Наш дорогой майор

Служили два друга
В нашем полку…
Из песни

Был у майора Деева товарищ майор Петров.
Дружили ещё с Гражданской, ещё с двадцатых годов.
Вместе рубали белых шашками на скаку.
Вместе потом служили в артиллерийском полку.
К. Симонов.

Всё именно так и было.
Роман Лавров и Андрей Репнин дружно рубали белых, хотя оба происходили из семей дворянских, традиционно военных. Оба получили прекрасное образование и воспитание. Оба, почти одновременно осиротели. Отцы погибли на войне 1914 года. Матери умерли, не дождавшись революционных бурь.

Мальчики одинокие, свободные, со всем пылом романтической юности уверовав в справедливую и скорую победу коммунизма, почти одновременно добровольно  вступили в Красную Армию. Там, в кавалерийском полку встретились, познакомились, подружились.

Их роднило многое. Правда, внешне они были очень разные. В лице Романа Лаврова явственно, особенно в минуты сильных переживаний, проступали азиатские черты.
Репнин – типичный славянин, сероглазый блондин, уравновешенный и внешне спокойный, в бою, однако,  был не менее храбр, чем его рисковый, импульсивный друг. Оба считались лихими рубаками.

Воевать им довелось в Сибири. Здесь Репнин полюбил сестру милосердия Натусю. Здесь же и похоронил её, умершую от сыпного тифа.

Вскоре и  он едва не погиб. Под ним убили коня, а сам он провалился в глубокую ледяную щель и провёл в ледяном плену много часов. «Отряд не заметил потери бойца». Он белых  стремился разбить до конца.

Роман  Лавров не оставил друга. Рискуя прослыть дезертиром или натолкнуться на врагов, вернулся, разыскал, вызволил. Вдвоём на одном коне они догнали своих.
И много ещё случалось всякого на их военном пути. Но в любых ситуациях друзья сражались, не зная страха, и всегда выручая друг друга. За беспримерную храбрость их наградили орденами  Красного знамени с трёхзначными номерами. Тогда награды раздавали заслуженно и не щедро.

Пули щадили друзей, вся жизнь которых состояла в сражениях, в упоении боем.

Гражданская война закончилась. Друзья вместе подали рапорт о переводе в Среднюю Азию, где ещё шла борьба с басмачами.

Начальство решило по-своему. Друзей направили в Ленинград на курсы «Выстрел». Пришлось привыкать к мирной жизни, садиться за парту. Хоть  многое и забылось, всё же ученье давалось им легче, чем остальным. Вскоре оба стали отличниками.
На последнем курсе  друзья в качестве поощрения получили приглашение в Дом Красной Армии на новогодний бал. После прекрасного концерта все перешли в просторный зал, где в центре возвышалась совсем ещё недавно запрещённая ёлка с алой звездой на вершине.  Гостей уже ждали накрытые столики, стоящие так, что оставалось много свободного места для танцев. Под потолком кружился зеркальный шар. По стенам, столам и радостным лицам стремительно пробегали зайчики – блики.
 И в этой электрической пурге за одним из столиков увидел Лавров миниатюрную девушку неземной красоты. Удивительно светились огромные глаза на очень бледном лице.  Их взгляды встретились.  Роман почувствовал, что у него  на секунду остановилось сердце, а потом понеслось бешеным галопом. Движимый неодолимой, дотоле неведомой притягательной силой, Роман пошёл на зов этих глаз. По всем правилам, обратившись сперва  к её спутнику, обрюзгшему пехотному генералу, за разрешением и получив его, бравый курсант пригласил девушку на тур вальса. Не  передать словами чувств  молодого человека, ощутившего в своих объятиях эту хрупкую драгоценность.

Она смотрела серьёзно и ласково: «Хорошо, что это медленный танец. Я от быстрых устаю сразу» - доверчиво сообщила девушка. Лавров вёл её бережно и молчал. Уходили дорогие секунды. Но, словно желая помочь, оркестр играл и играл.  Молодые люди сумели почувствовать и понять, что созданы друг для друга. И ничто уже не имело значения. Даже то, что генерал оказался вовсе не отцом, а мужем Ляли.   Она сразу это сказала. Назвалась Лялей  - трогательно и единственно верно. « Ляля,  Ляля, Лялька, моя, - шептал Роман, с трудом подавляя желание взять девушку на руки, носить, ласкать, нянчить всю жизнь. Ещё он мысленно поздравил себя с тем, что, приглашая, не сказал, как собирался: « Вашу дочь». Язык сам привычно произнёс: «Вашу даму».  Зря раздражать генерала не следовало. Они договорились о встрече в оранжерее Таврического сада.

Лавров вернулся к своему столику. По виду друга Андрей сразу понял, что произошло нечто неординарное. Только от очень сильного волнения, Роман стараясь быть сдержанным, бледнел, как Атос. Особенно выделялись тогда его высокие скулы. Мгновенно поняв и оценив ситуацию, Андрей остановил друга, хотевшего вновь и вновь танцевать с Лялей. Роман внял голосу рассудка. И весь вечер они оба, кстати, прекрасные танцоры, приглашали по очереди жён и дочерей комсостава, чем заслужили славу галантных кавалеров. В сторону Ляли Лавров честно старался не смотреть. Получалось у него плохо. Но генерал довольно быстро увёл свою хрупкую жену.
               
В оранжерее, где их осеняли экзотические растения, а у ног прыгали самые обычные воробьи, Ляля рассказала  Лаврову свою историю.

