Однажды в москве, часть ii - глава 14

ГЛАВА XIV

Мне как раз надо было зайти к одному мастеровому товарищу. Во всех городах, наверное, есть люди, которым все по плечу - от изготовления детской коляски до печатания поддельных денег. Впрочем, к последней деятельности, как мне признался, он обратился лишь однажды, и то исключительно ради любви к искусству. Захотелось проверить свой талант.
- Эта зараза засасывает. Хочется вновь и вновь печатать и останавливаешься лишь тогда, когда на запястьях закрываются наручники, - закончил он тогда свою мысль. 
Петруха, как мы все его называли, или Петр Молчун проживал на окраине небольшого поселения под Люберцами в своем собственном стареньком домике, правда, с большим двором, часть которого он превратил в автомастерскую. Здесь же он принимал клиентов, которые его очень уважали, и не только за его мастеровые руки и доброе, как у попа сердце. За ним стояла братва. Вот какая и зачем, толком никто не знал.
Но все знали, что Петруха из говна конфетку сделает, не задаст лишних вопросов, не запомнит то, что его не касается.
Однажды к нему прицепился новоназначенный участковый - назойливый тип с непомерными амбициями и аппетитом. С бывшим Петруха был в ладах. Поговаривают, что он иногда “грел” этого старого и безобидного сотрудника правопорядка, и они даже выпивали вместе. Для этого в багажнике такой же дышащей на ладан “Волги” участкового всегда находились емкости с местным самогоном, периодически то ли конфискованные, то ли подаренные Белочкой - дамочкой бальзаковского возраста и нефиксированной определенной профессией. Она и заведовала этим делом в поселке.
Но старого участкового отправили на пенсию, а новый, видно, не дошел до той мудрости, которая велела понятливым россиянам жить по дедовскому укладу - живи и не мешай другим. Человек он был молодой, неженатый и внешне тоже вроде парень-рубаха - с красными откормленными щеками и модной челочкой. Но вот понятием, видимо, Бог его обделил.
Для начала мент начал приставать то к одной поселковой бабе, то к другой, без разбора даже такой немаловажной детали, как семейное положение. Не обделял вниманием и школьниц-старшеклассниц, которых он лихо называл телками, мокрощелками и малявками. После у него открылся третий глаз на выявление лиц, занимающихся незаконным предпринимательством, и начал он грабить этих не регистрированных трудящихся самым беспредельным образом.
Как-то средь белого дня он засунул такого уважаемого человека, как Петька Молчун в свой позорный “воронок”, и определил в обезьянник. Все поняли, что это перебор…
И потому, когда однажды рано утром этого участкового нашли со связанными руками и ногами, в полуспущенных трусах и кляпом во рту у калитки дома, который он снимал, никто не удивился. Кстати, для точной фиксации одно его ухо было пригвождено к забору, на которой еще и была укреплена табличка: “Такие как я, позорят родную милицию!”
После этой истории милицейское начальство быстро убрало потерявший не только нюх, но и разум мента в сумасшедший дом и отправило в криминальный поселок более грамотного участкового, который, кстати, первый свой визит нанес к Петьке Молчуну и даже захотел заплатить ему за ремонт своего “Иж-Комби”.
Конечно, Петруха сам был мудрым и вежливо отказался от ментовского бабла, но ему, и всем, кто его уважал, было приятно. Участковый “прописался” в поселок…    
Вот к этому по-своему неординарному человеку и я отправился…

