Уравнение возможности

Посвящ. Елене Мак.

1
Никита сидел за кухонным столом, подперев голову руками. Ему казалось, что голова его раздулась, а изнутри забита плотно утрамбованной трухой. Послезавтра экзамен по исторической грамматике. Вот уже несколько дней они с Ирой к нему готовятся. Как это представляется Ире, Никита не знает, а для него процесс выглядит, как запихивание в голову через все её отверстия разнообразнейших сведений. Сведений уже невероятно много, но назвать их знаниями Никита бы не решился. Перед глазами клеёнчатая скатерть в красно-белую клетку, покрывающая стол на Иркиной кухне. Эта клетка уводит мысль в разные направления. Сначала, конечно, в летнюю Италию: к зелени, ароматам, открытости человеческих лиц, ну, и ко всем этим древностям и развалинам. «От древней славы – к dolce vita», - думает Никита. Потом в размышления вползает  Голливуд с мелодраматическими сценками из американских итальянских ресторанчиков. Вуди Аллен, например, любит такое.

- Готово. Вот хлеб, варенье. Масло сейчас принесу.

Иркин голос прекращает итальянские фантазии. У них кофе-брейк. Немного подкрепятся, развлекутся, проветрят мозги и перейдут к практическим упражнениям, тогда вот и узнают, пригодна ли для чего-нибудь утрамбованная в голове труха.

Никита и Ира – друзья. Они подружились ещё абитуриентами. Такая дружба – редкая удача, и они  сами, и окружающие хорошо это понимают. Некоторые, наверное, завидуют. Они вместе целыми днями. И учатся вместе, и питаются, и развлекаются, и гуляют, только не спят. То есть спят иногда тоже вместе, только без секса. До недавнего времени было без секса. А потом Ира сказала – хватит. Она заявила, что если так и будет дальше продолжаться, то секса ни у того, ни у другого не получится вообще никогда. Их слишком тесные отношения мешают познакомиться с кем-то ещё, завести так называемые романтические отношения. Ира сказала, что им нужен сексуальный опыт, пора уже, да и хочется, а у них ничего такого пока практически не было. Так что она предложила взять всё в свои руки и начать уже. Никите этого не очень хотелось. Секса-то ему хотелось, и очень, но не с Ирой. Это было трудно объяснить. Ира умная и интересная. Внешне - тоже ничего. Кто-то мог, наверное, решить, что даже очень и очень ничего. Если правильно сделать макияж и, как следует, одеться, то будет красавицей, как все девчонки на вечеринках. Ира Никите нравилась, но не сексуально, а сексуально – нет.

Никита прекрасно представлял себе девушку мечты. И это была не Ира. Девушка мечты была тонкой и маленькой, невероятно нежной, с длинными пышными волосами. Она клала ему на плечи длинные невесомые руки и смотрела на него огромными добрыми глазами, и он любил её и хотел очень сильно и очень нежно. Никита не был дураком и понимал, что этот образ сильно напоминает героинь аниме, и подозревал, что в жизни такого может и не быть. Он отдавал себе отчёт в том, что дурацкие, инфантильные фантазии могут исковеркать всю его реальность. Поэтому он пошёл Ире навстречу, и они вступили в интимные отношения, или начали половую жизнь, или как там это ещё называется. Не то чтобы очень ярко и выразительно, но как-то сделали это. Теперь Ира говорила о том, что раз уж они так близки, то со временем им нужно пожениться. Никита не был против – почему бы и нет. Нормальные этапы нормального человеческого пути.

Экзамен ребята сдали. Ира – на «отлично», Никита – на четвёрку. Сессия закончилась, и это событие, как всегда, отмечали. Нужно было какое-то общее гуляние перед тем, как начнутся каникулы, и одни уедут, другие пустятся в разгул, а некоторые проваляются все дни на диване с книжками. Всегда находился кто-то добрый и беспечный, готовый приютить компанию. Вот на этой вечеринке Никита и встретился с девушкой своей мечты. Она была немаленького роста, немного слишком полноватая, с гладкими короткими волосами. Не девочка из аниме. Однако это была она. Может, при других обстоятельствах Никита бы этого и не понял, но над ним нависал брак с Ирой. И хотя само событие не являлось плохим или неприятным, в нём было что-то неверное. Вот в их дружбе всё было правильно, как в рисунке с правильно изображённой перспективой, все линии стремились к точке схода, а в идее с браком присутствовало некоторое искажение. Поэтому, несмотря на то, что он искренне верил в их с Ирой свадьбу, он также искренне стремился её избежать.

Девушку звали Катя. Хотя она была достаточно телесной, но могла присутствовать совершенно незаметно. Она почти не говорила, казалось, что и не слушала, но если чьи-то слова вдруг её привлекали, то поворачивала лицо к оратору и смотрела на него пристально, широко открытыми глазами. На такой взгляд Никита, видимо, и среагировал, и начал наблюдать за Катей, ну, а тут уж всё и понял. Понял, что это та самая, девушка мечты. Он подсел к ней и что-то сказал, она ответила таким нежным и тихим голосом, что смысл её слов потерял всякое значение. При расставании он сказал девушке, что очень хотел бы снова с ней встретиться, и она была этому рада.

Так осуществилась мечта Никиты, и умерла мечта Иры.

Когда Ира всё узнала, она не то чтобы расстроилась, а просто поверить не могла.

- Это абсурд! - говорила она сидящей напротив подруге Таше. – Бросить меня, такую, в общем, интересную внешне, умную, толковую во многих отношениях, ради толстухи с глупыми хлопающими глазами! Она и слова-то толком не может сказать, мямлит что-то невнятное.

Таша слушала, постукивала задумчиво пальцами по клеёнке с красно-белыми квадратами (эта клеёнка всё время отвлекала, навевая свои итальянские мотивы), иногда  успокоительно поглаживала подругу. Потом она тряхнула головой, чтобы вырваться уже, наконец, из этого клеёночно-итальянского морока, и стала отвечать Ире, пытаясь объяснить, как она понимает суть происходящего:

- Насчёт Кати, Ирка, ты не права. Я же её видела. Она, по-своему, даже очень интересная. Но дело, всё же, не в этом, а вот в чём. Вы с Никитой какие-то непохожие, как-то органически, слеплены из разного теста, и если вас засунуть в один пирог, вы только всё испортите. А с Катей - как раз наоборот. У них похожая природа. Оба такие … пластилиновомягкие. Им безразлично внешнее давление, они при этом только меняют форму. Форма им вообще не страшна – легко себя чувствуют даже в самой жёсткой и неудобной. А как вы с Никитой расстались-то?

- Известно как – пинком под зад. Пусть катится ко всем фигам! Предатель и фашист! – с возмущением ответила Ира.

- Ну, и зря, мне кажется, - произнесла Таша. – Вы вполне могли бы оставаться друзьями, без прежней близости, конечно, но могли бы. Катя, думаю я, не ревнивая. Вы бы также вместе готовились к экзаменам, делились всякими впечатлениями, советовались друг с другом по жизни.

