Мисты

18+

На берегу. И дальше, вглубь островка. Песок, худенькие маслины прямо у воды, а дальше камни, на них снова маслины и лиственные деревья, которых я никогда не встречал ранее. Остров очень маленький, отсюда я вижу противоположный берег. Вижу то абсолютно ясно – так, что сами души деревьев и камней открываются мне, то всё плывет, как сквозь слезы. Наш корабль где-то здесь, на воде, но пока невидим. Ветер дремлет в ветвях, и мы ступаем по песку мягко, не нарушая его сон. Я бы и сам прилег, прямо здесь, в тонкой тени маслин, но у меня есть ощущение, что я уже сплю. Здесь кто-то есть, их много, они наблюдают…
*
Нас привезли сюда, чтобы мы вошли в темноту. Всего несколько ламп, бедных светом. Бабка говорила мне, что я умру во тьме. Не думал, что она говорила правду. Мать говорила мне, что смерть – это тьма. Привезшие нас, старались не встречаться с нами взглядом, старались смотреть сквозь нас. Мы стали призраками еще при жизни. Они втолкнули нас сюда и закрыли тяжелые ворота. Ворота без просветов и щелей. Только где-то далеко за ними шум моря. Мы не увидим более солнца и неба! Свет ламп – это куски грубых стен и заплаканные лица девушек и юношей. Одно из них – моё. Что нам делать? Оставаться здесь или идти? Может ли быть, что где-то там, спустя залы и еще залы, есть выход? Здесь тихо. Воздух тяжек. Голос одного из юношей, отталкиваясь от стен, говорит, что пока у нас есть свет – есть и надежда на избавление. Того и другого очень мало, как и времени. Если и есть здесь выход, то свет покажет нам его. Нельзя оставаться на месте. Нужно искать, нужно идти. Но всем страшно. Что страшнее – стоять здесь или идти? Если пойдем – можем найти выход. Не пойдем – свет угаснет, и мы вскоре разучимся отличать себя от темноты. Что мы знаем об этом месте? Почему мы здесь? Мы вслушиваемся. Море удаляется от нас, а мы от него. Коридор разветвляется. Низкий потолок. Куда? Тот юноша говорит, беря за руку одну из девушек, на вид совсем девочку – пусть закроет глаза. Он раскрутит ее, и она сделает шаг. В ту сторону мы и отправимся. Она отказывается. Она боится не открыть глаза, шагнуть куда-то прочь из тела. Боится спутать себя с чернотой. Он просит другую. И та то же. Слишком тревожно стать жребием в руках неизвестных богов. Тогда юноша говорит – я сам закрою глаза, а вы крутите. Девушка плачет. Он закрывает глаза. Какое красиво у него лицо. В точности не разглядеть, но черты достойны того, чтобы рисовать их. Мы вращаем его. Детская игра, нам даже хочется засмеяться. Но только не здесь, это никакая не игра. И вот, он делает шаг. Мы идем туда. Я видел – открыв глаза, он долго моргал и, кажется, взор его омылся слезами. Одна из жизней покинула его чело. Но мы двинулись туда, куда он шагнул. И шли недолго вперед. Далее потолок на пару локтей поднимался, коридор снова ветвился. Несколько раз мы заходил в тупик. На этом повороте стены отливают красным. Кто выкрасил их? Наша ли это кровь? Мы уже погибли и теперь видим свою кровь, размазанную по камню? Зачем идти дальше? Но теперь одна из девушек говорит, что нам нужно идти. Нужно! Да, мы прорываемся через страх. Мрак, разбавленный согбенным светом ламп, хватает нас за глотки, вдувает в нас холод уныния. Но лучше пойдем. Хотя бы еще чуть-чуть. Я ищу глазами парня, настоявшего на слепом выборе пути, но не различаю его среди нас. Девушка же, высушив свои слезы, говорит – туда. И мы идем. Одна из ламп совсем плоха. Она гаснет. Так скоро… Стены бледнеют. Может из нас вышла вся кровь? Сколького мы не замечаем? Это белая краска. Невероятно белая. Одна из девушек наступает на что-то, вскрикивает от боли, падает. Крик