- Машина засветилась. Вот… - открыв багажник, показал снятый вчера ночью Толиком у какой-то тачки, номер.
- Тебе как, на время сбацать или кардинально? - спросил он, почесывая грязными пальцами, видимо, такой же нечистый затылок.
- Дай подумать...
- Давай определись. У меня сейчас и работы навалом. Сам знаешь, если кардинально, то нужна перебивка номера двигателя, перекраска…
- Нужна машина на несколько дней.
- Вот... - кивнул он головой на болотного цвета “Ниву”, припаркованную у сарая. - Только собрал после дэтепэ - кореша тачка. Говорил я ему, не пей за рулем. Теперь по косточкам собирают.
- Понятно. Сколько?
- Сколько не жалко. Считай за прокат. Мне ничего не надо. Для кореша.
- А если и ее засвечу?
- Спишем... - улыбнулся он. - Но так дороже выйдет. Сам знаешь, всему своя цена. А твоя пусть останется. Как раз и техосмотр проведу.
- Заметано. И еще… - я вытащил 100 баксов и протянул. - Мне бы еще облик…
- Видно лихо ты попался, браток, - нахмурился Петр. - Сына!.. - крикнул он своему единственному помощнику - молодому отроку, который с чумазой физиономией выполз из-под старого автобуса.
- Да, батя…

Отрок этот был Петрухе приемным. Своих не было. После того, как жена его бросила и с каким-то третьесортным актеришкой подалась в столицу, Петр начал пить - банальная российская картина. К нему начала присматриваться соседка, которая со временем стала светлым лучиком в его помрачневшей жизни. После они дружно убрали деревянный забор между дворами и начали любо жить и не тужить, как говориться, назло бедам.
У каждого в жизни своя сказка…
Поговаривают, что сбежавшая как-то вернулась, не солоно хлебавши. И, увидев объединенное хозяйство и кипящую во дворе жизнь, только и ахнула, не решаясь войти. Посмотрела-посмотрела, заплакала и ушла. Соседи видели.
Ну и правильно сделала. Хоть на это у нее ума хватило...

- ...Сходи за Веркой. Скажи, дело есть, пусть инструменты и запчасти прихватит. Машиной сам займусь... - кивнул он в сторону автобуса.
- Я только переоденусь, бать, умоюсь.
- Не надо. Ты не в ее вкусе. Газуй так...
За воротами послышалась короткая сирена.
- ...То менты, то бандиты. Иногда сам путаюсь, - Петр заворчал. - Ты, вот что, сядь пока в тачку, не рисуйся. Верка твою морду так изобразит, что родная маманя не узнает.
И убери бабло. Я те не жид. Ей заплатишь.
- Спасибо, Петр…

- Хочу изменить фейс.
- Че-е?
- Ну, морду.
- А-а...
Я провел пальцем по окружности лица, смотрясь в зеркало машины. В кабине до сих пор воняло спиртом.
“В салоне разлито…”
Ей было под 30. Черные лукавые глаза. Смазливая улыбка. Родинка на щеке.   
Я достал из козырька документы водителя.
- Хочу, как он… - ткнул я на фотку хозяина с слегка оттопыренными ушами и как бы удивленным взглядом.
Она внимательно изучила.
- Во блин! Да ты уже на него похож. Знаю я этого урода. Целый день не высыхал за счет Петрухи... Цвет волос сходится. Взгляд идиота… ты сам изобразишь. Вот только уши… Блин, как пельмени! - она захихикала. - А твои как наутюженные...
Улыбка, кажется, запечаталась у нее на лице при рождении. Такие и в гроб с улыбкой ложатся.
- Их не изменишь, - я с досадой.
- Легко. Зажмем дверцей, сделаем пару укольчиков, вот тебе и вес фокус. Только больно, скулить будешь.
- Лучше больно, чем вообще без ушей.
- В смысле? - улыбка слегка поблекла.
- В смысле - нет головы, нет ушей… Прокатимся к тебе?
- Щас!.. У меня дома хахаль спит. Кормилец хренов, тож бандит. Вот он тя точно без ушей оставит.
- ...
- Покатим к подружке. Тут рядом. Только ты хвост свой не распускай. У нее хахаль тож бандит.
- А инженеров хахалей в вашем поселке нет?
- Че-е? - “улыбка” превратилась в оскал. - Ну ты…
- Да ниче, эт я так. С башкой не то, глючит иногда…

