На пляску на Городок

- Костя, стой, стой там! Иди сюда! Ты собираешься послезавтра на Городок? – кричит Ваня Абрамов от самой бани, на бегу, перелезая на своём пути через огород. 
- Это чего, стершной, чего доспелось, ты куда так ломишься?
- Ты чего послезавтра делашь, идёшь на Городок? – не унимался Ваня.
- Ни на какой Городок не собираюсь, чего я там оставил. И не думал. Чего случилось-то? - удивляется Костя Доровской проезжая мимо абрамоського огородча верхом на своей гнедой Бурке – я вовсе послезавтра думал с отцом ехать на Дворище к тётке, у неё именины.
- Тебе-то како дело до её именин? Пущай отец с матерью едут, недовольно объясняет запыхавшийся Ваня. - Ты оставайся, пойдём на Городок в Михайлов день.
- А-а, так вот оно чё, послезавтра Михайлов день, престольный праздник у церкви. Значит и на Городке пляска после службы будет. А мне чего-то и дико есть, старухи трындели о каком-то празднике, только я ноль внимания. Не подумал, что оне об этом празднике. Узнал, что батя с маманёй собираются к тётке Матрёне, так и я попросился с ними. У меня там дело к Петруше братану есть, он мне сулился грузила для рыбной сети дать, где-то добыл свинца. 
- Ну, так чего, ты из-за грузил такое дело пропустишь. Отцу и закажи привезти грузила. Там на барабушке  всяко стрекоськие девки будут, Фонька точно придёт. Смотри, уведут девку, к кому свататься пойдешь? Или уже передумал жениться? А вёснусь говорил, через год жениться будешь. И батя тебе велел невесту себе присматривать. Смотри, Офонасья хороша, лучше не бывает. Говорят, к ней ещё не сватались, так что не проворонь. 
- Так-то оно, конешно, так. Только как вот с батей-то быть? Он опять скажет "у тебя семь четвергов на неделе", - озабоченно задумался Костя, придерживая поводьями узды свою кобылу.
Бурка почуяв, что у седока дело со встречным человеком, встала, слегка пофыркивая и оглядываясь где-бы чего пожевать. Шевеля губами, перебирает метёлки летней травы. А вокруг уже осень, из-под снега, хоть и немного напавшего, торчат только обрывки жухлой травы, однако не шибко охота их со снегом дёргать. Вон конюшня уже недалеко, лошадка чувствует, там хорошее сено, не то, что солома, которую коровам дают. Коровам сено припасено к отёлу, а сейчас они, пока сухостойные, пока между молоком ходят, питаются соломой от ржи и овса. 
- Это когда он тебя  так упрекал, - интересуется Абрамов.
- В эту осень ещё. Помнишь с Лёвой Марьинским ходили на тетеревов? Я ведь тогда бате обещался возить с ним сушняк для кулиги, а сам ушёл с Лёвой, вроде бы как заранее с ним договаривались. Он тогда шибко был недоволен.
- Ну и чо? Пойдёшь ли на пляску? Смотри, там всё Верхолальё будет. А Фоньке надо напоминать о себе, а то забудет тебя, присмотрит кого-нибудь. А там смотришь, сваты понаедут, она и согласится замуж за какого-нибудь из низовских, а то вообще за вилегодского. Они тоже понаедут себе невест присмотреть.
Костя озабоченно морщит лоб, - Ваня, может ты чего придумаешь, как выкрутиться. Как бате моему сказать.
- И нечего тут выдумывать. Как есть, так и скажи ему - "сам велел себе девку присматривать, Михайлов день самый подходящий для этого". Скажи, забыл про праздник, вот вспомнил. Или скажи, что я напомнил про невесту и про праздник на Повосте.
- Ладно, уговорил, годится. Ну, Бурка, пошла, - Миша понуди;л кобылу и неторопясь поехал к своему дому.
Дома распрягшись, поставил лошадь в стоило, закинул седло на повить, уздечку аккуратно повесил на спичу . Хмурый побрёл в избу, думая как начать с отцом разговор. До самого вечера подыскивал момент, как бы вставить в разговор свою заботу. 
