Принцип светофора Глава 3 Ожидание

               

         Снилась музыка, я пыталась что-то сыграть на  рояле, нота ля не звучала, а издавала вой сирены. Рояль находился в легковой машине, и мы  мчались от преследователей.    Нет, не музыка, ритмичная дробь, бег на месте. Филипп уже встал и делает зарядку, случается,  когда готовится выйти из дома в поисках работы для Инессы.  Дробь прекратилась, начались щелчки дверцей холодильника. Открыл – закрыл, попрыгал, опять открыл, бесполезно, холодильник пустой, не считая вялой морковки. От ее вида  тошнит, выбросить жалко, хоть догадалась холодильник отключить,  но мы продолжаем в  него заглядывать. С утра начинает Филипп, за ним мамуля, изображая легкий поклон, я тоже не выдерживаю, дергаю дверцу и  оставляю открытой. Филипп закрывает - открывает, мамуля кланяется, потом присоединяюсь я.   
          Хочется еды в виде вредных для здоровья колбас, жареной картошки и много-много мороженого. Почему мороженое, если я им раньше не увлекалась? «Нехватка кальция», - написала Светка. Она из своего Мухосранска оплачивала нам интернет, но на еду денег не посылала. Еще чего, пусть мужик зарабатывает. Правда, с февраля двадцать второго года  стала  добрее.  Даже прислала триста рублей и посоветовала купить лососевые молоки, питательно, недорого, и готовятся просто,  под силу даже семейству Соливанов.  Фамилия Филиппа Щеглов, но она упорно называет его Соливаном.
         «Как готовить? записывай: налить немного воды на сковородку и тушить, на масло у вас все равно нет денег. Не забудь  посолить».
       Филипп купил молоки по акции. Мамуля пристала к нему со сроком годности. Но он был так голоден, что ее не услышал, уставился в сковородку, наблюдая за  процессом.
       Пока он созерцал сковородку, я позвонила Светке, может, ей известен срок годности молок и, вообще, рыбы.  «Какой срок, ты чё! - раскричалась она, - сейчас рыба бессрочная, в Норвегии замораживают на сто лет и больше, весь мир ее ест, не слышала, чтобы кто-то травился». Аргумент сразил мамулю, и она уже не опасалась.
        Чтобы не мыть посуду, готовую еду не стали раскладывать по тарелкам, а поставили на середину кухонного стола. Филипп разделил на три равных части, съел быстро и продолжал смотреть в сковородку такими голодными глазами, что мы с мамулей поделились своими долями.
            Ждем Светку.  В последний раз она приезжала осенью до ковида. Дорожную сумку нес Филипп, ноздри его раздувались, принюхивался. Раза два оглаживал бока, что-то хотел нащупать, съестное. Светка вроде не заметила, но сообщила, что в сумке самогон на травах домашнего приготовления.
        Как только вошла на кухню, сразу обратила внимание на отключенный холодильник.
                - Не работает? Как же так? А где еду держать?
                - Работает! - хором ответили мы.
         Она поняла правильно, достала кошелек и отправила Филиппа в магазин. Мамуля закружилась и запела.
                - Как вы живете без еды? И еще живете и не съели друг друга.
                - Мы людоеды, соседей едим. - Мать пощелкала искусственными зубами. Светка вздрогнула, я поспешила ее успокоить:
                - Шутка юмора, спектакль ставим, ты же знаешь, сейчас в моде хоррор. Временные трудности, ты же понимаешь, то светлая полоса, то темная, жизнь в искусстве не для слабонервных.
           Почему-то Светке, как и матери, я объясняла в цветах и оттенках, так им проще понять.
          Она рвется к нам уже давно, с трудом пережидала ковид, жаловалась на холодную зиму, скользкие тротуары, одиночество и на то, что мужчины мутные, женщины, понятно, глупые, после нашего отъезда в городе она одна культурная, а вокруг пусто, и в лесу волки воют.  Мы ждали ее  летом двадцать второго года, но она не приехала. Летом двадцать третьего тоже побоялась приехать. Но сейчас решилась. Созрела окончательно, когда в их городе были учения, жутко выла сирена, она и раньше боялась воя собак, но это несравнимо хуже,  заболели зубы, а ведь у нас еще страшнее, значит, можно привыкнуть. Я подтвердила: ко всему привыкаешь, сирена  уже не пугает и почти не раздражает, если не мешает нашим планам, чуть-чуть напрягает, меньше, чем надоедливый писк комара, когда очень хочется спать. Врала, но я хочу ее видеть. «Я приеду обязательно, уже скоро», - обещала она.
                - Приедет, без нас ей скучно жить. Света купит нам конфеты. - Мамуля надувает щеки.
            Действительно, щечки у подружки знатные, личико круглое, луноликая, похожая на свою мать.  Я называла ее тетей Клавой, когда-то она подрабатывала у моего деда - профессора прислугой. До рождения Светланы занималась легкой атлетикой, ничего лишнего не только в фигуре, но и на худом лице: мелконькие глазки, острый нос, почти безгубый рот. Светке от матери достался маленький, но прожорливый рот, зато глаза большие, серо-зеленые, изменчивые: на солнце желтые, в тени загадочно мерцают.  Неяркая, невыразительная внешность, и такие  глаза, завораживали не только меня, Филипп сравнивал их с драгоценными камнями, правда, добавлял, дуре достались. Он считал ее скучной. Но кроме нее нам так щедро никто не помогает.
        Что-то подсказывает, что она приедет очень скоро.
      
