8. Гауптвахта

     Ещё один рассказ из моей биографии.
     Если вы прочтёте все мои рассказы, и если у вас сложится впечатление обо мне как о носителе скабрезных неудач и невольном организаторе всевозможных происшествий. То... вы правы, друзья. Однако, большой плюс в том, что мне есть не только что вспомнить, но и что рассказать вам. В этом рассказе я предстану перед вами дегустатором портвейна, с которым познакомился в тот день и который так подло вторгся в мою курсантскую судьбу.

-------------------------

          Почему в армии нет КВН?
          Потому, что все весёлые на "губе",
          а находчивые в хлеборезке.
          Армейский юмор

-------------------------


     А вот ещё один тайный скелет. Мог бы, конечно, и не вспоминать, но уж больно случай замечательный. Три момента в одном флаконе. Тот зимний день запомнился по стечению в нём трёх моих личных ЧП одновременно. Дело было так:

     По субботам у нас в училище назначался ПХД (парково-хозяйственный день). Всех распределяли по работам. Тем, кто пошустрее, удавалось напроситься на выезд за периметр училища. Тем, кто лоховитее, приходилось оставаться на базе и мести плац или красить чего-нибудь.

     Моё курсантское окружение было как раз пошустрее и нас отправили на фанерную фабрику на Крохалевке. Забрать  нашу команду обратно в училище должны были в три часа. До обеда нас озадачили какой-то бестолковщиной. Таскали листы ДСП из одного угла в другой. Потом обратно. Перед обедом сказали, чтобы мы не занимались больше ерундой, не путались под ногами и до трех часов исчезли куда-нибудь из поля зрения. Мы с удовольствием исчезли.

     Сели за складом на ящиках и стали думать, чем занять три часа свободы. Ни до чего путного не додумались. Решили скинуться и купить винишка. Послали одного. Он, олух царя небесного, на троих притащил четыре больших бутылки красного вермута по 0,75. А про стаканы и закуску мы вспомнили только когда открыли первую. Но денег уже не было. Наша стипендия месячная всего 3 рубля 80 копеек. Хватало только на сигареты да на коржики с молоком в нашем курсантском чепке. Ну, вот ещё на четыре бутылки хватило. Что поделаешь, первая свобода вскружила голову, а опыта в таких важных делах ещё не было. Пришлось пить из бутылки и без закуси. Получилось почти по литру на нос…

     ...Проснулся я под стук колёс от жуткого холода. Темно. Ночь. Ничего не понимаю. Лежу, дрожу, соображаю. Холод собачий. Голова трещит. Но надо что-то делать, а то совсем от дубаря коньки отброшу. Присмотрелся. Еду в товарном вагоне. Вверху только звёзды на ночном небе да стужа несусветная.
 
     У стенки какие-то обледенелые брёвна лежат. Залез на них, окоченевшими руками за борт вагона ухватился, осмотрелся. Темень вокруг, лес видно, но ничего не понятно. Куда еду? Зачем? Сел на брёвна. Понемногу вспомнилось начало дня, ДСП. И вермут вспомнился. Стоп. А где же ребята? Почему я один? Опять непонятно. Одно понятно – нажрался как свинья, потерял парней и чудесным образом оказался среди морозной ночи в товарном вагоне.

     Что делать? Глубокая февральская ночь. В училище уже, конечно, объявили поиски бедолаги курсанта Яранского, исчезнувшего с концами на территории мебельной фабрики. Наверное, уже ориентировки с моей физиономией разослали. Сердце заныло от горестного предчувствия. Ведь я был хорошим мальчиком и это происшествие первое в моей безоблачной курсантской жизни, да ещё и с пьянкой.

     Но, нужно как-то выбираться из переплёта. Ещё раз залез на борт вагона. Вокруг темно, в душе тоскливо, в голове стая дятлов в мозг долбится. Куда выбираться? Как выбираться? Выпрыгнуть, на ходу, что-ли? Так ведь в ночном лесу волки сожрут. Надо подождать. Может в город какой приедем. Но ждать долго нельзя. Пальцы рук и ног совсем уже ничего не чувствуют.

     Впереди показались огни. Вроде станция. Поезд стал реже стучать колёсами. Эх, была не была. На середине станции перевалился через борт. Упал нормально, хотя ожидал большего ущерба. Пострадала только пятая точка, да рукав бушлата за что-то зацепился, но, сразу же отцепился.

     Поезд ушёл дальше. Пара фонарей на столбах почти ничего не освещали. Нужно к людям. Отряхнулся от снега, иду. Дошёл до домов, все спят. Ни одного жёлтого окна. Метров через двести, смотрю, горит одно. Я туда. Стал стучать. Выглянула женщина. Подозрительно стала рассматривать мой курсантский ватник с дырой на рукаве. Спросила - Чего надо? Уж не помню, что я блеял в обоснование своего драного вида и неожиданного ночного появления, но, наконец-то, оказался в тепле, а на столе появились пара отваренных сосисок.

    Ей было лет пятьдесят. За время моего рассказа она пару раз съездила мне по ушам, так, для вправления мозгов, прочитала лекцию о вреде пьянства и пожаловалась на своего отпрыска, который тоже закладывает за воротник. В общем, пожалела она беспутного, безденежного, глупого курсантика, напившегося по первости и потерявшегося среди мироздания. К тому же, оказывается, я отъехал от училища аж на 80 километров. При этой цифре у меня снова тоскливо сжалось сердце в предчувствии крупных разборок с последствиями.

    Утром, на автостанции, она купила мне билет на свои деньги, ещё раз прочитала лекцию, утёрла мне нос и посадила в автобус.

