de omnibus dubitandum 1. 297

    ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (1572-1574)

    Глава 1.297. ЛИТОВСКИЙ РЕВАНШ НЕ ТО ЧТОБЫ ОЖИДАЕМО, НО НЕ ЗАДАЛСЯ…

    Январь 1537 года*

*) С 1492 года, в Московской Руси впервые начали отпраздновать Новый год в сентябре. До этого праздник отмечали 1 марта, а перенесён он был Иваном III…

    Как пишет автор с ником thor_2006 в своей статье «Казанщины Ивана Грозного-5» на сайте «Скит боголепный», когда первоначальная растерянность прошла, «правительство» великой княгини Елены Глинской, возглавляемое Иваном Телепневым устроило Сигизмунду I Старому и его панам рады показательную порку - в ходе зимней кампании 1534/35 гг. руские рати безжалостно и беспрепятственно опустошили восточную, юго- и северо-восточные земли и ВКЛ и за малым делом не спалили предместья Вильно. Война перешла в привычную по 1-й Смоленской войне стадию обмена взаимными набегами, в которой руские имели перевес и в 1537 г. стороны заключили перемирие (опять!), по условиям которого Гомель с волостью отошел к Литве, а Москва прибрала к рукам Себеж, Велиж и Заволочье.
      
    Итак, литовский реванш не то чтобы ожидаемо, но не задался. Однако на этом неприятности для Москвы не закончились. Дурные вести пришли с другой стороны, с казанской.
      
    Шаг назад.

    После смерти Мухаммед-Гирея от рук Ногаев и начала смуты в Крыму Сахиб-Гирей (с подачи Саадет-Гирея, одного из претендентов на крымский стол, и его «партии», имевших прочные подвязы в Стамбуле) попробовал заручиться поддержкой султана и объявил себя его вассалом (в Крыму не желали терять казанский юрт и, не имея возможности самим вмешаться в борьбу за Казань с Василием III, решили впутать в этот блудняк своего сюзерена). Этот финт ушами, продолжает автор с ником thor_2006 в своей статье «Казанщины Ивана Грозного-5» на сайте «Скит боголепный», не прошел - султан не торопился ввязываться в восточноевропейские разборки, так что Сахиб-Гирей счел за благо передать власть в Казани племяннику Сафа-Гирею, а сам отъехал в Крым.

    Сафа-Гирей продержался в Казани до 1531 г., когда в результате дворцового переворота (часть казанской знати решила, что не стоит дожидаться новой экспедиции московитов, недовольных присутствием крымского царевича на казанском столе) он был вынужден бежать, затаив лютую злобу против Василия III (которую потом татарин перенес и на его старшего сына Ивана IV).
      
    Начало войны с Литвой изменило расстановку политических сил в Казани, и тамошние сильные люди во главе с беком Булатом из рода ширинских князей и «царевной»-ханбике Гаухаршад решили, продолжает автор с ником thor_2006 в своей статье «Казанщины Ивана Грозного-5» на сайте «Скит боголепный», переменить власть и пересмотреть в очередной раз условия отношений с Москвой.

    Московский ставленник Джан-Али (которого тот же Булат в свое время и пригласил в Казань) был убит, а Сафа-Гирей триумфально вернулся и воссел на казанское царское седалище, став надолго предметом нехилой такой головной боли в Москве и источником постоянных проблем на границе - неуемный и мстительный характер нового старого царя не позволял ему сидеть на месте, да и нужно было куда-то направить деструктивную энергию казанских князей и мурз, так что казанская «украина» запылала, став ареной малой войны (справедливости ради отметим, набеги носили взаимный характер). Завязался второй, после литовского, внешнеполитический узелок.
      
    И в качестве изюминки на торте - при «регентстве» Елены ставятся городки в устье Наровы (кстати, к 30-м годам отношения между Москвой и Ганзой, прерванные при Иване III, устаканились, но вот, продолжает автор с ником thor_2006 в своей статье «Казанщины Ивана Грозного-5» на сайте «Скит боголепный», что касается Ливонской «конфедерации», то этого не скажешь.

