлюсь с возникшими трудностями, но сама не поняла, как быстро оказалась игрушкой в его дьявольских руках. Через несколько недель Костолом пропал, а через два месяца пришло письмо, где он просил навестить его в больнице. Я пришла на свидание, где он потребовал устроиться на работу в ваше учреждение. Воспользовавшись тем, что я училась на медицинском, я сумела устроиться на практику, а после оказалась в отделении, где лежал Костолом, и мы впервые увиделись в оранжерее, где он заколол мне в волосы увядшие полевые цветы и сказал, что когда он снимет их с меня, моя клятва будет исполнена и я буду свободна.

Оливия расплакалась и упала в объятия мраморной сестрёнки.

— Всё будет хорошо, Оливия. Сегодня он снимет засохшую ромашку с твоих волос, и ты обретёшь свободу. Иначе он очень сильно пожалеет, что поступил с тобой и твоей семьёй подобным образом, — наполненным яростью голосом проговорила моя сестра.

Теперь мы знали, что психопат применил насильственную форму удержания жертвы, а также располагали информацией, каким образом психопат счёл бы клятву исполненной. Через минуту сестра распахнула стальные двери палаты 313, и мы оказались внутри. Оливия предстала перед обитателями этого пространства, и все без исключения смотрели на неё словно на ангела, сошедшего с небес.

— Милости просим, девочка моя, — с необъяснимую нежностью произнёс преступный авторитет.

Оливия смотрела на Костолома стеклянными глазами и, предчувствуя миг свободы, произнесла столь значимые слова:

— Я свои обязательства перед тобой выполнила сполна, даже больше. Теперь ваша очередь. Я прошу вас освободить меня от клятвы.

Костолом был эмоционально разбит. Чем дольше он тянул с ритуалом освобождения, тем больше наполнял гневом окружающих его людей. Вор не выдержав снова ударил Костолома по голове, кто-то вскочил и быстро подошёл к Оливии, а потом, в последний раз взглянув в её изумрудные глаза, произнёс:

— Я считаю клятву исполненной.

После он потянулся рукой к её голове и сорвал вялую полевую ромашку. Оливию бросило в дрожь, а потом она заплакала. С каждой пролитой слезой она преображалась, возвращаясь в своё естественное, природное состояние, в обычный человеческий облик, ничем не обременённый, и тем самым обрела свободу и исцеление.