Имитатор

ИМИТАТОР
1
Жара. Майская жара самая липкая - обволакивает, как мед. С тревогой и досадой я проделывал свой обычный путь с работы до остановки. Тогда я работал в сельской школе и вынужден был добираться после уроков домой с большими трудностями. Впрочем, в землях, раскинутых до горизонта, микролесах, полях с копнами соломы была своя пейзажная прелесть. А тот теплый, до ослепления солнечный день вообще мог получиться неплохим. Но на классном часу один малолетний хам все-таки добился своего и вынудил меня громко и открыто назвать его придурком. «Зачем?! Зачем я это сделал?! Теперь эти уроды полезут со своими разборками… еще извиняться заставят. Стерпел бы все, как обычно, и какой день мог бы получиться!» - с тревогой думал я, представляя то, что будет завтра.

И вот я добрался до остановки, сел на скамейку в тени и стал ждать автобуса до города. Машины проезжали на большой скорости и наводили тоску своим шипением. Время текло медленно, я постоянно смотрел на пригорок с тополями, растущими по бокам от шоссе - оттуда появлялся заветный ПАЗик. Внезапно я понял, что сегодня так сильно стремиться домой не имеет смысла - тревога и сожаление не оставят и там. И тут раздался звонок - это был мой приятель Виктор. После приветствий и дежурных вопросов о делах он обратился с неожиданным предложением:
- Слушай, у меня к тебе дело… да и вообще просто. Ты когда с работы возвращаешься?
- Думаю, через час - полтора буду.
- Можно я зайду к тебе с бутылочкой? Не виделись давно.

Перспектива посиделки на тот момент подняла тонус и вызвала приятное волнение. Я обрадовался возможности обо всем забыть, хотя предложение Виктора выглядело довольно странным ; выпивали мы с ним всего три раза, виделись редко, общались в основном по телефону. И тем не менее я охотно согласился приятеля принять.

2

Наконец дом рядом. Перед тем, как зайти в подъезд, я купил в магазине еды, выпивки на случай нехватки. Несмотря на свои странности и склонность к мачизму, Виктор человек пунктуальный и звонок в дверь раздался точно в шестнадцать - ноль-ноль. Мы встретились, обнялись, сели на кухне и начали. Первая рюмка - самая сильная. Выпив ее, я поделился с Виктором своей тревогой:
- Шли на фиг всех! - советовал он. - И, если придут эти морлоки, скажи: «Имел я вас!».

Слова эти, разумеется, не успокоили. Находясь под хмельком, я посматривал в окно: казалось, что на траве и листьях тополя сверкают бриллианты, над крышами и антеннами висело небо, уводящее взор в тёмно-синюю бесконечность: «Зачем? Зачем я все испортил?». Впрочем, водка свое дело делала, и вскоре все перестало иметь значение. А новость Виктора это забвение только укрепила:
- Я женюсь, - сказал он.

Разумеется, тут же начались поздравления, расспросы. Впрочем, радость моя не была искренней и застилалась завистью. Я попросил Виктора показать невесту: с экрана телефона улыбалась миловидная брюнетка с массивными щечками. В этой пышке в общем не было ничего особенного, кроме волнующего и вожделенного статуса девушки.
- Тебе повезло, Витек, - искренне сказал я приятелю. - Береги ее.
- Ее зовут Ира, - ответил он с интонацией высшего довольства. - В интернете познакомились. Переписывались долго, а потом встретились и сразу все решили. Только живет она в Курске.
- На свадьбу то позовешь?

Вопрос этот я задал не без тревоги. Меня никто никуда не звал - люди таких сторонятся. Но здесь, разумеется, бояться было нечего:
- Конечно! О чем ты говоришь?! - воскликнул Виктор, распахнув объятия.
Курить я не люблю в принципе, а под хмельком тем более. Но когда Виктор достал пачку сигарет не удержался и я.
- Ты говорил, у тебя отпуск через четыре дня? - спросил Виктор, выпуская струю дыма.
- Да, наконец то. Дожить бы ещё эти четыре дня.
- Слушай, у меня к тебе просьба. Оставь у себя на недельку Серегу.