Уши все-таки зажимать или ломать дверцей я не стал, и не из-за боли. Эту процедуру обычно практикуют лукавые, типа, борцы, желая изобразить крутизну в фейсе, тогда как у нормальных пацанов все это получалось естественным путем, ценою непомерных тренировок, потом и трудом на борцовских матах.
Нет, и совесть тут ни при чем. Дело в том, что я худощавый и высокий. Обладатели такого тела обычно выбирают иной вид спорта. К примеру, бокс. То есть, мои пельменные “борцовские” уши сразу вызвали бы подозрение у оперов, многие из которых также были бывшими и действующими спортсменами, хорошо разбирающиеся в этих нюансах.
Но форму их слегка можно было изменить с помощью инъекций. Так и получилось. И как мне обещала Верка, такое легкое оттопыренное состояние будет держаться несколько дней, после рассосется, если не повторить процедуру или же кто то не вздумает вздуть их как-то иначе...

Думаю, Наиля меня все равно вычислила бы среди толпы, будь я с этими ушами, без или вообще с горбом. И сейчас она с интересом рассматривала изменения во мне, пока ехали на “Ниве” с необычной раскраской.
- Что ты собираешься делать?
- Как я понял, чтобы попасть к себе, надо разобраться со всей этой фээсбэшной бандой. Но это долгоиграющий процесс. И, честно говоря, я не уверен в его благополучном исходе.
- Понятно. Тогда зачем я?
- Помоги продумать, как проникнуть в дом.
Я ей коротко объяснил ситуацию, не делясь подробностями, не называя имена и не указывая местность. Я имею в виду готовящуюся атаку на базу противника в Краснопавловске и ликвидация политических адресатов…