         Пытаюсь встать, но не могу, недосып хуже голода, закрываю глаза и на серебристых обоях вижу  игру света и теней, отражающихся от медных труб и лакированных скрипок с черным роялем в центре. Но рояля в моей комнате нет, есть в гостиной,  Филиппу не нравится. Почему ему не нравится? Почему он хочет избавиться от инструмента? Ах, да, рояль мы давно продали.            
       Из кухни донесся голос соседки, видимо, я задремала, потому что не услышала, когда она пришла. Филипп что-то ей отвечает.
       Сегодня воскресенье,  соседка принесла пирожные. Ее замужняя дочь снимает квартиру, по воскресеньям с мужем и двумя детьми посещает храм недалеко от нас и потом до вечера толкутся у матери, ; семейство спасается от  хозяйки съемной квартиры. Хозяйка приходит по выходным дням с проверкой, всё ли на месте.
         Для полного отдыха дочь отправляет свою мать к нам, дипломатично нагружая сладостями. Придется терпеть гостью до вечера, пока она не заскучает. Но это не скоро: внуки шумные, капризные, родители им все позволяют. Зять не уважает тещу, а дочь упрекает мать из-за смерти отца, если бы не ее характер, он бы еще жил.

                - Тёть Зин, ну, же, распаковывай свою коробку, угощай, - слышу я нетерпеливый голос Филиппа.
                - Я Зинаида Прокопьевна, запомни.
                - Спешу, поэтому краток. Марлен, вставай, ; позвал он меня, - а то я все съем.
                - Вообще-то я Нэссе принесла, не вам. Почему ты скрываешь, в каких фильмах она снималась?
          Соседка подозревает постельные сцены, сама решила или надоумил зять. Что-то не верится, быть такого не может, Инесса - актриса, значит, в кино  снималась.
         
