Нефанатка. Глава шестнадцатая

- От кого, Ксень, письмо-то что со мною не делишься? Встала, как вкопана посреди комнаты — любопытствовала бабка Катя.
- Да от Федьки - из армии, ба… - Ксюша, вскрывая конверт пошла с ним в свою комнату.
- От какого ещё Федьки? Это от того который самый лучший на всём белом свете что-ль? Которого ты тогда едва не убила на дороге? Ааа… Ну тогда всё понятно. Сразу бы так и сказала — подтрунивала над Ксюшей бабка Катя.
 Ксюша залезла на диван.
 Она почему-то сейчас против своей воли улыбалась, и никак не могла справиться с собою, чтобы скрыть перед бабкой Катей свою радость, хотя совсем ещё не знала, что будет в этом письме. А вдруг Федька начнёт поминать былое или выяснять отношения?
 В конверт была вложена фотография. Ксюша бережно достала её и, всё также продолжая улыбаться, затихорясь в своей комнате от бабки Кати, стала внимательно рассматривать снимок.
Ксюше казалось, что на фотографии был и Федька и не Федька.
У неё вдруг почему-то сильно забилось сердце.
 Фёдор на фотке показался ей сильно возмужавшим, повзрослевшим лет на пять. И когда только успел? Лицо загорелое, взгляд серьёзный. На голове вместо солдатской пилотки какая-то непривычная для военных панама цвета хаки. На заднем плане был виден вертолёт.
 Ксюша долго разглядывала фотографию, размышляла о чём-то и всё никак не могла приступить к чтению письма.
 Спустя несколько минут она всё же собралась с  духом и неспеша начала водить глазами по строкам, написанным таким знакомым Федькиным почерком.
« Здравствуй, дорогая Ксюша. Сегодня у меня появилась возможность написать письма домой родным и близким - «родным и близким» повторно прочла Ксюша и снова заулыбалась -  мне пообещали с оказией перебросить их в Союз в самое ближайшее время — писал Федька - я  написал письмо  домой - своим матушке с сестрёнкой и почему-то очень  захотелось написать и тебе.
 У меня всё хорошо. Службу прохожу в Афганистане. Думаю, что ты наверное об этом знаешь. Я уже успел подружиться с очень многими ребятами со всего Союза. С Вовкой-ударником мы пока ещё не пересекались - он служит тоже в Афгане, но только в другой части.
 Я, Ксюш, почему-то очень сильно скучаю по дому.  А вся наша прежняя жизнь мне сейчас кажется каким-то  недосягаемым и  невероятно счастливым временем.
 Наверное если бы мне сейчас сказали, что война в Афгане закончилась и, что я абсолютно свободен, то, знаешь,  мне кажется, я сложил бы в рюкзак свои скромные пожитки и в ту же минуту пешком пошел бы налегке в сторону своей Родины. Переходил бы горы, переплывал бы реки и всё шёл бы и шёл, чтобы только снова оказаться там, в нашем детстве. Такие вот смешные мысли приходят ко мне в голову, особенно перед сном. Такими мелкими и совсем неважными кажутся мне сейчас все наши детские ссоры и обиды.
 Большое и правда видится на расстоянии.
 Я почему-то, Ксюха, очень часто вспоминаю тебя и, если честно признаться, я по тебе соскучился. Здесь как-то больше всё обострено.
 Мы так ещё о многом с тобою не договорили и не довыясняли.
Надеюсь, что у нас в жизни ещё будет такая возможнось.
 А ещё здесь, Ксюшка, очень, очень жарко. Тебе там, в нашей благодатной России даже не представить себе, как тут бывает невыносимо жарко. Постоянно градусов под пятьдесят. Всё время хочется пить.
 В части, где я сейчас нахожусь, после убитого парня осталась старая, видавшая виды гитара. Вчера вечером помянули с ребятами его — хозяина гитары погибшего и я отвел душу — поиграл на гитаре. Попели немного.
Пальцы совсем начинают струны забывать.
 Писать долго, Ксюш, у меня нет возможности. Очень надеюсь получить от тебя ответ на своё письмо. Напишу тебе адрес куда мне писать - пока письма можно присылать сюда. Дальше шел адрес воинской части.
Пиши, Ксюшка, особо не заморачиваясь темами письма, пиши всё и обо всём подряд, что приходит к тебе в голову.
 Какие там дома есть новости, как учёба и вообще всё, всё.
 И ещё пришли мне, пожалуйста, свою фотку, только желательно небольшого размера, чтобы в нагрудный карман  поместилась. У меня сейчас в нём фотка мамы с сестрёнкой и пусть ещё будешь ты.
Буду, Ксюшка, с нетерпением ждать от тебя ответа. Не вредничай только, а отвечай поскорее! До свидания! Фёдор.»
 Ксюша сидела всё также на своём диване, совсем притихшая. Она ещё несколько раз пробежала глазами по тексту письма и долго, долго так сидела, думая о чём-то своём, глядя в окно.