влетает в стены и тут же отскакивает в нас. Она наступила на острый камень или это осколок кости. Лампа высвечивает темную рану на ее ступне. Рана плачет, ее хозяйка тоже. Две девушки ее успокаивают, другие отстранились. Парни спрашивают ее, сможет ли она идти. Ведь не время сидеть тут и плакать. Неужели раньше она никогда не получала ран? Она ревет и ревет. Но ведь нужно идти. Я и еще один парень, мы поднимаем ее, положив ее руки на свои плечи. Я говорю – надо успокоить слезы. Она не слышит. Она притихла, но все равно хнычет, наступает только на одну ногу. Из другой крупными каплями выпадает кровь. Я отрываю кусок от своего скудного одеяния, мы усаживаем девушку на пол. Почти наощупь я перетягиваю ее ногу так, чтобы закрыть тканью ступню. Чувствую – пальцы мои намокают. Ее кровь. Девушка продолжает хныкать. Где-то далеко мы слышим удар. Кажется, задрожало всё вокруг, даже темнота. Что это? Кто упал? Все на ногах. Девушка говорит, что сможет идти. Прихрамывая, она осваивается. Куда нам? Что это за удар? Кажется, он с той стороны. Значит, идем в какую-то другую? Почему? Вдруг удар – это, к примеру, двери? Может там люди? Где девушка, выбиравшая поворот? Я не вижу ее. Не ты ли, которая уколола ногу? Похожа. Она качает головой – не она. Лампа погасла. Вторую несет девушка впереди. Третью передают мне. Мы идем еще, за мной ступает раненая. Я докасаюсь пальцами до лица, до губ, чувствую запах крови. Облизываю губы, смотрю на руки – они все в крови той раненой. Теперь ее кровь у меня во рту и во мне. Мы видим на стенах удивительные росписи. Воины, вооруженные копьями, с длинными щитами. Они бегут. Вот они в ладьях. Наверное, это древние воины из иных земель, ведь я никогда не видел таких копий и таких щитов. Я родился и рос вдали от больших городов. Может поэтому я не признаю изображенных. Местами есть надписи, но я не умею их читать. Дальше росписи сколоты и еще дальше прекращаются. Снова пустые стены. Я гляжу за спину, как там девушка, хромающая за мной. Но ее нет. Как же это? Я говорю громко, прошу всех остановиться. Не сразу, но они останавливаются. Что? Я говорю, что раненая, наверное, отстала. Я зову, стараюсь высветить лампой. Кричу, что нужно поторапливаться. Снова всматриваюсь. Там, в темноте, которую мы минули… Кто-то есть. Да. Или мне только кажется. Я зову. Говорю скорее идти на свет. Но никто не идет. Спутники спрашивают, кого я зову, почему мы стоим. Я говорю – ту, что ранила ступню. Но никто не понимает, о ком я. Все что-то ранили. Всем плохо. Юноша говорит – вперед. Если уж взялись идти, то вперед. Если я против – могу отдать лампу и оставаться на месте, ждать спутницу. Я еще всматриваюсь в темноту, снова зову. Ни звука. Где-то с другой стороны снова шум. Два удара. Один за другим. Я соглашаюсь идти дальше. Жаль ее. Но, если она там, она еще может увидеть удаляющийся свет и последовать за нами. Снова рисунки на стенах. Птицы и звери. Кошка грызет лошадь. А вот птицы с телами кошек летают над горами. Какие удивительные картины. Удивительно искусство художников, которым пришлось здесь работать. Дальше поворот. Дальше нет рисунков. Я искоса гляжу назад, никого не вижу. Мы поворачиваем. Где-то раздается возглас. Мы замираем. Девушка, несшая лампу, роняет ее от неожиданности. Та ударяется об пол, масло выливается и быстро сгорает. От вспышки все резко отворачиваются кто-куда. Девушку ругают. Один из парней подходит к ней и отвешивает пощечину. Она падает на колени. Меня подзывают, чтобы я шел впереди. Теперь осталась только одна лампа. Но что мы слышали? Это был голос. Где-то в коридорах есть еще кто-то. Что же делать? Вдруг