Семья – мать, отец, четверо детей – (Ляля младшая ) – жили в Царицыне, т.е. в Сталинграде. После внезапной смерти отца – кормильца, никогда не работавшая мать растерялась совершенно. Жили не то, что в скудости, в беспросветной  нищете. Потом на мать « глаз положил» красный командир, большой начальник.  «  «Мама такая красавица была, что на  детей пошёл, не посмотрел» - сказала Ляля. С той поры семья нужды не знала. Когда родился ещё пятый братик, беременность и роды матери на пользу не пошли. Красота её поблекла. Отчим переключил свои чувства на Лялю, тогда пятнадцатилетнюю. Матери жёстко заявил, что если Ляля с ним не сойдётся, он вообще уёдёт из семьи. Только его и видели. А так – будет помогать попрежнему.

«За тот же чечевичный суп, что в старину», мать,  фактически, продала  дочь, возненавидев её.

 В первую брачную ночь  Ляля от ужаса потеряла сознание. И так долго не приходила в себя, что генерал испугался не на шутку. Даже вызвал Скорую помощь. Врач, потрясённый ситуацией, долго осматривал девочку.  Особенно внимательно выслушал сердце и сказал, что у больной сложный, видимо врождённый порок сердца. Она может умереть в любую минуту. Врач настоятельно просил генерала быть поделикатнее. И всё не уходил, будто боясь оставить  девочку наедине с мужем. Старый сластолюбец пообещал быть очень осторожным. Однако от своего не отступился. С тех пор близость с ним Ляле тягостна и просто противна. Правда, теперь он ей не очень докучает. Хотя  материнская семья  сейчас в постоянной помощи не нуждается, Ляле уйти некуда. Мать не примет.

 Муж водил Лялю к самым лучшим врачам. Те подтвердили и диагноз, и прогноз. «Вот так и живу. Я, как воздушный шарик. Сегодня я есть, а вдруг – раз! И, нету. И куда же мне идти!»- «Ко мне! – твёрдо сказал  Роман – ко мне. Одно твоё слово!»
 Ляля это слово произнесла.

Всё решилось очень быстро. Слушатели на последнем курсе имели право жить на частной квартире. Квартиру нашёл и оплатил Андрей. Курсантского содержания хватало на приличную еду и только. Но влюблённых это не заботило. Они  лучились счастьем, обретя друг друга.

«Знаешь - как-то признался Роман Андрею – много чего у меня было. Но я никогда не представлял, что женщина может ТАК относиться к мужчине».
А через некоторое время Андрей услышал, как Ляля, прислонясь к плечу Романа, прошептала: «Я  даже и не представляла, как может мужчина относиться к женщине!»
Оба были счастливы взахлёб. Недолго.

 Генерал узнал к кому ушла Ляля и принял меры. Лаврова вызвали по начальству. Начальник училища и политрук провели с ним беседу и предложили немедленно прекратить связь, порочащую честь будущего офицера. Иначе, как это ни грустно, его придётся отчислить буквально накануне выпуска. « Значит придётся отчислить» - спокойным голосом ответил сильно побледневший Лавров. Начальник будто и не слышал. Приказал подумать и быть свободным. Лавров твёрдо решил не отступать. Но, придя вечером домой, не нашёл ни Ляли, ни её вещей. Только краткая записка сообщала, что Ляля возвращается к мужу.

Узнав, что к Ляле заходил комиссар училища и объяснил, чем грозит связь с ней перспективному и талантливому курсанту, Роман Лавров безусловно натворил бы бед. Но рядом был Андрей. Он сумел встретиться с Лялей, узнал, что она продолжает любить Романа, но не хочет испортить ему карьеру и жизнь. Андрей сумел убедить Романа подождать немного. Очень скоро выпуск, назначение в другой город.  Лялю они выкрадут, если она не добьётся развода.  «Они не расписаны» - едва разжимая зубы, процедил Лавров. « Слава Богу! – радостно воскликнул красный курсант, убеждённый атеист  Репнин – тогда и вообще нет проблем. Только наберись терпения!» Легко сказать. Особенно, помня, болезнь Ляли, то как хрупка её жизнь и какая свинья старый генерал.
Лялю удалось посвятить в их план. Пока влюблённые решили не встречаться, усыпляя бдительность мужа.

 Роман Лавров  не тратил  время на нытьё. Все силы направил на учение. Экономил на будущее деньги. Не отставал от него и Андрей. Закончив училище с отличием, оба получили майорские звания и назначение в центр России в артиллерийский полк, стоявший в городе Приреченске.

Едва представившись начальству и поселившись при казарме, они начали искать квартиру. Друзьям повезло. Проходя медосмотр, они разговорились   с вольнонаёмной женщиной врачом Ларисой.  Оказалось, что она с матерью и сынишкой Венькой, живёт в просторном частном доме и рада будет, если товарищи командиры поселятся у неё. И, конечно, пусть жена товарища Лаврова приезжает. Места хватит всем.
Дом оказался вместительным и удобным. Правда, отопление печное и удобства во дворе. Но им сказали, что  в центре строится  уже дом для комсостава, где семейным выделят квартиры. Всё это было подробно изложено в письме, направленном Ляле «до востребования». Муж её как раз собирался  на манёвры. Зная, как не любит Ляля оставаться одна, он сам предложил ей поехать к матери и проводил на вокзал. Надо ли говорить, что до Сталинграда она не доехала. Счастливые друзья встретили её и сразу же повезли в ЗАГС. В темноватой опшарпанной комнате, на залитом чернилами столе, стряхивая с пера добытых из чернильницы мух, они весело смеялись, заполняя необходимые бланки. Хмурая, неприветливая работница ЗАГСА ядовито поинтересовалась, осведомлены ли брачующиеся о взаимном состоянии здоровья, прежде всего о венерических болезнях. Но и это на смогло уменьшить их радости. Получив Свидетельство о браке, Ляля и Роман с двух сторон обняли и расцеловали работницу ЗАГСА с такой искренней радостью и   благодарностью, что на постном лице её появилась смущённая улыбка. Свадебный банкет прошёл скромно. Кроме молодых присутствовали хозяева да Андрей.
 