    Магистр В. фон Плеттенберг усвоил уроки войны 1501-1503 гг. и когда Сигизмунд I Старый предложил ему в 1506 г. вступить в альянс против Москвы, под благовидным предлогом уклонился от такой «чести». Однако отношения с Ливонией оставались прохладными, а торговое эмбарго, снова усиленное в конце XV в., периодически переустанавливалось и ужесточилось, порождая «серую» торговлю и всякого рода схематозы).

    Строительство опорных пунктов в устье Наровы должно было, вероятно, способствовать обходу санкций (кстати, голландские купчины и шхиперы как раз в это время начали торить дорогу в восточную Балтику и на Русь). Однако Москва не слишком активно действовала на этом направлении - у неё хватало других проблем, да и особенный автономный статус Новгорода (Немогарда – Л.С.) и Пскова позволял взвалить на тамошних наместников и господ решение ливонских вопросов.
      
    И завершая эту часть, продолжает автор с ником thor_2006 в своей статье «Казанщины Ивана Грозного-5» на сайте «Скит боголепный», не забудем написать и о попытке восстановить контакты с Империей, благо семейство Глинских такие выходы "туда" таки имело..
      
    Вот такая у нас выходит диспозиция во внешней политике Москвы к исходу правления Елены Глинской и Ивана Овчины-Оболенского. А Иван Васильевич у нас и не виден - пока наш малыш никак не влияет на внешнюю политику (для этого есть мать, ее наперсник и бояре), исполняя сугубо церемониальные функции и своим присутствием одобряя действия регентши и бояр.

    К исходу 30-х гг. XVI в. более или менее четко обозначились основные внешнеполитические «узелки»-проблемы, которые нужно было решать новому монарху (как решать - сам Меньшой был еще ребенком и о таких вещах само собой не задумывался, и еще долго не будет задумываться - по ощущениям, реально перехватывает нити управления во внешнеполитическом ведомстве он только к исходу 50-х гг., а до этого внешнеполитический курс определяет Боярская дума, а сам Иван постигает эту премудрость на практике, постепенно избавляясь от книжных иллюзий и веры в людей и свое окружение).
      
    Два «узелка» были главными «литовский» (унаследованный от деда Ивана) и «татарский» (от отца Василия). Вопрос был в том, какой из них имеет первостепенное значение. Для Старшого, который действовал, как я уже раньше не раз писал, в чрезвычайно благоприятных условиях, вопрос не стоял в принципе - пока Крым был в союзниках, Литву можно было подвергать укрощению безвозбранно, и Иван III Грозный Первый этим занимался с энтузиазмом и успешно, изрядно обкусав Литву с боков и сделав сколько-нибудь длительный мир с Вильно в принципе невозможным - разногласия между Москвой и Вильно носили, в конечном итоге, земельный характер, кто кого отправит в город Землянск.
      
    Василий двоеженец попытался продолжить курс, выбранный отцом, полагаясь вместе со своими клевретами на то, что ему удастся переиграть крымского «царя» на дипломатическом поле, обвести его вокруг пальца, развести обещаниями и посулами и, нейтрализовав внезапно (внезапно ли?) возникшую угрозу с юга, продолжить обкусывание Литвы.
      
    На первых порах такая стратегия, которой были подчинены все действия Василия, как будто имела успех - татарина как будто и в самом деле удалось развести на возобновление союза и привлечь его к наступлению на Литву. Казалось, вот он, успешный успех и триумф верно выбранного курса - Смоленск наш и все такое.

    Ан нет, татарин был не так глуп и простоват, как могло показаться в Москве, а очень даже себе на уме и свой интерес вовсе не намеревался забыть ради угождения московскому - дальше был 1521 год и год 1523-й, когда Москва оказалась в буквальном смысле перед пропастью. К счастью, триумф Мухаммед-Гирея был недолог, и его безвременная смерть, принятая от рук подлых шакалов Ногаев, дала Василию III отсрочку, которую он использовал для того, чтобы кое-как урегулировать казанскую проблему (с которой он с переменным успехом боролся с 1505 г. и так, по большому счету, и не добился в ней endlosung’a, оставив расхлебывать заваренную вкрутую тремя кашеварами кашу своему сыну).

    Посадив в Казани своего подручника Джан-Али, Василий III решил, что дело сделано, и начал готовиться к решению литовского вопроса (не успел, волею Божией умре!).
      