- Да какой он советчик! И к экзаменам это я его готовила. Мне без него только проще будет, а он без меня и институт-то может не закончить.

- Что ты! Никитка удивительный!

- А я? – обиженно спросила Ира.

- Ты – само собой! Поэтому ведь вы и смогли подружиться. Вам просто не повезло, что вы из разного теста, - заключила Таша.

Потом сварился кофе и вскипел чайник, и подруги принялись, каждая - за свой напиток. Ира жаловалась теперь на то, что осталась без жениха, и как ей замуж выходить, она не знает. Где всё это искать, если она никуда особо не ходит. Ташка на всё махала рукой и говорила, что так думать нельзя, что жизнь как-то не так происходит. Она считала, что опасения Иры – ерунда, не имеющая никакого значения.

- Впрочем, это у всех по-разному. Мы ведь с тобой тоже из разного теста. Но, Ирка, тебе ведь только двадцать лет, а ты уже ноешь о загубленных мечтах. Если скакать по жизни такими кенгуриными темпами, то слишком быстро окажешься на краю могильной ямы. Оглянешься назад, а там только ровная беговая дорожка, ну, или скаковая. Ты пробуй замедляться на разные события, а то и вовсе останавливайся. Куда бежать-то! В конце – не приз, а просто – конец.

На последних Ташкиных словах Ира поплевала через плечо, постучала кулаком по деревянному столу и перекрестилась, досадливо бормоча:

- Любишь ты сказать какую- нибудь гадость!

После разговора с подругой Ире не полегчало. Потому что, во-первых, они разные по характеру. Ташка любит приключения и выверты, всякие затеи. Вот имя себе затеяла – Таша. Она ведь обычная Наталья. Но некоторым девочкам-выдумщицам хочется вдруг зваться как-нибудь оригинально, и  Люды становятся Милами, Светланы – Ланами, а Наташка вот – Ташей. И все теперь её так зовут, даже папа с мамой, даже бабушка. А Ира любит нормальность и не любит неожиданностей, тем более, когда они такие неприятные. А во-вторых, когда ты со стороны смотришь, как варится суп, - это одна история. Тут и советы можно давать для улучшения вкуса, и за температурой следить, чтоб ничего не убежало. Но если ты сам в этом супе, то просто ждёшь, когда уже всё это кончится.

2
В двадцать лет Ира напрасно боялась остаться одинокой. Искать женихов она действительно не умела, поэтому жених нашёл её сам. Он был старше, по возрасту – не очень, но в молодости время обладает большей плотностью. Пять лет разницы значат другой социальный и профессиональный статус, другой доход и много ещё чего. Жених был уверенный и целеустремлённый, и Ира сама не заметила, как оказалась невестой в белом платье. И так они жили уже пятнадцать лет нормальной дружной семьёй, имея тринадцатилетнюю дочь Зинаиду.

Ташка тоже давно вышла замуж, ещё раньше Иры, сразу после университета. У неё сын, старше Зины на три года. И тоже живёт она хорошо и нормально. Утром Таша позвонила Ире и сообщила, что собирается в торговый центр около Иркиного дома, забрать какой-то заказанный товар, и если у подруги есть настроение, то можно встретиться в этом центре, посидеть, поболтать, посмотреть друг на друга, а то встречаются чаще в телефоне, в жизни могут одна другую и не признать. Так всё и случилось: встретились, посидели, поболтали. А потом Ташка неожиданно вспомнила, что ей нужны домашние тапки, и подруги отправились за тапками.

Тапок было – горы. Женщины тщательно всё пересматривали, перещупывали, перенюхивали, порой повадками походя на двух зверьков, выискивающих запасы на зиму, пожалуй, на белочек. Ире тапки были не нужны, но она как-то автоматически включилась в процесс. Наконец Ташка нашла, что искала. Тапочки были розовато-кремового цвета с острыми носочками и пушистой опушкой по краю.

- Пошлятина какая, няшно-котиковая, - скривилась Ира.

Ташка даже не отреагировала. Она села на примерочный пуф, скинула сапог и, словно игрушку на ёлку, повесила тапочку на кончик стопы, а потом, покачивая ногой, стала любоваться её игривым раскачиванием.

- С тебя картину можно писать: « Проститутка в ожидании привилегированного клиента». Передвижников на тебя нет, они любили такие сюжеты – социальные, - не унималась Ира.

- Не проститутка, - откликнулась Таша. – Любовница! У Эммы Бовари было что-то подобное, туфельки из розового атласа с лебяжьей опушкой, и вот так же они свисали с пальцев, когда она встречалась с Леоном. А вот ещё у Набокова в «Король, дама, валет». Там фигурируют ночные туфельки с пунцовыми помпончиками. Их купил Марте её юный любовник Франц. Да вообще, для любовных сцен это классика.

- А у тебя что, завелся любовник? – спросила Ира довольно равнодушно, она спокойно относилась к таким поворотам семейных сюжетов.

- Нет, конечно, я на такое не способна, - без сожаления ответила Таша. – Но, видишь ли,… как-то трудновато это объяснить. Недаром же эти тапки перетаскивают из одного любовного сюжета в другой. Чем-то они нагружены, какой-то эстетикой. И когда вот так садишься, - Ташка откинулась назад, опершись на руки, - и вот так начинаешь покачивать тапкой, то попадаешь в некую эстетическую ситуацию. Начинаешь чувствовать себя героиней художественной прозы, или скульптуры, или картины (и картины, кстати, не передвижников, а английских прерафаэлитов), может, чего-то барочного.

- Интересно, - задумчиво произнесла Ира. – Нацепишь, значит, шлёпку, как у клоуна, и испытаешь эстетическое наслаждение. Молодец ты, Ташка! Я так не умею. Но знаешь, наслаждение от встречи Эммы с Леоном меня как-то не особо прельщает.

- Да не от Эммы с Леоном! Какая от них эстетика. Они просто любовники, делают то же, что и мы все. К тому же ещё они персонажи, а не люди живые. Эстетика – от Флобера. Он же заявлял: «Мадам Бовари – это я». Ну, не имел же он в виду, что он женщина, нуждающаяся в постоянных любовных утехах. Нет, он говорил о каких-то своих переживаниях, законсервированных в этом образе. Мы всегда стараемся всё обдумать, проанализировать, понять идеи, а можно же и напрямую пережить, через какие-то аналогии или прямым попаданием, если точно что-то воспроизвести. Ты меня понимаешь?

- Понимаю, конечно. Только тапки эти мне всё равно не нравятся. Вон те мне нравятся, - Ира указала на бордовые со скруглёнными носками тапочки, украшенные арабесками.

Таша мельком равнодушно взглянула на то, что указала подруга, потом подхватила свои «флоберовские», и они двинулись к кассе.

