Бердяев Дух и творчество. Статья 2

  Философский труд «Смысл творчества» (расширенное продолжение исследования с целью более глубокого проникновения в экзистенциальную  лабораторию идиостиля Н.А. Бердяева).

     Текст.
    «За пластами (1) душевной оформленности, … подчиненными рациональным нормам, открывает Достоевский вулканическую природу (2). В творчестве Достоевского совершается извержение подземных подпочвенных вулканов (3) человеческого духа» (с. 389).

     Деривация.
 Фиксируем нашу собственную динамичную интроекцию радикального бифуркационного выбора автором развертывания «геологической» метафоры духа (1 > 2 > 3) в синтезе с восходящей градацией.

     Метатекст.
     Что означает метафорическое видение Бердяевым художественных открытий Достоевского? Это не что иное, как творческая философская экзистенция автора в отношении духовно-художественной экзистенции писателя. Бердяев творит, находясь эмпатически в художественном хронотопе Достоевского, в пределах его творчества и выходя за его пределы в свой мир метафорического осмысления, а значит, порождения нового смысла.  Человеческий дух извергается — обладает бесконечной энергией абсолютной неудержимости.

     О реализме Достоевского.    

     Текст.
     «Реальна (1) у него духовная глубина человека, реальна (2) судьба человеческого духа. Реально (3) отношение человека и Бога, человека и дьявола, реальны (4) у него идеи, которыми живет человек» (с. 394).

     Деривация.
 Четырехчастный анафорический повтор (1 - … - 4) — это прием трансформации значения слова «реальность» в метафизический смысл, характерный только для Достоевского.

     Метатекст.
  Истинная реальность у писателя — это чаще всего драматические и трагические процессы, происходящие в «пределах» микрокосмоса личности. И все герои писателя — это разные грани его творческой самоорганизации, экзистенции. Реальность - это поступательный процесс вечного порождения новых смыслов, проецируемых в духовное пространство и обогащающих, упорядочивающих его.

     Текст.
     «У Достоевского нет ничего, кроме человека, нет природы, нет мира вещей, нет в самом человеке того, что связывает его с природным миром (1), с миром вещей (2), с бытом (3), с объективным строем жизни (4). Существует только дух человеческий...» (с. 402).

     Деривация.
  Выстраивание ряда безличных предложений со значением отрицания — освобождения. Расширение отрицания за счет последовательности однородных
дополнений и в языковом, и в философском смысле (1 - … - 4). Таким образом, синтаксическая безличность становится ярким формально-семантическим показателем аннулирования Достоевским всех «ликов» бытовой меркантильности в своих произведениях.

     Метатекст.
   Действительно, сама безличность построения речи у Бердяева концептуальна. Она несет смысл лишения у человека Достоевского природного, физического начала (от чего и Бердяев абстрагировался в своей жизни). Снятие этой тяжелой ноши необходимо для воцарения духа человеческого. Здесь философ через организацию своей мысли-речи эмпатически диалогизирует с мыслью-речью Достоевского (которая, видимо, активизирует «зеркальные» когнитивные нейроны Бердяева).

     Текст.
   «Достоевский берет человека отпущенным на свободу (1), ... исследует судьбу его на свободе (2), открывает неотвратимые результаты путей свободы (3). Достоевского прежде всего интересует судьба человека в свободе (4)...»                (с. 407).

     Деривация.
     Автор интенционально, настойчиво сочетает 4-х частную эпифору (1 - … - 4) — единое окончание предложений — с ремой как их смысловым центром. Не анафоре, а эпифоре «доверено» местоположение квинтэссенции философии Бердяева — свободе (Духа).

     Метатекст.
     Вот, в чем заключается выявленное Бердяевым у человека Достоевского снятие природного, физического начала. Цель этого — изучить человека в свободном состоянии, испытать его свободой, такой свободой, что грозит и пустотой, но обнаружить в ней его дух, весь его личностный потенциал. 

     Фрагменты текста цитируются по: Бердяев Н.А. Смысл творчества. Опыт оправдания человека. — Харьков: Фолио, М.: ООО «Издательство АСТ», 2002. — 688 с. — (Вершины человеческой мысли.)      

                Философский труд «Дух и реальность».               

     Размышление об экзистенциальном субъекте, познании и времени.