Андрей переселился в казарму, но всё свободное время проводил у друзей. Помогал по хозяйству, возился с Венькой. Хозяева и квартиранты так подошли друг другу, что жили, практически, одной семьёй. Узнав историю любви, старшая хозяйка успокоила  Лялю: «Пусть этот генерал только попробует сунуться!»
Младшая хозяйка – врач  Лариса -, внимательно осмотрев Лялю и, проведя необходимые исследования, ничего утешительного сказать не могла. Вернее, с Лялей она держалась оптимистично. Но Лаврову объяснила прямо: то, что Ляля ещё жива, иначе, как чудом не назовёшь. С такими сочетанными пороками сердца дети обычно и до совершеннолетия не доживают. Конечно, Ляле проведут и будут периодически повторять, общеукрепляющее лечение.  И сердечные капли, очень хорошие, всегда должны стоять у изголовья. А больше – что же? Новый клапан не вставишь. Суженное отверстие не расширишь. На сердце не оперируют. Ещё Парацельс сказал: «Достоин презрения тот хирург, что прикоснётся скалпелем к сердцу». Другой мудрец – Авицена – сказал, что сердце подобно норовистому коню. Не предскажешь, как оно себя поведёт. Одним словом, живите настоящим.
 И они жили.
Дружелюбная,  общительная и приветливая Ляля  обладала способностью располагать к себе людей.  Она подружилась со многими соседями. И вскоре едва ли не вся улица оказалась в курсе её истории. Конечно, общественное мнение встало на Лялину сторону.
 Ляля потихоньку под мудрым руководством старшей хозяйки занималась бытом. Но больше играла с Веней, в процессе игры обучая его азбуке и счёту. Веня, правда, тихие занятия любил не очень. Однако взрослые доходчиво объяснили ему, что тётю Лялю надо беречь, как хрустальную вазу. Ни в коем случае не бросаться на неё и не виснуть на шее. Веня старался. Но уж когда появлялись мужчины, удержу ему не было. Андрей или Роман тут же превращались в боевых коней. Сидя на командирской шее, Веня тянул своего коня за уши, как за поводья и не понять было, кто ржёт громче – конь или всадник. Спешившись, лихой кавалерист надевал фуражку, в которой тонул с головой. И офицерский пояс с кобурой, естественно, пустой. Оба майора мальчика очень полюбили и баловали его под ворчанье бабушки и матери.
Ляле пришлось сообщить своей матери (первой жене своего бывшего мужа) об изменении в жизни. Едва весть дошла до генерала, тот немедленно примчался. В один, далеко не прекрасный день,  подошёл он к калитке. В низеньком оконце увидел Лялю. Под руководством хозяйки, подвязанная вместо фартука полотенцем, она  раскатывала тесто.

 -«Здравствуйте уважаемая Елена Васильевна! – напыщенно и ядовито заговорил генерал – как больно мне видеть Вас, привыкшую к совсем иной жизни, видеть Вас в этой лачуге, затирающей лапшу!»

- «Но ведь я затираю её для любимого человека» – спокойно возразила Ляля.
Генерал вознамерился войти и увезти Лялю силой. Но цепной пёс  яростно залаял, а старшая хозяйка, выглянув в окно и сразу оценив ситуацию, мирно посоветовала: «Иди, иди, мил человек. Твоего тут ничего нет». - «Я пришёл за своей женой и без неё не уйду! Извольте убрать собаку» - важно распорядился генерал. – «За женой!? За женой!?  - возопила импульсивная женщина – тёща твоя тебе жена, развратник старый! Вот к  ней и ступай, ветхий козёл рогатый!» - «Попрошу не обзывать!» - надменно воскликнул генерал. Увы! Он не знал, с кем связался! «Я тебя обозвала? Я тебя обозвала? Как, как я тебя обозвала, образна пустоглазая? Нет, ты повтори, повтори, как я тебя обозвала боров криволапый, нет, нет, ты при людях повтори, усач ты жидконогий, как я тебя обозвала, брехло собачье?» Генерал, если бы и захотел повторить, то не смог бы вставить и слова в этот бурный поток. Хозяйка меж тем  набирала обороты: «Как, как я тебя обозвала? Да я рта не раскрывала, все подтвердят. Да я тебя за поклёп к участковому сведу. Не царское время честную вдову обижать!» Весь этот монолог, звучавший фортиссиме и без пауз, собрал уже большое количество любопытных, явно принявших в этой битве сторону хозяйки. Ощутив поддержку зрителей, та разошлась ещё больше: «Митрофановна! Добеги до участкового! Пускай сюда поспешает! Честную вдову, пролетарскую труженицу тут буржуй недобитый оскорбляет!». – «Да ты, кума, чем участкового ждать, кобеля – то отстегни! Он враз генеральские штаны спустит!» - «А и то!» - приняла совет хозяйка и направилась к псу, который от ярости рвался из ошейника, стоя на задних лапах, заходился в лае и рыке, ронял пену, демонстрировал сахарные клыки.
Генерал поспешил ретироваться  под градом насмешливых замечаний и советов «всей улицы», привлечённой таким вкусным скандалом.

