Убийца мечты

— Мам, — говорю я тихо, не в силах скрыть разочарование в голосе. — Это не город, а убийца мечты.
Я смотрю в окно – разочарованно и с отвращением. Как будто перед мной стоит один единственный уличный биотуалет, принявший за сутки больше задниц, чем стоимость биткоина в долларах. И мой единственный выбор – зайти в этот туалет, потому что другого места "сходить по-большому" нет.
Окна нашей квартиры выходили прямо на химзавод. Бесконечные выбросы густого дыма, внушительное пламя огня, вырывающееся по вечерам из самой огромной трубы, звуки учебных сирен, разрывающие своей громкостью несколько кварталов в округе, – все это наблюдали жители ближайших к этому ужасающему месту домов на ежедневной основе.
«В Питере, наверное, подобного нет», – подумал я. «Там все по-другому. Лучше»
Моя мама лежит на диване, делая вид, что читает «Униженных и оскорбленных» Достоевского. Это что-то вроде ритуала – открыть перед собой книгу и думать совершенно о другом. Мама объясняла это тем, что так легче сконцентрироваться на волнующем ее вопросе. Сегодня Достоевский, а завтра может быть Гоголь или Толстой. В общем, главное - использовать книги из классической литературы. Потому что она ее терпеть не может или, мягче говоря, просто не умеет ее читать, как требуется. Следовательно, ей не придется переключаться от своих мыслей на строчки из произведения.
— Ты так уверен в этом ? — мама вопросительно подняла брови. Она отложила раскрытую книгу и перевела взгляд на меня.
— Да, — отвечаю я коротко.
Я долгое время собирался с духом для того, чтобы сообщить ей о том, что хочу уехать. И, казалось бы, сейчас самый подходящий момент рассказать об этом, но я промолчал.
Снова промолчал.
Снова струсил.
Снова спрятал мысль, которая могла изменить мою жизнь. Спрятал в самые дальние уголки своего сердца, подобно тому, как страусы прячут голову в песок в минуты опасности.
Но ведь для меня нет никакой опасности. Есть только страх оставить мать в одиночестве.
Я – единственный сын в семье.
Она – единственная, кто воспитывает меня.
Отец ушел из семьи, оставив годовалого меня на полном обеспечении у не работающей и пребывающей на тот момент в депрессии матери.
Мама позже рассказывала мне, уже шестнадцатилетнему, что отец не выдержал такой ответственности. И тут же добавляла, что это полная чушь. Он ушел потому что рождение сына перевернуло их привычную жизнь. Отцу пришлось оставить встречи с друзьями, больше времени проводить на работе, а иногда и брать подработки на стороне. Ему пришлось оставить просмотры сериалов и фильмов с кружкой пива в руке по вечерам.
Бедненький, говорила о нем с нескрываемым отвращением мама. В то время, как его друзья пропускают по очередному бокалу пива без него, он пропускает все новинки своих сериалов.
Но чаще говорила о том, что он слабак, и как она его ненавидит. После подобных высказываний ее глаза мокли. Я это видел, и видел не раз. Все же, не могу понять, по какой причине мать отпустила  моего отца, если это решение принесло и приносит ее душе страдания.
В общем, отцу пришлось оставить все то, что каждому мужчине необходимо оставлять хотя бы на первые несколько лет отцовства. Но тот решил, что больше так не может.
Он устал.
Он уходит.
Тем не менее мама очень часто напоминала о том, что не стоит  злиться на отца, ведь его поступок принес большую радость в ее ум и сердце.
Так как она осталась одна, борьба с депрессией усилилась стократно. Ее психолог, узнав о проблеме, перестала брать за сеансы деньги. Объясняла это тем, что отказ от оплаты – это проявление женской солидарности. Но мама ей не поверила. Скорее, это был способ набить себе цену перед потенциальными клиентами. Что-то вроде – смотрите, на какие жертвы могу идти ради своих клиентов, и какие получаю от этого результаты.
«Вот мои контакты для обращения. Помните! Депрессия – это такая же болезнь, как и ангина. Само не пройдет»
Ну и тому подобное.
Ладно. Это ее личное дело. Главное, что получилось в итоге, говорила мама.. А в итоге она по-настоящему смогла почувствовать, что счастлива и полна сил.
«Результат на лицо», – вот так она говорила в конце монолога и трепала меня за щеки.
— Мам, — я по-прежнему смотрел в окно. Дрожь в голосе лишь усиливала и без того нарастающее волнение.
Я нервно массировал пальцы рук, да так, что могло показаться будто втираю в них в что-то. Или сейчас или никогда, говорю себе.
Или сейчас или никогда.
Господи, я даже не мог себе представить, что бывает так тяжело и страшно озвучить свои намерения. Словно присутствовал в зале суда, где мне предъявляли обвинение. И от моего ответа зависело посадят меня или нет за то, чего не совершал.
Быстрый глубокий вдох.
Спокойный размеренный выдох.
Снова вдох.
Выдох.
Сейчас или никогда.
— Мам, — голос звучит тверже, чем я ожидал. — Я уезжаю в Питер.