Никотин привел меня в такое недомогание, что я не сразу осознал услышанное. Потушив сигарету, я поторопился наполнить рюмки, чтобы спиртное восстановило силы и вернуло все в норму. После очередного молчаливого тоста я спросил:
- Что ты говорил там насчет Сереги?
- Понимаешь, мне нужно на неделю отправиться в Курск уладить все эти дела, вещи Ирины собрать… Брат со мной никак не может отправиться. Там за ним следить некому, и Ира с родителями и сестренкой в однушке живет… В общем, зашквар. Помоги.

В смущение я не пришел, потому как был уверен, что сумею от этой просьбы отбиться:
- Но у тебя брат болен. А я не фельдшер и не доктор. Я не могу брать на себя такую ответственность. У меня совести хватает даже цветов в квартире не держать, а ты мне про такого, как Серега. Давай это…
- У меня решается судьба, пойми, - говорил Виктор, умоляюще схватив меня за руку. - Я потом все для тебя сделаю. Серега хоть и больной, но спокойный. Там просто лекарства давать надо по часам - и все…
- Я этим отпуском весь год жил. Я и так сегодня зашкварился, еще не знаю, чем все закончится. Я ведь не в городе жить летом хочу, а в деревне у себя. А там работать надо. Мне без огорода каюк. А таких людей, насколько знаю, одних оставлять нельзя…
3
Гроза с «придурком» обошла стороной. Но впереди ожидало испытание не слабее. Уже тридцать первого мая, после работы я ехал в такси с Серегой. В деревне мы вышли из машины, отправились в дом. На улице был просто рай, и я люто сожалел, что не могу окунуться в него с головой и привязан к этому больному. Было неуютно, хотя я и подготовился ко всему: наготовил еды впрок, устроил своему особому гостю постель. Какая-то робость связывала руки, не давала заняться хотя бы поливкой огорода. Ничего лучшего, чем просмотр телевизора под кружку кофе я тогда придумать не мог.

Серега - умственно больной человек. Несмотря на это, он обладает высоким ростом и крепким телосложением. Но лицо с вечно мутными карими глазами, похожими на глаза птицы, и вытянутый, как у сказочных персонажей, нос не оставляют никаких сомнений. Форма зубов тоже соответствующая. Но при этом, глядя на Серегу, я понимал, что, повернись судьба на одну миллионную в другую сторону, из него бы получился красавец и труженик. Подобное я чувствую, видя и многих больных девушек, которые имеют в своих искаженных лицах зачатки сексуальности и жизненной устойчивости. Говорит Серега мало, лучше бы не говорил вообще. Свои редкие фразы он произносит невообразимо писклявым и громким голосом и растягивает слова, как резину. Причем, Серега любит говорить не свое, а повторять услышанное. В первый вечер мы смотрели фильм, где к гермафродитского вида подростку подходит пьяный мужчина и спрашивает: «Я вот понять не могу насчет таких: девочка ты или эм?». Так запасы Сереги пополнились мантрой «девочка ты или эм». Он повторял эту фразу с таким упоением, что пробил у меня в голове плешь. И только агрессивная просьба остановиться на время успокоила Серегу. Впрочем, за ту неделю я успел насладиться еще многими шедеврами: «сочинили песенку на свой лад», «говорили бабушка не трогай голубей», «обещали, зимой станет легче», «замолвил словечко за генерала», «я запомнил того с арбузом»… По какому принципу Серега выхватывает свои сокровища, я понять не могу. Одно время это сильно раздражало, но потом я вдруг поймал себя на мысли, что, допустим, фраза «обещали, зимой станет легче» действительно прилипает и, более того, отвлекает от пагубных мыслей и тревоги.   
Кое-как мы скоротали время до ночи. После тяжкой процедуры кормления я дал Сереге лекарства и уложил спать. С грехом пополам улегся и сам.