    Третий узелок (назовем его «балтийским»), завязавшийся, как ни странно, при Старшом (впрочем, не столько завязавшийся, сколько «унаследованный» с новгородским и псковским «приданым», в результате чего постепенно сложилась парадоксальная ситуация, когда хвост стал вертеть собакой - традиционный, длившийся еще с XIII века приграничный блудняк, теперь стал предметом головной боли в Москве, в общем, не было у бабы забот, так она завела себе порося).

    Иван III, подчинив себе Новгород (Немогард - Л.С.) и Псков, решил ногою твердо встать у моря и пересмотреть статус и характер отношений с Ганзой и Ливонской “конфедерацией”, исходя из новых внешнеполитических реалий. Это шаг привел к долговременному конфликту с ганзейцами и осложнил и без того весьма натянутые отношения с ливонцами, для которых Rusche Gefahr стала в некотором роде (и чем дальше, тем больше) raison d’etre.

    Иван III, правда, довольно быстро охладел к «балтийскому» вопросу, перепихнув его тамошним наместникам [еще раз подчеркну - Псков и в особенности Новгород (Немогард – Л.С.) были на особом, полуавтономном, положении внутри державы Старшого, и эта автономность проявлялась и во внешней политике]. Эта же отстраненность была характерна и для Василия III - проблемы на северо-западе копились, а Москва их не решала, занятая другим, и рано или поздно здесь должно было рвануть не по детски, но ни сам Василий III, ни его бояре об этом не задумывались - на то есть наместники во Пскове и в Новгороде, новгородский владыко и местная господа, во пускай у них об этом и болит голова, для чего им автономию вручили-то?
      
    И последний «узелок», европейский, завязанный на отношения с римской курией и Империей. И для Ивана III, и для Василия III он также, как и балтийский, имел второстепенное значение. Иван III развивал контакты на этом направлении, имея в виду сугубо прагматические цели - с одной стороны, открыть канал бесперебойного поступления технологий и специалистов (раз балтийский канал работал с перебоями из-за режима периодически ужесточавшихся санкций и торгового эмбарго), а с другой - заявить и утвердить свой статус самодержавного государя посредством признания его Римом и Империей как наиболее авторитетными и влиятельными акторами европейской внешней политики.

    Эту задачу он решил, после чего снизил активность на этом направлении. Василий III также рассматривал этот «узелок» прагматически и как второстепенный - через призму «литовского» узелка. Рим и Империя нужны были ему для обуздания Литвы, не более того, а когда эта задача решена не была, а император священной римской империи (СРИ) кинул Василия III (Максимилиан I тоже рассматривали союз с Василием III прагматически - как инструмент давления на Сигизмунда I Старым, и, добившись от него уступок, счел продолжение союзнических отношений с московитом ненужной тратой времени и усилий).

    Неудача с посреднической миссией да Колло и Герберштейна способствовали дальнейшему взаимному охлаждению, так что хотя впоследствии контакты между Москвой и Империй и поддерживались, но вяло, больше по привычке, нежели с определенной целью.
      
    Теперь после введения кратенько о том, чего там нарешали бояре при малолетнем Иване IV Меньшом. Тут, господа-товарищи, продолжает автор с ником thor_2006 в своей статье «Казанщины Ивана Грозного-5» на сайте «Скит боголепный», вот какое дело - складывается впечатление, что более или менее осмысленный внешнеполитический курс был характерен для «правительства» Елены Глинской и ее наперсника.

    В известном смысле регентша и ее фаворит при поддержке части боярства продолжили курс Василия III, хотя это продолжение имело в какой-то степени реактивный характер, инстинктивный ответ на угрозу, чем спланированный и продуманный курс-программу.

    Правда, очень даже может быть, что со временем степень осмысленности могла и вырасти - по мере накопления опыта и устаканивания ситуации вне и внутри, но Елене ее бображелатели отвели слишком мало времени - в 1538 г. она скоропостижно скончалась, скорее всего, от отравления, после чего бображелатели скоренько уморили князя Овчину и тотально зачистили ближнее окружение малолетнего Ивана от ставленников старого прижыму.