С. Х. Эдамс - Си-бемольный тромбон-1

ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА
Каждому переводчику хочется сделать свой перевод лучше, понятней, легче и читабельней. Только вот в некоторых случаях это идёт вразрез со стилем автора, который отнюдь не хочет отличаться простотой. Именно из этой когорты данный автор, Сэмюэл Хопкинс Эдамс. Мне очень понравился его стиль повествования, который я постарался максимально сохранить в данном переводе. Уверен, к нему будут сделаны замечания, ну пожалуйста – комментарии к вашим услугам. Я же считаю, что моя попытка оказалась удачной.


Трое мужчин сидели в клубе «Космик» и обсуждали вопрос «Что не так с Джоунзом?». Уолдемар, старший из дебатантов, являлся владельцем, а иногда и руководителем, важной газеты с хорошей репутацией. Его лицо с крупными чертами носило выражение добродушной власти, свидетельствующей об опытном и успешном журналистском поприще. Рядом с ним сидел Роберт Бертрам, клубный бездельник, стройный и апатично элегантный. Третьим участником конференции был сам Джоунз.

Середнячок Джоунз не мог не схлопотать такое прозвище. Его родители практически навязали его ему, предоставив молодому человеку инициалы С.Р.Е.Н. перед полученным по праву от рождения Д, обозначающей «Джоунз». Его характер явственно оправдывал такое совпадение букв. Он, можно сказать, являлся совмещённой фотографией любого из тысячи американцев между 25 и 30 годами возраста, живущего в нормальных условиях без дурных привычек. По счастью, его в целом обычное лицо привлекало внимание одной непременной чертой совмещённых фотографий – большими, глубоко посаженными и задумчивыми глазами. Без них он прошёл бы сквозь любую толпу, оставшись никем не замеченным. Ему было 27, и он, оглядываясь на пять миновавших с момента окончания колледжа лет, никак не мог понять, что же он с ними сделал; а на четыре предшествующих года до выпуска, не мог понять, как он сумел так хорошо их провести и почему никак не оправдал последние пожелания своего любимого профессора.

«Джоунз, у вас есть одно редчайшее качество: вы можете при желании наточить карандаш своего ума с предельной точностью. Специализируйтесь, юноша, специализируйтесь.»

Если получатель этого совета когда-либо на чём-либо специализировался, то только на жизни. Имея собственный капитал в 25 тысяч ежегодных, он мог бы продолжать свою специализацию бесконечно – но два обстоятельства тянули его в другую сторону. Одним было повсеместно вмешивающееся тяготение принять некое участие в динамической деятельности окружающего мира. Другим – чудаковатое завещание его дяди, чья кончина вызвала столь мало сожаления, но от которого он получил свой теперешний доход и ожидание будущего примерно десятка миллионов. Стювезан Рейпен Егертон Нориен – как некогда высказался Уолдемар – «сел на кресло мэра с хорошим именем, а встал с глыбой льда». В завещании, цинично-юмористическое формулирование которого стало темой дня, мистер Нориен с того света посмеялся над обществом, которое он ограбил, и пообещал реституцию, если можно так выразиться, через своего наследника.

«Следовательно, - написал он, - я отписываю и завещаю упомянутому Стювезану Рейпену Егертону Нориену Джоунзу моё имущество, основная часть которого будет передана ему только после того, когда он завершит непрерывное пятилетнее проживание в Нью Йорк сити. По истечении этого времени вирус метрополиса охватит его сущность целиком. Он растранжирит своё незаработанное и незаслуженное состояние, таким образом замкнув порочный круг и излив ядовитым ливнем миллионы, добытые моей политической деятельностью, на город, к которому я, после того, как руководил им, вертел им как хотел и общипывал, не испытываю никаких иных чувств помимо презрения.»

- Так что теперь,- заметил Уолдемар своим тяжёлым голосом с рыкающими нотками,- ты жаждешь разочаровать этого достойного мужа.

- Такова человеческая природа, понимаешь ли,- проговорил Середнячок Джоунз.- Когда некто накладывает на тебя проклятье в десять миллионов долларов и утверждает, что ты никчёмный, как креветка, ты – ты...

- Естественно, хочешь доказать, что он лжёт,- закончил Бертрам.