В расположение полка он пришёл в далеко не радужном настроении. Тоскующий в пустом штабе дежурный доложил, что все обедают. И с лёгкой завистью, очень по домашнему вздохнув, добавил: «Сегодня там гуляш с картошкой. Вы бы покушали, товарищ генерал!». Популярно объяснив дежурному,  куда тот должен отправиться с этим  кушаньем, генерал всё же пошёл в столовую, где и увидел двух  друзей за одним столом, с аппетитом доедавших гуляш. Генерал поднял майоров, поставил по стойке  «смирно» и вылил на них всю накопившуюся злобу. Орал, оскорблял, унижал. Топая ногами, изрыгал ругань и угрозы.

Репнин увидел, как  побелело лицо Лаврова, как резко обтянулись, выступили скулы. Прекрасно понимая, что сейчас произойдёт, разумный, осторожный, уравновешенный Андрей предупредил непоправимое. Со всего маха он врезал генералу под челюсть так, что тот турманом пролетел через столовую и совершил не очень мягкую вынужденную посадку у буфетной стойки.

 После краткого замешательства, один из старших командиров отобрал у Репнина оружие и лично сопроводил на гауптвахту. Другие быстро увели Лаврова и приказали ему немедленно идти домой. Несколько человек с преувеличенной заботой помогли встать поверженному генералу и, со всем бережением, доставили его в санчасть.
Молва летела впереди и Лариса, осведомленная о происшедшем, встретила сановного пациента во всеоружии. Она была само сочувствие и даже подобострастие. Сюсюкала, употребляла только ласкательные суффиксы и так достала генерала своей заботой, что на предложение показать ей «бедную попочку, которую он, верно, сильно ушиб», послал Ларису с её неумеренной услужливостью, так далеко и витиевато, что молоденькая медсестра только ахнула, а видавшая виды санитарка, уронила тряпку. Лариса, воскликнув: «За что!?» - безудержно зарыдала.

Сопровождающие поспешили препроводить генерала в отведённое ему помещение, где уж приготовлен был пресловутый гуляш. Генерал его презрительно отверг и потребовал встречи с командованием. Начальство послало к генералу комиссара, человека умного и обходительного с наказом, постараться «спустить дело на тормозах». Лавров, теперь уже не бесправный курсант,  перспективный, успешный командир, которым в полку дорожили. Он был  СВОЙ, а генерал – пришлый, да ещё пехотный. Конечно, начальство громкого скандала не желало, но и терять Лаврова не хотело тоже.
Потому комиссар основательно подготовился к беседе. Генерал ещё кипел и начал с крика, упрёков и угроз. Потребовал немедленно судить обоих майоров  Судом чести. « Виноват, товарищ генерал! Почему обоих? Ну, с майором Репниным всё ясно, он ответит, как положено. Но чем виноват майор Лавров?» - «Ваш Лавров увёл у меня жену!» - «Виноват, товарищ генерал, законную?» - «При чём здесь!?» - «Виноват,  товарищ генерал, ваш брак зарегистрирован?» - «Ну, нет, так  и что?» - « Виноват, товарищ генерал, боюсь, что в этом случае всё выглядит несколько иначе. Получается, что беспартийный генерал, пользуясь своим  высоким званием, хочет насильно принудить к сожительству ЗАКОННУЮ ЖЕНУ красного командира, партийца, орденоносца». Но генерал ещё не был готов услышать глас рассудка: «Я её содержал пять лет, кормил, поил, одевал, как куколку!» -  «Виноват, товарищ генерал, - брови комиссара высоко взлетели – я не ослышался? Пять? Но, по нашим данным, Елене Васильевне едва исполнилось 20. Как бы суд не посчитал  Ваши действия по отношению к ней противоправными? Ведь, она, насколько нам известно, в те годы приходилась Вам падчерицей? Не сочтёт ли суд, что, будучи отчимом, Вы принудили  несовершеннолетнюю к сожительству?»

Генерал задумался, струхнул. Сказал поспешно: « Она сама затащила меня в постель». – « Виноват, товарищ генерал, – гнул своё комиссар, -  учитывая почти сорокалетнюю разницу в возрасте, суд может усомниться». – « Ну, – пошел на попятную генерал, – ну, я перепутал. Не пять лет, а два мы были женаты».
«Да чего проще, товарищ генерал! Если Вы запамятовали, мы у Елены Васильевны уточним!» Генерал чувствовал, что увязает всё глубже и глубже. И потому предложил компромисс – он забирает жену и уезжает, не требуя разборок и наказаний. «Виноват, товарищ генерал! Елена Васильевна взрослая женщина и может сама выбирать себе спутника жизни. Женщина в нашей стране по Сталинской Конституции имеет равные права с мужчиной. Так постановила Партия большевиков и лично Товарищ Сталин. У Вас есть возражения?» Генерал сник.

Воспользовавшись этим, комиссар сказал доверительно: « Позвольте мне, как частному лицу, посоветовать -  Вам бы лучше отбыть, товарищ генерал! За этот день Вы как-то  очень многих против себя настроили. Соседи майора Лаврова заявление подали в отделение милиции. Жалуются, якобы, Вы дебош учинили, пожилую женщину оскорбили». -  «Я?! Я её оскорбил!?»   - « Ну, так она утверждает. Там свидетелей пол улицы подписалось». -  «Это поклёп! Это подстроено!» - « Возможно. Но вот доктора нашего, милейшая, кстати, женщина, сама доброта, так Вам помочь старалась, а Вы её обругали матерно. До сих пор плачет. Персонал негодует. Рапорт по команде подали. Уж про столовую я не говорю.  Матерная ругань в Красной Армии Уставом запрещена. Личный состав возмущён. Уезжали бы Вы сегодня. А то, знаете, ребята горячие. За майоров горой...»- «Что? Что? Угрозы? Угрозы?! Да вы! Да Я! Да я вас!» - «Виноват, товарищ генерал, извините. Я предупреждал, что говорю, как частное лицо. А, как комиссар полка, немедленно приму меры к скорейшему созыву Суда чести, где беспристрастно изложу все факты. Майор Репнин ответит за рукоприкладство. Он нарушил Устав. Ему полагалось молча выслушать разнос и лишь потом, если он не согласен, подать претензию по команде. А он, извините, сразу набил морду генералу, да ещё при всём личном составе командиров. Это не положено по Уставу». - «Вон – завопил генерал – убирайтесь вон!» - «Слушаюсь – невозмутимо ответил комиссар. Добавив уставное: «Счастливо оставаться!», -  повернулся через правое плечо и вышел.