На вечеру мать первая напомнила о поездке. – Отечь, мы чево-то не шибко собираемся к нашей Матрёне на Дворище. Или уже не едем.
- Едем, едем, у меня всё готово, только запряги и поезжай, - ответил Иван Семёнович, - ты своё тоже готовь, гостинеч какой положи. 
- Костя просился, берём ли его с собой? 
- Чего не брать, места хватает.
Помешкав немного, повернувса к Косте, посмотрел на жену Василису Андреевну, потом опять на Костю.
- Василиса, у нас парнечок-то женихом, вроде, назначен ещё с весны. Он чего-то думает? Я ведь могу сам ему невесту найти, если он как телок будет по родне разъезжать, да на уток с тетерями охотиться. Сам-то ты чего Константин соображаешь, - понтересовался Иван Дмитриевич.
- Так вот, я тут подумал, послезавтра большой праздник на Повосте. Надо бы сходить на людей погледеть, себя показать, - отвечает Костя, совсем было потерявший надежду поговорить сегодня с отцом.
- Вот, вот Костя. Там ведь большой праздник. С самого утра службы в церкви, литургия, Крестный ход, - подстала к разговору мать Василиса Андреевна, - там самый вызабольшной народ соберётся. Обязательно надо причастие пройти. 
На благочестивое предложение супруги хозяин дома отозвался: - В церкве стоять, лоб крестить дело может нужное и полезное, только я не на это ему, остолопу, намекаю. В церкву ходят, да поклоны отвешивают только скорые невесты Христу. Ему молодую деваху надо подбирать, пущай вон на пляску идёт на Городок, туды-то старухи не ходят. Вот где невесты бывают. Наших деревенских долго ему ждать пока они вырастут, сам стариком станет, потом только, может, только вдову какую отдадут.
- Ладно отечь, чего ты на него накинулся! Нормальный он парень, не тихоня какой. У нас среди токарёських не самый захудалый, высокий, крепкий. Не кривой и не хромой, не вижу повода любой девке отказать такому в замужестве. Иди Костя, там из сундука выволоки одежду, в какой надо идти, повесь, пусть повисит, завтра утром утюгом поразгладь её. Я из печи угольями заправлю утюг, как она истопится.
- Вы мамаши всегда за своего дитятка горой стоите, пока петух в зад не клюнет, - ворча на супругу, Иван Дмитриевич вышел мост.

В Михайлов день с утра вся деревня Токарёво живёт по особому порядку, никто не суетится и не гремит по дворам. Не запрягают своих саней мужики, не бегают старухи со своими бесконечными заботами, самые заняты;е из всего населения земли.
Вскоре из печных труб почуялся запах свежей выпечки, это бабы поставили в протопившиеся печи шаньги, колобушки, катыши. Ржаные мягки  тоже пекутся, но выпечка из белого хлеба даёт особый аромат. Снятые с пода , они мажутся маслом и сметаной тут же на припечке, этот запах пробирается в трубку, смешиваясь с запахом хлеба. Деревня на некоторое время тонет в густом мареве ароматного запаха хлебного благополучия. 
Самые богомольные старухи ещё затемно ушли на Повост к заутрене, торопятся чтобы не пропустить службу. Настоятель церкви отец Александр недоволен, когда престольный праздник начинается при полупустой церкви. Для торжественности оба этажа церкви задействованы в службе, обе церкви, верхняя и нижняя, славят Архангела Михаила. Кульминацией всей торжественной службы является Литургия и Крестный ход.
При Крестном ходе на улицу возле церкви выносятся хоругви украшенные гарусными кистями, все чтимые иконы – Архангела Михаила и Покрова пресвятой Богородицы. Их будут нести наиболее уважаемые люди – местный меценат купец Николай Сиринськой Токмаков, он обычно держит икону Покрова, староста церковный Александр Александрович Токмаков тоже с Сирина несёт главную икону Храма – Михаила Архангела. Церковный клир со стягами и хругвями следуют за священником. Торжественная церемоня важно шествует вокруг церкви. Затем следует продолжение литургии. В своей проповеди, по окончании службы, батюшка обязательно отметит какие деревни дисциплинированы, и какие прихожане не радеют в духовном деле, не причастились святых тайн.