- Проще говоря, террористические акты… - не смог удержаться Прилизанный.
- Назовите, как хотите, - равнодушно ответил Длинный. - В возникшей тогда ситуации меня меньше всего волновали юридические формулировки.
- Пока вы разбирались с бандитами или ликвидировали людей, связанных со спецслужбой противника, все это еще терпимо было. Вы убивали, спасая известного, как я понимаю, депутата, и здесь можно было рассмотреть для вас при желании смягчающие обстоятельства. Хотя, ликвидируя одних бандитов, вы спасали других.
Вы стали активным членом Организации, которая являла собой не что иное, как замаскированное крыло специальной службы третьего государства, с подачи которой противник и оккупировал наши земли. Но и здесь хоть с натяжкой можно было вас оправдать, учитывая поставленную перед вами задачу.
Но, планируя политические убийства, пусть даже в ином государстве, вы преступили черту… А я и не сомневаюсь, что вы тогда ее преступили, так ведь?..
Длинный нехотя кивнул.
- ...Во-от… Лучше вы вообще об этом промолчали, - с досадой проворчал Прилизанный. - Налейте-ка мне, дружище, - обратился он к Арзуману. - Чувствую, мои нервы нуждаются в анестезии на этой стадии рассказа.
- Как будто наши нервы отдыхают, - недовольно пробурчал Режиссер. - Я никогда с таким мрачным сценарием не сталкивался. Требую свои боевые сто грамм! - он решительно протянул бокал Арзуману.
- Может, вам сразу в вазу? - учтиво съехидничал тот.
- Да хоть в горшок! - с достоинством парировал киношник.
- А у меня волосы не расчесываются, - пробормотал Ветеран в тельняшке. - Я пробовал, они от стресса застряли на дыбах.
- И мои… - подал голос Зопаев, нервно поглаживая плешивую голову. Кто-то, кажется, Гюлечка, нагло подлила в его рюмку минералку. Опрокинув, тот позеленел от ярости, но, то ли от трусости, то ли из-за лажи не пикнул.
- Зато у вас усы торчат… - пожалела вдруг его Гюлечка. - Хоть какое утешение.
- Чего уж, налей всем, - я предложил. - В принципе я согласен, водка до определенной кондиции - лекарство...
После приема нервно-успокоительной “микстуры”, все дружно и требовательно уставились на Длинного.
- Ну, рассказывай свое очередное преступление, - икнул Бакинец и смачно захрустел нанизанным на вилку соленым. - Ей-богу, он так сладко рассказывает, что самому хочется стать злодеем.
- Не всем так везет, - завистливо проворчал Ветеран в тельняшке. - Меня в последний раз за какой-то косяк закрыли. А чувак... - он уважительно посмотрел на Длинного, - такое творил, а до сих пор на свободе.
- Не каркай! - недовольно прошипел Бакинец. - Еще сглазишь. Видишь, уже пасут… - кивнул он в сторону Прилизанного.
- Век воли не видать, нет у меня глаза! - испугался тот. - Просто обидно. Сами наркобароны, а простой народ за косяк…
- Хватит против нас выступать! - тут храбро гаркнул на него Зопаев и привычно-преданно посмотрел на Прилизанного.
Тот аж задергался:
- Ты хоть понял, что ляпнул, идиот? -  красноречиво постучал он по его котелку.
- Да откуда? - радостно завопил из возможности досадить Зопаеву Бакинец. - Он же сидит на своем “понял”. Он защемил его своими экскрементами.
- Опять вонизм пошел… - сморщившись, проворчала Аталай. - Товарищ, вы кажется безработный. Может вас в общественный туалет устроить? Как раз ваша тема…
- Вы позволите? - опять вежливо напомнил о себе Длинный.
- Да! - дружно закивала аудитория, за исключением Зопаева, который застыл и, видимо, в душе скулил, как побитая хозяином собака.
- Тут меня вновь обвинили в убийствах, в терроризме, в общем, во всех тех деяниях с избитыми формулировками, которыми большие преступники обычно клеймят маленьких, чтобы отвлечь простой люд от своих злодеяний, - хмуро ответил, наконец, рассказчик. - Мы об этом говорили, и я не собираюсь еще раз вовлечь себя в очередной бестолковый диспут. Уточню лишь некоторое.
Во-первых, я не являлся кадровым сотрудником службы, представляющий ваше государство и, естественно, вы не несете за меня хоть какую ответственность, будь она хоть моральная или иная, так что можете и далее меня слушать без зазрения совести.
Во-вторых, ваши разведчики в частном порядке попросили меня помочь им в деле, в котором сами застопорились. И перед этим меня основательно подставили, надавили на психику, уговорили принять это предложение. А после вообще подбили внедриться в криминальную структуру, как вы называете, “иной” державы.
- Но при этом вас не заставляли убивать или совершать всякие дурные поступки, - ответил в досаде Прилизанный. - Разве вам велели нападать на военные части?
- Объясняю. Выходя замуж, невозможно остаться девственницей, если, конечно, жених твой не импотент. Невозможно переплыть реку и не намочить ноги...
- Нельзя покакать и не пачкать задницу, - глубокомысленно поддержал Бакинец, но тут же столкнулся с коллективным фырканьем.
- Да, импровизировать можно бесконечно, - снисходительно согласился рассказчик, - но суть в том, что невозможно обитать в бандитской среде и соблюдать уголовно-процессуальный кодекс. И еще: силовики, представляющие, якобы, закон и порядок, порой своей деятельностью оставляют в тени бандитов, и не только в этом “ином” государстве…
Прилизанный снял свои, видимо, вовремя запотевшие очки и начал усиленно протирать.
- ...Потому, предлагаю оставить эти камуфлированные эпитеты, предназначенные для завядших до невозможности ушей простого обывателя и дать мне возможность закончить рассказ. Если вам это интересно, конечно…
- Интересно! - хором подтвердила аудитория.
- Вы так говорите, как будто сами как индивидуум не принадлежите нашему государству, - с досадой проворчал Прилизанный.
- Уже нет... Пусть это тоже вас успокоит.
- Дайте ему рассказать, черт бы вас побрал с этими вашими законами! - огрызнулся Бакинец. - Да коту ясно, что эти чертовы законы действуют в интересах таких как вы, и плевать всем на нас.
- За один косяк! - вырвался вопль из груди Ветерана в тельняшке. - Вот в Голландии за “травку” не сажают, хоть целый куст выкури, а здесь, блин, за косяк…
- Да заткнись ты со своим косяком, - огрызнулась на него Гюлечка. - Там люди адекватные. А здесь твоим атрофированным мозгам только наркоты в продаже не хватает.
- Все! - стукнул по столу Прилизанный. - Слушаем дальше!..
Все хором замолчали. Только Ветеран в тельняшке убедившись, что аудитория сосредоточена на рассказчике, пригрозил Гюлечке кулаком…