- Именно. Как бы то ни было, у меня нет вкуса ни к моральным, ни к финансовым беспутствам. Я хочу деятельности, мне надо чем-то заниматься. Мне скучно в этом инфернальном городе.

- Типичные жалобы ненасытного романтика,- прокомментировал Бертрам.

- Какого там романтика!- запротестовал тот.- У меня самые что ни на есть практические амбиции, мне только надо их расшевелить.

- Именно. Скука возникает, когда романтик просыпается с жаждой после вчерашнего. Ты воздыхаешь по чему-то романтичному, необычному. Египет, Санкт-Петербург, Буэнос Айрес и Самоа уже стали привычными ничем не удивляющими местами. Ты слишком часто туда мотался. Вот ты и снова в Нью Йорке с напряжёнными нервами, ожидая, когда же Приключение подкрадётся кошкой сзади и набросит на твои плечи лассо из радужных мечтаний.

Уолдемар рассмеялся.

- Точный диагноз. Почему бы тебе не найти себе хобби, Джоунз?

- Какое хобби?

- Да любое. В клубе полно людей с хобби. Среди всех моих знакомых у таких людей самое увлечённое отношение к жизни. Взять хотя бы старого Денешо – какой был мизантроп, пока не занялся коллекционированием скарабеев. А Фентон – у него лучшая в мире коллекция цирковых афиш. Дом Беллердинга – настоящий музей старинных музыкальных инструментов. Де Гэй собирает ядовитых насекомых со всего мира – ни единого безвредного для человека образца. У Терриберри мания к старым железнодорожным билетам. Некоторые действительно весьма любопытные. Я часто жалею, что у меня нет времени на чудачества; чудаки – счастливые люди!

- И какое чудачество ты бы выбрал?- апатично вопросил Бертрам.

- По-моему, ещё никто не коллекционировал необычные объявления,- ответил более взрослый мужчина.- Если на все откликаться... Но на это уйдёт всё время.

- Прямо такая захватывающая карьера?- улыбнулся Середнячок Джоунз.

- Ещё какая. Я знал человека, который каждый день отдавал по 20 долларов за расшифровку реального содержания дневных новостей. И ему не было скучно.

- Но если просматривать обычную рекламу, там только попытки покричать в печати, дабы что-то продать,- возразил Середнячок Джоунз.

- Разве? Наверное, ты не там читаешь.

Уолдемар потянулся за утренним экземпляром «Универсал» и пробежался глазами по колонкам частных объявлений.

- Вот, смотрите,- сказал он и прочитал:- «Есть ли на зелёной земле Бога работа для человека, который просто должен иметь её?» Или вот: «ТРЕБУЕТСЯ – человек почтенного облика с белой бородой и медицинским образованием. Соответствующему соискателю обещается хорошая оплата.»

- Это к чему?- спросил Середнячок Джоунз с пробудившимся интересом.

- Медицинские мошенники ищут себе представителя, способного впечатлить потенциальных клиентов,- пояснил Уолдемар.

Середнячок Джоунз тоже наклонился к газете.

- А вот ещё,- проговорил он и прочитал:- «ТРЕБУЕТСЯ – музыкант, играющий на си-бемольном тромбоне, воспользуемся сразу. Обращаться с инструментом по адресу 300, Сотая Ист стрит, после часу дня.»

- Как будто ничего необычного,- сказал Уолдемар.

- Но почему это в ежедневной газете? Должны же быть – эм – технические периодические издания – эм – специальные журналы для таких запросов.

- Когда Середнячок начинает говорить медленно, значит, он заинтересовался,- отметил Бертрам.- Голову даю.

- И всё же, он прав,- сказал Уолдемар.- Странное место для такого объявления.

- А как вам вот это, оно что означает?- спросил Бертрам.- «ТРЕБУЕТСЯ – немедленно, латунная гаубица и мужчина, который не боится ей управлять. Миссис Энн Каллен, Ист ривер, пирс 49 ;.»

- Женщина, которая вступила в борьбу с баржевым синдикатом,- пояснил Уолдемар.- Ничего интересного; она просто блефует.

- Мне всё же хочется попробовать с этим объявлением, - с внезапной уверенностью заявил Середнячок Джоунз.- Мне кажется, тут есть чем заняться.