Молодёжь тоже постепенно подтягивается к церкви. Надо для порядку побыть на службе. Затем незаметно выскальзывают от туда. Их больше интересует не здешнее собрание народа, они выглядывают с церковного угора за реку в сторону Городка, когда там соберётся народ. Это прямо, напротив, через реку Лалу. Сбор обычно происходит уже после полудня. Как только послышатся первые звуки гармоньи, ручейки ребят и девчат по лавам через реку текут в сторону Городка.
На сам Городок сейчас уже никто не поднимается, теперь так условно называется площадка около реки. Удобная и ровная, как раз для пляски и приятного времени провождения. У многих с собой наберушки и корзинки, это наиболее предусмотрительные принесли с собой закуску, а то бражку или пиво. Ниже площадки по берегу реки и на спуске собираются компании. Усевшись, достают свои припасы. Постепенно, то тут, то там появляются костры. Предприимчивые парни пошурудив в ближайшем лесу и по берегу реки притащили дрова - подсохшие топляки, выброшенные рекой ещё по весне, в лесу наломали сухостоя, веток, палок.
Назначение настоящего Городка уже давно всеми забыто. Ну, есть Городок и есть, никто особо и не озабочен его назначением. Давно уже никто не сенокосит на его территории, было бы чего там косить. На этом бубне вечно трава высыхает ко времени сенокоса, и набирается там небольшой стожок на один-два конских воза.
Огромный рукотворный оборонный вал, да ещё двойной, отделяющий Городок от большой пожни, создаёт проблему при зимней вывозке сена, поэтому сено носилками выносится на пожню. Проход устроен с левой и с правой сторон валов. Пеший человек, там вполне себе проходит, а вот лошадке с санями, да ещё зимой,  уже тесновато, сани то и дело норовят соскользнуть под угор. Поэтому Городок довольно давно забросили, только местные коровы при пастьбе его выедают. Он и то долго сопротивлялся природе, но постепенно всё-таки начал зарастать. Пока деревья были молодые и густые, территория высокого мыса Городка была излюбленным местом игры ребятишек. Со временем и дети выросли и деревья, Городок забросили и думать о нём забыли, а Городком стали называть площадку для пляски внизу, ближе к реке.

Костя с утра в Михайлов день, принарядившись в отглаженный наряд, взял из отцовского ящика с инструментами железную спичу, погрел её в угольках загнеты ещё не остывшей печи. Устроившись перед зеркалом на подоконнике, старательно  накручивает волосы на горячую спичу. Так проделал несколько раз. Удовлетворённый результатом, подпоясался ремнём, сверху надел пиджак, натянул картуз и пошёл искать Ваню с Лёвой. Ваню обнаружил быстро, Лёву Марьинского пришлось ещё поискать. Оказывается, ему приспичило гнать на водопой коров, как будто бы этого не смогли сделать младшие Нюрка и Гриша. Водопой в Токарёве либо в реке Лале, под самым крутяком, либо в ричке Каменке, а это без малого верста в одну сторону.
- Ну, вот собрались, ещё будем кого ждать? – подвёл итог утренней суете Ваня Абрамов.
- Мы втроём тут, а на выходе из деревни, над слудой у омбара Петька Машанов ждёт. Он ко мне уже заходил, сказал, что там будет, - доложил Лёва.
- А ещё кто-то пойдёт? – заботливо поинтерсовался Ваня.
- Кто хотел, уехали на кашаве с Василием Фёдоровичем, он свою Маньку с зятем взял и Федосью Пронюшкину. А больше наверное никто не собирался, - сообщил осведомлённый Лёва. Он хоть и задержал ребят со своими коровами, однако был в курсе всех дел в деревне.
Троица, пополнившаяся Петром до квартета, спустилась к Каменке, поднялись на крутой угор противоположного склона угора. Далее, вплоть до самого Большого Стрекова, шла равнинная дорога без малого в пять вёрст длиной, пересекая многочисленные перелески с заболоченными логами, пересекая пожни и пахотные участки.