Досмотрев очередной бредовый сон, я резко проснулся и сразу отправился на улицу. Было около шести утра. На молодой траве блестела роса, влажная почва огорода казалось черной. На грядках выползали молодые побеги гороха, картошки, огурцов. Тишину прерывали крики птиц. «Серегу что ли позвать?» - тогда на улице я захотел поделиться этим блаженством со своим гостем, но будить его пожалел.
Утро во время отпуска я привык проводить в чтении. После своего небольшого моциона я выпил кофе и отправился читать Стейнбека, лежа под лампой. Часа через два дверь в комнату открылась. Оторвав голову от книги, я увидел Серегу и протянул ему руку, впрочем, рукопожатия не состоялось - он этого не понимает. Появление гостя привело в смятение. Отрываться от книги и включать ящик не хотелось. Поэтому, «угостив» Серегу утренней порцией лекарств, я усадил его в кресло рядом с собой и стал читать «Гроздья гнева» вслух. Ощущения получились необычными. Я верю, что если человеку ничего не дано дать, то он должен хотя бы брать - книгами, фильмами, визуальными картинами мимотекущей жизни… Сереге не суждено оставить в этой жизни след, так пусть жизнь оставит след у него. Я верил, что, несмотря на ущербность, слова книг проникают в «Марианскую впадину» Сережиной души, в те глубины, где болезнь не имеет значения. Он сидел спокойно и тем самым подтверждал эту веру. За первую неделю июня мы «прошли» «Гроздья гнева» и несколько рассказов Льва Толстого. Жаль, я не додумался взяться за какую-нибудь поэму - думаю, стихотворный текст Серегу бы просто ошеломил.
«Господи, что же я делаю!» - понял я часам к десяти утра. Живя своей одинокой жизнью, я привык завтракать часа через четыре после подъема, а теперь забыл, что не один. Резко отложив книгу, я добрался до кухни и стал возиться у плиты. Потом был наш совместный с Серегой завтрак. С учетом «ядовитости» его лекарств я допустил серьёзную ошибку, но дал себе слово, что это в последний раз. 

 Настало время взяться за работу. Со всех концов уже доносились звуки триммеров, тракторов, моторов. Первым делом я принялся за косьбу. Серега плохо переносит одиночество, поэтому вскоре оказался рядом. Характерной его особенностью выступает стремление копировать действия других людей. Так, например, он делал вид, будто орудует косой так же, как я. Похожая история повторялась и во время работы с тяпкой, вскапывания земли - Серега стоял и имитировал трудовую деятельность. Поначалу это раздражало, а потом я понял, что никакого раздражения не было вовсе - имело место убеждение в необходимости раздражаться, а не само чувство. Здесь, видимо, сработала моя собственная жажда имитации, которую удалось вовремя осознать. Настоящие опасения вызывало другое. Июнь тогда выдался на редкость жарким. Я боялся, что Сереге станет плохо и пытался посадить его в тень, но он упорно возвращался на огород. Пришлось ограничиться смоченной в воде кепкой.

В определенный момент я понял, что гостю надо предложить какую-нибудь «всамделишную» работу. Самый простой вариант - сгребать скошенную траву в кучи. Дав Сереге небольшие грабли, я буквально водил его руками, чтобы научить самым простым движениям. Это помогло. На некоторое время он отвлекся от имитации и занялся своим делом. Разумеется, никаких куч не вышло, и я в тайне все переделывал, но прогресс был налицо. А когда я научил Серегу наполнять лейки, то получил вполне ощутимую пользу при поливке огорода.

Когда жара становилась невыносимой, я отправлялся купаться. Разумеется, Серегу приходилось брать с собой. На реку мы шли быстрым шагом. Со своим особым гостем я старался никому не попадаться на глаза, ни с кем не заговаривать. Дело не в том, что я стыдился - просто не хотел вступать в объяснения, сталкиваться с недоумением или сочувствием. Особенно с сочувствием, которое тождественно подспудной радости, что беда случилась «с тобой, а не со мной». «Два сапога - пара», «Шерочка с Машерочкой», «Нашли друг друга» - этих заспинных разговоров тоже хотелось избежать. Поэтому по дороге на речку дело ограничивалось поднятием руки и короткими «Привет» и «Здравствуйте». «Потом скажу, что родственник из Самары приезжал», - думал я, торопясь скрыться от соседей. Поначалу я вообще хотел добираться до реки через заброшенный сад и овраг, но этот путь для нездорового человека слишком неудобный и даже опасный - можно подхватить клещей. Купальное место я выбрал в другом конце деревни, где живут уже слабо знакомые люди. Место живописное и, что важно, не слишком популярное, правда, там вечно пасутся гуси, и берег изрядно изгажен дерьмом. Серегу в воду я не пускал и, плавая и окунаясь, вечно смотрел на месте ли он. В душе таился сильный страх, что вынырнув на поверхность, я никого не увижу. Но бояться надо было другого.

