Человек категории D. Продолжение 22
По поводу соли, без которой холодец не холодец, а столярный клей, в памяти неожиданно всплыли строки из Тургенева:
«…Не могу я не вспомнить об одном убогом крестьянском семействе, принявшем сироту-племянницу в свой разоренный домишко.
- Возьмем мы Катьку, - говорила баба, - последние наши гроши на неё пойдут, не на что будет соли добыть, похлебку посолить…
- А мы ее… и не соленую, - ответил мужик, её муж. Далеко Ротшильду до этого мужика!»
Где тот мужик из восемнадцатого века? Где тот Ротшильд? А где сам знаменитый писатель?
Все давно стали прахом.
И где находимся мы?
Пока мы в заднице, если так можно назвать эпицентр атомного взрыва.
Тут никакие «гроши» не помогут.
Мочу что ли выпаривать, чтобы соль «добыть»?
Нутром чую, что клей я буду есть не солёным. Глотать и нахваливать, как отменный холодец. Как говорил мой дед: «Какая гадость, что просто прелесть». Говорил он это, конечно, про водку, а не про студень.
Легко сказать, что отсюда нужно уходить. Но как это сделать без лыж, если даже на реке снег по колено? Конечно, можно идти по ночам, когда мороз и крепкий наст, который в зоне поражения есть, от того что снег частично подтаял. А дальше, наверное, наста пока нет, но скоро весна и он появится. Лучше идти рано утром. Летта слишком слаба и не сможет выдержать больше шести часов хода. И то с перерывами.
С другой стороны – вопрос: а куда нам спешить? Бегом от радиации? Но мы, я думаю, и так получили пару-тройку смертельных доз. Спешить навстречу иного варианта гибели? Ведь мы – опасные свидетели. Не надо об этом забывать. Хотим ли мы попасть в руки наёмных убийц? Чтобы нас потихоньку зарезали? Или бесшумно застрелили? Или очень громко взорвали? Интересные вопросы, на который уже есть ответ: «Мы хотим жить, а не умирать. Спокойно жить на свободе, а не в тюрьме или психбольнице».
Значит нужно молчать, а не выступать с разоблачениями. Пока молчать. Пока мы – никто. У нас даже документов нет. Достать фальшивые – бесполезная и смешная затея из прошлого века: биометрические данные изменить невозможно. На обычном полицейском участке в самом глухом краю России и в любой точке мира нас опознают за тридцать секунд. Не нужно даже фотографии и отпечатков пальцев. Достаточно просто плюнуть на бумажку. Экспресс-анализ ДНК и готово.
И как с этим быть я пока не знаю. Даже если нас признали погибшими – это не меняет дело: признают живыми, а потом непременно убьют. Или наши личности просто «отменят»: нас «как бы» нет и, «как бы» не было. Нас, живых по факту, вообще никогда в жизни и истории всего человечества не существовало. Мы только «тире» между отменёнными датами нашей жизни. Пустое место. Безо всяких категорий и прав.
«Человек категории ноль» или просто «0». Вся информация о таких людях уничтожается по «Закону об Отмене». Так поступают с отъявленными злодеями.
Возможно и не только с ними.
Что страшнее: смерть или «отмена» и жизнь вне человеческой цивилизации?
«Отменённые» бесследно исчезают. Где они живут и как?
Этого никто не знает. И живут ли они вообще…
Это вопрос…
Но об этом думать рано. До будущего нужно ещё дожить.
А пока у нас немного другие проблемы.
Если не очень торопиться на тот свет, то можно завернуть жену в ту же лосиную шкуру мехом наружу и спокойно тащить за собой волоком пока у меня есть силы. Тем более верёвка у нас имеется. Самый рабочий вариант. Лет сто назад так ещё делали, и я об этом где-то читал ещё мальчишкой. Живой и любимый «груз» аккуратно и нежно зашнуровать снаружи, один конец верёвки привязать к волокуше, на другом сделать широкую лямку из того же материала и – вперед и с песней: «Нам не страшен серый волк – мы построим кутулэн, тёплый кутулэн». Даже слово вспомнил: нанайские охотники называли такую волокушу из шкуры «кутулэн».
Да, стариковская память очень странная штука.