3
Ира шла домой. День предполагался спокойный и тихий. Зина - в музыкалке. Олег возвратится к семи. С ужином – всё в порядке. Можно сидеть-отдыхать, читать, заниматься ерундой, даже поискать у Зины какие-нибудь ноты полегче и поиграть на пианино, давно уже хочется. Придя, она залезла на диван с планшетом и по привычке стала просматривать новости, тут же посыпалась почта. Одно письмо было от мужа. Ира напряглась. Такое событие – из ряду вон. Писем по почте они друг другу не посылали. Чего писать письма, если они всё время рядом, кроме того есть телефон. Она открыла довольно приличный по размерам текст и стала читать. Если выкинуть всё незначимое, то текст сводился к одной фразе: «Домой не вернусь, потому что полюбил другую женщину. Прости».

Ира осознавала, что у неё шок, самый обычный, хорошо везде описанный шок. Не столько из-за содержания события, сколько из-за того, что она ничего, ну, совершенно ничего не подозревала. Как говорится, ни сном, ни духом. «А вдруг это мошенники, - подумала Ира, - взломали почту Олега и нагородили всю эту ахинею». Она взяла телефон, набрала мужа и, когда он ответил, произнесла:

- Я прочитала твоё письмо.

- Мне очень жаль, что так получилось. Я очень не хотел причинять тебе боль, - услышала она в ответ и нажала отбой.

Значит, никакие это не мошенники. Телефон вдруг взорвался звонком, так что Ира вздрогнула. Это была Зинина учительница музыки Елена Витальевна. Ира ответила и узнала, что её дочь уже месяц не посещает никакие занятия. После разговора она сидела и думала, что в её случае новый шок не удвоил прежний, и, наверное, это хорошо. Потом она послала дочери сообщение: «Звонила Елена Витальевна. Ты где? Возвращайся скорее. Есть разговор». Зина ответила, что будет дома через час. Тогда Ира написала Ташке: «Меня бросил муж. Позвони». Ташка ответила тут же видеозвонком.

- Как это бросил? – ошарашено спросила она.

- По почте, - невесело ответила подруга и описала случившееся.

Ташка тоже предположила мошенников, но Ира разъяснила ситуацию. Затем она добавила историю про Зину.

- Таша, я не понимаю, как могло случиться, что сегодня утром у меня был верный заботливый муж, умная послушная дочь, а во второй половине дня всё это, как в «Золушке», превратилось в какую-то тыкву. Объясни, я что – тупица? Вообще не осознаю, что вокруг меня происходит?

- Как говорится, Ирочка: ты сказала. Но, знаешь, люди часто так живут. Не видят бревна в собственном глазу. От этого бывают недоразумения, даже трагедии, даже войны. Конечно же, ты не тупица. Ты умница, каких поискать.

- Ну, вот почему тогда я ни о чём не догадывалась?

- Не знаю. Но думаю – вот почему. Тебя интересуют в жизни только крупные мазки, размашистые движения, фундаментальные закономерности, а на какие-то мелкие вещи ты внимания не обращаешь. Тебе кажется, что они не имеют большого влияния, не делают погоды. А это не так. Иногда самые значимые события складываются из одних незаметных нюансов. Совершаются глобальные перевороты, а никто и не догадывался ни о чём. Потом историки веками выискивают с лупами эти нюансы. Такие нюансы в отношениях между людьми иногда вообще не видимы глазом, их надо чувствовать иначе. Это называют интуицией.

- У меня что, Таша, нет интуиции?

- Есть, но направленная на что-то другое, более крупное и общее, а на то, что под носом – нет. Ты этим пренебрегаешь.

- Ладно, фашист этот пусть катится, куда хочет. Он сказал, что ему «очень жаль». Кого жаль-то? Меня, что ли? Это мне его жаль. Разрушил такое стройное сооружение, не понятно ещё, ради чего. А вот Зинка! С ней-то как быть? С этими девицами в тринадцать – как на минном поле. Бог с ней, что она не ходила в свою музыкалку. Но где она в это время была, чем занималась?

- Давай обозначим самый главный страх родителей относительно девочки тринадцати лет. Это её беременность.

- Нет, с этим всё в порядке. Она не беременная. Это я точно знаю. Больше всего меня пугает, что она мне врёт. Как я теперь буду знать про её жизнь? Она может или скрывать, или врать.

- Да, это проблема, причём твоя личная. Люди тебе врут. Почему?

- Не знаю. Потому что гады и фашисты. Хорошие люди мне не врут. Я сама не вру, поэтому врунов не понимаю.

- Ну, вот, сама всё и объяснила. Умный ты, Ирка, вроде человек, но для удобства жизни так замылила себе глаза, что реальности к тебе не пробиться. Ну, как ты могла сказать, что не врёшь! Люди врут. Все. Это аксиома. Чем вставать в позу, ты лучше вспомни, кому и зачем ты врала. Пока не начнёшь об этом думать, не сумеешь начать фокусироваться. Вспоминай, давай, прямо сейчас.

- Маме врала, - Ира призадумалась, - дочке, мужу, чтобы они не переживали. Начальникам всяким врала, чтобы отстали, не навешивали лишней работы и платили больше. Учителям и преподам, чтобы оценки плохие не ставили. Мужикам, чтобы отстали с неприемлемыми предложениями. Похоже, я только тем и занималась, что врала.

- Конечно, потому что это нормально. Без повода врать – это болезнь, а для сохранения жизни и её ценностей – это нормально. Но есть такие редкие люди, которым всегда можно сказать правду. Они не возмутятся, не начнут орать, не прогонят, может, и не помогут, но хоть постараются помочь или понять. У верующих для этого есть священники и исповедь. Вот таким человеком ты должна стать для Зины.

- А ты хоть для кого-нибудь такой человек?

- Не знаю, но очень к этому стремлюсь.

- Тогда поделись своими наработками.

- Своими – не буду, тебе они ни к чему. Я дам советы персонально для тебя. Как я это вижу. Не факт, что правильно. Ты должна сменить отношение к происходящему. Тебе трудно говорить о том, чего ты не хочешь слышать. Если человек поступил неприятно в отношении тебя, значит, он «фашист», «предатель» и «пусть катится». Ты ведёшь себя слишком инициативно. А если просто: сядь, погорюй, попеняй на обстоятельства, а не на человека. Позволь этим людям самим выбрать способ поведения, может, они станут твоими приятелями. На самом деле, они ведь не всегда предатели, иногда – жертвы, ошибок, ситуаций, ещё не знаю чего.

- Ты думаешь, я так смогу. Это ведь тяжело очень – иметь перед глазами причину твоих несчастий.

- Не знаю. Может, и не сможешь. Попробуй смотреть на такие ситуации по-другому, сдвигать точку зрения, как говорит мой сын, «смени оптику».  Но это, конечно, не касается Зинки. Её надо принимать всю, как есть. Ты в этот мир её закинула, ты теперь за всё и отвечай.

Ира услышала ковыряние ключа в замке.

