Дуэт

                ДУЭТ


       У Василия Ивановича нет правой ноги. У Ивана Васильевича – левой. Василий Иванович потерял ее под Сталинградом. Иван Васильевич – под колесами поезда. Перед потерей Василий Иванович выпил законные «наркомовские» сто грамм. Иван Васильевич – пол-литра за карманные три шестьдесят две.
      Как только начинает чернеть снег, и солнце жадно облизывает соскучившееся по теплу все земное, одноногие старики располагаются около ругливого и драчливого места, где торгуют спиртным. Сидят на фанерных ящиках, отложив костыли в сторону, посасывают пиво, которое покупают им знакомые мужики, и ведут беседы.
     Два года назад, когда еще была жива Тихоновна, жена Василия Ивановича, он выглядел намного опрятнее Ивана Васильевича. Но шустрая и работящая старуха умерла так же быстро и необременительно для других, как и жила, и с тех пор старики выглядят одинаково.
    Оба в грязных мятых пиджаках, об изначальном цвете которых приходится лишь догадываться, в штанах той же цветовой неопределенности, лоснящихся от частого вытирания о них рук.
   Василий Иванович обладатель широкой орденной планки. Пьяный тычет пальцем в разноцветные полоски и рассказывает подвернувшимся слушателям о том, как к ним на передовую приезжал Жуков. Или о том, как дурно пахло от их молоденького взводного «ваньки-встаньки» после первой для него штыковой атаки.
     Иван Васильевич тоже носит орденную планку, но о войне не рассказывает, так как на ней не был.
    Насчет этого у стариков поначалу шли бурные дебаты.
-       -Мухлёж! – грозно хрипел Василий Иванович, замахивался  костылём и обещал сорвать у Ивана Васильевича планку.               
               
Постепенно, однако, свыкся, хотя зорко и чутко следит за тем, чтобы псевдофронтовик, не дай Бог, не начал еще и рассказывать о «боях-пожарищах».
- Лучше ты трепи, как Ташкент – город хлебный – брал, - советует он Ивану Васильевичу.
 Зной короткого сибирского лета. Откормленные мухи  пикируют на липкое.
 Степлившееся пиво в банке испускает последние пузырьки резкости. Не спасающая тень от забора с нацарапанными матерками. Кислый запах мочи. Зудящееся, немытое тело.
      И думы – когда исчерпаны традиционные темы разговоров – спутанные и неповоротливые. С одним и тем же финалом: «Что жизнь... жизнь...» И плевок на бетонный панцирь земле.
     Но проходит лето. Осень торопится к снегу. Желтая, жалкая подстилка из листьев жухнет и сбивается в кучи.
Полуистлевшие пальто не спасают одиноких  стариков от пронизывающего ветра. По домам...
Фанерные ящики, нахохлившись от обиды, в ожидании первых морозов.
Зима. 
 К Ивану Васильевичу, зимующему у местных ханыг, иногда заходит внук с синими от некачественных «портаков» руками. Приносит пиво или водку. Жалуется на потаскуху-жену и обещает деду ее убить.
       Василий Иванович возится в своей избушке, плачет, рассматривая старые фотографии – детей с Тихоновной, они не нажили. На неделе – раз, другой – просит квартирантов сходить узнать: жив, не умер Иван Васильевич?
     Старики ждут... Теплых ли дней с пьяными ссорами-беседами, завершения ли земного, надоевшего круга.

                август 1988г.