- Сделай из этого бизнес,- дал ему совет Уолдемар.- Если возьмёшься за это всерьёз, моя газета с радостью заплатит за информацию, которую ты сможешь собрать. У нас, например, нет времени отслеживать тех, кто размещает обманную рекламу. Если ты займёшься таким делом, оно определённо окажется увлекательным, а временами, возможно, и чреватым приключениями.

- Я даже не знаю, с чего начать,- возразил Середнячок Джоунз.

Владелец газеты быстро нарисовал диаграмму на листе бумаги и заполнил её текстом, активно вычёркивая и редактируя его. Последний вариант, разделённый на строчки согласно его разметкам, выглядел так:

ВЫ ПОПАЛИСЬ НА УДОЧКУ?
Тысячи попались.
Тысячи ещё попадутся.
Они хотят вас поймать.
КТО?
Мошенники от рекламы.

С. ДЖОУНЗ
Рек-Визитор
Может защитить вас от них.

Прежде, чем отдавать деньги, свяжитесь с ним. Получите совет на любую тему, связанную с рекламой в газетах, журналах и на улицах. Бесплатные консультации для неимущих. Звоните, пишите, вложив обратный конверт. Всё честно!
Джоунз, Рек-Визитор

- Рек-Визитор! Ты хочешь, чтобы я испортил едва начавшуюся карьеру такой ядовитой шуточкой?- скривился Середнячок Джоунз.

- Ядовитая – не ядовитая, но это – хороший крючок,- невозмутимо возразил Уолдемар.- Отлично пойдёт открытым стилем, одна колонка, примерно пятьдесят строк. Пропись с заглавными буквами, имя и занятие выделено жирным. Помещать два раза в неделю в каждой газете Нью Йорка и Бруклина.

- Это не – эм – слишком крикливо?- вопросил Бертрам, подняв брови.

- Крикливо?- повторил автор.- Не только крикливо – безобразно вульгарно. Жёлтый выделяющийся шрифт. А как ещё поймать внимание публики?

- Ну, положим, моя личность вспыхнет и даст эффект,- размышлял будущий Рек-Визитор.- Et apr;s, как мы гордо заявляем после недели, проведённой в Париже?

- Apr;s? Да господи, что угодно. Снимаешь офис, нанимаешь клерка, двух стенографисток и специалиста по подшивкам и готовишься принимать клиентов. Их будет туча,- предсказал ему Уолдемар.

- А сам я буду прыгать по городу вслед за длинными белыми бакенбардами, латунными гаубицами и си-бемольными тромбонами, я полагаю.

- У тебя не будет времени прыгать, пока ты не засистематизируешь работу. Через шесть месяцев, если тебе не пробьют голову и не посадят по подставному обвинению в клевете, у тебя будет уникальный каталог мошенников. Тогда я приду и заплачу за твои знания, а мои собственные колонки станут чистыми.

Вещатель поднял глаза и встретился взглядом с мужчиной с сединой стального цвета и желтоватым лицом с грубыми чертами.

- Простите, что прерываю, - сказал новоприбывший.- Кто будет кандидатом?

- Линдер.

- Линдер? Нет, конечно! Совершенно не известное имя.

- Скоро будет известное.

- Кем он работает?

- Увольняется через две недели.

- Но с его репутацией это невозможно.

- Какой репутацией? Мы с вами знаем, что он – взяточник, а где доказательства? Деньгами всегда занимается его клерк.

- Был же какой-то старый скандал, что-то с женщиной?- смутно напомнил любопытный.

- Жена уошингтонца? Дела старые. Линдер будет всё отрицать, свидетелей нет. Женщина мертва – говорят, в результате его жестокого обращения с ней. В своё время покровители Линдера замяли эту историю, а когда муж пригрозил убить его, Линдер спокойно привлёк специалиста по психиатрии, и мужчину упрятали в психушку. Он оттуда не вышел. Нет, это политически неэффективный ход.

Седоволосый мужчина кивнул и ушёл в глубоких раздумьях.

- Эгберт, босс в области перевозок,- пояснил Уолдемар.- Обычно мы на противоположных сторонах, но сейчас мы оба против Линдера. Эгберт хочет более дешёвого человека на пост мэра, я – более честного. Я бы смог провести его в этом году, но Линдер имеет крепкую поддержку. Возвращаясь к нашему проекту, Джоунз...