За разговорами о планах сегодняшнего дня, обсуждения девок, какая из них бассей, дошли до первой стрековской деревни – Большого Стройкова. Поинтересовавшись у мелкой ребятни, пойдёт ли кто на Повост, получили ответ, - Так все уже ушли кому надо. Кто на службу, да на причастие ушли давно. Кто на праздник, только-только ушли, наверное ещё на Малом Стрекове идут. А мужики с бабами на лошадях поехали.
Пересекая Малое Стреково, Ваня Абрамов подтолкнул Костю, - Смотри Фоньку, может тут ещё, дома. Если чо, так подождём, да вместе пойдём, - подсказывая полушёпотом. 
- Чего её ждать, её догонять уже надо. Нам сказали, что стрекоськие ушли, она ведь не тепеня какая, копуша, чтобы отстать от других, она тоже ушла, - отозвался Костя на Ванино предложение.
- Так может быстрей пойдём, догоним?

- Ой, Ваня, не суетись. Иди спокойно, - внёс дельное предложение Петька Машанов, - придём на место там всех увидим. Кого надо увидим, и кого не надо тоже. Ещё  по рёбрам можем схлопотать, если деятельность проявим. Ты, Ваня, мастак на приключения. Сегодня хоть не угостись у кого-нибудь, а то я тебя знаю. Тот раз Федюня Спича напоил тебя брагой, так пришлось тебя прятать на повити у Рыбаковых в Княже. Разрисован весь - под глазом синё, ухо красно. Эво, до куда зманоськие за тобой гналися.
- Ладно, не переживай. Обойдётся. С теми зманоськими я уже задружился. В Ильинске Валеру и Мишу встретил, когда в волостное правление ездил. Они не в обиде, вместе посмеялись над тем, что было, да и всё. Они тоже не шибко трезвые были, перепутали меня с лальским "гусём", а я не разобравшись, сразу кулаки в ход пустил. Подумаешь, погорячились. Они сами только возле Княжа сообразили, что не за тем "гусём" гоняются. Давайте на сей раз договоримся друг дружку из виду не выпускать, мало ли что.
- А если Костя наш будет целоваться с Фонькой, его тоже не выпускать из виду, - пошутил Лёва.
- Ты давай не перегибай, тоже мне шутник, - толкая Лёву в плечо, отозвался Костя.
- Петька, как зовут, ту, ну, с Гребенева? Помнишь в Покров день в Гарях у Гребенева ты раз десять с ней плясал в круге. А потом следил за девками, когда она с ними домой пошла, - продолжает лирическую тему Лёва, - она уж поди дроля твоя? Ты больше её не видел?
- Как не видел, видел. И зовут ей Ирина, у Тимофея Турунова. На Калище потом ездил, останавливался на Горячеве около их дома. Рукой помахал, она тоже помахала, да убежала.
- Ну, это только начало, сегодня посмотрим, пришла ли она, если что, надо кадрить её.
- Надо брать её, не дураки ведь мы, чтобы баских девок упускать. У нас в Токарёве свои девки не выросли ещё, так надо из других деревень невест подыскивать, - подытожил Костя.
Ребята прошли и Княже, и Чертуху ещё не замёрзшую перебрели по конской колее, поднялись на Зоюшку. Впереди Сирино и Повост как на ладони. Прямо на угоре церковь каменная двухэтажная, рядом новая большущая колокольня, саженей на 13 вверх. Ещё не законченная. Завершие не закончили, чтобы колокол поставить, поэтому она пока без купола и без креста. Говорят, купец Токмаков обещал купить колокола, вот уж который год ждут. Рядом с такой колокольней старая каменная церковь как маленькая беленькая коробочка стоит, блестит своей меднёной крышей.
- Ребята, вы знаете, что после колокольни новую церкву будут строить? – поинтересовался осведомлённый во всяких делах Лёва.
- Нет, ты откудова знаешь? – удивился Петя Машанов.
- Так, поп Александр говорил на проповеди. Вы, верно, не ходите в церковь или проповедь не слушаете.
- Слушаем, когда там изредка бываем. Так он, поди, не всегда об этом говорит. А мы-то обязаны только раз год быть на исповеди, а так чего туда таскаться. У нас родители есть, пусть они там молятся, наш черёд потом придёт, как состаримся.. Успеем ещё намолиться, - за всех отговорился Петька.