Как ни ерепенился, ни петушился генерал, осторожность всё же победила эмоции. В тот же вечер  он  отбыл  и навсегда  исчез жизни Ляли и Романа.
К Лаврову никаких мер не приняли. Репнина быстренько уволили на гражданку, якобы, по состоянию здоровья. И он, кадровый командир, не мысливший жизни вне армии, пошёл в среднюю школу, преподавать военное дело. Отнёсся Андрей к этому философски. По крайней мере, внешне. Огорчённому другу сказал: « Всё правильно. Ведь ты бы убил эту мразь, оставив Лялю вдовой или женой заключённого. Разве не так?» Лаврову не стал спорить. Андрей продолжал: «Меня уволили, конечно. Но это не на долго. Скоро я понадоблюсь. Обстановка тревожная. Смену тоже надо готовить и готовить основательно. Видишь, что в мире творится!»

И, со свойственной ему добросовестностью, он занялся военной подготовкой учеников. Скоро его школа по числу значкистов ГТО,  БГТО  и Ворошиловских стрелков стала первой не только в районе и городе, но и в области. Он возил своих ребят на соревнования. И в других городах, и даже в Москве его питомцы занимали призовые места. О талантливом преподавателе не раз писала местная и центральная пресса. Репнин проводил военные игры, выезжал с ребятами в военизированный лагерь. Ему очень помогал родной полк, взявший шефство над школой. Ребята буквально боготворили своего военрука. Матери-одиночки готовы были молиться на человека, умевшего отвлечь от проказ самых отпетых хулиганов. Досуги свои Андрей по прежнему проводил в доме друзей. Встречи короткие, но всегда приятные,  проходили в добром общении, за вкусной едой. Танцевали под патефон, возились с неугомонным Венькой. Изображая, по традиции коня, Репнин слушался всадника, потягиванием за уши, направлявшего его, и, то галопом, то рысью, сотрясал широкие половицы.

Близился Новый Год. Его решили отметить по всем правилам. Женщины готовили угощение, мужчины сюрпризы. Майоры принесли и установили ёлку. Изгнав из «залы», как именовалась большая комната, всех, они долго там возились и колдовали. Когда же распахнулись двери, ёлка, кроме свечей, сияла электрической гирляндой. Под потолком крутился зеркальный шарик, пуская по стенам и лицам весёлых зайчиков. Звучала красивая музыка, которую заглушал счастливый Венькин визг. Незабываемый получился праздник.

Ляля, устав от танцев, могла прилечь и, отдохнув, танцевала снова и снова. Венька, как ни старался, всё же уснул. И Новый 1941 год наступил без него.
Год начался удачно. Дом для комсостава полка приняла госкомиссия. Роману Лаврову полагалась отдельная квартира. Но он попросил комнату с соседями. Боялся оставлять Лялю одну. Она не жаловалась, но потихоньку слабела. Лицо её становилось всё прозрачнее. Лёгкая синева окружала губы. И в доме теперь гораздо чаще пахло сердечными каплями.

Собирались под Венькины слёзы. Его утешили тем, что он всегда будет желанным гостем. Переехали, справили новоселье.
А время шло, как ему и полагалась. И наступила весна. Полк выехал в летний лагерь. Начались манёвры и учения. Лавров долго отсутствовал, как и другие командиры. Лагерь располагался не очень далеко от города. Многие жёны навещали мужей. Ляля тосковала, но поехать не решалась. Даже после того, как     одна из гарнизонных дам, вздыхая и искренне сочувствуя, поведала Ляле, что Роман похаживал в лагере к некой женщине. Ляля сказала спокойно: «Мой муж не      мальчик и не монах. И хорошо, что он пошёл не к проститутке, а к порядочной женщине». И, когда Роман вернулся, ни словом не упрекнула, не дала понять, что знает. Стала ещё нежнее и ласковее.

В середине июня Роману дали, наконец, давно полагавшийся отпуск. Ляля весело строила грандиозные планы. Решила, что по дороге на юг они заедут в Сталинград к маме Ираиде Павловне. Потом будут жить в санатории, купаться в море, ездить в горы, по вечерам пить местное вино, есть много фруктов и обязательно танцевать в большом, красивом зале. Роман не спорил. Он никогда с ней не спорил. Но с большой тревогой думал, как перенесёт Ляля дорогу и перемену климата. Ссылаясь на то, что путёвки пока ещё нет, он предложил пожить немного дома. Вместе, никуда не торопясь и не расставаясь. Тем более, что соседей не было и вся квартира принадлежала им одним. Они чудесно проводили время. С утра по холодку на такси ехали на базар. Пока машина их дожидалась, покупали всё самое вкусное. Ранние фрукты и овощи, грибы - колосовики, сметану, в которой стояла ложка, розоватую ряженку, топлёное молоко с коричневой пенкой, парное мясо. Ляля славилась своими борщами и окрошкой. А мясо виртуозно готовил Роман. Каждое застолье они превращали в праздник, расставляя на самой парадной скатерти самую красивую посуду «на две персоны».  Или «на три», если заходил Андрей. Или даже на пять, когда появлялись Лариса с Венькой. Вскоре ,правда, Андрей уехал со своими питомцами в военизированный лагерь.