Идти нужно только по крепкому насту, чтобы не оставлять следов. На всякий случай. Я помешивал в ведре кипящий «бульон» из кожи и думал, что Летта это варево в первое время есть, конечно, не будет ни в холодном, ни в горячем виде. Но «голод – не тётка», а злой дядька. Дай только время. Если я буду съедать в день килограмм – прости господи – этого клея-холодца, то с волокушей легко справлюсь: «своя ноша не тянет». За день или за ночь километров десять пройду. А на Подкаменной Тунгуске зимовья точно должны сохраниться. Нигде не слышал, что соболиный промысел в Сибири отменили. Раньше, в прошлом веке, когда охотники ходили на лыжах, расстояния между избушками было от пяти до пятнадцати километров.
Думаю, радиус этой мёртвой зоны не более пяти. А может и того меньше. Как известно - «у страха глаза велики». Нужно всего один день, чтобы сменить жуткую картинку. Но это обычный, а не «ужасный ужас-ужас».
На вид – после снегопада – самая обыкновенная таёжная гарь, если не знать всего, что тут случилось. Таких гарей по всей России – тысячи квадратных километров. Что нас ждёт впереди – даже Бог не знает. Но в любой охотничьей избушке всегда есть соль. Так что с выпариванием поваренной соли из собственной мочи можно повременить. А саму идею нужно проверить. Мало ли, как наша жизнь сложится дальше…
- Быть погибшим по документам, а на самом деле жить, намного лучше, чем быть человеком категории «0» или убитым. Я всё слышала и хочу есть, - сказала Летта в моей голове.
- У тебя нет совести! Ты опять подслушиваешь мои мысли! – очень строго обрадовался я.
- Согласна. Совести нет. Но я не виновата, что ты так громко думаешь: «Мы построим кутулэн, тёплый драндулет…».
- Какая же ты всё-таки… дитя…
- Я просто такая женщина. И твоя голодная, но бессмертная жена.
Здоровью Летты явно ничего не угрожало. Можно было выдохнуть и расслабиться.
Я спустил ведро с вареной кожей ближе к ещё горящим углям и полез в «нору», наш первый тёплый дом.
Продолжение http://proza.ru/2025/04/02/1330
Свидетельство о публикации №225033001303
"Удивительное дело: какой-нибудь аварец и мусульманин из Дагестана, едва говорящий на нашем языке – для нас родной брат и чисто русский человек, с которым можно идти в разведку или в горы, или в эту проклятую заминированную тайгу. А русский – по документам и славянин по «морде лица» – абсолютно чужой и на самом деле – «нерусь». И от него кроме предательства или другой пакости ждать нечего.
Я думаю, что «русский» – это какое-то специальное и экзотическое «образование», вроде вулканолога, сапёра или космонавта, которое позволяет жить на грани смерти. С очень редкими во всем мире учебными дисциплинами: честь и совесть, долг и служение, Родина и Отечество, боевое братство и мужская дружба, справедливость и милосердие, правда и ложь. У русского может быть только одна Родина. Быть может неудобная для жизни и слишком холодная, как в России, или жаркая, как Африка. И не имеет никакого значения, на каком континенте эта Родина находится. Просто русский человек отвечает за всю нашу планету – я в этом уверен.
И я думаю, что «русский» – это не национальность, а набор человеческих качеств, которое можно получить далеко не везде даже в самой России. Для этого нужно главное: хотеть стать именно русским".
Подпишусь под каждым твоим словом. Хотя долгое время считала, что говорить о своей национальности, точнее, гордиться ею как-то неудобно. Вроде бы, какая в том лично твоя заслуга, что ты рожден русским? А теперь вот именно сегодня на стыке двух мнений о русских ( второе сейчас процитирую) поняла, что нужно и должно говорить о том, что ты русский. И гордиться хотя бы уже тем, что не уронил своей русскости, не изменил ей. Ну, а теперь, собственно, ко второй цитате, к иному мнению.
Опять же сегодня утром в ВК читаю пост Люсинэ о некоем "писателе" Максиме Канторе, так вот этот вырусь в своем новом романе, написанном на РУССКОМ языке, который он собирался презентовать в РУССКИХ городах то ли в Питере, то ли в Москве есть такое мнение о русских:
" Мы сталкиваемся с простой проблемой: надо ли считать русских — людьми? Или они недолюди, полуфабрикат? Русский — существо никчемное. Он или ворует или пьет. Больше ничего не умеет, и если встречаешь трезвого русского: точно — вор; а встречаешь честного — разумеется пьяница. И то всего безотраднее, что ни украсть с толком, ни выпить со вкусом он тоже не может. Оглянуться не успеешь, — он или в тюрьме, или в бегах, или в гробу. Век русского человека короток и лишен смысла: выпьет сколько сможет — и на погост. Русский — он ведь ублюдок, беспородная дворняга, не монгол, не германец — так, кривоногая помесь.