     Текст.
     «Бытие есть предикат. Но сущее не может быть предикатом. В этом смысле оно не есть бытие» (с. 59).

     Деривация.
     В процессе экзистенции встречаем функционирование значимых для Бердяева концептов в классических философских дефинициях со связкой «есть». Дефиниции, являясь посылками, выстраиваются в силлогизм с актуальным выводам. При этом автор прибегает к лаконичным нераспространенным двусоставным предложениям. Отмечаем, что в исходной позиции философского нарратива о принципиальных экзистенциальных,                по-бердяевски, понятиях, скорее — концептах,  автор далек от экспрессивного синтаксиса, а также тропов и фигур речи. Фигуральность здесь уходит в сферу индивидуального смысла, в котором бытие и предикативность имеют крайне отрицательную, антиличностную коннотацию (личностное начало противопоставлено, антонимично позиции, функции предиката как объекта  бытия для отстраненной речи-мысли).

     Метатекст.
     О бытии и сущем Бердяев рассуждает в логико-синтаксическом речевом аспекте (предикаты есть и в логике, и в семантическом синтаксисе). Бытие — это людское, мирское существование, наполненное эгоцентрическими интенциями, борьбой за вещественные химеры, враждой и т. п. Оно может и должно быть предикатом, тем, чему можно выносить реальные критические оценки. Сущее принадлежит иной, истинной реальности, высшей размерности духа, божественности. Сущее — это свободные личности, субъекты духа, познания и самопознания, самосотворения. Это микрокосмосы. Им ничуть не органична позиция предиката, так как им присуща только субъектность, равная другим субъектностям. Для нашей эпохи такая бердяевская экзистенция актуально спиралевидна. Интенсивная технологизация, технизация, а также неуклонно направленное к неуправляемости развитие искусственного интеллекта — особенно в сфере разнообразного современного творчества — вот рычаги губительного воздействия на личностное человеческое начало. Воздействия, в котором не запланировано неприкасаемое место для духовности. Вероятностно, к такому метарассуждению способен привести наполненный смыслом лаконичный стиль этого фрагмента текста Н.А. Бердяева.

     Текст.
     «Мало сказать (1), мышление есть бытие, нужно еще сказать (2), что означает мышление внутри бытия, нужно определить (3), является ли познание творческим актом в бытии, т. е. самозагаранием света (4) в бытии, переходом от тьмы к свету (5). Познание... есть свет в бытии, внутри бытия (6)» (с. 60).

     Деривация.
     Отмечаем развитие афористической философской мысли о сущности бытия в развертывании сложноподчиненных конструкций с параллельными главными безличными частями (1 — 2 — 3). Бифуркационный экзистенциальный выбор безличного синтаксиса выражает и утверждает особое внутреннее состояние автора — состояние долженствования, императивности. Маркер этого состояния — повтор лексемы «нужно». Такой повтор энергизирует автора к стилистическому переходу к метафоризации речи-мысли (4 — 5). Итоговое завершение фрагмента — философская дефиниция с глаголом-связкой «есть» и опять же метафорической предикативной частью (ремой как новой смысловой коннотацией высказывания) (6).

     Метатекст.
     Этот фрагмент представляет собой экзистенцию мысли-речи автора, сам процесс его мышления — познания как творческого акта интенсивной самоорганизации, а точнее, лучше сказано - «самозагарания». По Бердяеву, самоорганизующийся процесс познания, сотворения себя как духовное обновление является сущностью бытия, что означает: это и есть само по себе истинное бытие. Смысл концепта «свет» заключается в ярком озарении разума духовным чувством, гаммой гармоничных эмоций, в духовном самопродвижении, в сущности — в самопознании через осмыслении бытия. Действительно, что бы ни познавал в бытии ищущий разум, что бы ни вбирал в себя, он постоянно в процессе самоорганизации, самопознания, направленном божественным духом. Это и есть экзистенция, т. е. истинное бытие духовности.

     Текст.
     «Причастность познающего к существованию предшествует его познанию, мой экзистенциальный опыт до моего познания (1). Поэтому познание есть припоминание» (3) (с. 61).