Однажды Роман и Ляля с утра на такси заехали за Веней и целый день его развлекали. В Пионерском саду покатали на всех каруселях и качелях. Позволили пострелять в тире. Показали белку из Сказки о царе Салтане. Как и полагалось ей, белка грызла орешки, хотя была не живая, а механическая. Венька забегал с разных сторон, стремясь понять секрет. Увести его удалось только в павильон «Мороженое». Обедали в ресторане, потом в кино смотрели фильм «Если завтра война». По ходу картины под бодрую и гордую песню, по первой строчке которой и назван был фильм, наши богатыри – красноармейцы - сражались с неведомой нечистью, одетой в рогатые шлемы с трёхконечной свастикой. Наши побеждали, хотя иногда гибли так красиво, что Венька прослезился…Завезли его к бабушке. Вернулись домой. Ляля сразу прилегла и заснула. Оберегая её долгий сон, Роман ходил на цыпочках. Проснулась свежей, отдохнувшей. Они поужинали так вкусно – куда там ресторан! И долго не засыпали -  счастливые, вдвоём в целом мире.

Перед рассветом Роман проснулся, как от толчка. Ляля умирала. Он пытался влить ей в рот капли. Бесполезно и бессмысленно. Роман сидел с ней рядом, пока не рассвело. В который раз убедившись, что она умерла, он зачем-то вызвал Скорую, потом постучал в соседнюю квартиру, попросил кого-нибудь сообщить Ларисе. Та прибежала вместе с матерью. Роман забеспокоился о Веньке – Ляля его так любит. Романа успокоили,  что ребёнок под присмотром. Потом женщины велели Роману уйти и сделали всё, что положено. Наконец он смог снова сесть рядом с Лялей и неотрывно смотреть на родное лицо. Соседка предложила сообщить Лялиным родным, и он даже нашёл их адрес. И снова сидел, отказываясь от отдыха и пищи. Наверное, прошло много времени, потому что вдруг появилась Лялина мать с дочерью и младшим сыном Вадимом. Ему было почти 18 лет. Маленьким ростом и нездоровой полнотой он очень походил на генерала – Лялиного бывшего отчима и мужа.
Женщины от порога начали голосить: «Не верю! Не верю! – кричала сестра. - Ах, Ляля! Что ты наделала!» - вторила ей мать. Потом они по очереди падали в обморок и снова причитали. Однако бурные проявления горя регулярно прерывались для делового обсуждения деталей похоронного обряда. Более того, Ираида тут же шустро произвела ревизию шифоньера и попеняла зятю: «Сынок, ты что же чужих женщин сюда допустил? Вот я уж и не нахожу Лялиной шёлковой комбинации. Да и постельного поубавилось». – «Что? – проговорил Роман, поднимаясь – Что? Ещё одно слово и я вас всех вышвырну вон!» - «Ах, ах! – всполошилась тёща – Да, зятерёк, да я просто…Ну, разве я что?» И дочери быстрым шёпотом: «Ну, чисто бешеный! Ишь, скулья-то, как побелели. Гляди, убьёт, басурман!» И снова зашлась в причитаниях, заголосила на высокой ноте: « А и на кого ж ты нас покинула!» Чтобы через минуту по деловому прикинуть чего и сколько надо на поминки. «Какие ещё поминки» – взвился Лавров.- « А, как же? Не хуже, чем у людей сделаем! Дочь моя не безродная! Обычай соблюсти надо!» - «Обычай! Вы ещё попа приведите!» - «А и привела бы, чай, крещёная моя доченька. Да где ж  их набраться. Церкви все, как есть, позакрывали. Тем более в чужом городе. Вот у себя дело другое!» Задумалась и вдруг воскликнула: « А не взять ли нам Лялечку домой? Не похоронить ли в родной земле?»  И начала уговаривать Романа не хоронить Лялю в Приреченске,  на чужой сторонке, а перевезти её на родину – в Сталинград: «Ты, зятерёк, ещё мужчина в соку, женишься! Да ты скульями – то, скульями-то не играй. Ну, пусть, пусть, не женишься. Пусть. Только ты, ведь, косточка военная. Нынче здесь, завтра там. И будет бурьянами зарастать могилка – сиротинка». И так пронзительно запричитала, и так настойчиво пилила, добиваясь своего, что ранним утром Роман пошёл на вокзал, выяснять, как это можно сделать.
Суета, суматоха, растерянная толпа, бестолково метавшаяся по вокзалу  - всё прошло мимо его внимания. Форма и орден дали ему возможность под ворчание очереди войти к дежурному по вокзалу. Задёрганный, взволнованный дежурный долго не мог понять, чего от него добивается этот командир. Потом возмутился: «Какой отдельный вагон? Какой гроб!? Вы, что, товарищ майор, не слышали? Война идёт! А вы!»
Лялю похоронили наспех. Отметили могилку колышком с номером.
Роман ещё успел с большим трудом отправить сестру Ляли в Сталинград. Тёщу и шурина  так и не сумел. Пришлось их временно прописать в своей квартире.
Большая часть полка отправлялась воевать. Уходил на фронт и Роман Лавров. Уходил вместе с Андреем Репниным. Андрей оказался хорошим пророком. Он потребовался и его восстановили в прежнем звании и должности.
               