Спустившись с Зоюшки, ребята вышли на накатанную дорогу по самому центру деревни Сирино. Дома вокруг сплошь новые, хорошие. Выстроены все рядами, не так как в других деревнях, где построены как кому в голову взбрело. Тут нет в промежутках между домами амбаров, да сараев, всё светло и просторно. Первый огородечь по леву руку у Миколы Токмакова, купца. Большущий. Лес заготавлен, копры установлены для распиловки досок. По праву руку, через дорогу братья Плюснины построились.
Не было бы такой красоты, если бы не беда. Ещё при царе Николае Павловиче эта напасть пришла, вся деревня на угоре сгорела.
- Лёва, ты всё знаешь, расскажи, как деревня спустилась с угора у Зоюшки сюда вниз к реке, - попросил Ваня Абрамов.
- Я-то сам не знаю, дед у меня рассказывал. У нас тут родня живёт, так он помогал строить эти дома. Тогда волостное правление бесплатно лес выделило погорельцам. А сгорела деревня вся напрочь. Ничегошеньки не осталось у людей. Как занялось, так огонь начал прыгать с дома на дом. Даже иконы с церкви принесли, пытались отмолить. Не вода, не иконы не помогли. Так и не узнали от чего загорелось. То ли кто-то огонь заронил, толи бог за грехи христианские покарал деревенский народ. Ноне сиринские-то самые благоверные прихожане в церкви. Боятся, как бы снова кара не пришла к ним.
- Вот видишь, Петька. А ты говоришь один раз в год, да пусть родители за всех молятся. Надо всем чтить Бога, чтобы кара не случилась. Лучше в церкву по-чаще ходить, чем потом топором годами махать, на стройке. А хлеб со льном когда пахать, если дома и стаи рубить, - назидательно посоветовал Ваня Абрамов.
- Да, лучше лишний раз в церкву сходить, чем новый дом со стаей рубить. Ладно рубить, а попробуй столько досок натесать на дом. И леса строительного навозить надо, он ведь не рядом с деревней растёт. Чуть ли не из-под Желтикова возим, -присоеденился к озабоченности Костя.
Ребята шли с интересом рассматривая свежие дома. Деревня закончилась перед ручьём. Далее начинался редкий лес, по праву руку после обрыва возвышалась деревянная кладбищенская ограда, перед входом большой, массивный крест. Новые захоронения перемежались между старыми. Каждая деревня, или почти каждая, придерживалась своей стороны при захоронениях. Чувствовалось, что кладбище стало тесно. Опять же священник Александр обещал открыть новое кладбище, только никак место для кладбища не может определить мирской сход. Всё спорят, то место сырое, то пожня хорошая, жалко отдавать под кладбище. А далеко никто не хочет хоронить, как зимой доехать, если всё переметёт.
Сирино и Повост по прямой разделён болотистым лесом. Пешеходы ходят прямо, по наваленным лежнинам, конские подводы объезжают по краю пожни слева от леса. Впереди красивый и обустроенный угор с церковным зданием, аккуратными постройками и оградой, домами церковного клира.
Внутри церкви уже вовсю идёт литургическая служба, времени почти полдень. Верхняя церковь Архистратига Божия Михаила и прочих сил Бесплотных заполнена, прихожане стоят даже на помосте балкона перед открытой дверью, многие на паперти. Ребята, сняв шапки, осенив себя крестным знамением при входе, тихонько пробираются в трапезную нижнего храма Прокопия Устюжского Чудотворца. Здесь священников с причетниками нет, но хорошо слышны их голоса с верхнего храма. Соравшиеся здесь с прилежанием участвует в службе. Сегодня на сослужение с верхолальскими священниками приехали Вилегодские с Ильинской и Пречистенской церквей.