- Ну, всё, Таш, пока. Зинка пришла. Целую. Привет твоим, - и она нажала отбой.

Ира пошла в прихожую навстречу дочери. Выражение лица Зины Ира назвала про себя забралом, типа, я такая гордая, и никого знать не желаю. Подготовилась, значит, к разговору, да не к тому, не тот урок выучила, двойка тебе.

- Присядь, Зин, куда-нибудь. Мне нужно тебе кое-что сказать.

Зина прошла в кухню и плюхнулась на табуретку. Ира села напротив и произнесла:

- Зина, наш папа ушёл к другой женщине.

- Чи-вооо? – забрало было откинуто, под ним оказалось растерянное лицо с выскакивающими из орбит глазами.

- Вот, почитай, - Ира придвинула к дочери планшет с открытым письмом.

Зина читала, и глаза её всё округлялись и округлялись, хоть это уже казалось невозможным. Лицо выражало смесь разных чувств в крайней степени проявления: удивления, возмущения, жалости к себе, непонимания по типу, «как такое вообще может быть?». Наконец, лицо приобрело обычное выражение, и она спросила:

- А это точно не мошенники?

- Нет, - ответила Ира, - я сразу папе перезвонила, и он всё подтвердил.

- А ты это знала, что у него другая тётка?

- Не поверишь, Зина! Ни сном, ни духом! Для меня самой всё это – ледяной душ.

- Как же так? Почему? Разве так бывает? – не унималась Зина.

- Выходит, бывает. То ли я такая тупая, то ли наш папа – специалист по шифрованию.

- Мама, как же мы теперь будем жить?

Ира вздохнула и стала успокаивать дочь, объясняя, что внешне не так много изменится. Денег будет столько же, в этом можно не сомневаться, папа – не жмот. Любить он их не перестанет, даже её, Иру, а уж про Зинку и говорить нечего. Общаться она с ним может с помощью видеозвонков в любое время. Праздниками семейными он, скорее всего, тоже не будет пренебрегать, и другими семейными традициями, нажитыми за эти годы. Его просто не будет непосредственно в доме.

- Так это же самое главное! – крикнула Зина. – Я же ему всё время что-то рассказываю. Вот мне сегодня анекдот в школе рассказали про китайца. Я думала, что надо не забыть, папе рассказать, когда приду. А теперь что! Кому я его расскажу?

«Да, - подумала Ира, - анекдот про китайца – это точно не для меня. Тут нужен отец». Зина говорила ещё, много и с искренним жаром. Все её доводы Ира свела бы к цитате из Высоцкого: «Друг, оставь покурить, - а в ответ – тишина». Она подумала, что Зинка, пожалуй, точно определила суть этой трагедии – невозможность позвать и услышать отклик. И чем повседневнее и банальнее такая ситуация, тем ярче проявляется её трагедийность. Например, представила Ира, Зинка залетает в дом и орёт, как всегда: «Папка, привет!» А в ответ – тишина…

- Зиночка, но ведь могло быть и хуже. Наш папа всё-таки жив.

По лицу Зины уже бежали слезы, в голосе звучал плач. Она замолчала, что-то обдумывая, потом взяла телефон, потыкала туда пальцем и вышла из комнаты. Ира услышала, как дочь разговаривает с кем-то, слов было не разобрать, но в какой-то момент она поняла, что это разговор с отцом. Разговор  продолжался недолго, но и не был совсем коротким. Затем Зина вошла в кухню и сказала:

- Папа сказал, что скоро будет дома. Он остаётся жить с нами.

- Зина, что ты ему наговорила? – изумилась Ира.

- Точно не помню. Орала что-то про юридическую ответственность, вплоть до уголовной. К нам недавно полицейский приходил на классный час, что-то такое рассказывал.

Ира обняла плачущую дочь и, успокаивающе гладя её, сказала:

- Не плачь, Зинуля. Это вообще не беда. Это, если хочешь знать, приключение.

4
Подруги  готовили на Ташкиной кухне свой вариант «файф о клок». Ташка накидывала на стол всякие угощения, а Ира раскладывала их по мизерным вазочкам и тарелочкам. Угощения все были из разряда полезного питания, то есть несладкие и невкусные, и маскировались под то, чем не являлись. Так называемые конфеты и пирожные не имели с этими десертами ничего общего. Тем приятнее дамам было их потом поедать. Удовольствие было не простецки-чувственным, а интеллектуально-когнитивным.

Когда Ира позвонила подруге, чтобы встретиться с целью повидаться, поговорить обо всём, в основном, чтобы «перетереть» Иркины последние события, Ташка писала сочинение по поэзии «серебряного века». Тема была несложная: проанализировать любимое стихотворение. Ташка справилась быстро. Ире с сочинениями повезло. Хотя Зина и не улавливала всего объёма смыслов гениев русского слова, после непродолжительной объяснительной беседы  она быстро всё схватывала и могла, ловко соединяя слова, перенести это на бумагу почти грамотно. Матери оставалось проверить, и сочинение было готово. Ташин Тёмка вникал в смыслы гораздо глубже, но написать об этом у него не получалось. Поэтому Таша писала сочинения сама, а Артёму даже переписывание без ошибок давалось с трудом.

В общем, сочинение было позади, подруги пили чай, и Ира пыталась объяснить свою не то чтобы сложную, а, скорее, не стандартную ситуацию. Живут они вроде так же, как и раньше. Даже спят с Олегом в одной кровати, другой у них нет, да и менять что-то лень. Тем более что кровать широкая. Конечно, раньше Ира жила с добрым хорошим человеком, а теперь живёт с предателем и врагом, но это даже интересно, обостряет восприятие.

- А с сексом ты что-нибудь решила или как-то собираешься решать? – спросила Таша.

- Да, решила, - ответила Ира. – Выбрала аскезу. Знаешь, секса в моей жизни было уже достаточно. Хочу попробовать другое. Помнишь старика Фрейда? Сублимирую всю свою сексуальную энергию, а вдруг она превратится во что-то небывалое.

- Сублимировать, конечно, можно, но про небывалое забудь. Поздно уже. Ты у нас кто? Лермонтовед? Ещё одна книжка про Лермонтова на небывалое не потянет. А вот знаешь, что можно? Стать актрисой самодеятельного театра.

Подруги расхохотались. Но Ташка сказала, что реально задумывается о такой перспективе. Потому что хочется пожить кем-то ещё, попробовать воплотить неслучившиеся возможности.

- Ну, а как твой встречается со своей Красоткой? – поинтересовалась Таша.

- За это отвечает Зина. Он у неё отпрашивается, а меня уже потом ставит в известность, когда и как долго будет отсутствовать. И я заметила, что Зина стала отпускать его всё чаще и охотнее. Привыкает, значит, к ситуации, начинает понимать отца и воспринимать происходящее менее болезненно.