 Спустя некоторое время Ксюша встала,  ещё раз посмотрела внимательно на фотографию и уже с задумчивым, а не весёлым видом, аккуратно  прикрепила её над своим письменным столом.
 Ксюша даже и сама не заметила, как быстро она втянулась в переписку с Федькой. Ей казалось, что они переписывались с ним всю сознательную  жизнь (хотя отчасти это было правдой).
 И как-то также, неожиданно для себя, Ксюша вдруг осознала, что постоянно ждёт от Федьки очередного письма.
И не успевала она ещё только прочитать очередное Федькино письмо, как уже начинала ожидать следующего. Это становилось навязчивостью, как болезнь.
 А письма то терялись, то запаздывали с момента отправления, гуляя по разным почтовым отделениям, городам и весям нашей страны по месяцу и дольше.
 Получая очередное письмо от Фёдора, Ксюша часто, подолгу, преодолевая непонятное внутреннее волнение, не вскрывала конверт.
- Бабка Катя, ну, что такое со мною творится? Почему мне одновременно и весело и грустно, и хочется заплакать и сердце как-то волнуется, когда письмо приходит от него? - спрашивала Ксюша бабку Катю.
- Что, что… Это любовь, дитятко моё, твоего сердечка коснулась. Да и пора ей уже — зная ответы на все вопросы жизни, как-то просто и буднично отвечала бабка Катя, продолжая перебирать в руках спицы.
- Бабка, а почему ТОЛЬКО ЕМУ мне хочется свою голову на грудь положить и заплакать? Почему так? Ведь любовь это должно быть что-то радостное? Разве нет? А у тебя, бабка Катя, такое в жизни было? - Ксюша, прижимая конверт к груди, смотрела куда-то вдаль в окно.
- Было, было... Всё было — откладывая на минуту вязание о чём то своём, вздыхая вспоминала бабка Катя — вот, бывало, всё думала, только бы на грудь ему голову бы положить, а он чтобы пожалел и погладил меня по голове-то и больше ничего не надо. И кажется отойдёт кручина. Ведь только ему власть надо мною дадена и он один боль мою понять сможет — и вздохнув ещё пару раз протяжно, бабка Катя возвращалась к своему вязанию.
 Вечерами за ужином Ксюша часто приставала к своему отцу Андрею с вопросами:
- Папка, а из-за чего война эта идёт в Афганистане? Только объясни просто, чтобы я могла понять — отец Андрей что-то обдумывал, потом пытался что-то понятным для Ксюши языком - «на пальцах» ей разъяснить:
- Там, Ксень, к власти пришла народно-демократическая партия и она по сути является просоветской, понимаешь?
- За нас то есть? - уточняла Ксюша, пытаясь хотя бы что-то понять.
- Ну если просто, то да «за нас». Нам эту партию надо поддержать. Нам же нужно свои южные границы защищать. Да много там ещё всяких проблем. Например наркотрафик взять тот же для примера. Ему противостоять нашему государству очень сложно.
- А, что такое наркотрафик? - не понимала значения некоторых слов Ксюша. Подобные вопросы Ксюшиного отца всегда немного раздражали. Из этого он делал справедливые выводы, что Ксюша ничего толком в политике не понимает.
- Наркотрафик — ну, что же тут непонятного то, Ксень? Это вся отлаженная логистика, это путь по которому к нам в страну проникают  наркотики.
- А, что такое наркотики? - не унималась Ксюша.
 Отец как-то безнадежно махал на неё рукой  и переключался или на чтение газеты или на просмотр телевизора.
 Иногда в разговор включалась Ксюшина мама:
- Вот ты, Андрей, часто власть нашу критикуешь, а ты подумай, разве плохо, что мы живём в стране, где молодёжь, Ксюшка вот наша например, даже не знает, значения слова «наркотики». Что же в этом плохого? Думаешь при капитализме такое было бы возможно в наше-то современное время?
- Ну если с этой стороны посмотреть, то ты конечно может и права — размышлял вслух отец и при этом добавлял - а о большой политике, лучше нам совсем не рассуждать, Ксюша. Там шею сломать можно. Вот лет через пятьдесят, если будем даст Бог живы, архивы откроются и станет понятно, что и к чему. А может и тогда до конца правды не узнаем. Но войны всегда были и всегда будут. И ничего мы простые люди с этим не сделаем. Не помню кому из политиков приписывают фразу, кажется Мао Цзэдуну: «У каждого поколения -  своя война» или «у каждого поколения должна быть своя война...» - как-то так.
 В каждом своём ответном письме Ксюша старалась доступными средствами поддержать и немного приободрить Федьку. Ей казалось, вернее она так чувствовала, что он всего ей не договаривает.
 Ведь парень девчонке ни за, что не признается, что и ему бывает страшно, что он может, например, переживать за свою мать и сестрёнку, за то, что будет с ними, если он вдруг там в Афгане погибнет.
