Дождик намочил

   Туман сгладил черные очертания раздетых деревьев, и мило завис среди веток рябины, украшенных красными гроздьями ягод, без признаков упавшей листвы. Он проник в желтые листья березы, самые стойкие украшения уходящей осени. Капельки тумана окутали редкие желтые листья клена, оставшиеся там, где ветер не дует. Муж в очередной раз решил, что Аграфена Владимировна создана не для него, слишком она самостоятельная, слишком самостоятельные женщины в ее роду.
        А вот и дочь Ксана вспомнила про мать. Надоело ей жить в большой квартире, вот она и звонит:
   — Мама мы к тебе приедем на пару дней.
   — А потом на сколько?
   Иногда Ксана не хочет жить в особняке, не хочет жить в большой квартире Мирона, ей бы в комнату в маминой квартире вместе с дочками, и под крылышко...
Ксана приехала в очередной раз от Мирона. Ситуация такова, если начинать ее вспоминать со времен двадцатилетней давности. Тогда она в первый и единственный раз выкрасила волосы в белый цвет. Ей было 24 года. Ее улыбка была белозубой, зубы от природы ей достались ровные, красивой формы. Фигура у нее была как у породистого скакуна, она была достаточной высокой и стройной молодой женщиной. Ксана шла в ста метрах от своего дома, мимо детской площадки. Именно здесь ее увидел крупный мужчина 32 лет от роду по имени Мирон.
   И стоит машина Ксаны рядом с особняком, а она вызывает такси и едет к маме. Победила в семье — дружба. Накануне приезда няни с Аленой, Ксана пошла и закупила продукты. На следующий день няня с Аленой была уже дома. Книжки и игрушки лежали повсюду в большой комнате, значит, приехала внучка, и навел свой порядок.
   Ксана рассказала маме Аграфене Владимировне, что произошло с прежней няней, красивой женщиной с педагогическим образованием. Няня умудрилась удалить родинку. На месте родинки у нее остался шрам в десять сантиметров. Последнее время она себя все хуже чувствовала, каждый синяк в месте ушиба разрастался на десять квадратных сантиметров. После осмотра врачей ей стали делать химию терапию. Умерла няня.
   Ксана с детства помнила, что родинки удалять нельзя. Бабушка два дня наслаждалась заботой о внучке, квартира порядку не поддавалась, она с ней гуляла, и незаметно два дня прошли. Ксана уехала и увезла с собой Алену. Через час после их отъезда все в доме было на своих местах, и тихо улыбался чистый пол. Семейная идиллия, вещь редкая и непостоянная, катить бочки на родных, все равно, что на себя грозу навлекать.
   У бабушки Ксаны было проклятие: "Чтоб вас дождик намочил!" И это проклятие вчера полностью сбылось в отношении ее.
Аграфена Владимировна протерла жидкостью стекла и зеркала, уснула минут на двадцать, ее разбудил звонок Ксаны:
   — Мама, приезжай сейчас, посиди с внучкой, у меня есть дела.
   У Ксаны от отпуска два дня осталось, встала отдохнувшей и полетела в платье выполнять свой долг, если сидеть в доме, то в платье удобней. Отпустила бабушка молодых по их делам, внучка спала.
   Дети Ксаны лето прожили в особняке у моря и вместо того, чтобы прижиться и радоваться морю, просто захотели уехать туда, откуда приехали. Вода, обычная пресная вода, рядом с морем, или не очень далеко от него всегда была в большом дефиците.
   Аграфена Владимировна к Ксане приезжала на два дня, но со слезами на глазах, без обиды на дочь, просто от тоски, что они живут не на своей родине, выскочила она от своих внучек и вернулась через границу к себе домой. У Ксаны от местной воды волосы с корнями стали выпадать. Прожив у моря еще три месяца, Ксана с детьми вернулась на родину и вздохнула спокойно, но она с собой привезла няню, которая сидела с Эдиком.
   Няня, рожденная на море, не смогла вынести климата, в котором жила семья Ксаны. Няня заболела всем, чем можно и нельзя, и пришлось ее вернуть по месту прежнего жительства, где она и умерла.
Прошло время…
   — А ты кому это говоришь? — Спросила Алена, после очередных слов Аграфены Владимировны.
   Унижения, к ним надо привыкать вместе со званием «Пенсионерка», — подумала пожилая женщина, и проговорила:
   — Чай просила? Он стоит на столе.
   Она вошла в свою комнату и закрыла дверь. В нее то и дело стали стучать, заходить и спрашивать, не слушая ответа.