Под Ельней полк почти полностью уничтожили. Роман Лавров и Андрей Репнин оказались в окружении. Им повезло в одной из деревень  сменить форму на штатские обноски: « Тут висит, там сквозит!»  – философски заявил Андрей, облачаясь в широченные, давно уже отслужившие свой срок, портки. Оружие они бросили. Но ордена и партбилеты закатали  - каждый – в краюху хлеба. Этот окаменевший хлеб они берегли, хотя голодали отчаянно и долго. Они бы совсем пропали, так как гордый Лавров попрошайничать стеснялся. Но Андрей, заходя в свободные от немцев сёла, спрашивал: «Хозяюшка! Вчерашнего супчика не осталось?» Иногда их, здоровых мужчин, коммунистов, красных командиров, атеистов, сердобольные крестьянки кормили Христа ради. Они шли осторожно, таясь, но однажды  они встретили немцев. Тыловых, беспечных немцев, которые спросили у них дорогу. Лавров машинально ответил на хорошем немецком языке. Разошлись. Пройдя немного, друзья  опомнились, поспешно свернули в лес. Почему немцев не насторожило, что обросший мужик в лохмотьях, среди русских равнин  свободно изъясняется на отличном немецком, так и осталось неизвестным. Повезло. Повезло и пронесло. И ещё не раз везло им самым чудесным образом. Порой Лавров суеверно думал: « Это Ляля меня бережёт и спасает».
Здесь ещё не было сплошной линии фронта и им удалось  перейти к своим. Однако они не спешили объявляться. И по своим тылам шли осторожно, украдкой, совершенно не желая попадать в фильтрационный лагерь «для выяснения». Друзья мечтали добраться до Приреченска, надеясь, что та часть полка, где их знали, ещё на месте. Последний отрезок пути они проехали на платформе с углём, что придало их облику совершенно особый колорит. Проскользнув с Приреченска -Товарного в привокзальный посёлок, друзья осторожно, закоулками, пользуясь предутренней темнотой, начали спускаться к реке, решив зайти, прежде всего, к Ларисе.

Лариса в это утро  вышла из дома затемно. Она теперь была призвана на военную службу и в чине капитана работала в госпитале. Однако обмундирование ей всё не выдавали. Возможно  потому, что начпохоз,  проявлявший к Ларисе определённый интерес, был решительно отвергнут. Каждый день политрук делал Ларисе замечание за то, что одета не по форме. Когда она объяснила причину, то немедленно получила полный комплект обмундирования 58 размера. В каждый сапог она могла бы всунуть сразу три ноги, а в шинели жить, как кочевник в кибитке. Весь вечер они с мамой прикидывали, как ушить гимнастёрку и из синих   галифе  выкроить зелёную юбку. Поняли, что сами не справятся, нужно обращаться к портному. Ничего переделывать не рискнули. И потому Лариса спешила придти раньше всех, поскорей облачиться в халат. Может, пронесёт хоть на этот раз.

Лариса затворила калитку и увидела грязного оборванца в шапке- триушке, без одного  «уха». Он шёл прямо к Ларисе и улыбался широко и нахально, как ей показалось. На чёрном лице особенно выделялась белые зубы. Она ещё не решила, как поступить, когда сквозь копоть, грязь и многодневную щетину проступили знакомые черты. Ни о чём не спрашивая, она потащила Романа в дом. Матери, обернувшейся от печки, закричала: «Узнаёшь?» Та молчала. А Венька, которого обычно и пушкой не разбудишь, Венька выскочил из кроватки, бросился к  Роману, обхватил его ноги, прижался со счастливым воплем: «Бабушка! Мама! Ведь это же наш дорогой майор!» И тут железный Лавров заплакал. Женщины деликатно сделали вид, что не заметили. Захлопотали, стараясь принять получше, нежданного дорогого гостя. Он сказал, не без смущения: «Я не один. Там за углом Андрей дожидается». «Кто бы сомневался». И Лариса поспешила за Андреем. А потом ей пришлось срочно уходить. Она едва успела и очередной разнос политрука, и даже обещания примерно наказать, приняла спокойно. В душе Лариса радовалась, что, благодаря вредности начпохоза  Роман сможет одеться.
Майоры в это время поступили в распоряжение опытной и мудрой старшей хозяйки. Пока они, что было сил, отскабливали, стригли и брили друг друга, лохмотья их, вместе со вшами сгорели в печке. Подобно римским патрициям, завернувшись в простыни, как в тоги, они покорно ели жидкий супчик, ибо ничего иного  осторожная хозяйка им пока не дала. После еды они заснули в чистых постелях впервые, за много дней, чувствуя себя в безопасности. И спали богатырским сном, не слыша даже несанкционированных набегов и приставаний Веньки, которого хозяйка несколько раз отлавливала и выгоняла из спальни.
 
Вернувшейся с работы Ларисе стоило большого труда их добудиться.  Наконец, оба поднялись и снова поели того же супа. Иного им, по мнению женщин, пока не полагалось. Роман Лавров, одевшись в      военную форму, оказавшуюся ему как раз по размеру и положив в нагрудный карман единственный свой документ – партбилет – отправился на свою квартиру к тёще. Лариса  сопровождала его и в квартиру зашла первая.  Поскольку кроме  Ираиды там никого не оказалось, то Роман  спокойно вошёл в свой дом и остановился, потрясённый нахлынувшими воспоминаниями. Однако пришёл он за вещами и потому прервав потоки слёз и восклицаний, спросил у Ироиды где его  форменная одежда, сапоги и т.д. Бывшая тёща завыла в голос, уверяя, что ничего нет. Сынок её, родноё Вадим, из окружения прибежал в чём мать родила. Она ему всё и отдала.  «Вадим ваш весь в один мой сапог поместится. В такой одежде его первый же патруль бы задержал. Так что не заставляйте меня в собственном доме проводить обыск!» Роман говорил тихо, но и простым взглядом видно было, что он на пределе. Перепуганная Ираида отдала всё, что у неё оставалось. Кое-что она успела продать: «С голоду, сынок, с голоду!» Всё же  Андрея теперь тоже можно было одеть.
Роман и Лариса вернулись победителями. За ужином  рацион был несколько расширен. И друзья снова уснули, как убитые. Утром они собрались и ушли в расположение полка. Лариса, пережив очередную взбучку и объяснив, что  обмундирование  её подгоняет по фигуре портной, весь день маялась, не находя себе места. Вечером  друзья не пришли. В доме поселилась тревога.