 И ещё, например, понимает ли сам Федька за, что он там воюет? А ведь это очень важно чтобы была эта уверенность. Можно очень многое спокойно пережить, даже свою собственную смерть, если понимать смысл этой жертвы.
И если к примеру она Ксюша постоянно донимала своего отца, чтобы он ей хотя бы что-то разъяснил, то чем от неё отличается Федька? Ведь учились они по одним учебникам и жили одинаковыми понятиями. Разница только в том, что он парнем родился и только поэтому он сейчас там.
 Ксюша в свои письма Федьке всегда вкладывала какие-нибудь общие фотки из их прежней жизни, или какие-нибудь засушенные цветочные лепестки.
Кому-то наверное это покажется ерундой, но человеку находящемуся вдали от Родины, любое напоминание о родных местах согревает душу.
 Однажды Ксюша сшила Федьке совсем маленькую, крохотную ладонку из лайковой кожи, кусочек которой отрезала от старой, заношенной маминой перчатки.  В ладанку она аккуратно насыпала горсточку земли, взятую на их «полянском» утёсе. Зашила её вручную маленькими стежками, прикрепила к ладанке колечко, сквозь которое продела тонкую верёвочку из этой же кожи.
 Ксюша суеверно надеялась, что ладанка сохранит Федьку от всех бед на свете.
  Последнее письмо от Федьки было совсем коротким.
 Было видно, что писал он его второпях, может быть на коленке. Строчки были не ровными, как обычно, а скакали вразброс. И Ксюша долго, внимательно разбирала некоторые плохо прописанные слова.
« Дорогая, моя, родная моя Ксюшка! Если бы ты только знала, как много ты для меня в жизни значишь. Если вдруг мне чудом удастся вернуться домой, когда-нибудь я тебе обо всём расскажу. А если нет. … Тогда ты просто знай, что у меня в жизни было всего три близких человека. И один из них — это ты.
Я, Ксюша, здесь научился немного молиться. Я сейчас не шучу. Каждый раз в конце молитв я прошу Бога только об одном. Пусть он с  моей жизнью делает всё, что посчитает нужным. Пусть в ней всё, всё может изменяться — профессии, место жительства, пусть на всё будет Его воля. Но вот только Его молю,  чтобы эти три женщины, как три ангела хранителя, никогда меня в моей жизни не покидают. А иначе мне будет не для кого жить.
 Я, Ксюха, наверное очень сильно по тебе соскучился. Ты мне даже два раза приснилась.
 Я не хотел тебя расстраивать и поэтому не писал тебе, что я лежал с ранением в госпитале в Кабуле.
 Ранение оказалось довольно лёгким,  просто крови много потерял.
И у меня в госпитале один раз всю ночь ныла рука. Даже обезболивающие уколы не помогали. Под утро я кое-как всё же уснул и снится мне, что ты сидишь возле моей кровати и держишь меня за больную руку. Смотришь на меня такая, улыбаешься и как ребёнка убаюкиваешь шепотом: «Чи-чи-чи….
Чи-чи-чи...» Проснулся и смешно самому почему-то стало. Рука быстро тогда зажила.
 А в другом сне, это уже, когда мы были под Кандагаром.
 Спали с ребятами по очереди, друг друга караулили от душманских вылазок.
Я там немного задремал. И снится мне, что стоишь ты, Ксюха, на нашем полянском утёсе. Просто стоишь и смотришь куда-то вдаль.
 А я со спины к тебе подхожу и просто не могу никак удержаться, сил никаких нет, как я по тебе соскучился, и я начинаю тебя обнимать. Но, что странно, ты при этом даже не пошелохнулась, не вздрогнула, не обернулась на меня. Как будто ты знала, что это я  к тебе подошёл. И волосы твои глажу, а они под рукой не мнутся, остаются какими были. Лишь от ветра развеваются немного. Удивительный сон какой-то был.
 Тут, Ксюша, такая душегубка, что кажется от жары я начинаю понемногу сходить с ума.
 Ксюшка, ты только про ранение никому не рассказывай, чтобы до мамы с сестрёнкой  не донеслось, а то расстроятся. Это всё уже в прошлом.
 Сейчас мы пакуемся, старлей разрешил по одному письму быстро написать. Готовимся к перелёту на вертолете в провинцию Герат. Там повстанцы дебоширят. Нашим сволочи подкрепление не дают передать и раненных забрать. Вертолеты на подлёте подбивают каждый день. Но своих оставлять никак нельзя. Надо продолжать делать попытки. Сколько, Ксюха, я друзей здесь потерял. Знала бы ты какие это были ребята! Обнимаю тебя, дорогая моя , Ксюша! Ты там не унывай! Всё образуется. В тебя я верю. Учись как следует. При любом раскладе надо продолжать жить. И надо оставаться людьми. Твой Фёдор.»