12. Deep Purple

   Это очередной рассказ из моей биографии.
   Все мы были молодыми. Мозги у нас в то время были тоже молодыми и зацикливались в большей степени на вещах, которые с грохотам и фейерверками вошли в нашу жизнь после избавления от родительского контроля. Открылись горизонты свободы и мы одурели от всех её проявлений, о которых имели самое смутное представление пока жили в коконе, сплетённом семьёй и школой.

------------------------

        Не знаю, как так вышло, но самые тупые музыкальные предпочтения у людей,
        у которых самые громкие колонки.

        А почему в вашей группе три гитариста? Потому, что почти во всех песнях
        три аккорда. Каждый из гитаристов знает только один.

------------------------

     К нам в полк приехали слушатели московской академии Военно-Воздушных Сил на стажировку. Той самой академии, в которую я поступил через два года. Четыре молодых офицера, старше меня лет на пять. Мне тогда было 21. Их поселили в нашем общежитии в соседней комнате. Целый месяц мы жили бок о бок и, естественно, подружились. Двое из них играли на гитаре, и мы проводили вечера в нашем Доме Офицеров. Я, если помните, играл в ВИА и эти ребята вместе с нами репетировали, показывали свои вещи и даже пару раз играли на танцах. Но дело не в этом. В другом. Сейчас расскажу.

      На календаре конец семидесятых годов. В нашем музыкальном репертуаре советские группы типа “Голубые гитары”, “Червоны гитары”, “Самоцветы”, “Песняры”, “Ариэль”, “Весёлые ребята” и ещё много, всех не упомнишь. Мы были не самые хорошие музыканты и, понятное дело, из их репертуаров могли воспроизвести далеко не всё. Да и особого желания играть хиты советской эстрады не было. Тем более, что почти все они были каверами иностранных групп, то есть плагиатом, напичканным странным русским переводом.
 
     В наши мозги уже давно проникли зарубежные ценности и сформировался запрос на иностранщину. Наши советские песни, те, которые точно не каверы,  казались нам слишком простыми, а группы совсем не модными, статичными, малоподвижными, с замороженными  эмоциями. Кстати, слова “группа” в отношении эстрадного музыкального коллектива тогда не было. Был ВИА. Почти все наши ансамбли исполняли свои хиты в каменных неподвижных позах и с каменными лицами. До сих пор задаюсь вопросом – неужели на таком неподвижном исполнении настаивали худсоветы, без которых в то время было не пробиться на большую сцену? Похоже, что так. Пусть это будет непрезентабельно, зато мы, советские, не уподобляемся капиталистам, которые отрастили патлы ниже колен и скачут по сцене как обдолбанные мартышки.

     Таким образом, предпочтения наши потихоньку окрашивались в иностранные цвета и мы всё больше увлекались музыкой оттуда, из невыносимо прекрасных, существующих где-то на краю галактики, музыкальных сфер. Нас завораживали шедевры Beatles, Rolling Stones, Criedens, Genezis, Led Zeppelin, Nazareth, AC/DC. Это было динамично, ярко, энергично. Красивейшие гитарные риффы уносили нас в космос. Металлические аккорды с долгим окончанием вытягивали жилы. Тяжёлый рок сотрясал стены нашего общежития, и комендант со злым перекошенным лицом прибегал и скандалил громче музыки.

     Один только недостаток омрачал наш кайф. Всё это мы слушали с катушечного магнитофона. Тогда пределом мечтаний каждого “подпольного” музыканта было иметь в собственном распоряжении одну из моделей типа “Маяк-201”, “Юпитер стерео”, “Сатурн-201”, “Нота”, “Комета”. Записи достигали наших рук уже затёртые до дыр, несколько раз переклеенные, с разными звуковыми дефектами, слова было невозможно разобрать. Это касается иностранцев. Записи наших родных рокеров продавались в магазинах, но для нас больший интерес представляли ленты из загранки, а их в продаже не было. Доставали кто как мог, безбожно переплачивая или обменивая на другие дефициты. Тогда и не говорили - купил.  Говорили – достал, а где не скажу. Процесс “доставания” был не особо законным. Могли привлечь за незаконный оборот валюты.

