Версаль как театр мадам де Помпадур и рождение мар

 Версаль как театр: мадам де Помпадур и рождение маркетинга

— А вы знали, — сказал я, когда мы шли по зеркальной галерее Версаля, — что мадам де Помпадур была первой в истории, кто начал продавать уже собранные ансамбли одежды?

Павел, мой турист, модный инстаграмщик, приостановился. На нём была удлинённая куртка Balenciaga, массивные кроссовки и солнцезащитные очки с зеркальными линзами — даже в пасмурный день.

— Ансамбли? — переспросил он.

— Да. Полный образ: платье, сумочка, туфли, украшения — всё в едином стиле. До неё женщины покупали всё отдельно и комбинировали сами. А она сказала: «Я знаю, как вы хотите выглядеть». И продавала уже готовое. Это был не просто стиль — это была власть.

Рядом шла его спутница — эффектная, с волосами, уложенными в гладкий хвост, в платье телесного цвета, подчёркивающем её фигуру, и пальто Max Mara. В её взгляде — лёгкая скука. Но после этой истории она вдруг оживилась.

— Это же настоящий личный бренд, — сказала она, — только XVIII века.

Я кивнул.

— А сам Версаль был первым Инстаграмом. Людовик XIV создал двор, где каждая сцена, каждая поза, каждый взгляд — всё было на виду. Одежда, осанка, мимика — ты не существовал, пока тебя не увидели и не заметили.

Мы проходили мимо массивных гобеленов, и тишина дворца будто подсказывала, что здесь когда-то действительно играли. Жизнь при дворе — это была сцена. Даже завтраки и ужины проходили при публике.

— Я знаю, зачем он это сделал, — сказал Павел, — чтобы контролировать.

— Да. И ещё, чтобы не быть забытым. Раньше короли ездили по стране, как рок-звёзды в турне. Сотни карет, золото, трубачи, толпы зевак. Молва о короле должна была распространяться из уст в уста, как вирусное видео. А потом Людовик XIV остановился. Он сказал: мы теперь никуда не ездим — теперь все приезжают к нам.

— И чтобы приезжать, — добавила его спутница, — надо было надеть костюм?

— Да. Была даже мастерская проката одежды. Любой человек — хоть крестьянин — мог арендовать кафтан, чтобы пройтись по Версалю в «правильном» образе. Потому что настоящая власть должна быть не только сильной, но и красивой. А красивые картинки лучше запоминаются.

Мы спустились в сад. Пахло свежестью воды и вылизанной листвой. Фонтаны Версаля — не просто инженерное чудо, а визуальный PR-ход. Полтысячи фонтанов — чтобы впечатлить.

— Людовик XIV тратил на Версаль до 60% бюджета Франции. Только чтобы люди говорили. Видели. Завидовали. Подражали.

Павел замедлил шаг.

— У нас говорят, пиар — это манипуляция. А тут — целое государство строится на пиаре. Это уже не реклама. Это философия власти.

— А ещё — демократии. Потому что, несмотря на всю роскошь, король зависел от своих вассалов. Вертикали власти не было. У каждого герцога, маркиза, барона — были свои интересы, свои деньги, своя земля. И если король хотел быть услышан — он должен был играть.

— А у нас, — сказал он, глядя в сторону, — думают, что власть — это молчание. Что чем меньше тебя видно, тем сильнее ты.

Мы остановились перед павильоном, откуда открывался вид на дальнюю аллею, в которой растворялись силуэты влюблённых. Она стояла чуть позади него. И в этот момент я увидел, как она смотрит на него — долго, чуть в сторону, с мягкой улыбкой, с тем самым взглядом, который видишь в Версале: когда не нужно слов.

Я оставил их ненадолго. Сказал, что пойду вперёд. И вдруг понял, что в этом весь Версаль. Он создавался для того, чтобы люди вспоминали о себе. Чтобы захотели стать красивыми. Чтобы почувствовали себя не просто зрителями, а частью спектакля.

Как и пиар. Как и любовь. Как и власть.

;