Поговорили и про Зину. Дочь, конечно, ленится. Валять дурака ей нравится больше, чем заниматься чем-нибудь полезным. Это обычное человеческое. Тут главное – соблюсти баланс. За этим Ира и пытается строго следить. Уроки – на первом месте. Здесь – контроль и учёт. С музыкальной школой решили «завязать». Зина сказала, что стало слишком сложно и затратно по времени. Аргументы дочери были достаточно убедительными, а значимых контраргументов Ира предъявить не смогла. Врала Зина, потому что боялась материнского гнева и не хотела мамочку расстраивать. После разговора с Ташей о том, почему люди врут, объяснение показалось разумным, эмоциональной реакции удалось избежать. Чем она  занималась вместо музыкалки, достоверно узнать всё равно не удастся, можно только верить. Говорит, была у своей подруги Дашки. Дашка подтвердит всё, о чём попросит Зина, даже при допросе с пристрастием. Остаётся надеяться, что на безобразия они не способны, к ним, вон, полицейский ходит на классный час, ещё бы венеролог не помешал.

- Помнишь, Ташка, к нам венеролог в школу приходила.

- Но это всё-таки позднее было, кажется, в девятом классе или даже в десятом, - откликнулась Таша. – А ты видела – наши уже собираются встречаться. Ты в этом году пойдёшь?

Таша имела в виду встречу университетских однокурсников, точнее одногруппников, а ещё точнее встречу людей, которые раньше составляли большую смешанную компанию из одногруппников, их друзей, родственников  да и просто всех желающих проводить время вместе. После окончания универа они продолжали встречаться практически каждый год. Состав компании менялся. Кто-то пропускал встречи, а кто-то приводил мужей или жён, или каких-то друзей. Ира с Ташей не всегда посещали эти мероприятия, разные были обстоятельства и причины, не всегда получалось или хотелось. Но кто-нибудь обязательно всё организовывал, и тусовка собиралась.

- А что? – сказала Ира. – Я бы в этом году пошла.

- Да, мне тоже как-то захотелось. Ну, а раз ты идёшь, то и я. Мужа возьму на случай, если мы с тобой хорошо расслабимся, чтобы домой нас дотащил.

- А если он тоже хорошо расслабится?

- Мы обычно заранее договариваемся, кто расслабляется, а кто пытается контролировать ситуацию. Кстати, надо зайти в сети к Сержу и записаться. Если народу запишется много, снимем какое-нибудь помещение, а если немного, может, у Сержа и соберёмся.

5
Собрались у Сержа. Записалось человек двадцать. Для огромной квартиры в центре компания была небольшой. Эта квартира сама являлась их общей историей. Здесь у Сержа двадцать лет назад было две комнаты в коммуналке, доставшиеся ему от бабушки, в которых постоянно собирались молодые люди и происходили разные посиделки. А уж с весны, когда соседи перебирались на дачу, собрания превращались в круглосуточные бдения. Постепенно Серж выкупил все соседские комнаты и стал единоличным владельцем этого большого помещения. Конечно, изменились и внешность дома, и внутренность подъезда, и устройство квартиры. Но что-то очень крупное, фундаментальное, например, особенности архитектуры, пропорции, размеры, лестничные пролёты, или, наоборот, что-то мелкое, застревающее во времени (детали, запахи) немедленно узнавалось, вызывая непредсказуемые комплексы эмоций и воспоминаний.

Никита тоже пришёл на встречу вместе с Катей. Со времён старой дружбы они встречались с Ирой не так уж редко. Обычно у общих друзей, куда приходили, как правило, с супругами. Вечеринка складывалась для Иры удачно, как она любила. Без большого шума и разгула, с негромкими, значимыми разговорами тет-а-тет, в которых делились впечатлениями и мыслями о жизни, культуре, обществе и обо всём-обо всём.

С Никитой Ира так никогда не разговаривала. Не потому, что не могла простить старой обиды, а потому, что через выбор Кати внешне проявились особенности его души, и они Иру разочаровали. Одним словом, она в Никите разочаровалась, и он перестал её интересовать. Но в этот раз, увидев, что она одна, без мужа, Никита подсел и заговорил, плеснув вина в её пустой бокал:

- Почему ты одна пришла, а где Олег?

- Олег от меня ушёл. Я теперь безмужняя, - ответила Ира, машинально изучая налитое вино.

- Как ушёл? – испуганно вскрикнул Никита.

- В переносном смысле, - ответила Ира, удовлетворённая качествами и вкусом вина. – Он нашёл себе другую женщину. А в прямом смысле он никуда не уходил, живёт с нами.

Никита взял её свободную руку в свои ладони. Ира сразу вспомнила этот знакомый ей с юности жест сочувствия. Когда Никита кому-то сопереживал, он брал руку этого человека, безразлично мужчины или женщины, и как бы прятал её в своих ладонях. Ира быстро освободила руку.

- Ты что, с ума сошёл! Катя же может увидеть. К демаршу моего мужа мне ещё не хватало эксцесса с твоей женой.

- Ира, а можно, я к тебе зайду как-нибудь? - неожиданно спросил собеседник.

- Зачем? – Ира искренне удивилась.

- Мне уже давно хочется с тобой поговорить, о разном, о многих вещах. Мне, честно говоря, не хватает тебя, как собеседника. Помнишь, раньше мы с тобой столько говорили обо всём.

- Нет, Никита, не помню. Помню, что мы с тобой очень дружили, были очень близки. А почему именно с тобой, не могу сейчас объяснить, не понимаю.

- Но можно я всё-таки зайду? – как-то по-детски просительно произнёс Никита.

- Да заходи, конечно, раз уж так хочется. Телефон только дай мне свой, я тебе напишу, когда буду свободна.

- Только не забудь. Я вина принесу хорошего, тебе понравится.

- Нет, пить с тобой я не буду. Я стала что-то очень быстро напиваться, даже небольшими дозами, и становлюсь не в меру критичной, начинаю рубить правду-матку и могу при этом сильно обидеть окружающих. Потом переживаю, извиняюсь, стараюсь загладить. Надоело мне это. Теперь пью только с проверенными людьми, которым безразлично, что я проповедую.

- Мне тоже безразлично, - запричитал Никита, - я только рад буду.

- Мне не безразлично, - твёрдо ответила Ира. – Пить с тобой не буду.

- Ладно, - тут же согласился Никита, - я тебе эту бутылку просто подарю.

- Хорошо, подарки я принимаю, - отозвалась Ира.

Вечер закончился благополучно. Никто особо не напился и ничего не учудил. Прощаясь, все благодарили Сержа, целовали его в колючие щёки, передавали приветы семье. Его близкие почти никогда не участвовали в таких встречах.

На другой день Ира позвонила Таше. Ей нужно было рассказать про Никиту. Она хотела, чтобы Таша попыталась вспомнить, что там было тогда двадцать лет назад, почему вдруг завязалась эта дружба с Никитой. Что особенного было в то время в нём, в Ире и в их отношениях? Таша тоже всё плохо помнила, лучше всего – красно-белую клетчатую клеёнку на кухонном столе. Высказала некоторые общие предположения, которые о той конкретной ситуации говорили не много.

