Поезд во времени. Часть 3. Глава 10

                10

                Поезд чужих не любит

   А поезд, как ни в чем не, бывало, следовал по этому бесконечному тоннелю, то, ли хорошо зная свой маршрут, то ли, наоборот, блуждая в нем и неизвестно, где они окажутся, когда за окнами снова станет светло. Радовало только то, что куда-то делись их бдительные охранники, хотя это можно было объяснить и по-другому: их судьба немцев уже совершенно не интересовала, а если охрана и вернется назад, то только для того, чтобы с ними покончить раз и навсегда. Но попробовать бежать из поезда, ни у кого из них и в мыслях не было, ведь пока есть надежда, они живы, а умереть от рук охранников, было не самым плохим для них вариантом. Хотя, когда Жанна провела пальцем по лицу Орлова, словно убирая все нехорошие мысли из его головы, то граф подумал, что, пожалуй, так можно ехать бесконечно, причем, все равно в какую сторону.

   Только вот дверь в сторону паровоза на этот раз была закрыта, поэтому они не знали, что там сейчас происходит, хотя они своими глазами видели, как уверенно туда зашла новая бригада машинистов, словно она точно знала, что надо делать.

   Тем более было странно, когда поезд внезапно остановился, как будто натолкнулся на какую-то преграду. За его окнами было темно и немного жутковато, что с пассажирами случалось уже не раз, только на этот раз им управляли не они, а совсем другие люди, так вот этих-то людей они опасались больше всего.

    Когда после остановки прошло довольно много времени, и никто так и не появился в первом вагоне, то Орлов повернулся в сторону своих заклятых попутчиков:
- Надо сходить проверить, что происходит в кабине паровоза и заодно проведать наших бдительных охранников.

- А вы не боитесь, граф, что как только мы покинем свой вагон, немцы откроют по нам огонь? – возразил Грилиш.

- С каких это пор вы вдруг стали бояться смерти, Рон? – усмехнулся русский, - у них уже была не одна возможность от нас избавиться.

- Зато сейчас самый удобный случай для этого, - настаивал Грилиш, хотя его и нельзя было заподозрить в трусости.

  После небольших споров они договорились разбиться на пары: Орлов с Грилишем должны были покинуть вагон и посмотреть, что там происходит в кабине машиниста, а Шварц вместе с, неожиданно проявившим активность, Ревалем должны были направиться в соседний вагон. В случае чего, Шварцу было проще разузнать у немцев причину остановки, а вот покидать вагон, было связано с известным риском, ведь он мог тронуться в любую минуту. Но эта минута продолжалась уже довольно долго, и не было никаких признаков, что поезд самостоятельно тронется дальше, а поскольку русский сам предложил эту идею, то ему и пришлось спуститься из вагона в полную темноту и неизвестность. Благо немец уступил ему свой знаменитый фонарик, но все равно удовольствия от прогулки было немного. Правда, привлеченный их разговором, Луиджи все еще пробовал открыть дверь в сторону паровоза, но видно она была закрыта именно с той стороны и не проявляла желания открыться, даже с помощью шпильки графини Ростовцевой.

   Как только Орлов с Грилишем добрались до паровоза, русский как опытный машинист посветил под его колесами, которые крепко стояли на рельсах, а вот дальше те никуда не уходили. Граф посветил вперед и прямо перед паровозом увидел стену в тоннеле: если бы их умный поезд не остановился, то они бы сейчас не разговаривали. Поезд “Санетти” вообще имел привычку останавливаться там, где кончаются рельсы, так было, когда их занесло в Мексику прошлого века, ну и так по мелочам. Ничего не скажешь, хорошая привычка.

   Кабина машинистов, а была освещена только тлеющими углями в топке да светящими лицами приборов, но по старой традиции, там никого не было. Они прошли немного дальше, но в тендере тоже никого не было, хотя запасы топлива и воды были на месте. Они понимающе переглянулись, хотя желание удивляться от происходящего у них уже давно пропало. Итак, поезд, уже в который раз неизвестным образом избавился от навязанной ему бригады, которая какое-то время все же успела здесь похозяйничать.

    Странное дело, приборы в кабине продолжали светиться, угля в топке было достаточно, но кто-то аварийно остановил поезд буквально в самый последний момент. Орлов с осторожностью дотрагивался до приборов и механизмов, словно опасался, что из темноты может появиться рука неведомого машиниста и ударить по неумелым графским рукам.

- Неужели поезд просто не может дать задний ход? – задал свой риторический вопрос микробиолог из Лондона, - и паровоз почти мгновенно отреагировал на английское замечание: состав вздрогнул, как будто получил команду, и стал медленно двигаться назад.

- Похоже, наш паровоз реагирует на адекватные команды даже от посторонних людей, - усмехнулся Грилиш, хотя и не верил в то, что только что произнес.
 
- Может быть, - впервые согласился с ним Орлов, - хотя, больше похоже на то, что я, трогая все эти поршни и шатуны, случайно заставил коленвал крутиться в обратную сторону, а потом нажал рычажок реверса.

