Своенравная осень

               

                Своенравная осень


Кажется, та осень была слишком своенравной, и много народу было простужено, – поди, угадай по ясному и теплому утру, что соберется к обеду небесная хлябь, и начнет пощипывать прохожих долгий, холодный дождик.
  Кажется, и слишком короткой оказалась та осень... да, конечно же, ведь октябрь только перевалил за половину, когда ты уезжала прогостить домой, в соседний город, и я пришел на вокзал проводить тебя – неожиданно, не предупредив...
Мы стояли на перроне, ожидали поезда, и все вокруг нас было бело и чисто. Ночью выпал снег, а приспевший к утру мороз хранил его белизну.  Как выяснилось позже, этот мороз и не отступил больше.
 Оттого ли, что на мне была тяжелая, неуклюжая шуба, от которой я отвык, а может, оттого, что ты была озадачена и, как мне показалось, встревожена моим неожиданным приходом и больше все смотрела в сторону, лишь изредка обращая ко мне свои большие, грустные, и потому необычайно красивые глаза, а может, еще по какой причине, но чувствовал я себя прескверно, и также тяжелы и неуклюжи были мои движения и слова. Да мы почти и  не разговаривали.
      Когда поезд, наконец, подошел, я как-то даже обрадовался, помахал тебе рукой, изобразил что-то вроде воздушного поцелуя, затем поймал такси и поехал к приятелю, который был ценен тем, что у него  всегда была водка.
    Познакомились мы с тобой на дне рождения нашего общего знакомого. Оказавшись за одним столом, прямо напротив друг друга, мы, когда все уже танцевали, мы сидели за столом и старательно пикировались, одаривая друг друга наигранными усмешками, и, наверное, со стороны это выглядело забавно. Провожая тебя, я предложил встретиться, и ты согласилась. И поцелуй при расставании был коротким, но обещающим. А через несколько дней мы уже не пикировались и не усмехались, а подолгу гуляли по городу и целовались в самых разных местах. Вообще-то, мы все распланировали, и час ТОТ был близок и неумолим, в противном случае, зачем же тогда стоило начинать? И мы играли, тянули, полагая, что подобное на пользу, что так будет лучше и острее.
        Ты жила у родственников, училась в медицинском институте и занималась модным тогда шейпингом. Странно, но в твоей внешности не было почти ничего того, что нравится мне в женщинах. Совсем маленькая, с вздернутым носиком, слегка округлым, с мягкими чертами лицом, с русыми, вьющимися волосами, ты была похожа на обычную примерную девчонку-старшеклассницу, которая гадает по вечерам, и верит и не верит рассказам искушенных подруг. Но что-то притягивало меня к тебе, и с каждым днем игра наша теряла свою раскованность. А тут еще своенравная осень спутала все, все перемешала...
         ...Как-то, пасмурным и зябким вечером, прогуливаясь по унылой уже аллее, я вскользь сказал что-то об обворожительной и таинственной силе томных женских взглядов, а ты вдруг стала с жаром мне доказывать, что томно смотрят  не только женщины, но и мужчины, что томные взгляды их намного опаснее и коварнее.
-         -Скажите на милость! Мужчина с томным взглядом! Звучит!.. Гомик он, что  ли? – рассмеялся я.
                Ты была младше меня на целых пять лет, и тебе нравилось меня поучать.   
-Ну, вот, тебе серьёзно говоришь, а ты…               
- Всё, всё, всё! Не обижайся, слышишь, чёрт с ним, с этим мужчиной томным… Улыбнись… смелее… ещё смелее!.. Вот и ладненько. А ваши познания сударыня, просто восхитительны.               