это такой же несчастный, как и мы? Один из парней мочится на стену. Что делать, отходить далеко от света слишком опасно. Я следую его примеру. Теперь мы идем тихо. Даже дышать стараемся незаметно. На полу что-то черное. Похоже на кровь. Снова. Будто бы кто-то истекал и шел вперед. Еще время, и мы видим спину… Девушка ковыляет, с перевязанной ногой. Впереди нас. Она оборачивается и кричит. Другая подбегает к ней и затыкает ей ладонью рот. Я подхожу поближе, рассматриваю ее. Не могу понять, кто это. Неужели это та, которой я перевязывал ногу. Но мы ведь оставили ее позади. Значит, мы сделали круг? Так? Я спрашиваю – так? Другие говорят, что ничего не исключено, хоть они и не узнают эту девушку. Я спрашиваю ее – откуда она. Она отвечает, что ее привезли сюда и оставили. С другими привезли. Она шла и уколола ногу. Я говорю – но это же я перевязал тебе ногу? Она не может ответить, она не уверена. Я провожу пальцами, на которых остались еще частицы запекшейся крови, по ее губам. Она облизывает губы, и говорит – да, это, кажется, я. Помещение вокруг нас шире. Свет лампы едва дотягивается до стен и потолка. Лампа тускнеет. Неужели это последние минуты, когда видно хоть что-то, когда мы еще можем отличить себя от черноты. Как же ненадолго хватило… Лица, которые трогает дрожащий свет, искажены страхом. Одна девушка вскрикивает и бежит вперед. Мгновение, и мы не видим ее. Только где-то там она бежит, в полной темноте и кричит. Вот она падает, притихает. Потом снова кричит и голос ее удаляется. Удар. Глухой удар. Видимо, она налетела на стену. Крика нет. Я предлагаю идти в ту сторону. Нужно ей помочь. Чем мы ей поможем без света – спрашивает горько другая девушка. Дай сюда, говорит та, с раной. Она снимает повязку с ноги, вытягивает ступню над лампой и льет в тело лампы свою кровь. Кровь из ее раны тянется тонкой, колеблющейся ниткой. Все это прежде, чем мы спохватились. Но лампа светит ярче. Как ты это сделала? Она спрашивает – сделала что? Где-то раздается возглас. Мы решаем идти в сторону, куда побежала безумная. От нее до сих пор ни звука. Мы добираемся до поворота. На стене перед ним кровавый след. Неужели это та горемычная настолько сильно ударилась? Судя по расстоянию от пола – ударилась головой. Но где же она? Мы идем далее, и, шагов через десять, стены становятся голубоватыми. Дальше на них, тут и там – расцветает орнамент. Потершийся, но сейчас он кажется сияющим. И таким прекрасным. Стены эти вызывают восторг. Посреди ужаса нашей трагедии. Хочется рассматривать их. Стоять и смотреть. Какой потрясающий мастер работал здесь. Но мы двигаемся. И еще через десять шагов девушки вскрикивают. На полу лежит тело. Без головы. Женское тело. Одежда такая же, как и на всех нас. Где же голова? Мы прижимаемся друг к другу и всеми силами всматриваемся в окружающий мрак. Но никого нет рядом. Кто оторвал или отрезал голову? Я замечают в руке трупа что-то. Это веревка. Я высвобождаю их из одеревеневшей руки. Толстый моток веревки. Это волосы, веревка из длинных волос. Что если нам всем взяться за этот моток – так мы не потеряем друг друга? Я ищу взглядом девушку с раненой ногой, но не вижу ее нигде. Куда же она делась? Мои спутники так напуганы видом тела без головы, что не реагируют. Один юноша говорит, что идея с нитками хороша. Мы разматываем их, длина приличная. Девушки и парни берутся за свою часть и пропускают между пальцами, чтобы крепче держаться. Вдалеке повторяется стук, а затем следует короткий вопль. Юноша просит отдать ему светильник. Ему хочется быть ближе к свету. Я говорю, что сам понесу, но он может идти ближе. Он все просит и просит. Другой