     На этой волне рок-интереса, я вошёл в плотные отношения с одним из стажёров. Звали его Валентин и он был коренным москвичём. Увидев наш полуразбитый магнитофон, он  усмехнулся и сказал, что это допотопное г…но. Мы обиделись. А что вы хотите, наверное, ни в одной мужской общаге не было ничего целого, мы ведь не кисейные барышни, а магнитофоны вообще предназначены не для того, чтобы сдувать с них пылинки. Он сказал, что на этом сундуке можно слушать только частушки, ну ещё можно увезти его в деревню и там колоть на нём дрова для печи. Мы же считали наш катушечник неплохой машиной. Мы ещё больше обиделись и спросили – сам-то он на чём слушает? Валентин ещё раз усмехнулся и ответил: “На вертушке, ребятки, на вертушке надо слушать. На качественной японской вертушке с качественными колонками. И не задрипаные ленты, а брендовые западные диски”.

     Мы, конечно же, это понимали. Но где нам, молодым и зелёным, с лейтенантским окладом, купить импортную аппаратуру? Это большие деньги. Хороший вертак стоил хороших денег. Да и сами диски, где они продаются? Мы не знали. Диски-то, наверное, сумели бы купить, но у нас не было проигрывателя. Нас тогда и разбитый магнитофон устраивал именно по причине нашего безденежья.
 
     Валентин сказал что вот, мол, вы тут прозябаете в своём несовершенстве, а всё хорошее проходит мимо вашего деревенского восприятия. Надо быть на передовых музыкальных позициях, впитывать всё новое, а не зацикливаться на вчерашнем, вышедшем из моды репертуаре групп, уже скатившихся во вчерашний день. Сидите здесь, не разбегайтесь, сейчас я вам кое-что покажу. И он ушёл к себе в комнату.

     Мы переглянулись. А ведь он прав. Качество наших записей действительно полное г…о. Хотелось качества, хотелось слушать и слышать все октавы концерта, выделять слухом вступление каждого нового инструмента, воспринимать не околомелодийную какофонию, а чистое, полное музыкальных нюансов, исполнение. И это наслаждение, действительно, давали только новые стереофонические диски, качественная вертушка и широкополосные колонки. Я уже слышал музыку на забугорной аппаратуре, но, понимая, что это для меня не актуально по причине отсутствия денег, выбросил неисполнимые мечтания из головы. И вот сейчас Валентин напомнил мне, что есть где-то чистая музыка, не искажённая заезженными головками-звукоснимателями магнитофона.


     Он вернулся через минуту. В руках у него сверкал отражёнными бликами  полиэтиленовый пакет, которые тогда тоже начинали входить в моду. Даже эти пакеты были объектами нашего культа. Это был один из последних писков западной моды. В Союзе таких не было. Были разного рода непрезентабельные хозяйственные сумки ничем особым не блиставшие и вызывавшие лишь нежелание показываться с ними в молодёжной тусовке. Самыми популярными в нашей среде, и то с большой натяжкой, были спортивные сумки через плечо с надписью “Динамо”. Это был предел дизайна советского легкопрома.

     На забугорных пластиковых пакетах красовались принты ужасно притягательных картинок нашей, молодёжной, тематики. На них белозубо улыбались невозможно красивые девушки в очень модной тогда джинсе, в купальниках Bikini, на яхтах в обнимку с загорелыми мужчинами, известные рок-музыканты, реклама сигарет Marlboro, воды Coca-cola и прочее,  тонкое, изящное, сексуально возбуждающее, всё то, чего не было у нас и чего мы страстно желали видеть хотя бы на пакетах. Нам казалось – вот она, заграничная жизнь, такая яркая, такая интересная, лёгкая, настоящая и свободная.

    Валентин многозначительно посмотрел на нас и, смакуя эффект, начал медленно доставать что-то из пакета. Это что-то оказалось красочным лакированным конвертом, на котором крупными фиолетовыми буквами было написано Deep Purple (Дип Пёпл – Яркий Пурпур). В центре красовались солисты группы. Ричи Блэкмора я узнал сразу. Там же красовались Йэн Пэйс и Ник Симпер.