Когда парни пробрались во внутрь, уже шла обеденная служба, началась херувимская песнь: "Иже Херувимы тайно образующе и  Животворящей Троице Трисвятую песнь припевающе, всякое ныне житейское отложим попечение". Все затихли, слушая ангельское пение в исполнении клироса нижнего храма. Этот особенный мотив исполнения всегда завораживает, особенно редко бывающих на службе. Он звучит до Великого входа и во время торжественного перенесения Святых даров с жертвенника на престол, символизирующего самый печальный момент из жизни Спасителя -  его путь, который начался со входа в Иерусалим, а закончился на Голгофском кресте. Особо чувствительные зачастую прослезятся - слеза радости прошибает глаза лицезрящих. На этом месте службы они встанут на колени, истово и чинно кладут поклоны.
Звучит: "Яко да Царя всех подымем, ангельскими полками невидимо сопровождаемого, аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя". Наступило время приобщения и была вынесена святая чаша причастия к неописуемой радости всех окружающих. Ребята начали переглядываться, не пора ли уже на улицу.
 «Слава тебе Боже» - троекратно повторяли голоса притча и голоса на клиросе, «Слава тебе Боже», - повторяли уста истинных верующих. Ваня, незаметно проскользнул к выходу, посмотреть обстановку на улице, сверить свои действия с молодёжью снаружи.
После прочтения благодарственных молитв, Ваня явился обратно, подтолкнул Костю, мол пора. Все четверо, почти на цыпочках, вышли из Храма.
- Я тут прошёлся в округе, поинтересовался, слышите за рекой гармонью? Там уже собрались кое-кто, предлагаю тоже туда же, - доложил Ваня результаты своей разведки.
- Ну, так что, пошлите, - согласился Петро и все остальные. Ещё находясь под впечатлением службы, направились вниз, вдоль церковных кладовок к портомою.  Брод-переезд через реку потому и называется портомоем что, не замочив штанов, портков тут не перейдёшь. На улице-то уже ноябрь, вода холодная. Решили пойти через лавы, чуть выше по течению Лалы.

Подойдя к Городку, обнаружили отдельные группы ребят. Кто просто стоял, наблюдая окружающую среду, кто-то уже набрав дров разводили костры. На угорчике, сооружена скамья, на ней чинно, нога на ногу, восседал Феоктист Егорьевич с Емельянихи,  и чего-то рассказывал группе окружающих его ребят и девчат.
- Сейчас никто толком сказать ничего сможет. А вот старики рассказывали, правда, я мало чего запомнил, не шибко интересовался, а надо бы.
- А чего помнишь, дед, расскажи. Мы запомним, не маленькие, - попросил рядом стоящий парень.
- Да мне не жалко, расскажу, пока старуху жду, она зашла к просфирне Марье по своим делам. Вот, слушайте историю Городка, как сказывали старики: в далекие годы, это наверно ещё при дедушке Ивана Грозного царя было, приехал от него знатный боярин. Ночевал он у нашего попа, не помню как их звали, ни попа не помню, ни того важного человека. Был он шибко недоволен, что царёвым людям некуда притулиться на ночь, да и мало ли какой важный груз иногда везут солдаты, тоже негде остановиться или от лихих людей оборониться.
Всяко бывало в ту пору. Бывало и татаре с черемисами шалили, вятчане тоже грабить приходили, да и всякой другой шпаны хватало.  До нас-то они редко доходили, иной раз два-три дурака ихние приедут, начинают по избам шарить, так мужики им оглоблями наподдают, те не солоно хлебавши удерут. А вот лальских, да устюжских мужиков часто грабили. К ним ватагой набегут, разве отобьёшься от них. А будешь спорить, так и избу спалят, а то жизни лишить могут.
Вскоре, опосля того боярина-то приехал воевода из Устюга с дружинниками. Тогда согнали мужиков из ближних деревень, кого успели споймать, они тут недели две строили Городок. Это не этот Городок, где вы тут топчитесь с девками, вон там на угоре настоящий Городок. Он уж зарос деревьями, только по грибы и заглядывают туда ребятишки.
- Почему здесь строили? Почему не в другом каком месте? – уточнил тот же парень.