парень разворачивает его к себе и бьет по лицу. Тот падает и, кажется, теряет сознание. Пусть приходит в себя. Мы пойдем тихонько, он догонит нас, найдет по свету. В последний момент я обращаю внимание, но может быть мне только показалось, что нога у трупа перевязана. Вот мы делаем буквально пару шагов, и один из парней отбегает от нас и кричит – чувствую, я умираю! Глаза у него навыкате. Кажется, умираю. О, какое счастье! Кричит он, поднимается в воздух и исчезает. Где? Другие всматриваются, крутят головами. Его нет. Как несправедливо. Его больше здесь нет. Нет, чтобы принять вместе с нами то, что будет дальше. Одна из девушек заливается слезами. Две другие ее утешают. Она просит их задушить ее. Просит закончить это страшное мучение. Одна из девушек снимет поясок, обвязывает вокруг горла той, и они, две девушки, тянуть концы на себя, удушая третью. Внезапно из коридора в нас бьет порыв ветра. Такой, что огонь лампы почти гаснет. За порывом является отвратительный запах чего-то мертвого, запах скота. И шум. Грохот проносится по нашему залу. Мы кричим. Но вот, всё прекращается. Огонь выравнивается и освещает помещение. На полу лежит девушка. Та, видимо, которую душили. Я склоняюсь над ней. Она мертва. На лице ее счастливая улыбка, которая пугает меня больше, чем темнота вокруг. Нужно бежать. На полу лежать, опрокинутые страхом, другие мои спутники. Сколько нас осталось? В сумраке мне трудно сосчитать. То и дело кто-то пропадает в тени, а кто-то появляется. То и дело мне кажется, что пропадают одни, а появляются другие. Теперь порыв с другой стороны. Снова свет вжимается в тень, ничего не разглядеть. Жуткий смрад и топот. Слышны крики. Топот удаляется. Мы поднимаемся с пола и, даже не рассматривая друг дружку, не пытаясь выяснить, все ли на месте, бежим в направлении, которое почему-то кажется нам более безопасным. Огонь в лампе дергается, он становится тусклым. Где-то впереди мы слышим музыку. Где-то там, за десятком стен, кто-то мерно ударяет по струнам. А как красиво звучит. Никто из моего окружения теперь не торопит остальных. Все замерли и слушают. Хочется петь. Парень ударяет в ладоши и давай пританцовывать. Одна из девушек улыбается и подбегает к нему. Она сбрасывает платье и обнаженная, фигурно воздев руки, пускается в пляс. Другой же юноша говорит мне, подойдя поближе, что ему предначертано истребить в этих стенах то, что мучает нас и не только нас. Ведь мы, продолжил он, все мы привезены сюда для развлечения этому. Всем нам грозит тьма. Но он справится с ней. В его руке мерцает клинок. Откуда у него клинок? Он говорит, что наблюдал за врагом и теперь точно знает его повадки. Мы скоро придем на место, где произойдет сражение, из которого мой спутник выйдет победителем. Я горячо желаю ему удачи. Он обещает, что мы выберемся, если проживем еще немного. Он проводит по ладони лезвием, подносит руку к лампе и льет в нее кровь вместо масла. Лампа светит ярче. Он говорит, что ему нужно лишь немножко света. Три девушки и трое юношей пляшут, обнявшись. Они ложатся прямо на камни, подстелив одежды под себя, и придаются любви. Мы же, те, кого не так зачаровала музыка, решаем двигаться дальше. Любовники сладко стонут. Впереди мой храбрый спутник, с клинком в правой руке. Мы слышим где-то неподалеку шум. Что-то бежит, но не по нашему коридору, а через стену. Вопли позади. Удары, треск, хлюпанье. Я бросаюсь обратно. Свет лампы это забрызганный кровью полу, на нем лежат растоптанные тела. Они друг на друге, юноши и девушки, их застали в самый сладостный момент. Музыка уже не играет. Мне хочется рыдать. Остальные и тот, с клинком, торопят