     Деривация.
     Смысло-речевой (здесь смысло-синтаксический) импульс порождает бессоюзное сложное предложение (как и порождается таким предложением — изначально внутренне-речевым редуцированным высказыванием), предложение с синтаксически некорректной второй частью (1). Именно спонтанная  речевая некорректность (и прежде всего внутренне-речевая) порождает, вырабатывает энергию смыслоимпульса. И от сознания автора как стилиста до прикосновения к бумаге для письма  это уже бытийное время порождения «некорректного приема» - получается — экспрессивного синтаксиса. А он (прием) как раз и дает возможность органическому, динамическому развитию экзистенциальной мысли.

     Метатекст.
     Синтаксически некорректная вторая часть предложения — это в принципе смысловой повтор первой части, и воспринимается он не то что, как пауза,  а как взгляд внутрь своего «я», дискрета самопознания. В результате этого акта самопознания автор в предложении по-бердяевски логического следствия (2) определяет познание как припоминание прежнего опыта существования. И это именно опыт, означающий, что автор не просто существовал, а мыслил, рефлексировал, переживал вчувствование в существование. Существовать — значит для него вбирать в свое «я», инъецировать онтологические  противоречия, коллизии, перипетии бытия и порождать смыслы. Творить смыслы — это главная личностная страсть Н.А. Бердяева! Порождать смыслы, а потом возвращаться к ним на новом уровне осмысления, экзистировать в прежнем опыте — припоминать (и далеко не просто припоминать).

     Текст.
     «Мир объективации есть мир падший, мир заколдованный, мир явлений, а не существующих существ. (…) Объективация есть возникновение «общества» и «общего» вместо «общения» и «общности», «царства кесаря» вместо «царства Божьего»» (с. 62).

     Деривация.
     Отмечаем соединение статичной утвердительности в субстантивности грамматических основ и динамичного многообразия в атрибутивности к повтору «мир». Онтологично это черта авторского стиля: устойчивая осцилляция от бифуркационной точки «стабильность» (в данном случае субстантивная) к бифуркационной точке «переменная динамичность» (в данном случае атрибутивная).

     Метатекст.
     «Общение» и «общность» антонимичны к «обществу» и «общему», но синонимичны к «царству Божьему». Здесь «общение» как экзистенция «царства Божьего» оптимально, истинно коммуникативно, личностно, т. е. субъект-субъектно. И больше того: встречаем в этом фрагменте не просто сочетание антонимии и синонимии. Эти стилистические средства маркируют драматическое противопоставление философом падшего общественного и общего существования и истинного мира духовности, стремящегося в царство Божье свободы и просветления. Соборность, по Бердяеву + в нашей интерпретации, - это всеединство свободных личностей, совместно (со-чувствуя друг с другом) порождающих смыслы (творящих новые смыслы и, соответственно, новое, изначально виртуально-эстетическое бытие) и наполняющих, расширяющих ими высшее измерение божественной духовности, истинно экзистирующих в субъект-субъектном общении и взаимно обогащающихся в своем самопознании.

     Текст.   
     «Тайна существования, в которой раскрывается смысл, есть совпадение подлежащего и сказуемого (1). «Я» есть, другое «я» есть, Бог есть, Божий мир есть» (2) (с. 65).

     Деривация.
     Это предложение (2) — экзистенциальный факт создания авторского, индивидуального, холистического (синергетического) синтаксиса.                А элементалисткий синтаксис (1) становится его описанием, репрезентативной атрибуцией для адресата-читателя. Переход от двусоставных частей сложноподчиненной конструкции (1) к предложениям формально односоставным (2) достаточно демонстративен. Эта синтаксическая метаморфоза обусловлена философской мыслью и четко ее эксплицирует.                С другой стороны, в предложениях типа «Я есть» глагол-связка уже ничего не связывает. Поэтому на него падает логическое ударение, и он приобретает знаменательную, утвердительную семантику. В этом случае предложение становится двусоставным с подлежащим и сказуемым, нераспространенным (что необходимо и достаточно). Однако первоначально и конвенционально «есть» - это связка, и тогда в предложении инерционно существует один главный член. Он представляет собой нерасчлененность подлежащего и сказуемого — холистическую, целостную сущность. Этот стилистический синтаксический эксперимент Бердяеву удается, чем и обосновывается его философская позиция адепта гармоничного, высокодуховного, истинно свободного, а значит, божественного бытия.