Вот он поводит по сторонам мутным взглядом, шевелит губами, словно бы думает, — это он смотрит, где бы что украсть. Впрочем, крадет только то, что легко украсть; если украсть трудновато — связываться не станет, лучше напьется всякой мерзости и повалится где стоит. Русский не знает, что такое красота, благо, цивилизация: случайно встреченное и яркое он хватает и, не понимая, во что вцепился, волочет к себе, в темную и сырую нору.
Это коряво сляпанное существо с длинным вялым туловищем и неаккуратно пришитыми конечностями, без шеи, с маленькими глазками водянистого оттенка, толстой задницей и короткими ногами, с неопрятными манерами, непривлекательной биографией и дурными родственниками, — и между тем это существо привыкло считать, что оно человек. Совсем как люди оно страдает от холода и голода, мучается от жажды, оно истекает кровью, если его режут, и плачет, когда теряет своих детей. Это существо, конечно, не заслуживает снисхождения..."
Сказал Кантор, как сблевнул. И вот я думаю, а почему мы в своей стране молчим и стесняемся говорить о том, что мы русские? И что делать с вот этим сказанным? Брезгливо отойти в сторону, мол, пусть это остается на его совести? Так ведь совести-то там нет. Это же надо было удумать из своих германий или франций, где он там пригрелся, прикатить к русским, чтобы презентовать русским мнение о русских, как о недолюдях и ублюдках. Это похлеще всех анекдотов про сверхнаглость. И презентовал бы, да народ возмутился, презентацию отменили. Теперь Кантор верещит, что это донос сорвал его мероприятие. А я вот думаю, может, зря отменили? Может, надо было дать возможность народу встретиться с этим пейсателем и надавать по его наглой роже пусть не канделябром, но обычным русским кулаком.
И заметь, Василий, что презентовать в столицах России собирались именно эту русофобскую дрянь, а не твой роман. Вот что вызывает мое возмущение и мою безмерную печаль. Ты говоришь в романе об очень серьезных вещах и завертываешь эту серьезность в фантастическую обертку, что не умаляет серьезности, а напротив подсвечивает все современные проблемы и вызовы, которые уже есть и еще ожидают нас, русских, в будущем.
Ты пишешь, что " в обществе потребителей не нужна высокая духовность в принципе. ПОтому творчество утрачивает смысл". С первой половиной высказывания согласна, а вот со второй - поспорю.Заметь всякого рода и пошиба канторы не дремлют, кропают свои труды без сна и отдыха, капают на умы. А кто им возразит. Чье слово встанет против? Глас-то вопиющего в пустыне, в бараньем стаде, среди спящих должен возопить. Кто разбудит?
Читая сегодня твой роман, я много чего для себя записала, чтобы не потерять. К примеру твоя формула любви: "Любовь - это синергетическое взаимодействие организмов, обладающих разумом. Это одновременная гениальность двух душ, ставшая суммарной гениальностью, которая больше, чем результат простого арифметического сложения. Потому любовь - это штучное, а не массовое явление." Потрясающе! Я бы еще добавила, что у любящих людей своя математика, где один и один в сумме дают не два, а два с половиной. И эта половинка и есть та самая неуловимая любовь. И это твое понимание любви очень четко применимо к поэзии. Графоман он просто складывает слова: одно к другому. Слово к слову - у него всегда два слова. А у поэта - два с половиной. Где половинка и есть та самая поэзия, не доступная стихоплету.
Конечно, трудно говорить о романе, когда он еще не дописан. Но уже то, что есть, дает такую пищу для размышлений, вызывает столько эмоций, что начинаешь верить - продолжение будет не менее эпичным и тревожащим душу.
Жду!
Нина Роженко Верба 01.04.2025 13:03 Заявить о нарушении
Обнимаю.
Василий.
Василий Тихоновец 01.04.2025 13:33 Заявить о нарушении