Ты слишком реален, чтобы быть правдой

«Если тебе кажется, что всё происходит на самом деле — проверь, не забыл ли ты, что придумал это сам.»

Вот ты идёшь по жизни, как будто всё всерьёз: дом, работа, ипотека, взаимоотношения с теми, кто тебя не понимает, и попытка понять себя, которого ты никогда толком не встречал, потому что всё время был занят ролью, которую сам себе написал, поставил и, не побоюсь сказать, великолепно исполнил, ведь зрители в зале жизни аплодируют, даже не подозревая, что на сцене — не ты, а его иллюзия, его отражение в кривом зеркале причинно-следственной логики, где ты каждый день притворяешься собой, чтобы не спалиться перед собой же, как будто бы ты и правда не знаешь, кто ты.

Ты играешь в реальность так, как будто она имеет значение, как будто она стабильно стоит на трёх святых китах — зарплате, самосовершенствовании и контроле, как будто если ты достаточно усилий приложишь к себе, к другим, к миру и особенно к холодильнику, то всё наконец встанет на свои места и станет хорошо, понятно, управляемо и не так больно, как сейчас, но если приглядеться, то всё это похоже на борьбу персонажа с текстом романа, в котором он случайно осознал, что он — всего лишь буква.

Ты слишком реален, чтобы быть правдой, потому что правда — скучна, последовательно выведена и загоняет тебя в клетку «так оно и есть», а ты — такой божественный абсурд, что сама логика, глядя на тебя, уходит в отпуск, а причинно-следственная связь тихо плачет в углу, потому что не может объяснить, как из бесконечного ничто родилось всё это нечто с именем, номером паспорта, пристрастием к сырникам и непонятной тоской по чему-то, что никак не помещается ни в одну психологическую диаграмму.

Ты создаёшь реальность каждую секунду, но так виртуозно, что сам забываешь, что творец, и начинаешь жаловаться на то, как тебе тяжело жить в той игре, которую сам себе написал, где каждое событие — шутка, а ты принимаешь её за трагедию, кладёшь руку на сердце и страдаешь, как будто режиссёр умер, сценарий утерян, и теперь остаётся только импровизировать в рамках жанра «драма с элементами комедии», забыв, что вся эта пьеса называется «Проснись, ты серьёзно?».

И когда тебе кажется, что ты достиг дна, на котором сидит внутренний критик с флагом надписью «я же говорил», вдруг происходит сбой в матрице, и ты начинаешь видеть трещины — в собственных убеждениях, в чужих словах, в зеркале, которое уже не отражает, а показывает — не лицо, а пустоту, из которой оно смотрит, и ты вдруг понимаешь, что реальность — это самый гениальный фокус: тебе показывают карту, а она всё время меняется, но ты держишься за неё, как за последнее доказательство собственной объективности, не желая признать, что вся эта игра с картами — затея фокусника, имя которого ты забыл, потому что оказался им сам.

Пробуждение начинается не с мантр, не с ретритов и не с мистического опыта, в котором тебе сообщили, что ты — луч света в яйце судьбы, а с того, что ты вдруг смеёшься — не потому что смешно, а потому что не можешь больше плакать, потому что всё это настолько абсурдно, нелепо и гениально одновременно, что остаётся только хохотать, стоя посреди своих убеждений, словно на руинах замка, который ты строил всю жизнь из песка ожиданий, страхов и советов тех, кто точно знал, как тебе жить, но сами давно потеряли карту к выходу.

Ты видишь, что реальность — это шутка с очень хорошим бюджетом, спецэффектами, декорациями и актёрами второго плана, каждый из которых пришёл сыграть свою реплику, чтобы помочь тебе увидеть, что ты не персонаж в этом фильме, а сам экран, на котором всё это проецируется, и больше всего ты удивляешься, когда замечаешь: ты даже не зритель — ты само кино, снятое без камеры, без съёмочной группы, без пост-продакшна, но с глубокой смысловой нагрузкой и открытым финалом, который никто так и не поймёт.

Ирония в том, что, пробудившись, ты по-прежнему чистишь зубы, платишь налоги и ходишь в магазин за гречкой, но при этом всё это становится не чем-то серьёзным, а удивительной игрой, в которой можно быть любым, потому что ты больше не веришь в маски, которые надеваешь — ты просто носишь их с удовольствием, как ребёнок, играющий в «давай притворимся, что я взрослый», зная, что всё это временно, смешно и совершенно не нужно воспринимать всерьёз, ведь смысл — не в победе, не в достижении, не в просветлении, а в том, чтобы смеяться, пока идёшь.

Смысл — не в том, чтобы найти истину, а в том, чтобы обнаружить, что ты был ей с самого начала, но был настолько занят её поиском, что всё время проходил мимо зеркала, в котором она тебе подмигивала, а ты считал это глюком, духовным искушением или просто плохим освещением, и только когда ты действительно устаёшь — не от жизни, а от попыток делать вид, что она тебе не нравится, ты наконец садишься, смотришь вперёд, назад, вбок — и замечаешь, что весь этот спектакль был поставлен только ради одного момента: чтобы ты рассмеялся и сказал: «Так вот как всё просто».

Ты — слишком реален, чтобы быть правдой, потому что правда — скучна, а ты — живой, непредсказуемый, парадоксальный поток, танцующий между формами, забывший себя только для того, чтобы однажды проснуться, как будто ничего не случилось, и пойти заварить себе чай, зная, что каждое движение — это момент Абсолюта, развлекающего себя во сне о тебе, и теперь, когда ты это читаешь, знай: ты просыпаешься, даже если пока делаешь вид, что просто читаешь текст с элементами эзотерической комедии.

Софийское наставление:

Если реальность давит — надуй её изнутри смехом.
Если ты забыл, кто ты — забудь и то, кем ты притворяешься.
Ты не должен стать собой — ты должен перестать бояться быть всем.
И если вдруг станет слишком серьёзно — знай: игра окончена, началась правда.
А правда всегда — шутка Абсолюта.