Они явились через  несколько дней.  Подъехали на «Газике» и начали вносить в дом тюки, тючки и пакеты. Прежде всего доложили, что им поверили, чему немало способствовало то, что они сохранили ордена и партбилеты, а также твёрдо сказали, что немцев не видели, отступая с какой-то случайной группой наших войск. Их восстановили в родном полку на прежние должности и выдали довольствие.  Распаковали привезённое. Здесь была полная форма  капитана медицинской службы и зимняя, и летняя и даже зелёное суконное платье, полагающееся военврачам-женщинам. Всё точно подходило Ларисе по размеру,  всё было самого лучшего качества. Не забыли друзья и Веньку. Для него  припасли матросский костюмчик, бушлат и ботинки. Досталось ему и несколько игрушек. Старшая хозяйка получила новое армейское одеяло и меховую жилетку.
В отдельном свёртке находились продукты, да какие! Давно уж в этом доме не видали ни консервов, ни селёдки, ни, тем более, ни ветчины с зелёным горошком, ни шоколада, ни хорошего вина. С добавлением картошки  и домашних солений получился не ужин, а пир.

Ночью Роман, стосковавшийся по женщине, пришёл к Ларисе. И она его не оттолкнула.
Андрей осторожно спросил у друга, не собирается ли тот узаконить свои отношения с Ларисой. «Непременно! После войны!». Андрей на это ничего не сказал.
Целую неделю Роман приходил ночевать к Ларисе. Мать сказала как-то: «Не того ты, девка, обнимаешь. Не того. Андрей – то на тебя когда ещё глаз положил. И человек-то какой, надёжный!» «Андрей? - удивилась Лариса – да он и глаз не кажет!» -  «Потому и не кажет. Другу поперёк встать не хочет. Ну да смотри – тебе жить!» Лариса  была совершенно счастлива.  На работе нападки на неё совершенно прекратились. Потом уж она от нянечек узнала, что  приходил майор с орденом и о чём-то серьёзно поговорил и с политруком и с начхозом. По описанию это был Андрей.

А Роман сказал ей, что ходил на кладбище и не нашёл Лялиной могилы. Они собирались пойти вместе, но пришёл приказ.  Полк отправлялся на фронт. Накануне город устроил банкет для уходящих.  Мужчин в зале было очень много и все хотели танцевать. Лариса никогда столько не танцевала. Роман проводил её домой и остался до утра. А днём всё население Приреченска высыпало на  центральную улицу, по которой проходил на вокзал полк. Лариса с мамой и Венькой тоже стояла в толпе. Полоскалось знамя, играл оркестр. «Мама! Мама! Смотри! Наш дорогой майор!»  - во весь голос закричал Венька. Они шли рядом – Андрей и Роман. Андрей молча помахал рукой. «Я вернусь с победой!» - крикнул Роман.

Он не вернулся. Нет, он не погиб. Погиб Андрей. Как ему было свойственно, принял быстрое, самое благородное решение и спас жизнь Лаврову. Сказать, что Роман тяжело переживал гибель друга, значит, не сказать ничего. В этом отчаянном горе его попыталась утешить женщина из обслуги. Лавров сошёлся с ней. Она прекрасно понимала разницу их положения, вела себя крайне скромно и даже в самые интимные минуты Лаврова называла по имени отчеству. Необременительная эта связь длилась довольно долго. Однажды, краснея, смущаясь и всхлипывая, подруга призналась, что беременна. Роман немедленно повёз её в ближайший тыловой город, где уже действовали органы Советской администрации и зарегистрировал брак. После этого начал обдумывать, куда  именно отправить  жену в тыл. Она всё не уезжала, всё не хотела его покидать. После внезапного артиллерийского обстрела, при котором они уцелели оба, у жены случился выкидыш. Как бушевал Роман, как  «белел скульями»! Жена безответно и тихо рыдала. Но уж теперь уезжать в тыл  отказалась наотрез. Уверяла, что вскоре опять забеременеет и тогда уедет сразу.  Не забеременела больше и не уехала. Уже в мирное время узнал Роман, что после той жизни, что она вела до сближения с ним, детей у неё не могло быть изначально. Но за годы совместных военных скитаний она стала ему необходимой, предвосхищая каждое желание, хорошо изучив его привычки. С ней он и прожил всю оставшуюся жизнь.
Связь с Приреченском он потерял.

Лариса приехала в Ленинград, навестить Веньку, поступившего в артиллерийское училище. Сын повёл её в Музей артиллерии. «Мама! Мама! Смотри, это же наш дорогой майор!» – забыв о курсантском достоинстве, совсем по - детски завопил Венька. Да, это безусловно был их майор, только уже генерал-майор. С большого портрета над перечнем заслуг смотрел он, постаревший, но вполне узнаваемый. Звезда Героя, вся грудь в орденах. И долго, долго, стоя перед этим портретом, думал Венька, что, наверное, это самая большая потеря, нанесённая ему войной. О чём думала Лариса можно только догадываться.