     На подходе к КПП училища, я окончательно пал духом и ожидал суровой расправы за самоход с пьянкой. Переживания оправдались самым максимальным образом. Командир роты влупил мне семь суток ареста и пообещал вместо очередного курсантского отпуска обеспечить меня самыми грязными работами на камбузе.

     После недели отсидки я, появившись в казарме, призвал братьев-собутыльников к ответу, что, мол, это за фигня такая, почему я загремел под фанфары на всю катушку? Мне был предоставлен ответ, что я, напившись этого грёбаного вермута, возомнил себя Дон Жуаном и попёрся соблазнять какую-то проходящую мимо молодую особу женского пола. На все удержания за руку, чтобы не ходил, я только матерился и демонстрировал полное презрение к товарищам, не пожелавшим разделить со мной успехи в соблазнении. После этого они плюнули на безуспешные попытки образумить дегенерирующего товарища и больше меня не видели.
 
     А я, следуя первобытному  мужскому инстинкту, подогретому вермутом,  устремился за мелькающей в поле зрения белой шубкой и  растворился в февральских снегах. О контакте с белой шубкой мне до сих пор ничего не известно. Было ль, не было ль? Не знаю. Не помню, хоть убейте. Скорее всего, не было. Но вот вам крест, ребята, никогда больше в последующей жизни у меня не было такого, чтобы я по пьяни преследовал женщин. Никогда. Не сочтите меня маньяком. Всегда было только по обоюдному согласию на почве взаимной симпатии и интимного притяжения.

     В отпуск меня, всё же, отпустили, но в личном деле с этого дня красовалось предупреждение для всех, кому, по тем или иным служебным необходимостям, приспичивало полистать моё дело, о том, что курсант Яранский склонен к безответственным действиям, одно из которых было вознаграждено семисуточной гауптвахтой и выговором. А командир роты пообещал распределить меня по выпуску из училища или за Кривое озеро (то есть в Забайкалье, ибо Байкал кривой как бумеранг, посмотрите на карте, увидите) или на южный берег Северного Ледовитого океана, где если и загорают иногда, то в ватных плавках. Правда, к моменту выпуска эта история порядком подзабылась и я получил нормальное распределение. К тому же список проделок отдельных дружков-курсантов, не обременённых соблюдением воинских уставов, тоже к концу учёбы разросся, и может быть даже превысил по весу мои прегрешения перед командирами и уставами. На таком фоне масштаб моего проступка оказался не таким вопиющим. В общем, за Байкал поехали отъявленные разгильдяи со своими списками прегрешений, а я в шестую воздушную армию, дислоцирующуюся на западе Союза.

     И всё-таки судьба, хоть и крепко щёлкнула меня пиявочным щелбаном по лбу, всё же немного сжалилась и даже почти что осчастливила. Дело в том, что гауптвахта гостеприимно распахнула для меня двери зимой. Зи-мой. А это большая удача. Летом комендант приказывал вынимать из окон “губы” стёкла. А комары величиной с ворону. Сидельцы уже после первой ночи выли в потолок камеры  от зуда в распухших кулаках и других открытых частях тела и клялись, что больше никогда и ни за что не покусятся на преступление против воинских обязанностей. Зимой комендант зараза распоряжался прикрывать краны в трубах отопления, зэки мёрзли, терпели, но холод был не самым эффективным фактором на переосмысление линии поведения.  Вот комары, это да. Они улучшали показатели дисциплины гораздо эффективнее. Поэтому летом все ходили как шёлковые. Эти злобные мелкие твари были убедительнее воспитательной работы замполитов.
 
     Вы спросите: “А как же ваши права? Разве это не унижение и не преступление против вас?” Друзья мои дорогие, о чём вы говорите? Мы были молоды и ничего не знали о правах. Да и не было никаких прав. Не только в армии, но и в стране. По большому-то счёту.
 
     Этот день напоминает мне фонтан, в котором все струи сливаются в одну. За один день в одну струю слились первый самоход (для инфантильных барышень спешу сообщить, что самоход на армейском сленге обозначает самоволку), первая серьёзная пьянка с последствиями и первая “губа”. Вот видите, какой я невезучий. Первая же попытка выпускника детского сада Жени Яранского овладеть основами курения в семилетнем возрасте, закончившаяся пожаром,  показала, что мне лучше бы и не начинать знакомство со взрослыми развлечениями (читайте об этом где-то в начале книги). И первое же крупное знакомство с красным вермутом привело к семисуточному заточению и изоляции от удовольствий внешнего мира.
 
     Когда сидишь за решёткой, то кажется, что даже чистка пяти ванн картошки на кухне за одну ночь на всё училище это песня красивой жизни. А здесь, в каземате, с пристёгнутыми к стенке нарами, с грязным полом и уныло-серыми стенами, тоска, неудобство, плохая жрачка и больше ничего. В туалет и то пока допросишься, да пока выводящего растолкают, который брыкается и никак не хочет просыпаться, чтобы взять автомат и препроводить арестанта на холодную улицу в дощатую будку с желтой обледенелой дырой.

     Однако, друзья, я хочу сказать о том, что все эти случаи я привожу здесь не потому, что не о чём больше вспомнить. И не потому, что я был отъявленным разгильдяем и нарушителем воинской дисциплины. Нет, нет. Я не был злостным раздолбаем и командование не применяло ко мне драконовских санкций, чтобы вправить в рамки. Просто все мы в этом возрасте, за исключением некоторых слишком правильных зануд, имели в своих послужных списках “подвиги”, которые с некоторой натяжкой можно назвать шалостями взрослеющих тинейджеров. У вас, что ли, было по-другому? Вам, что ли, нечего вспомнить из молодости? Вот и я вспоминаю, чтобы вы не скучали. Вещи посерьёзнее будут в последних главах. А сейчас давайте ещё немного повеселимся. Лады?