- Почём я знаю. Наверно они сначала посмотрели округу, прежде чем строить, тут понравилось. Вообщем, тут они на этом бубне стали делать укрепление. С собой были привезены железные лопаты, каких у нас отродясь тогда ещё не видывали, всё деревянными гребли. Колом истыкаешь землю и ковыряешь деревянной лопаткой. У них железные были с собой, и берегли они их пуще глаза. Наверно кроме лопат там ещё чего было из железа, не знаю. Как стемнеет, всех домой распускают. Тут же назначается дозорный, он инструменты почистит, в пирамидку составит и всю ночь стережёт.
Отгородили они этот бубень от пожни валом с полсажени высотой, за ним второй вал. Тот уже сажени две будет, а землю они выбирали между валами, посмотрите, там как лощинка образовалась с аршин глубиной и четыре сажени шириной. Землю корытами волочили на валы, обычными деревянными, долблёными, как у нас по сей день.
Сейчас там не увидите, а тогда по всему кругу Городка тын стоял из заострённых брёвен, наверно, сажени в полторы он был. Если землю поковырять, так может гнилушки от тех брёвен-то и найдутся. Я этого тына не видел, он до меня сгнил весь. А изнутри по ту сторону тына, изнутри, были излажены полати, по ним можно по всему кругу пройти. Может быть оттуда палили из ружей по разбойникам. А может и не доходило до этого дело, кто знает. А полати были.
Внутри два омбара стояли. Один был для ружей, другой для ночлега, вроде постоялого двора. Ключи кованые от замков были у нашего старосты, он отвечал за всю крепость.
- Ладно сказки слушать, пошлите пройдём по берегу, может там кого знакомых увидим, - предложил Ваня.
В это время на площадке над берегом заиграли вызаболь, дружно, да и не одна гармонья. Сразу видно, матёрые гармонисты играют. Это пришли бабы и мужики со своими гармонистами. Видимо службы в церкви закончились, сюда все подались. И верно, пожня от емельяновской дороги к Городку заполнилась народом. Тропинка по угору выводила людской поток от мосточка через Лалу к этой дороге.
Спустя некоторое время над спуском к реке уже образовалось несколько плясок. Бабьи частушки чередовались с мужицкими. Из нескольки кругов пляшущих частушечник пробирался в центр, чтобы исполнить свой набор частушек, после чего уходил и его место занимал другой. В кругах размашисто пляшут мужики иногда переходя на присядку, показывая своё мастерство и удаль, натренированные ещё в молодости. Бабы пляшут скромно, чинно, демонстрируя благородную женственность, у некоторых в руках вышитые платки.
- Давайте мы тоже куда-то присоединимся, - предложил Ваня
- Нет - нет, мы пошли своих искать, - возразил Костя.
- Конечно своих, я знаю кто у тебя сегодня свой!
- О, вон там слышите, камаринскую кто-то запел, - насторожился Петька Марьинский.
Все остановились, действительно мужской голос под гармонью поёт камаринскую.
- Вот, поп Заварин не слышит, узнает кто поёт, будет ему, - напомнил Лёва, который видел как церковный поп отчитывал кого-то за срамные да бранные песни и частушки.
- Узнает, "добрые люди" доложат.
А наверху, над спуском к реке, на радость собравшихся, смельчак продолжал:

           Ах, ты, сукин сын, камаринский мужик,
           Задрал ножки да на печке лежит.
           Лежит, лежит да попорхивает,
           Правой ножкою подёргивает.

           Сам на девушек помаргивает,
           Над женою выкамаривает:
           Ты вставай, молодая жена!
           Скорей завтрак готовь, сотона!

                Ах ты, сукин сын, пьяный поп!
                Полицейский да помещичий холоп!
                Что бежишь опять о воле божьей врать?
                Не стыдно харей постной бога надувать?

- Гледите, наши верхоськие стоят возле огня, - заметил знакомые лица Костя, - пошлите.
- Вижу, у наших и гармошка своя есть, можно свой круг устроить. В другой раз надо свою гармонью принести, - сделал замечание сам себе Ваня.
- Если бы подумать, так и сегодня можно было отправить на лошаде с Василием Фёдоровичем, - добавил Костя.
- Костя-я, гледи справа. Это кто там??? В шубейке с ноги на ногу перетоптывается! – воровски подмигивает своему другу Ваня Абрамов.