Однажды после купания я отвел Серегу на свое любимое место в мире, которое находится неподалеку от «пляжа». Это гора с крутым склоном, утопающим в цветах. Еще там растут дикие груши, одна дикая яблоня. Внизу течет узкая полоска реки с обилием водорослей, «причесанных» по течению. Вдоль другого берега растут огромные ракиты, а за ними - поле. Горизонт здесь настолько далекий, что кажется, будто еще немного, и ты разглядишь волны какого-нибудь моря… Серегу все это не вдохновило, и я не без подавленности отправился с ним домой.
Как-то раз на обратном пути его вдохновило совсем другое. На своих грядках в по-настоящему волнующих позе и одеянии работала Эльвира - девушка лет сорока. Ее нельзя назвать откровенной красавицей, но стройность и моложавость она сохранила. Меня в Эльвире привлекают энергия и жизнелюбие, которые словно отражаются в лице с маленьким фигурным ртом и широких глазах, обязательно наполненных каким-либо настроением. Голос и интонация Эльвиры источают своего рода душевную сытость, и слушать ее приятно. Серега увидел девушку только сзади. Этого хватило, чтобы он смело свернул с дороги и направил стопы к чужому огороду. Мне стоило немалых усилий и психической энергии для предотвращения опасности. С тех пор наши хождения к реке прекратились.

Однажды ночью, сидя в одиночестве на кухне, я думал о том, что, по сути, не отличаюсь от Сереги ни чем. Меня эта жизнь так же почти не увлекла. Учеба, работа, заботы - все это никогда не вызывало ни интереса, ни азарта, а один только страх и досаду на вялотекущее время. Я жил так, будто всегда был и всегда буду и не узнаю ничего нового. Все старания и потуги сводились к тому, чтобы сохранить лицо и хоть как-то походить на остальных. Все работы, включая учительство, не приносили ни денег, ни радости, любовные истории заканчивались в лучшем случае псеводопоэтическими воздыханиями… А до дела так и не дошло. Вообще, пытаясь достичь в чем-нибудь «ядра», я вечно запутывался и сталкивался с такими проблемами, что быстро отступал и сожалел. Одно время смыслом было творчество, но спустя время я убедился в качестве этого смысла и успокоился.

И все же в ту июньскую неделю что-то произошло. Я вспомнил об одном своем старом замысле и решил его реализовать. На память пришла «Гидроцентраль» Мариэтты Шагинян. Из этого устаревшего и скучного романа я извлек лишь одну яркую мысль - мысль о том, что любое, даже самое незаметное дело не остается бесследным и навечно проникает в «фундамент прошлого».  Так был написан рассказ «Ревень». Вот он:
Ревень
1
Николай… Коля Бердяев тридцати трех лет отроду. Из-за имени и фамилии в институте он носил прозвище Философ. Правда, никого не интересовало, что отчество у Коли не Александрович, а Алексеевич ; все равно получалось Бердяев Н.А.

В этот жаркий июльский день Коля заскочил на рынок. Именно в этот день он твердо решил обратиться со своими проблемами к врачу и боялся так, будто идет на эшафот. Воспринимая ближайшие события как квазисмерть, Бердяев прощался с собой прежним на рынке. Здесь он часто бывал с матерью и вспоминал эти продуктовые вылазки с добром. Под палящим, ослепительным солнцем люди энергично покупали и продавали, работники с потными лицами бодро толкали крупные тележки и просили «дорожку», отовсюду доносился запах овощей и ягод. Один только Бердяев находился на рынке без практической цели, как турист на экскурсии. Вдруг среди множества различных голосов он услышал плачущее пищание - это убогая старуха, сидя на ступеньках крупного павильона, продавала свой товар:
- Ревень… Ревень… Ревень, - казалось, будто эти звуки доносятся из какой-то хтонической глуби.