     Мы смотрели на конверт, и лично я понимал, что вот она, вот та истина, которую ищем мы, молодые отщепенцы, отщепившиеся от советской эстрады и устремившие свои взгляды на музыкальный Запад. Она, истина, явилась ко мне этим конвертом с изображением богов музыки, этим лакированным блеском, этими, такими вожделенными изображениями моих кумиров. Затая дыхание мы рассматривали вещь, обладание которой в Союзе в среде таких же молодых меломанов расценивалось на уровне обладания мотоциклом.  Напомню, что свободно приобрести такой диск было невозможно. На продажу существовало табу от министерства культуры. Там сидели махровые коммуняки, наследники одиозного брежневского министра культуры, той самой фригидной тётки Катерины Фурцевой, которые ни за что не пропустили бы на территорию Союза тлетворное, как тогда говорили, влияние Запада.

     Диски привозили разными кривыми путями, то есть нелегальными, и из-под полы продавали за бешеные деньги. Впоследствии, когда я уже учился в Москве, я понял, что такой контрабандой занимались иностранные студенты московских вузов. У них на родине этого добра было навалом в каждом меломанском магазинчике. В нашей академии этим занимались вьетнамские и арабские слушатели. Уже тогда, в эпоху глухого застоя, мы сравнивали и видели, что в каком-то богом забытом Вьетнаме или Алжире имелась свобода частного предпринимательства и торговая кооперация со странами Запада. А мы жили как в колодце, вокруг железный занавес да окрики из минкультуры типа: “Куда, скоты? Стоять! Нельзя! Подиссидентствовать захотели? А статью из уголовного кодекса напомнить?”

     Наш змей-искуситель видел, что у нас горят глаза и текут слюни. Он покрутил конвертом перед нашими глазами, повернул аверсом, показал реверсом. Мы не отрываясь смотрели и видели воплощённую мечту. Валентин, наслаждаясь эффектом, открыл конверт и осторожно потянул из него пластинку, чёрную, сверкающую спиралью звуковых дорожек. Тогда в Союзе ещё не заворачивали пластинки в лёгкий прозрачный пластик, как сейчас, вообще не заворачивали, совали в картонный конверт и всё. Диск Валентина был упакован в тонкую прозрачную плёнку. Змей вынул пластинку до конца, перехватил её указательными и большими пальцами и уставился на нас полный победной эйфории.

     Это был финиш. Мы открыли рты и подвинулись поближе, Валентин отодвинулся и сделал огромные глаза, дескать куда прёте, вы сейчас вещь испортите.

     Я так подробно описываю наше впечатление от, казалось бы кому-то, обычного предмета, что можно подумать, будто диск отштампован из золотой пластины наивысшей пробы. Хотя нет, никакое золото для нас, по молодости не вкусивших ещё ценности драгоценных металлов, не шло в сравнение с этим культовым предметом, изготовленным в свободной стране и содержащим музыкальные флюиды этой самой свободы. Поймите, если вам двадцать лет, и вы уже выделили в своём мировосприятии важные для вас вещи, то, пока в вашу жизнь не вошли ещё более важные вещи, вы будете считать их основополагающими в целом мироздании, не имеющими аналогов по силе воздействия на вашу индивидуальную психику. Другими словами этот диск содержал в себе все самые значимые смыслы нашей молодой, не обременённой серьёзными заботами, жизни.

     Валентин дал полюбоваться пластинкой на расстоянии, потом вложил её обратно в пакет и дал, наконец, пощупать мечту. Не знаю кто как, но я был сражён и подавлен красотой конверта и содержанием диска, на котором были записаны известные мне хиты группы.

     На следующий день я постучал в комнату Валентина. Я попросил его выйти в коридор и позвал в дальнее крыло, к окну. Предложил ему сигареты, он достал одну из моей пачки и мы закурили. Пока я был молодой, здоровый и глупый, я дымил как паровоз. По большому счёту, это не доставляло мне какого-то особого удовольствия, но ведь курили все в моей тусовке и я не мог быть белой вороной, ведь пыхтение дымом в кругу друзей было признаком своего чувака в компании. Те, кто не курил, вызывали подозрение. К тому же, когда мы вечерами репетировали в Доме Офицеров, то, бывало, по всяким нестыковкам в аранжировке или в трактовке того или иного музыкального фрагмента, орали друг на друга как самцы павианов в период брачных турниров. Потом успокаивались, закуривали и на этом фоне мирились.

     Итак, мы закурили. Он стоял напротив меня, щурился от дыма и ожидал от меня дальнейших действий. Я немного помялся и собрался с духом:

     - Ты вчера показывал нам диск.