   Когда Шварц с Ревалем оказались в среднем вагоне, то никто их не остановил, а все купе были открыты, после того как отсюда выгрузили все золото. Впрочем, все здесь было по-немецки логично: а что здесь было теперь охранять? Значит, охрана просто перебралась в последний вагон, а вот там их должны были встретить по-настоящему негостеприимно. Но дверь из тамбура туда легко открылась, а в коридоре никого не было видно, и даже никто не вышел оттуда, чтобы посмотреть, кто к ним заявился. Хотя в вагоне было темно и вполне возможно, что охранники просто спали, а что им еще оставалось делать, пока поезд движется в тоннеле. Хотя сейчас поезд стоял, и в вагоне не было слышно ни звука.  С опаской Шварц заглянул в первое купе, уж если охранники и должны были где-то отдыхать, то здесь, но там никого не было.

- Странно, - подумал Шварц, – куда только девалась немецкая аккуратность, впрочем, война приближалась к своему завершению, и никто не захотел лишний раз рисковать.
 
  Однако точно такая же картина наблюдалась и в следующих купе, похоже, охранников и след простыл. Шварц заглянул в купе, в котором его закрыли: там тоже никого не было, но вот только окно было открыто, хотя, когда он его покидал, то точно не открывал, да и зачем это было делать. Получается, после его ухода кто-то сюда зашел и открыл окно. Чтобы проветрить купе? А еще спрашиваешь, куда девалась пресловутая немецкая аккуратность.  Никого не было и в купе, которые занимали Польхофф с Виммером, но в последний раз точно к себе вернулся после памятного разговора. Шварц стал размышлять, куда могли подеваться его соотечественники, не могли же они покинуть вагон через окно просто во время движения. И, тем не менее, в вагоне никого не было. Хотя, как только поезд остановился, они дружно его покинули и пошли по своим делам, хорошо хоть их не тронули.

- Молодец, Отто, – неожиданно раздалось в его голове, – правильно мыслишь и вышли они через окна в своих купе.

- Спокойно, Отто, похоже, ты сходишь с ума, - строго сказал себе Шварц, но в этот момент его позвали, правда, это был всего лишь Реваль.

   Француз успел дойти до последнего купе, которое последний раз занимал немецкий связист, который поддерживал связь с бригадой машинистов, но и он присоединился к своим соотечественникам. Получается, в будке в момент остановки никого не было, и поэтому поезд остановился. Реваль же его позвал из-за тех самым часов, которые сейчас показывали дату 8 мая 1945 года и время 23 часа и 1 минуту, но что это означает, Шварц просто не мог знать. Помнится, когда они выбирались из немецкого госпиталя в Италии на берегу красивого озера, был еще апрель.

  Шварц еще бы долго пытался включить свою знаменитую логику, но в этот момент поезд сильно тряхнуло, как будто он собрался куда-то отправляться. И поезд действительно осторожно тронулся, только в другую сторону. Они, возможно, и не обратили на это никакого внимания, если бы не часы. Не прошло и минуты, как часы показывали ровно 23 часа, а потом они взялись за старое: сначала они стали отсчитывать минуты только в обратную сторону, просто делали это слишком быстро. Если бы это были обычные часы с секундной и минутной стрелками, то минутная двигалась со скоростью своей более быстрой коллеги и, чем больше поезд набирал ход, тем больше это становилось понятным. Когда они покинули купе, то часы показывали уже 6 мая. Шварцу было поначалу интересно посмотреть, что будет с часами, когда они покажут 1 мая, только не 1945, а 1911 года, когда они выехали c римского вокзала, но быстро отказался от этой глупой затеи, тем более, они уже задавались этим вопросом раньше и так не нашли вразумительного ответа.

   Внезапно в вагоне стало светло, как будто поезд выбрался из тоннеля, но это всего лишь включился свет, а за окнами было по-прежнему темно. Итак, поезд снова двигался, и они были в нем совсем одни – пассажиры поезда “Санетти”, без всяких охранников и случайных попутчиков, просто непонятно было, радоваться им этому или огорчаться. Тем более, они двигались в полной темноте по этому странному тоннелю, подробная схема которого, лежала у Шварца в кармане, только толку от нее было ничуть не больше, чем от этих электронных часов, которые показывали, черт знает, какое время. Просто за время этого удивительного туристического путешествия их стало значительно меньше, многие лица прежних пассажиров просто стерлись из их памяти. Конечно, синьора Берти думала совсем по-другому, но ее сейчас об этом никто не спрашивал, тем более, под монотонный стук колес успокоились даже часы в последнем купе последнего вагона, которые по-прежнему методично отсчитывали время назад, правда, уже с меньшей скоростью.

  Что было особенно интересно, но эти электронные часы показывали совсем другое время, как будто, неведомая минутная стрелка безуспешно торопилась за секундной, но когда ее, все же догоняла, то та стремительно от нее убегала. Но самое интересное, что часы пассажиров шли правильно: и часы “Павелъ Буре” графа Орлова, и “Union Glashutte” Отто Шварца, и даже дамские часики Жанны Райоли. Просто они оказались в плену у этого поезда, у которого было свое время и своя жизнь, хотя они могли уже неоднократно его покинуть на любой остановке, как сделали это те же немецкие охранники и просто затеряться среди миллионов обычных людей.