     Метатекст.
     В данном фрагменте холистический синтаксис — это не просто стилистическое средство, а экзистенциальный фактор упорядочивания мысли философа как аргумента  пользу существования и понимания истинного бытия. В нем отсутствуют дихотомии, объективистское деление процесса якобы познания на субъект (активное начало) и объект (пассивный предмет воздействия и (равно) изучения. В этом духовном бытии существуют равные по  духу, искренне эмоциональные субъекты, личности плоть от плоти божественного замысла, с атрибутами свободы, согласия, со-чувствования, стремления к божественному началу, просветлению.

     Текст.
     (а) «Познание открывает смысл (1) за бессмыслицей, порядок (2) за беспорядком, (б) космос (3) за хаосом» (с. 69).

     Деривация.
     Автор приходит к приему, адекватному его в высшей степени позитивному отношению к концепту «познание» - расположению однородных членов (также весьма ценных для Бердяева концептов) на основе восходящей градации (1 — 2 - 3). Градация переводит синтаксис в экспрессивную смысловую экзистенцию.

     Метатекст.
     Одна из главных особенностей идиостиля Бердяева — переход от мысли-речи конвенциональной к мысли-речи экзистенциальной. Так, для стиля философа характерна начальная стадия рассуждения как вполне нейтральное предложение (а). Но оно является импульсом для порождения образной, стремительно развивающейся речи (б). В результате происходит резкий энергетический переход от смысла к космосу, смыслом же и побеждающему хаос. Так получается потому, что философ не существует, а экзистирует всей своей радикальной ментальностью в истинном бытии, духовном мире свободы и просветляющего творчества.

     О времени.

     Текст.
     «В действительности не изменение есть продукт времени, а время есть продукт изменения. Время есть потому, что есть активность, творчество...» (с. 106).

     Деривация.
     В отношении времени вполне адекватно для Бердяева «эпанадосное» речевое мышление. Используется прием построения предложения в виде эпанадоса - «зеркального» повтора в данном случае грамматических основ, центров смысла. В бердяевском зазеркалье все наоборот, особенно то, что касается неуловимого и неумолимого времени.

     Метатекст.
     Что такое время для мира меркантильной объективации? Бессчетная череда дискретных мгновений, заполненных суетой, погоней за химерами достатка, положения в обществе и пр. Но есть истинное, бытийное время творческих исканий, поисков новых, просветляющих сознание смыслов, раскрывающих духовное, божественное начало мира. Это время тяготеет к вечности и переводит философствующего творца в саму вечность, во вселенское поле Смысла.

     Текст.
     «Время не реально, призрачно, время есть суета, отпадение от вечности»                (с. 108).

     Деривация — метатекст.
     Градационно-экзистенциальное размышление о времени приводит автора к градационному же выводу о нем: нереальность порождает призрачность; призрачность превращает любую активность вокруг нее в суету; суета навсегда уводит от вечности, суета — антивечность. Глагол-связка «есть» здесь, как и везде у Бердяева, - это вербальный знак вневременности: время есть суета — всегда с позиции вечности, это взгляд на обывательские суету и время из вечности.

     Основы богочеловеческой духовности.

     Текст.
     «… Хотя дух лишь в субъекте, а не в объекте (1), но он совсем не субъективен (2). (…) Реальность духа не объективная, не вещная, а реальность иная, и неизмеримо большая реальность, более первичная реальность (3)»                (с. 232).

     Деривация — метатекст.
     Препозиция придаточной части (1) смещает рему (новое содержание) в главную часть предложения (2). В ней главный смысл, причем парадоксальный для обыденного сознания: дух в субъекте, но совсем не субъективен, выходит за пределы какой-либо субъектной эгоцентричности. В итоге строй мысли-речи таков, что и тема, и рема едино, холистично осмыслены, недихотомичны. Это чистая экзистенция. Она раскрывается во втором предложении (3), но не то что парадоксально, а «нюанснее»: дух - более первичная реальность, т. е. за первичной, вообще — за реальностью. За ограниченным понятием реальности стоит особая, крайне своеобразная, на современном языке — эксклюзивная субстанция духа, субстанция божественная.

     Текст.
     «… Реальность духа  имеет иной генезис, это реальность не от объекта (1), а от Бога (2), который есть субъект. (…) Дух есть истина души (3), ее вечная ценность (4)» (с. 233).