- Мы сделали свое дело. Почему тебе просто не отмыться от всей этой грязи и не вернуться в Баку? - перемолов полученную информацию, спросила Наиля.
- Сама знаешь, это невозможно. Куда я своих оставлю. И потом Джулия…
Она посмотрела немного в окошко, но после все-таки высказалась.
- Она при смерти…
- Ты предлагаешь прямо сейчас ее списать?
Сказал я это спокойно, но сквозь сжатые зубы.
Она неожиданно заплакала:
- Если бы ты знал, как мне ее жаль!.. - Наиля вынула платок и поднесла к глазам. - Я бы жизнь свою не пожалела!
- Даже не смотря, что она армянка?..
Сказал и пожалел. Она - этот отлично отточенный оперативный винтик, бездушная субстанция, как я ранее думал, видимо, действительно страдала за Джулию, имя которой раньше и произносить избегала. Интересно, о чем они шептались тогда, оставшись наедине?
- Ты ходишь по лезвию, Рафаэль. До сих пор тебе везло. Но это не может продолжаться вечно. Ты будешь участвовать в этих акциях?
- ...
- Это безумие... А о сыне думал? О тех, кому ты дорог, думал?
- …
- Неспокойно на душе. Откажись. Полетим хотя бы на время.
- Если отступлюсь, это будет смахивать на предательство или трусость. Впрочем, это одно и тоже. Ты пойми, я стал частью этой Организации. Да меня даже твои братья не простят.
- С ними я сама...
- Послушай, дело даже не в этом. Что бы ни случилось, в Баку мне дорога заказана. Как ты себе представляешь мое возвращение? Я буду там расти сына-полукровку? Да каждый третий будет тыкать на него в школе, указывая на родство с армянами. Ты такое будущее желаешь моему ребенку?
Моя родина уже здесь. И оттого, как будет развиваться события, будет зависит и будущее моего сына. Я знаю, что Джулию теряю. Я уже смирился с этой мыслью, хотя она все равно меня убивает...
Но здесь останется ее могила. И это будет для меня утешением. Что, когда наступит время, меня положат рядом.
Если Кореец проиграет, то и мне конец. Но, если сейчас я предам его и спрячусь в Баку, то до конца жизни буду презирать себя и буду влачить там жалкое существование.
Да и там меня достанут. Или те, или эти. Если не Куцеба, то Кореец. Выбора нет...
- Притормози…
Я подал машину к тротуару.
- …Я не поеду с тобой.
- …
- У меня задание. Я обязана довести информацию до Баку. Я не имею права рисковать, пытаясь проникнуть в твой дом. И тебе не надо. Думаешь с этой клоунадой с ушами проведешь Эфэсбэ? Твой рост, сутулая походка… Да ты ходячее палево!
- Ладно, слезай…
- Послушай, если тебя схватят, всех подставишь. Могут, как Митьку… Может пострадать твоя родня, ведь дом полон народа. Ты себе потом не простишь, и никто не простит. Будет задействован спецназ ФСБ, а это не менты…
Я до боли сжал руль машины. Она, как телепат, воспроизводила мои мысли.
- ...Предлагаю следующее. Номер твой наверняка уже на прослушке. Думаю, соседские тоже. Я пошлю к Иннокентию человека. Узнаю все о состоянии Джулии. Позвонишь мне после одиннадцати вечера. Номер тот же.
Я посмотрел на часы. Скоро предстояла обговоренная встреча у Магомедказиева.
- Хорошо.               
- Мы, наверное, не скоро увидимся. И увидимся ли? -  вздохнула она. - Береги себя и моих братьев. Они всегда будут тебе опорой...
Она резко чмокнула меня в щеку и выскочила из машины. Я проводил ее тоскливым взглядом, пока та не скрылась в переходе метро. После вздохнул и включил зажигание…