меня. Он говорит, что мешкать нельзя. Он бежит вперед и вот, я не вижу его. Но я слышу его ступни. Не дай свету угаснуть – вот, что он крикнул мне напоследок. Он забегает за угол и, издав воинственный клич, бросается на кого-то. Слышен вой, снова порывы ветра, удары. Нечеловеческий вопль. Вопль отчаянный и грустный. Не знаю, сколько мы стояли затем, в полной тишине. Дергался свет, вторя ударам моего сердца, слышно дыхание девушек и юношей. К нам вышел, кажется тот, кто был с клинком. Вымазанный с головы до ног черной кровью. Безоружный. Он сказал, что бояться больше нечего. Теперь нам нужно следовать за ним, за кровью, которая льется с него. Мы выберемся, ибо он знает, где выход. Он снова бросается в темноту. Я свечу лампой, и действительно, на полу различима нить крови. Мы все хватаемся за нашу веревку из волос, и семеним по следу. Нам доводится пройти еще несколько залов с потрясающими рисунками на стенах и один со скульптурами. Здесь стоят герои. Один держит в руках жуткую голову, другой душит руками громадную кошку. Я не знаю, кто они, но их статуи вызывают трепет. Вечность молчит в этих рисунках и изваяниях. Сколько же крови вылилось из нашего храбреца? До сих пор мы не нагнали его, но потеки крови ведут нас. Я чувствую, что вязь волос в моих руках пульсирует и будто бы движется. Я приглядываюсь и вижу, что все мы держимся за тонких золотых змей, вцепившихся друг в друга. Мы вскрикиваем как один, а змеи, разъединившись, рассыпаются по полу и скорее уползают кто куда. Я слышу шум воды. Неподалеку в полу вырублен резервуар. Родник! Девушки и парни окунают туда голову, набирают воду в измазанные грязью ладони. Я же жажды не испытываю, не знаю, почему. Они весело топят одного юношу в благодарность источнику. Он уходит в воду полностью и не всплывает. Кто-то предлагает передохнуть, поспать немного. Кто-то соглашается. Они ложатся на камни, тут же закрывают глаза. Мы остальные, расталкиваем их, таскаем за волосы, но они не просыпаются. Тогда я и еще некоторые, мы идем далее, выискивая кровь на полу. Грубый каменный пол расцветает мозаикой. Трудно рассмотреть ее с таким освещением. Вот неведомые фрукты, вот рыбы. Позади раздается шум, и мы ускоряемся еще. Наконец, мы добираемся до неровных ступеней. Лампа почти угасла. Мы взбираемся выше и выше, и там перед нами открываются ворота.
Ослепительный свет раннего утра. Будоражащий естество морской воздух. Постепенно мы прозреваем. Кто-то плачет. Я вожу глазами, но не нахожу ни единого знакомого лица или силуэта. С этими молодыми девушками и парнями я только что бежал по темноте? Сколько нас было изначально? Нам навстречу идет человек с кифарой, а рядом с ним человек с блюдом для растирания краски и другими принадлежностями художника. Они приветствуют нас. Куда вы идете? Туда, вниз. Но там же тьма! Мы спускаемся туда созидать, ответили они. Но там же тьма и одиночество! Где же еще творить? Их глаза весело сияют. Они спускаются по ступеням и тут же исчезают в черноте. Вокруг нас синие морские бугры. Мы на вершине этого невероятного строения, усеянного скальными выступами. Здесь живут люди искусства? Невозможно. Куда дальше? Я не вижу ни в одной стороне островов, только море до горизонта. Прямо с затянутого облаками неба спускается крылатый человек. Скорее это никакой не человек. Но он говорит на нашем языке, и он приветлив. Девушки и парни, вначале разбежавшись по сторонам, стараясь спрятаться, теперь выходят к нему. Мы садимся на камни и беседуем. Долго говорим о том, что было. Он говорит и о том, что будет дальше. Но я ничего не могу запомнить. К нам приближается, перемазанный краской, пожилой