- Понимаешь, Ташка, Никита для меня сейчас - совершенно чужой человек. Как мне с ним общаться? Я буду чувствовать себя неловко.

 - Вот это я тебе запросто объясню. Для успешного общения нужно, чтобы вы были одного биологического вида и понимали язык друг друга. Вы – люди, и люди – русские. Всё, этого достаточно. А чтобы определить темы разговоров, надо найти какие-нибудь сближающие вас грани. Вот помнишь, мы с тобой тапки покупали. Я выбрала будуарные, а ты – гаремные. Этот разный выбор нас различает, но то, что мы любим домашние тапки, - это в нас общее. Некоторые босиком ходят, совсем тапками не интересуются. Между прочим, тапки мы обе выбрали очень женственные. И гарем, и будуар – женские помещения. Видишь, ещё одно сближение.

- Лихо ты мои тапки обозначила как гаремные. Что ты сказала, я поняла, но как мне это поможет – не очень. Не тапки же мне с ним обсуждать.

- А почему бы и нет? Можешь рассказать про наш поход в качестве анекдота, расцветить деталями, вполне себе затравка для разговора. Но думаю я, что тебе вообще мало придётся говорить. Говорить будет Никита. Судя по всему, он оголодал по беседам с тобой.

Таша была права. Никаких сюжетов они не выбирали и ни о чём не задумывались. У Никиты оказалось много сильно волнующих его тем, а когда одного человека что-то по-настоящему волнует, другой не может оставаться равнодушным.

6
Для встречи с Никитой Ира выбрала день, когда Зина уехала с классом на экскурсию на два дня, а Олег, пользуясь отсутствием дочери, ушёл к своей Красотке (такое имя получила новая избранница Олега в Ирином окружении).
Никита принёс много странных вкусных вещей. Ира вспомнила, что так было всегда. Её приятель любил выискивать необычные продукты, которые она обходила стороной именно из-за этой необычности, и обязательно их пробовал, если нравились, начинал покупать и угощать ими всех друзей. Чай он тоже принёс свой, и сам его заваривал особым способом под насмешливым Иркиным взглядом, потому что все, даже самые особые, способы всё-таки сводятся к заливанию сухой травы кипятком. Он и кофе принёс, но был уже вечер, а вечером Ира кофе не пила.

Болтали обо всём: о работе, о семье, о политике, о мыслях, которые генерируются в голове или приходят из других мест, немного об общих знакомых.

- Знаешь, - сказал Никита, - я иногда жалею, что мы тогда расстались.

- Во-первых, не надо эвфемизмов. Мы не расстались. Ты меня бросил ради Кати. Во-вторых, и правильно сделал. Наш союз был немного нелепым. Видно же, что с Катей вы – одно целое. Рядом с ней ты стал самим собой.

- Да, да! Ты правильно сказала – стал самим собой. Но, понимаешь, самим собой я, вероятно, и так бы стал. А рядом с тобой у меня был бы шанс стать кем-то другим. Совершить какой-то прорыв, быть может.

- Кажется, ты фантазируешь. Ни я, ни Олег, никто из моего окружения в прорывах не замечен. С чего бы ты-то вдруг его совершил?

- Олег совершил свой прорыв раньше, ещё до вашей встречи, - продолжил рассуждать Никита. – Ему для этого потребовались какие-то другие условия. Тебе прорыв безразличен. Ты – какая-то «вещь в себе», слишком самодостаточна. Или у женщин это как-то по-другому происходит. И потом сама по себе ты никаким особым воздействием не обладаешь, просто  именно на меня смогла бы так воздействовать, мне кажется.

Ира задумалась, не потому что её заинтересовали слова Никиты или показались интересными его рассуждения. Просто она хотела сказать Никите, что когда человек чем-то по жизни неудовлетворён, он, как правило, не говорит себе честно, что это его предел, что надо жить в данных обстоятельствах, а ищет причины снаружи в каких-то плохо сложившихся условиях или в модных теперь детских травмах. Ещё она хотела сказать, что расстались они тогда из-за недостаточной Никитиной взрослости, из-за его уникального умения избегать проблем, а не решать их. Ира ещё на многое могла бы раскрыть Никите глаза, но знала, что это бесполезно и способно испортить отношения. Вот поэтому она и предпочитала не пить в компаниях, потому что алкоголь отключал тормоза, и все эти педагогические монологи становились достоянием окружающих.

Так они сидели, беседуя в параллельных пространствах. Никита высказывался эмоционально вслух, а Ира – рационально про себя. Но вдруг Ира услышала, как кто-то открывает ключом дверь. Она оказалась в прихожей как раз в тот момент, когда Олег переступил порог.

- Ты почему не предупредил, что вернёшься? Мало ли какие у меня планы! Я, между прочим, не одна, - с возмущением сказала Ира.

Возмущение было не сильным, скорее для порядка, чем искреннее. Но Олег застыл на пороге, видимо, действительно готовый повернуть назад.

- Да, проходи, проходи, - примирительно отозвалась Ира. – Просто в другой раз всё-таки сообщай в таких случаях.

Олег прошёл в комнату, увидел Никиту, и Ира отметила, что мужчины поприветствовали друг друга как-то очень сердечно, пожав руки. Наверное, из всех предположений относительно того, с кем они сейчас встретятся, этот вариант понравился обоим больше всего.

- Что это ты вернулся? – поинтересовалась Ира у экс-супруга.

- У Марины заболела мать, и она вынуждена была поехать к ней. А мне одному сидеть в чужом доме показалось как-то неестественно.

Так Ира узнала, что Красотку бывшего мужа зовут Марина.  Неожиданная ситуация с двумя мужчинами за одним столом была интересная, надо было попробовать что-то из неё извлечь.

- Вот ты знаешь, Олег, что в то время, как ты сбежал от меня, сверкая пятками, Никита иногда жалеет, что у нас с ним ничего не сложилось двадцать лет назад, - начала Ира.

Никита сразу подхватил эту мысль и стал объяснять про шансы, которые даёт жизнь, и про способность или неспособность их реализовать. Мужчины заговорили между собой. Никита задавал Олегу вопросы, у него, оказывается, накопилось очень много вопросов, а у Олега, как раз, имелось полно разных ответов, тоже, видимо, накопились. Иру это очень удивило. С ней такого не происходило. Её мысли не накапливались. Они куда-то девались, растворялись в чём-то, во что-то превращались. Они уходили куда-то вовне, в жизнь, в движения, в жесты, в поступки, в какие-то проекты и дела. А потом она услышала интересную фразу Олега и подумала, что надо её запомнить, чтобы рассказать Ташкиному сыну. Он любил взрослые беседы и необычные мысли.