     Деривация.
     Идиостилевой синтез состоит здесь из философски интенциального взаимодействия поляризованных по смыслу антитез (1 — 2), восходящей градации (3 — 4), континуальных переходов от абстрактной лексики к метафизической.

     Метатекст.
    Интенция идиостиля философа (в этом и предыдущих фрагментах) порождает такой потенциал интерпретационной последовательности: познание > творческое прибавление истинной реальности > нарастание смысла > любви и соединения > воплощение духа > открытие истины души = экзистенция, по Бердяеву.

     Текст.
     «Дух есть качество, стоящее вне всякой утилитарности (1), заражающей жизнь мира (2), вне употребления средств (3), не похожих на цели (4), вне внешних достижений и реализаций (5), вне орудий (6), которыми пользуется «мир» в борьбе (9), вне общественного мнения (7), вне социальной обыденности (8)» (с. 253).

     Деривация.
     В этом предложении смысловая доминанта порождается большим числом определений (1- … - 8), достаточно распространенных, включая придаточную часть (9). Причем  эти определения имплицитно антитетичны, например: антиутилитарность (духа) — утилитарность (обыденности). Стилю автора присуща интенция к расширенной атрибутивности по отношению к экзистенциально значимому концепту — духу.

     Метатекст.
     Концентрация смысла в определениях настолько деятельностно экзистенциальна, что направляет сознание философа к полному очищению, обособлению концепта «дух» от всех негативных свойств мира объективации. Дух становится истинно и бесконечно свободным в ментальности автора, чем ее и обогащает, окрыляет.

     Текст.
     «Дух выше жизни, как свобода выше детерминации (1), как личность выше безликой стихии (2), как активность выше пассивности (3), как целостный смысл выше бессмыслицы и бессвязности (4)» (с. 254).

     Деривация.
     Деятельность сознания автора по развертыванию мысли-речи, стиля приводит к сравнительным конструкциям. Так,  это предложение составляют не сравнительные обороты, а сравнительные однородные придаточные части сложного целого (1 — 2 — 3 - 4). Они сами по себе — центры емкого смысла.

     Метатекст.
     Прилагательное в форме простой сравнительной степени «выше», скорее всего, имеет эмерджентный (иной, бытийный) смысл. Свободе присущ макромасштаб даже не уровня мироздания. Все-таки оно в физическом отношении внутренне детерминировано. Свобода имеет статус субстрата, но, по Бердяеву, абсолютно независимого. Оставаясь абсолютно независимой, свобода может приобретать личностную модальность. И личность может дорасти до высшего уровня самоорганизации, если преодолеет в себе безликую стихийность.

     Текст.
    «Ницше, который философствовал молотом (1), говорит, что философ должен быть приказывающим и законодательствующим (2)» (с. 441).   

     Деривация.
 Сначала удивленно, но потом все-таки предсказуемо встречаем стилистическую осцилляцию к бифуркационной точке сильной метафорической окказиональности (1) (авторская, абсолютно бердяевская метафора). И далее — идиостилевое причастие (2) «на грани» окказиональной деривации (словообразования).

     Метатекст.
     Именно свободный стиль экзистенциальной философии Бердяева приводит автора к тропо- и словотворчеству. Несомненно, по логике Бердяева, философ имеет право быть законодателем бытия, направляющим в сферу духовной бытийности, ибо он экзистирующий философ, ему открывается высший смысл истинного — личностного — существования. И это не то что законодатель в объективистском, общественном смысле, а проводник к духовным истинам добра, гуманности, творчества, красоты и любви. А в них — высший закон.

     О творчестве.

     Текст.
     «Из бесформенного камня или глины получается (1) прекрасный образ статуи, из хаоса звуков получается симфония Бетховена, из словесного хаоса получаются чарующие стихи Пушкина, из ощущений и восприятий, не знающих смысла, получается познание, из стихийных подсознательных инстинктов и влечений получается прекрасный моральный образ» (с. 507).

     Деривация.
     Единство мысли и речи автора разворачивается в бессоюзное сложное целое из шести частей с параллелизмом синтаксического построения и параллелизмом же вербальных предикативных повторов (1). Стройная языко-речевая форма вполне соответствует предмету мысли-речи - творчеству как процессу создания гармоничных произведений искусства.