мужчина. Я спрашиваю его, не он ли украсил некоторые стены там, во мраке. Он кивает и спрашивает, как я нахожу его работу. И я отвечаю, что такой красоты я не видел раньше никогда. Он улыбается и снова кивает, ему приятно. Рисовать, а также смешивать и добывать краску, учил его отец. Крылатый человек говорит, что когда-то было ВСЁ и не разделялось на части. Назови это хаосом, назови это порядком – все бессмысленные слова. Но когда впервые ВСЁ начало делиться, тогда и возникло два. Часть и целое. Потом стало две половины. Они потеряли ВСЁ, начав делиться. Они соединялись, но только временно. Хотя ВСЁ никуда не исчезло. Крылатый человек обнимает одну из девушек и спрашивает, пила ли она воду из родника там, внизу. Она целует его в щеку и говорит, что не пила. Он берет ее на руки и улетает с ней в облака. Мы провожаем их взглядом. Я думаю о том, что случилось внизу. Юноша сражался с чем-то во тьме. Но я не видел, что происходило. Кого он поборол? Неужели кто-то поборол меня в этих ветвящихся залах? В облаках слышен визг. А затем оттуда падает обнаженная девушка. Падает и кричит, и вмиг затихает, ударившись о скалы. Из ее разбившегося тела сочится кровь, куда больше крови, чем может уместить этот тонкий стан. Спускаясь по камням, кровь светлеет и вскоре становится прозрачной, становится водой. Проступки, как я вижу, здесь прощают скоро. На вкус это просто пресная вода. Но что нам делать теперь? Ведь выбравшись из лабиринта, мы не нашли спасения под небом. Мы никуда не уйдем отсюда, не уплывем. Почему же мы не сгинули внизу? Здесь нет еды. Нам придется есть друг друга? Две девушки берутся за руки и бросаются со скалы повыше. Один юноша следует их примеру. Я вижу несколько дельфинов, подплывших туда, видимо, посмотреть, что случилось. Разглядываю лампу, до сих пор не выпущенную из рук, но вижу клинок из бронзы. Приглушенное облаками солнце горит на его лице, высвечивает на нем дорогу огня. Как он прекрасен. Настоящая драгоценность. Но откуда он в моей руке? Такой острый. Корабль! Кто-то из юношей говорит, что к нам идет корабль. И действительно. Он пристает прямо к скале, мы бежим к нему, раздирая ступни об острые камни. С борта высаживаются несколько воинов, с копьями и щитами, а за ними спускается парень в дорогом убранстве. Он ступает скоро и величаво. Видно, что он взволнован. Он рассматривает меня долго и внимательно. Итак, погибло нежеланное дитя, говорит он, взяв мои руки в свои. Сжимает пальцами мои пальцы, измазанные высохшей кровью. И обрету я дитя желанное, говорит он. Не будем медлить, говорит он мне, пойдем. И мы, обнявшись и не выпуская друг друга из объятий, идем. Я чувствую радость и волнение. Происходящее так греет сердце, изувеченное страхами последнего времени. По правую и левую руку от нас мои спутники, обратившиеся в камень. Кто сидит на земле, кто лежит, остановив взгляд в тучном небе. Где-то там внизу поет флейта. Мы проходим ворота и спускаемся по ступеням в темноту. Ты когда-нибудь спрашивал себя, кто ты?
*
Так засыпаешь одним человеком, а просыпаешься совсем другим. Я слышал историю о том, как колдун-флейтист помог своей музыкой царице и царю зачать ребенка. Недоброй была та услуга, но это другая история. Мы же видим, что корабль наш уже заждался. На этом маленьком островке, полном незримой жизни, наблюдающей за нами, больше оставаться не следует. Так можно проспать вечность. Ветер в парусах кажется отдохнувшим. Он готов нести нас дальше, экономя силы гребцов. В путь. Мы удаляемся от островка, и он как-то незаметно и внезапно пропадает из виду, со своими худенькими маслинами и странными напевами песка и гальки.