      
 Мы зашли погреться на речной вокзал. Там было пустынно. Лишь стайка подростков ожидала сеанса в видео салоне, да с отрешенным видом сидел на скамье в углу какой-то донельзя заросший тип. В большие оконные стекла ничего не было видно, только наши отражения, почему-то серьезные и сумрачно-чужие, но угадывалось, что там, по ту сторону, скрадываемая теменью река. Сейчас она усталая и свинцово-страшная.
     От вокзала мы пошли к центру города.  Нам вдруг захотелось посидеть в каком-нибудь уютном кафе, но они уже закрывались, и мы все шли и шли вдвоем. И тут-то... – налетело, закружило, завьюжило с нахлестом и завыванием, ничего не стало видно и в двух шагах от  себя... Страшно! И при этом как-то сладостно-одиноко! Вот я – это я, один, и ты, одна, но мы рядом, вместе, и потому, наверное, мы не бросились искать укрытия, а просто стояли, прижавшись, друг к другу. Стояли и понимали с обезоруживающей ясностью, что все запланированное в наших отношениях – ерунда, а все настоящее неминуемо впереди.
    А потом так же внезапно и стихло. На асфальте со снежной непрочной простынкой отчетливо отпечатывались наши следы. Мы свернули с освещенной улицы и шли переулками, светлыми от снега, шли, переживая и боясь упустить вот это новое, что выразилось так просто, и что  связывалось отныне и должно было остаться в памяти с внезапным снежным ураганом и внезапной   тишиной.
А тишина была... Весь этот скучный, пошлый город был буквально  пронизан поскрипыванием снежка под нашими ногами, и нам не хотелось касаться земли. 
       А на следующий день меня послали в командировку: срочно, надо, давай! И я поехал в отдаленный глухой район собирать материал, запасаться впечатлениями, чтобы потом с помощью деревянных фраз состряпать статейку о внезапно открывшихся и, конечно же, невиданных способностях местного экстрасенса-самоучки. А, вернувшись через неделю и позвонив тебе вечером, узнал, что ты уезжаешь утренним поездом к родителям на выходные, и:
-Прошу тебя, только не приходи провожать, ну, пожалуйста... У меня такая примета... Хорошо? Целую... – и с первым же гудочком в телефонной трубке я решил нарушить твою примету.


Извилистая и узкая тропинка ведет нас по лесу. Ведет все дальше и дальше. Над нами полная луна. Ее желтому, болезненному свету и сосны не помеха. Снега мало, но он прочен и жесток. Холодно.
        Я весьма удивился, когда ты предложила поехать в лес – вечер уже, – но если ты хочешь, то ради Бога... Да и в голосе твоем было нечто такое, что мне сделалось неспокойно на душе.
       Зима? Или еще осень? Снег, снег. И луна.
      Мы выходим на небольшую поляну. Тени от сосен штрихуют ее, тени неясные и широкие. Доносится шум трамвая. Все же город рядом. Ты произносишь первые за всю дорогу слова:
-      -Объясни, для чего тебе  это  нужно? Для чего ты пришел меня тогда провожать? Я же не велела... Только не надо всей этой красивости: о любви, о минутах, равных вечности без тебя... Для чего?.. Знаешь, когда я увидела тебя  на вокзале, я была близка к безумию. Думала – все. У меня было такое однажды. Сейчас у него уже двое детей. Это очень больно, понимаешь?
Луна. Холодно. Зима. Все же зима. Ты продолжаешь:
        - А если я скажу, что хочу тебя... хочу тебя как мужчину. Только как мужчину... И больше ничего. Для тебя это будет мало?
                - Да. Для меня это будет мало. – отвечаю я тихо замерзшими губами,  и                громче, чтобы согреться, чтобы слышал весь этот пугающий меня лес. – Да! Мало! Мало! 
       В трамвае, когда мы возвращались, ты прижималась ко мне неприятно – по-кошачьи.

И прошло три года. Даже больше. Однажды, среди базарной толчеи, мы случайно встретились. И удивились. И даже как бы обрадовались. В руках у тебя были полные сумки, и я предложил в помощь свою еще пока не хилую мускульную силу.
    Ты заканчивала ординатуру и распределялась в далекий поселок, где был какой-то военный объект и, наверное, были раненые (наверное, усмехнулась ты, как же без них).
      У подъезда, глядя мне в глаза, ты сказала, что родственники уехали на дачу.             Зайдешь?
        Мне было все равно. Я был без работы, без денег, с полным коробом мнимых проблем и – странно! – воспринимал, наконец-то, жизнь как Божественный дар.
Мы пили чай и пытались шутить. Дверь на балкон была приоткрыта, и по комнате гулял насмешливый ветерок.
           Ты забралась с ногами на кресло, и колени твои оголились.
      ...В самый пронзительный миг я ощутил такое мстительное чувство к тебе, что даже засмеялся.
                - Тебе хорошо, милый?
                - Очень, - сквозь смех отвечал я.
      Потом, уже из ванной, злым, чужим голосом я сказал:
     - Смотри, милая, не напорись на прапорщика. Заездит, - и  смотрел в зеркало на свое лицо и ничего там не видел.
                Ты помнишь?! Прости.   
                Февраль 1991г.