Отвечая на очередные Никитины вопросы, Олег сказал, что наша жизнь представляет собой уравнение, уравнение возможности. Уравнение очень сложное, с огромным, если не бесконечным, количеством переменных. Решаем мы его способом подбора, то есть, засовываем в него какие-то приемлемые для нас значения, и случайным образом уравнение решается. Это и есть реализованная возможность. Конечно, можно сказать, что мы сами подставляем данные и поэтому кузнецы своего счастья. Но, честно говоря, и данные эти складываются иногда совсем помимо нас, а уж при каких условиях решится уравнение, человеку вообще не понять, так что реализованная возможность случайна и независима. Надо принимать это всё и не спорить с судьбой, а найти подходящий баланс. Здесь Ира не смогла удержаться:

- Да, Олег, ты нашёл баланс. Живёшь в одном доме, а жену имеешь в другом. Кстати, я всё забываю тебя спросить, что тебе тогда Зина сказала, что ты вернулся.

- Точно пересказать не смогу, там было сумбурно, но железно убедительными для меня стали три пункта. Во-первых, дочь заявила, что раз я ушёл к новой тётке, то ты теперь уйдёшь к новому мужику, а она, чтобы не оставаться одной, приведёт домой мальчика и будет с ним жить. Не то чтобы я в это поверил, но такой расклад показался мне справедливым. Во-вторых, Зина сказала, что раз я её родил, то несу за неё ответственность до её совершеннолетия, вплоть до уголовной, должен следить, чтобы она вела правильный и не вредный для здоровья образ жизни и не болталась по улицам позже десяти. Этим она меня уже почти прижала к стенке. А в-третьих, Зина проорала, что раз её отец не собирается выполнять требований закона, то и она не будет, пойдёт воровать и откручивать воробьям головы.

- Господи, ужас какой! При чём здесь воробьи? – почти одновременно воскликнули Ира и Никита.

- Да, это меня тоже поразило, - продолжил Олег. -  Думаю, для того оно и говорилось, для сильного эмоционального воздействия. Вот так меня Зина и сразила. Я – ноги в руки и бегом к ней.

- А если бы я вот так же всего наговорила, ты бы меня послушал? – поинтересовалась Ира.

- Ты бы так не смогла, да ты так и не сделала, потому что так я тебе и не нужен.

Тут зазвонил Ирин телефон. Звонила Зина, чтобы, как договаривались, доложить о себе. Ира вышла из комнаты: хотелось внимательно выслушать дочь и дотошно обо всём её расспросить. Когда Ира ушла, Никита продолжил тему:

- Олег, я всё-таки не понимаю, как случилось, что вы вдруг разошлись? Мне всегда казалось, что вы крепкая семья, так дружно живёте. Почему ты решился на такой шаг?

- Да ни на что я не решался. Я, Никита, уже пытался это объяснить. Вот мы идём по жизни, идём, идём, делаем шаги, выбираем, как нам кажется, маршруты, а потом замечаем (если замечаем), что мы идём по эвалатору. Так, кажется, называются движущиеся в аэропорту дорожки. И получается, никуда мы не шагаем, а нас просто несёт. Каждое наше свободное, произвольное движение, если подумать, подвергается стольким внешним воздействиям, что является просто их суммой. Понимаешь, о чём я?

- Чего же тут не понять? – неторопливо произнёс Никита. – Точка зрения понятная, но можно ведь поменять оптику, как говорит Ташкин сын, увидеть жизнь как-то ещё, потому что ведь твой эвалатор, известно, куда нас всех тащит - прямиком в могилу, в конце жизни – только смерть. А двигаться в направлении смерти неинтересно, лучше всё-таки поменять оптику, что бы это ни значило.

В этот момент в комнату вошла Ира с бутылкой вина в руках.

- Ты же вроде не хотела пить, - улыбаясь, заметил Никита.

- Передумала. Посмотрела регион, виноград, мне всё понравилось и захотелось попробовать. Да и компания мне теперь кажется подходящей.

Она достала бургундские бокалы, Олег открыл бутылку и плеснул всем на дно. Компания привычно занялась вином: вынюхивали, пробовали, делились впечатлениями. Никита был очень доволен, что его презент оценен по достоинству. Ира рассказала, о чём говорила с дочерью. Достопримечательности Зина помнила не очень, но настрой у неё был весёлый, нравились общение и совместное пребывание с друзьями. Взрослые обсудили, курят ли уже их дети или ещё нет. Ира решила, что для Зины всё-таки рановато. До настоящей порочности и вседозволенности ещё, пожалуй, года два. Девчонки-то уже, может, и готовы, но кавалерам их ещё надо подрасти. Ира, кстати, спросила дочь про страшное высказывание о воробьях, и та всё разъяснила. Зина хотела сказать, что раз папа нарушил запреты, то и ей теперь всё позволено. А что позволено, она сразу сообразить не смогла. На ум пришли воровство и убийства. Про воровство она ещё сумела произнести, а про убийства как-то язык не повернулся. Хотела сказать, что будет кошек убивать, но тоже не смогла, про насекомых было как-то нелепо говорить, поэтому получились птицы. «Простите, воробушки», - процитировала Ира дочку.

Ире наливали больше других, потому что вино всё-таки был подарок ей. И скоро у неё, с одной стороны, начало туманиться в глазах, а с другой – резко проясняться в голове. Мыслей стало много, и они рвались наружу. Ира решила себя не удерживать и высказать всё своим визави.

- Вот вы тут про жизнь рассуждаете. И говорите о ней, как о чём-то, данном вам навсегда, даже как бы свысока. А ведь всё это бытие, онтос, жизнь (поле для ваших экспериментов) может прекратиться, исчезнуть и перестать. Его же должен кто-то держать, Атлант какой-нибудь. В доме есть фундамент, стены, крыша, а есть сквозняки, шныряющие туда-сюда. Вот вы, ребята, похожи на эти сквозняки, а должны бы быть фундаментом. Вы хотите быть травой на газоне, свежей, тянущейся к солнцу. А кто будет землёй, почвой, из которой растёт трава? Вы уверены в этой почве, потому что знаете: есть те, кто ею станет. А ну как, нет?! Вдруг все захотят стать зелёной травкой, а чёрной землёй – никто? Тут вся жизнь и схлопнется. Возможности, о которых вы рассуждаете, останутся, только их негде, некому и нечем будет реализовывать. Вот я вам, красавцы, и заявляю: подумайте лучше о почве.

Взгляд Никиты стал светлым, будто он услышал то, чего долго ждал.

- Я обязательно об этом подумаю, - произнёс он. – Как хорошо, что ты выпила вина, а то так и промолчала бы весь вечер.

- Чтобы стать почвой, - сказал Олег, - надо сначала умереть, а потом сгнить. А я к этому не готов. А ты готова? Ты-то трава или почва?

- Не знаю. Это был спич для вас, а не для меня. Себя я мыслю по-другому, в других образах и категориях. Но одно могу сказать определённо. Я бы вас никогда не бросила. Никакие беды или соблазны роли бы не сыграли, я бы была верна вам всегда, как Татьяна Ларина или Маша Троекурова.