     Он уже по моему мандражному виду догадался, что разговор пойдёт в этом русле. Глаза его усмехнулись, он стряхнул пепел в консервную банку и ответил:

     - Ну, да. Было дело. Показывал. И что?

     А что же случилось на самом деле? Почему я вызвал его на этот разговор? А вот в чём дело, ребята. Я всю ночь вертелся с боку на бок. Сон никак не шёл в мой разбитый впечатлениями мозг. Я видел этот диск перед собой со всеми его световыми бликами на обложке. Я почти физически ощущал пальцами внешний атлас конверта. Я чувствовал, что эта картинка, войдя, уже не покинет меня и не отпустит мои мысли, пока не заимею такого же. Я  не знал, сколько будет стоит купить у Валентина диск, но решил, что утром заведу об этом разговор, а то, чего доброго, кто-нибудь опередит с покупкой. Глаза-то вон как у ребят горели.

     - Понимаешь, я хотел бы купить его. Ты можешь продать?


     Валентин затянулся, отвернулся к окну и выпустил струю дыма в направлении сидящего на подоконнике, со стороны улицы, голубя. Голубь сорвался и улетел. Он посмотрел ему вслед, немного подумал и вновь повернулся ко мне:


      - Знаешь что, Жень, давай мы с тобой поговорим на эту тему чуть позже. Например, сегодня вечером, часиков так в десять на этом же месте. Я не могу сейчас ответить. Мне нужно подумать.

     - Хорошо, давай до вечера.

     Я не знал, зачем ему понадобилась такая пауза. Ведь ничего сложного не было в том, чтобы передать мне конверт с диском и получить за это деньги. Только потом, позже, стало понятно, что он готовил меня к делам более высокого порядка. Он знал, что кто-то из нас клюнет на диск-приманку. Ему нужно было немного времени, чтобы проверить человека, навести о нём справки. Но это всё я понял позже, а вечером стоял в десять часов у окна и мы продолжили утренний разговор. Он достал пачку Stewardess, уже сам предложил сигарету и стал смотреть в окно.

     - Ну как, ты ещё готов купить пластинку?

     У меня отлегло. Я весь день думал, что он уже её кому-то обещал. Тем, наверное, и была вызвана пауза до вечера.

     - Конечно, готов. Только я не знаю, сколько она стоит. У меня, может быть, денег не хватит.

     Он затянулся и сощурился одним глазом от попавшего дыма.

     - Жень, не в этом дело. Я могу её тебе просто подарить.

     - Подарить? Как так?

     - Да, могу подарить, но не сейчас, а немного позже. Тогда, когда ты выполнишь одну мою просьбу.

     От перспективы бесплатно получить такую штуку у меня чуть ли голова не закружилась. Да нет, точно закружилась. Всё остальное я воспринимал как в тумане. Я только кивал головой, и не рассуждая соглашался со всем, что он говорил.

     - Понимаешь, у меня таких дисков и подобных штук сто. Я их продаю в разных городах любителям такой музыки. Продаю оптом. Мне интересна к продаже партия хотя бы штук двадцать. Поштучно неинтересно. Твоя задача найти двадцать желающих купить. Тогда задача будет выполнена, и ты получаешь диск в подарок. Просто мне нужно расширять канал сбыта. В вашем гарнизоне мы ненадолго и я здесь никого не знаю. А ты парень местный, со многими знаком. В полку полторы тысячи человек, плюс семьи. Больше трёх тысяч набирается. Я уверен, что тебе не составит труда найти двадцать человек. Ну, как, согласен? Или что думаешь о моём предложении? Да, чуть не забыл. На мою цену можешь накинуть свою верхушку. Вся верхушка твоя. Мне отдашь только мою цену. Ну как?

     Я стоял, мял зубами сигарету, пускал дым и не верил счастью. Я всё очень хорошо понял, но на меня вдруг снизошла какая-то глупая амбиция. Мне сразу польстило это предложение. Я ощутил себя деловым партнёром в большом деле. Я выпятил грудь и с апломбом произнёс:

     - Мне надо подумать.

      На самом деле в душе соловьи пели, но выскочил неуместный выпендрёж и я сразу же испугался, что могу всё испортить. Я втянул грудь обратно.

     - Но, в общем-то, чего тут думать? Дело ясное. Хорошо. Я постараюсь найти двадцать человек.