           Филипп успел заварить чай, глотает пирожное, не жуя. Вид сонный, зарядка не помогла, сочувствую, ночью слышала, как он разговаривал с Инессой.
                - Спешишь? Есть надежда?
                - Да, уверен, а ты подумай и поймешь, что грех не пользоваться твоей родословной, она должна нас кормить.
                - Раньше говорили: кто не работает, тот не ест. Что-то изменилось, и я устарела?
           Соседка подсовывает мне пирожное, мое любимое песочное с кофейной прослойкой. Филипп берет такое же, жует и поучает:
                - Вот и работай, уникальный набор портретов:  с одной стороны, дед Ярик - враг народа, был, реабилитирован, но ведь был. С другой, дед  Игнат - профессор, специальность: научный коммунизм.  Устарел, но временно, прогресса нет, а есть движение по кругу, еще вернется то романтически-героическое время.
         Ему бы на публике выступать, такие выразительные жесты. Жаль, до соседки не доходит, некому аплодировать. Засиделся без работы, столько времени, и ни одного спектакля. В этом городе своих гениев хватает. Но он верит, что театр будет.
                - Я понимаю, мы с тобой не такие, мы романтики: голодно  и холодно, но это пустяки, если кипит разум. Слышал такое? Кипит наш разум возмущенный! Однако  чувствую, что он весь выкипел, превратился в пар, улетучился.
                - Не надо так, Марлен, я всегда верил и продолжаю верить в твой светлый ум! Почти как у Ярика. Есть еще чистый ум, слышала? Мозги должны быть пустыми, чтобы лучше отзеркаливать. Это классика, детка, зря ты открестилась от Ленина.
           На него благотворно подействовало сладкое, на меня тоже, и я в долгу не осталась:
                - Чистый ум - кактус. - Его нижняя губа свесилась, брови взметнулись до небес, уверенный мужчина  сдулся. - Чему ты удивляешься? Кактусы любят педанты, не надо часто поливать, выстроил в ряд и наслаждайся в перерывах между размышлениями. Каждому свое растение. Мамуля любит белые лилии.         
              Голос матери из гостиной:
                - Кто вспомнил о белых лилиях?
                - Так к слову, Марлен считает, что интеллект можно измерить с помощью ботаники.
                - Интеллект? Ну что ты, дорогой, цветы - это о чувствах.
                - Я тоже так, считаю, а Марлен сравнила меня с кактусом.
                - Назвал бы прямо: истеричка.
                - Не обижайся, девочка, Филипп хороший, со мной о чувствах, с тобой умные разговоры, как тебе нравится, ведь не зря училась.
            Мать вышла в прихожую, вся такая белая и на редкость спокойная, Филипп топтался у двери.
                - Не помните, лилии уже цветут или им еще рано? У нас давно пустует хрустальная ваза.
                - На продажу цветут круглогодично. Как ты, Инесса, цветешь, невзирая на возраст, - бодро ответил Филипп, держась за ручку двери.
                - Так купите!
                - Купилка засохла.
   Филиппа не стало.
                - Где Светлана? Она обещала приехать.
                - Нэсси, милочка, иди ко мне,  я тебя пироженками угощу, - позвала из кухни соседка.
          
         Конечно, знаю, чего хочет от меня Филипп, но скрывает. Пьеса о великой актрисе - ширма, ему нужен  дед Ярик,  переживший сына.  Единственный умный человек, с кем когда-то встречался Филипп,  больше не было ни одного, за что огромная благодарность судьбе и мне в том числе.  Единственный! 
       Я вижу сцену, как Филипп восхищается Яриком, а тот смеется. Искренне смеется без тени смущения. Падким на лесть он не был. Но много смеялся, говорил, что мы его веселим, такие смешные, еще смешнее то, что этого не понимаем. В нем было что-то от Мефистофеля, и не только внешность: высокий рост, хищный профиль, лоб мыслителя, но и смех. Злым или раздраженным я его никогда не видела.

               В девяностые отец попытался вывести Ярика в люди, собирались тусовки, приглашались жертвы сталинизма и бывшие диссиденты. Ярик ходил, но молчал, слушал речи и усмехался, если была возможность, налегал на алкоголь хорошего качества. От кофе отказывался, его готовить не умеют.
          Тогда отец решил написать пьесу. Ярик хмыкал, когда сын читал ему про главного героя, старика в  инвалидном кресле. Что делать, актер, который должен играть мудрого старца, коротконогий. Народный театр ни от кого не отказывается, был бы голос.
       Героя - старика звали Наумом, почему не Сократом? Или Платоном, современное имя.  Жена Наума списана с Инессы, то есть ей играть себя. Пьесы не получилось, образ отца сыну не дался. А в две тысячи втором году  сына не стало. Ярик пережил его на семь лет.
       
        Филипп будто забыл, что  мой отец пропал, ушел и не вернулся, непреходящая боль. Тяжело, очень, терять родителей, умерших, погибших, - моему отцу было сорок восемь лет, когда я видела его в последний раз. Он ушел после драки с Филиппом. Не решаюсь спросить Филиппа, помнит ли он об этом.