Сердце Бердяева сжалось от жалости… в кой это веки не к себе. Он подошёл к старухе и увидел четыре стебелька, разложенных на газете. В порыве милосердия Коля выкупил весь ревень. Тут же начались благодарности и пожелания, но слышать этот голос Бердяев был не в силах и, откланявшись, поторопился покинуть рынок. «Не идти же мне с этим к врачу! ; подумал он, глядя на ревень в своей руке. - Тогда все станет слишком очевидно». Впрочем, Коля мог избавиться от своей покупки возле ближайшей урны, но делать этого не стал и сел в маршрутку, чтобы уехать домой: «Успеется еще», - подумал он.
2
Наступал поздний летний вечер. Город погружался в сумерки. Бердяев застыл у окна и наблюдал, как чернеют зеленые листья, загораются окна и первые звезды. Запели сверчки, из форточки в квартиру проникал свежий воздух. Простояв столбом около четверти часа, Коля включил на кухне свет и начал варить компот из ягод с добавлением этого несчастного ревеня - так советуют делать в интернете. «Недурно. Остудить только надо», - подумал Коля, когда попробовал свое варево. Остаток времени он провел, дочитывая «Белую гвардию», а потом на удивление легко заснул - не потребовалось ни успокоительных, ни спиртного.

И проснулся Бердяев рано. Открыв глаза, он увидел, как полоса мягкого золотого солнца легла на блеклые обои над кроватью. Тишина и благое безмыслие воцарились в душе Николая. Но лишь на время. Дальше он вспомнил свежепрочитанное окончание «Белой гвардии»: «Все пройдет», - сказано там. «И от всех страданий, дел и суеты не останется ничего. Сами тела наши не оставят и тени, неотличимо сольются с землей», - вспоминал Бердяев суть нехитрой булгаковской мысли. Мысль нехитрая, но дело не в ней, а в чувстве. И это чувство внезапно накрыло Николая. Он вдруг отчетливо понял, что когда-нибудь все это покинет, а тайные число и месяц своей смерти уже неоднократно пережил. Последнее слово, последний вздох, последний дом в глубине земли - все это неожиданно возникло в сознании Бердяева, переполнив его силой и свободой. Мысли о конце заставили его задуматься о таинстве начала, по-новому открыли всю жизнь с ее суетой, которая не так уж плоха, если изгнать из нее пустопорожний и недостойный страх. Николай лежал, как под электрошоком, а потом, осознав бесповоротное преодоление рубежа, оделся и вышел на улицу.
3
Что делать с внезапной свободой? Перед Бердяевым этот вопрос не стоял. Добравшись до центра города, он вышел на «охоту». Первой он заметил девушку в легком платье с цветами. Своей фигурой она походила на песочные часы. Девушка бодро шагала по тротуару, размахивая каштановым хвостиком, как маятником. На светофоре Николай догнал красотку и, пока горел красный, спросил ее:
- Извините, пожалуйста. Это не с вами я ездил на экскурсию в Петербург?
- Нет, - ответила девушка, даже не взглянув на Николая. В ее густо накрашенном лице он заметил такую твердость, что быстро отступил.
Второй мишенью стала низкорослая блондинка в сером полумужском костюме. Ее лицо с большим носом и вытянутыми губами привлекало только в силу молодости, зато фигура была, что надо.
- Простите, это не с вами я ездил в Петербург на экскурсию? - снова спросил Бердяев.
На этот раз он даже не получил ответа - девушка резко ускорила шаг, все объяснив без слов.
«Наверное, надо изменить стратегию», - подумал Николай. 

И он изменил. В тени сада, прилегающего к обкому, шла дамочка в возрасте. На ее шее поблескивало аляповатое украшение цыганского типа, с подбородка уже начала свисать кожа, но в целом…
- Простите, уважаемая, - обратился Бердяев к женщине со своей уже традиционной «мантрой». - Это не с вами я ездил на экскурсию в Петербург?
- Тогда это был еще Ленинград, мальчик, - вальяжно отвечала незнакомка. - Тебя, скорее всего, еще не было на свете.
Неподалеку находилось шикарное, футуристического типа здание казначейства. Туда неторопливо шли на работу хорошо одетые нестарые девушки - все, как на подбор. «Мне бы одну из них!» - мечтательно подумал Бердяев. Он считал, что спутница из казначейства с ее заведомыми здравомыслием и жизнелюбием навсегда защитила бы его от опасностей этого мира. Николай заметил высокую нехудую особу лет сорока: белая кофта, черная юбка до колен - все по дресс-коду. Девушка с кипой прижатых к груди бумаг неторопливо направлялась к воротам казначейства, вышагивая волнующими ногами.   
- Извините, пожалуйста. Это не с вами я ездил на экскурсию в Петербург?
- Нет, - ответила секретарша, усмехнувшись своим лисьим лицом.