- А Маша Троекурова – это кто? – спросил Олег.

- Когда у твоей Красотки случится бессонница, возьми томик А. С. Пушкина и почитай ей повесть «Дубровский». Получите большое удовольствие, заодно и ответишь на свой вопрос.

- Понятно, - удовлетворённо ответил Олег.

- Меня прервали, - продолжила Ира, - а мне нужно подытожить. Трудно вам это было или, наоборот, легко, но вы оба меня бросили, потому что вы…

- Предатели, - выпалил Никита, как заученное правило.

- И фашисты, - добавил Олег.

- Это само собой, но я сейчас – о другом. Вы ведёте себя как безответственные подростки: хочу того, хочу сего, дайте мне свободы для реализации.

Тут Никите позвонила Катя, и он стал прощаться и вызывать такси. Ира и Олег вышли в прихожую его провожать.

- Я к тебе, Ира, обязательно приду ещё, - сказал Никита и, подойдя к подруге, поцеловал её в лоб, в то место, где у неё начинался пробор. – И тебя, Олег, я тоже ещё хочу видеть.

Мужчины пожали друг другу руки. После ухода Никиты Ира с Олегом прибрались и легли спать в единственную в доме их общую кровать.

7
Был весенний солнечный день. Батареи грели еле-еле, но отопление ещё не отключили, поэтому все окна были открыты, и в комнаты врывались звуки и свежесть ранней весны. Звонко кричали дети и птицы, басили подростки, и возбуждённо обсуждали что-то женщины под окнами. Ира и Зина принимали гостей – Ташу и её сына Артёма. Олег был отпущен дочерью к Красотке, а Ташин муж уехал в командировку. Дети обсуждали свои дела в комнате, а женщины на кухне готовили угощения к столу и делились последними переживаниями. Ира рассказывала про встречу с Никитой и Олегом.

- Ты представляешь, Никита сказал, что придёт ещё и Олега пригласил ко мне в дом. Я хотела сказать, что это мне решать, кто появится в моём доме, но вовремя поняла, что он и так это знает, просто таким образом пытался оформить заявку на посещение. А потом он поцеловал меня в лобик, хорошо, что по холке не потрепал. Затем мы завалились с бывшим мужем, который не вылазит от своей Красотки, в одну кровать и проспали, как ни в чём не бывало, всю ночь. Слушай, они относятся ко мне как к домашнему животному или младшей сестрёнке. Ох, и нарываются эти двое. Вот разозлюсь и обольщу обоих, и бросят они и Катю, и Красотку и будут посещать меня строго по графику.

Ташка засмеялась и сказала:

- Обольстить их не мудрено. А как ты их будешь отшивать после этого?

- И то верно, - подтвердила Ира.

К столу всё было готово, женщины крикнули детей, и все вместе стали переносить угощения в комнату. Такие посиделки с детьми были регулярными, потому что Артём очень любил беседы со взрослыми, и в частности, с «тётей Ирой». Ира уверяла его, что при такой умной маме, другие собеседники лишние, ничего добавить не смогут, но у юноши был контраргумент. Он заявлял, что мама, когда думает или говорит, легко пускается во всевозможные фантазии, цепляется за ассоциации и аллюзии и превращает простую мысль в какую-то «рококо-шную» гравюру. И в этом невероятном переплетении саму мысль уже не разглядеть. А тётя Ира, наоборот, как ножом отсекает всё лишнее, и мысль становится похожей на пример для первоклассника. Оба варианта рассуждений, мамин и тёти Ирин, имели плюсы и минусы, но произносимые вместе могли создавать довольно правильную и интересную картину. Разговор, разумеется, начался со школы. Оба школьника были согласны в том, что всё там тупо устроено, учат ненужной ерунде, а учителя злые, глупые и некомпетентные. Сыпались в качестве примеров разные нелепые случаи, представленные, естественно, однобоко и преувеличенно.

- Ну, почему нельзя выкинуть из программы всякую дребедень, преподавать интересно и не запрещать всё подряд, например, рубашки в клетку? – возмущённо говорил Никита, и Зина поддакивала ему во всём.

- Конечно, вы правы, - сказала Ира. У неё было правило всегда начинать так разговор с оппонентом, особенно с детьми, а дальше следовало но. – Но представьте себе, как шили хотя бы твою, Никита, рубашку. Всё сначала хорошо измерили, сделали чертёж, раскроили и стачали.

- Стачали? Это что за слово? – вставил Никита.

Отличилась Зина.

- Это значит, сшили все части, - заметила она, так как занималась в школе швейным делом.

- Да, сшили все части, - продолжила Ира, - а потом надели на манекен – всё отлично. Когда рубашку стали надевать люди, уже потребовалась коррекция. У кого-то руки длиннее, у кого-то короче, животы, опять же, разных размеров, в общем, сами понимаете: трудно сделать правильно рубашку на многих, даже определённого размера. А теперь, представьте, что одеть надо не человека, а инопланетянина, не имеющего однозначной формы. У него внутри что-то вроде киселя или каши. Сшили ему какой-то мешок, надели, вроде ничего, а потом началось. Вдруг там, где было узко, стало широко, а там, где свободно сидело – порвалось по швам. Ну, вот и приходится где-то ушивать, где-то вставлять, где-то уже заплаты нужны, а тут ещё руки повылезли, пришлось конструировать рукава. Не знаю, правильно ли я описала с точки зрения умных людей, но мне хотелось показать, как функционируют сложные системы. Построить модели их поведения невозможно. А школа – очень сложная система. Так что, какая есть – такая есть. Невозможно продумать заранее, по ходу дела что-то меняют: где – заплату, где – рукав, а где и вовсе – отрезать.

- Про сложные системы нам мой папа в другой раз расскажет, - сказала Зина. – Я его попрошу не уходить к своей Красотке, а посидеть с нами.

- Да, Зин, правильно. Это его история, - поддержала Ира.

Дети всё понимали, но мириться ни с чем не хотели, и мамы продолжили их успокаивать и уговаривать, приводя различные доводы. Потом стали говорить о жизни вообще, о том, что она такое и как в ней всё происходит. Зина, хохоча, сказала, чтобы Никита не вздумал заводить себе девушку, а женился на ней, так как иначе, где же она найдёт себе мужа. Потом Зина села за пианино и стала играть несложные милые пьески, а не очень музыкальный Никита изображал из себя оперного певца. Было много веселья и смеха.

- Ты знаешь, Таша, - сказала под конец Ира своей подруге, - я считаю, что жизнь - не для удовольствия и не для счастья и не для всякого такого, а это подвиг, любая жизнь. А человек живущий, скажем, homo vivus , – это герой.

- А награды за подвиги полагаются? – спросила Таша.

- Конечно, а посмертно, как положено герою, - памятник. Для нас с тобой, христианок, - крест.

Подруги засмеялись.