     Мы ударили по рукам, то есть просто пожали друг другу руки и разошлись. Я опять всю ночь не спал, перебирая в голове фамилии потенциальных обладателей шедевра Deep Purple.

     Надо сказать, что задачу свою я выполнил на отлично. Уже через три дня список желающих грел мои ладони. Ведь я крутился в молодёжной среде, там, где такие вещи были очень востребованы. Я доложил об успехах Валентину, он потёр руки и сказал, чтобы я собирал деньги. Я принесу ему деньги и он передаст мне двадцать дисков, а сверху и мой, подарочный.

     Сделка прошла без сучка, без задоринки. Я собрал деньги, отнёс Валентину, он тут же достал из чемодана двадцать дисков и я, довольный отнёс их к себе в комнату вместе со своим бесплатным. Потом весь вечер ко мне приходили ребята и уходили, прижимая к груди заветный товар. Убей меня, но не помню, почем мы продали диски. Цифры плохо держатся в моей голове. Но навар был, помню, и не плохой. И для Валентина, и для меня.

     Значительно позже я узнал, что деятельность такого рода называется фарцовкой, и что люди занимались ею подпольно, и что на неё есть статья уголовного кодекса. Но в то время я этого не знал и предавался этому делу со всей страстью души. Потом, позже, я также оценил вербовочную работу Валентина и подивился, как искусно он вытащил меня на сотрудничество в таком опасном деле и как я, чисто по-лоховски, попался на его удочку. Но ни потом, ни позже, я ни одного раза не пожалел о своём решении, которое привело меня, в конечном итоге, к первичному пониманию тайных механизмов коммерческих процессов, что очень пригодилось мне в будущем, когда я через много лет занялся настоящим бизнесом.

     Желающих оказалось больше и не только на Deep Purple. Ребята хотели ещё много чего. Кому что нравится. Когда я сказал об этом Валентину, он загадочно усмехнулся и спросил:

     - Ну, что, интересно бабки получать, не затратив ни рубля?

     - Конечно. Если есть ещё, давай, продадим.

     - Нет, сейчас нету. Ты что, думаешь, что у меня чемодан безразмерный. Что было, я тебе отдал. Но, знаешь, я не ставил перед собой задачу сбыть только эти двадцать дисков. Моё дело масштабнее. На этом этапе мне было важно выяснить возможность оптового сбыта на вашей точке. Нужно было найти человека, который бы представлял здесь мои интересы в будущем. Дело нужно поставить на поток. Мои возможности по поставкам считай бесконечными. Я работаю с заграницей и могу поставлять постоянно и много. Твоя задача обеспечивать продажу моего товара здесь. На тех же условиях. Базовая цена моя, верхушка твоя.

     Он замолчал, закурил новую сигарету и шмыгнул пару раз носом. Наступила моя очередь что-нибудь сказать. Я с удовольствием душевным предвкушал участие в грандиозном бизнесе, приносящем бабки и дармовые диски. Жадность затмила мозги. Я уже давно был готов на всё и согласился мгновенно и не думая.

    Таким образом, начался мой новый коммерческий этап,  сразу после сена. Два года года я фарцевал в нашем гарнизоне дисками. Деньги переводил Валентину почтовым переводом, а он присылал диски посылками. Доход мой был нехилый, но, так как шальные деньги обладают свойством кружить голову, то они не задерживались в моих карманах и исчезали непонятно куда. Ничего хорошего и дорогого я тогда не приобрёл, но деньги провалились в тартарары бесследно. Ведь я был молодым транжирой с широкими жестами. По-прежнему холостяковал и не имел ни перед кем обязательств как и на что их тратить.

     И вот однажды Валентин вызвал меня на переговоры. Тогда не было ни мобильников, ни факсов, только междугородние переговоры на местном телеграфе. Нужно было предварительно согласовывать время вызова с абонентом и потом ожидать в плохо приспособленном для ожидания зале, когда тебя вызовут в насквозь прослушиваемую кабинку. Мутота ещё та. Но так было и все через это прошли.

     Он сообщил, что временно поставки будут прекращены. Причину не назвал, но сказал, что потом, когда условия вновь позволят наладить наш бизнес, позвонит и даст добро.

     Потом он не позвонил. Видимо, что-то не сложилось или его “замели”. Больше мы не контактировали.