И они вернулись к нему с такой сосредоточенностью, что несколькими часами спустя, когда компания разошлась, Середнячок Джоунз был подсажен на новое соблазнительное жизненное приключение, и всё было расписано до мелочей.

В великой человеческой охоте, которая всегда происходила и всегда будет происходить, пока «последняя птица не скроется в последней ночи» – некоторые называют её «бизнес», некоторые – «искусство», другие – «любовь», и очень немногие знают, что это на самом деле, движущая сила существования – пути преследователя и преследуемого часто незаметно пробегают рядом. Когда бы достопочтенный Уильям Линдер ни вынашивал свои планы по поводу мэрства, Середнячок Джоунз сидел в просторном офисе в Эстор корт, точке, которую Уолдемар рекомендовал как центральную, дорогую и вдохновляющую на откровенность, и мучил свой мозг, размышляя над более мелкими несчастьями человечества. В ответ на его разрекламированное предложение о помощи беды других людей слетались к нему подобно воробьям, порхающим над рассыпанными крошками хлеба. По большей части они были не так серьёзны; но сколько бы он ни выдавал в советах и помощи, Рек-Визитор не меньше получал в качестве оплаты опытом и познанием человеческой природы. И это была честная, нелёгкая наука, полезный труд, удерживающий его на задании больше, чем удерживали бы романтика и приключения, на которые он рассчитывал и которые предвещал Уолдемар – пока на спокойной улочке в Бруклине, о существовании которой он даже не подозревал, произошло то, что первым из множества событий оправдало прогнозы Уолдемара и дало Середнячку Джоунзу роль в великой драме метрополиса. Вторая часть прошла с участием достопочтенного Уильяма Линдера.

В пять часов пополудни дня раннего лета Мистер Линдер сидел за замком и засовом. Передняя комната на третьем этаже его богато украшенного особняка на бруклинском Парковом склоне была посвящена покойным размышлениям. Растянувшись на огромном мягком стуле у окна, он предавался домашнему покою. Стул был недавним даром от оставшегося анонимным поклонника, который, как лениво представлял себе мистер Линдер, пока не был готов раскрыть свою личность по политическим соображениям. Восседатель стула протянул свои разутые ноги, по своему обыкновению положив ступни на широкий подоконник, залитый, в соответствии со временем года, солнечным светом, и размышлял о вызревающей позиции мэрства. Всё, по его мнению, шло весьма успешно. «Дело верняк», говорило его внутреннее «я».

Внизу, на Кеннард стрит, старался одинокий музыкант. Медный инструмент в форме кренделя лежал у него на плече. Он казался скаутом одного из многочисленных и меланхоличных немецких оркестров, которым бруклинские правила позволяли, выползая из своих уединённых уголков, создавать эхо прошлого. Мужчина медленно вертел головой, словно оценивая потенциальную возможность вознаграждения. Его прозорливый взгляд остановился на выдающихся из окна третьего этажа особняка Линдера ступнях и не двинулся дальше. Он пододвинулся поближе, остановился напротив окна, поднял к губам мундштук и завёл опасную волну нот, в которой обученное ухо могло уловить некогда популярную песенку «Египет».

Любовь к музыке не являлась одним из качеств достопочтенного Уильяма Линдера. А вот раздражительность – являлась. Из всех инструментов си-бемольный тромбон обладает самым бьющим по нервам звуком. Хозяин особняка вскочил со своего умиротворяющего кресла. Там, где только что парапетную плиту украшали его ноги, возникло его лицо. Он далеко высунулся из окна и заорал на музыканта внизу. Ему ответило пронзительное медное горло – солист, закрыв глаза в экстазе творчества, привёл первый куплет выбранной им композиции к мучительному завершению на полтона ниже, чем следовало. Перед припевом для пущего эффекта оказалась краткая пауза. В эту паузу из разинутого лица мистера Линдера голос рухнул подобно падающей звезде. Хотя он не вскричал «эксельсиор!», случайный свидетель мог бы счесть, что такой набор звуков вполне в состоянии знаменовать этот призыв. Но в действительности достопочтенный мистер Линдер прокричал:

- Идиотсюданахрен!