Наконец Бердяев истощился. Утро выдалось шикарное: солнце размеренно заливало летнюю улицу, деревья давали тень, которая создавала чувство рая, птицы пели так, будто пытались всем донести мысль, что им всего хватает. Николай купил банку лимонада и присел отдохнуть на скамейку в одном небольшом парке. Он планировал вернуться домой и доспать… Вдруг Николай увидел, как из ближайшего магазина появилась его однокурсница Ира Сипягина. Она шла, поедая ягоды винограда, гроздь которого держала в левой руке. «Ест немытый виноград», - на секунду чувства Бердяева пригасила мысль о такой антисанитарии. В глазах Ирины он уловил такое же изумление и быстро поднялся на ноги…

На этом замысел застопорился. О чем писать дальше, я не знаю.

Без основательной ложки дегтя не обошлось. Однажды ко мне в гости пришел друг, которого я с детских лет привык называть Сахой. Стокилограммовый мастодонт Саха явился вечером, когда солнце уже село. Пока мы выпивали на кухне, Серега сидел в комнате и смотрел телевизор. Зная Саху, своего необычного подопечного я старался держать в тайне как можно дольше. Но в душе было неспокойно ; мучило какое-то смущение, что-то вроде стыда. В конце концов я не выдержал и усадил Серегу за стол вместе с нами. Состоялось знакомство. С презрительным удивлением Саха наблюдал, как Серега раз за разом подносит к губам воображаемую рюмку  ;  к сожалению, в те минуты моя бдительность притупилась.
- У меня одна футболка, ; Серега встрял в разговор с очередной «мантрой». Он извлек ее из фильма, где один герой-дегенерат в приступе острого психоза зачем-то доказывал соседу свою бедность: с красным припадочным лицом этот персонаж постоянно повторял фразу «у меня одна футболка» и порывался разорвать эту футболку напополам.

На несколько секунд воцарилось молчание, потом беседа продолжилась.
- У меня одна футболка...
- Долбоеб какой-то.
И тут я не выдержал. Чего только я не терпел от Сахи, но сейчас наполнился яростью и словно переродился:
- Пошел вон!
- Согласен, это было зря...
- Исчезни, падаль!!! Исчезни, перхоть!!!
4
На свадьбе было шумно и весело, я же чувствовал себя на празднике чужим ; никого не знал, почти ни с кем не говорил и находил удовольствие только в еде и выпивке. Во время танцев удалось пару раз коснуться женской плоти, но, кроме холостого возбуждения, это ничего не дало. Серега сидел, улыбался, хмыкал и никак меня не замечал. Это раздражало. В конце концов я не выдержал и подошел к нему:
- Сочинили песенку на свой лад? ;- спросил я Серегу, прибегнув к одной из его излюбленных мантр.
Тот ответил своей дебильной усмешкой. Кажется, он напрочь меня забыл. Да и помнил ли вообще.
- Познакомься, Ира, ; - обратился Виктор к невесте.- Это Егор. Он наш спаситель.
Бабушка говорила мне, что женихи и невесты на свадьбе не напиваются, потому как ночью у них «важное дело». Она оказалась не права. В скором времени Виктор был уже совсем в дупель. Посреди праздника он заперся в туалете и принялся там считать деньги, подаренные гостями. Ира стучала в дверь, пыталась вернуть жениха, но он не отвечал  ;-  заснул прямо на толчке. Пришлось подключать мужчин.
- Не надо! Не надо ничего! Я уеду к матери прямо сейчас! - кричала невеста в отчаянии.

Оказалось, что для Иры это уже третий брак. Последний ли? Этого я уже никогда не узнаю, потому что не хочу больше знать ни ее, ни Витька, ни Серегу.

Я тихо и молча вышел из банкетного зала. С улицы доносились приглушенные звуки свадьбы. Скоро они исчезли совсем, уступив место деликатному шипению машин, крикам птиц. Я отдыхал душой, погрузившись в размеренную жизнь вечернего города, где никому до меня не было дела и где это было в порядке вещей.