     Метатекст.
     Мысль Бердяева масштабно охватывает сразу множество видов творческого процесса. И все они направлены к созданию новых миров,  в которых властвует закон красоты, упорядочивающий, гармонизирующий Вселенную. Философия экзистенциализма на тему творчества и должна быть изящной и творческой сама по себе. И она как параметр высшего порядка  аттрактирует именно адресата-читателя с творческим началом или приводит реципиента к поиску в себе творческого беспокойства, к самопорождению творческой энергии. 

     Текст.
     «Творческий акт всегда вызывает образ иного (1), воображает в себе высшее (2), лучшее (3), более прекрасное (4), чем это, чем данное. Это возникновение образа иного (5), лучшего (6), более прекрасного (7) есть таинственная сила (8) в человеке...» (с. 508).
 
     Деривация.
     Автор приходит к восходящей градации (1 - … - 4) и к приему повтора градации (5 — 6 — 7). Причем в первом предложении градация занимает позицию ремы, а во втором — уже позицию темы. Так стилистически развивается мысль философа: о творческом акте — рождении нового — всегда говорится нечто новое.

     Метатекст.
     Повторяющаяся восходящая градация — это доминирование энергетического эмоционально-мыслительного импульса, который и приводит к пониманию творчества как таинства (8). Повторы могут «толпиться» сколько угодно, а тайна творчества так и останется тайной. И вряд ли здесь поможет какой-нибудь самый изощренный нейробиологический подход.

     О человеке и Боге.

     Текст.
     «Бог рождается в человеке, и человек этим поднимается и обогащается. (…) Человек рождается в Боге, и этим обогащается божественная жизнь» (с. 582).

     Деривация.
     Стилистически структурированная мысль автора приходит к «зеркальному» повтору — эпанадосу, который за счет ротации лексики всегда способствует порождению нового смысла. Этот стилистический прием адекватен теме взаимодействия человеческого и божественного начал.

     Метатекст.
     Николай Александрович, давайте порассуждаем. В этом эпанадосе есть определенная логика. Бог, как первейшее активное начало (демиурговое), рождается в человеке. Затем уже человек рождается в Боге, вернее, перерождается, получая божественное обогащение. Но тогда возникает, может быть, и некорректный вопрос: откуда появилось первейшее активное начало? Ответ, скорее всего, только вероятностен. Оно (начало) тот самый Высший Разум, пронизывающий все элементы Вселенной. Проникнув в сознание человека, он трансформировался в божественную метафору, в высшей степени реальную и даже единственно истинно реальную. Возможны и другие версии. Я даже интуичу мысль Николая Александровича о наипервейшей, неприкасаемой ничем и никем Свободе.

     Текст.
     «Повторяю (1), Бог не объективное бытие, к которому применимы рациональные понятия, Бог есть Дух. Основное же свойство Духа есть свобода» (с. 585).

     Деривация.
     Препозитивное неполное нераспространенное предложение (1) вносит в текст полемическую модальность и сосредоточивает внимание на последующих доминантных высказываниях. Такой прием активизации внимания адресата способствует интроекции (позитивному восприятию) позиции автора как средство с определенной долей суггестии.

     Метатекст.
     В результате адресат (потенциально, т. е. предположительно) стремится глубже осмыслить содержание фрагмента. Что же получается? Объективное бытие — это бытие без Бога. Причем, по Бердяеву, оно даже эрзац-реальность, так как возникает из иллюзорной дихотомии субъекта — объекта. В этой иллюзии также нет Духа и Свободы. Возможно, квантовый мир более близок — только близок — к божественной реальности? Ведь он обретает объектные черты, лишь когда наблюдается субъектом. Без рационализирующего взгляда наблюдателя этот мир абсолютно свободен и непредсказуем. И тогда он представляет собой бесконечный творческий процесс Высшего Разума, явленного нам в метафоре Божества.

     О человеке и космосе, технике.

     Текст.
  «… Отношение человека к космосу (1) определяется тем, что он есть микрокосм (2), он заключает в себе космос (3) или заключает в себе историю (4)» (с. 588).
 
     Деривация.
     В этом предложении автор прибегает к характерны для его стиля антитезам, в данном случае не синтаксическим, а смысловым (например, человек — микрокосм, а не объект воздействия, манипулирования).