Исполнитель поднял лицо, невинное в своей непонятливости.

- Что вы говорить?- вопросил он с мягким тевтонским акцентом.

Достопочтенный Уильям Линдер замахал руками с выразительностью тормозного кондуктора.

- Уходи! И подальше!

Музыкант ободряюще улыбнулся.

- Мне уже за это заплатили,- пояснил он.

Медный инструмент снова коснулся его губ. Тональная лестница, ведущая к припеву «Египта», взметнулась вверх резким взвизгом. Она пришла к чрезмерному, невыносимому, наглому воплю -  и достопочтенный Уильям Линдер испытал на незащищённом тылу своей персоны самый жестокий в его жизни пинок, не всегда ассоциируемый с мирными искусствами. Он отбросил его за пределы подоконника. Последнее, что он увидел, находясь в сознании, было лицо музыканта, рот которого оказался абсурдно полым, а губы были всё ещё вытянуты над внезапно опустившимся мундштуком. Затем полёт политика прервал навес. Он прошёл сквозь него, пробил вторую сходным образом натянутую ткань, снабжавшую тенью окно под ним, и мирно улёгся на своём собственном крыльце с тремя прогнувшимися вовнутрь рёбрами и сложным переломом ключицы. К тому времени, когда его спуск завершился, немец-музыкант, засунув инструмент под мышку, в панике устремился вниз по улице, а в его ушах до сих пор звучало сотрясение, с которым хозяин вылетел из своего собственного переднего окна. Его движение остановил бегущий полисмен.

- Что это был за взрыв?- вопросил слуга порядка.

- Взрыв? Я слышать шум в балшом доме на углу,- тупо ответил музыкант.

Полицейский схватил его за руку.

- Пошли обратно. Будешь свидетелем. Пошли, вместе со своей трубой.

- Эта не труб,- терпеливо пояснил немец, - эта си-бемольный тромбон.

Вместе с несколькими миллионами читателей Середнячок Джоунз ознакомился с линдеровской «наглой бомбёжкой» из возмущённых заголовков местной прессы. Злоумышленник, по возбуждённому заявлению печатной продукции, был весьма умелым и не оставил никаких следов. Взрыв смёл все следы. Полиция (с характерной тупостью подразделения бывших водителей грузовиков и бартендеров, украшенных медными пуговицами и значками и названных «детективами» без дальнейших квалификационных мер) металась от одной теории к другой. Их плохо склеивающиеся выдумки недолго пережили возвращение достопочтенного Уильяма Линдера к сознанию и способности к связной речи. «Работал кто-то свой», заявили они. Дверь была заперта на замок и засов, как утверждал мистер Линдер, любому проникшему в дом совершенно негде было спрятаться. Значит, часовой механизм.

- Как мог кто бы то ни было угадать, какое время выставить,- вопросил в отвращении политик,- когда я сам не могу сказать, где могу оказаться в любое время в любой день?

- Тогда этот голландский трубач сам бросил бомбу,- солидно высказался глава «Детективного бюро».

- Ну конечно, прямо так и подбросил её на три этажа, не прекращая другой рукой играть на своём дьявольском тромбоне. Это надо хотя бы лоток наплечный носить!

Тем не менее, полиция уцепилась за теорию причастности музыканта, главным образом потому, что придерживаться было больше нечего. Взрыв был весьма локализован, комната не разрушена полностью, но стул, который оказался в центре волнения, и с которого достопочтенный Уильям Линдер поднялся как раз вовремя, таким образом спасая свою жизнь, был разрушен полностью, а участок пола под ним сильно раздроблен. Сила взрыва была направлена на пол вниз, а не вверх сквозь напольный покров. Что касается злобных врагов, мистер Линдер заявил, что не знает никого подобного. Идею, что тромбонист подал сигнал, он обидно охарактеризовал как «мираж для престарелых сыщиков».

Время шло, «улики» не появлялись, полиция желала только привычно и незаметно позабыть о загадке, превзошедшей их ограниченные возможности. Немецкого музыканта, оказавшегося человеком простым до уровня полоумия, отпустили, интерес общественности увял, и дело исчезло из печати.