     Метатекст.
     1. — космос как синтез физической и метафизической Вселенной (возможно — вселенных); 2. — микрокосм (микрокосмос) — трансцендентное, метафизическое начало человеческой личности; 3. — через 2 — это уже высшее бесконечное бытие Духа; 4. — история как эволюция духовного начала, противопоставленная социальной истории. Стиль мысли-речи Бердяева бесконечно емкий, онтологизирующий в своей экзистенции. Заставляет вчитываться и вдумываться, обнаруживать в себе этот микрокосмос, который, оказывается, существует здесь и сейчас.

     Текст.
     «Разложение (1) космического порядка в открытии бесконечно большого и бесконечно малого, образования новой организованности (2), в отличие от органичности (3), техникой и машинизмом, страшное (4) возрастание силы человека над природой и рабство человека (5)  у собственных открытий»                (с. 588).

     Деривация.
     Автор концентрирует лексику с негативной оценочностью (1 — 4 — 5), противопоставляет 3 и 2 не в пользу последнего. В итоге — отрицательное отношение к технике, и это с учетом всего контекста мысли-речи философа.

     Метатекст.
     Это, конечно, поверхностно воспринимаемое отрицательное отношение к технике. Скорее, здесь имплицируется реальное, оптимальное отношение. Организованность — это совсем не плохо, если она не является организованностью рабства с потерей Духа, духовности.

     О трагедии человеческого существования и утопии.

     Текст.
     «Марксизм не есть социальная (3) утопия, возможен опыт реализации марксизма в социальной жизни (1). Но марксизм — духовная (4) утопия, утопия совершенной рационализации всей человеческой жизни (2)» (с. 665).

     Деривация.
     Автор бифурцирует к антитезе в масштабе предложений. В результате контекстуально антонимичны 3 и 4 утопии. Осуществляется резкое, принципиальное противопоставление.

     Метатекст.
     Это резкое противопоставление порождает мысль о том, что такие явные противоположности притягиваются. Они, говоря языком квантовой физики, запутаны друг с другом. Если марксизм не состоялся как утопия, а частично реализовался в социуме (пример СССР), то он и превратился в утопию духовную. С одной стороны исчезло, с другой — проявилось Отсюда и диссиденты, инакомыслящие. Отсюда и происхождение соответствующей литературы, сатиры. Драма совершенной рационализации  «от противного» порождает Смысл.

     Текст.
     По Бердяеву, социальная утопия может быть временно реализована и решит социальные проблемы, и тогда: «Весь трагизм жизни происходит от столкновения конечного и бесконечного (1), временного и вечного (2), от несоответствия между человеком как духовным существом и человеком как природным существом (3)...» (с. 666).

     Деривация.
     В  мысли-речи автора встречаемся с развертыванием ряда антонимов и антонимичных словосочетаний (1 — 2 — 3) (сами антитезы синонимичны по отношению друг к другу) как лаконичной констатацией истинного трагизма человека, личности.

     Метатекст.
     Трагизм порождается тогда, когда внешний, бытовой, социальный хронотоп начинает радикально попирать бытийно направленное душевное, эмоциональное пространство-время личности, ее духовную сферу. Вместе          с тем, с позиции запутанности, это есть проверка, закалка и, возможно, рост духовного начала.

      В итоге идиостилевая конфигурация творческих приемов Н.А. Бердяева такова, что делает концепт Духа доминантой истинной реальности личностного творческого начала человека. Именно таким предстает человек, творящий жизнь в процессе общения, в поиске понимания, - в персонажном строе великого Достоевского.

                ПРОМЕЖУТОЧНЫЕ ИТОГИ

     В нашей работе главное — процессуально и субъект-субъектно синтезироваться с экзистенцией идиостиля философа. И это действительно экзистенция, так как она выводит за рамки субъект-объектного «взаимодействия», традиционного, строго направленного на инертный объект анализа. Философский экзистенциальный стиль неизбежно порождает диалог между автором работы и Н.А. Бердяевым. Афористичность, экспрессивность, метафорическая антитетичность  мысли-речи философа способствует не столько анализу стилистических средств, а на их основе проникновению, вчувствованию в духовный мир Бердяева как мыслителя-творца и органически приемлемому, уместному порождению метатекстов — реакций, или рефлексий.


     Фрагменты текста цитируются по: Бердяев Н.А. Дух и реальность. — М.: АСТ: Харьков: Фолио, 2006. — 679 с.