Барабан, разорвавший ночь притча о звуке, ставшем

Барабан, разорвавший ночь: притча о звуке, ставшем светом

В те дни, когда я еще носил шафрановые одежды, один старый монах сказал мне: "Ты будешь созерцать мандалу, пока камни не заплачут".

Я старался.

Сперва — через мантры. Потом — через визуализацию. Но мандала оставалась лишь цветным песком.

Тогда я взял древний дамару — тот, что хранился в чёрном ларце за алтарём. Говорили, его половинки помнят голоса детей, чьи имена стёрло время.

В полночь, когда даже тени спали, я вышел к обрыву.

Первый удар — и кости запели.
Второй — и звёзды задрожали.
К третьему горы начали дышать.

И вдруг — тишина.

Не моя. Вселенной.

Я понял это лишь когда лёгкие отказались работать. Ни вдоха, ни выдоха — только пустота, звонкая, как внутренность дамару.

"Так вот как умирают дети" — мелькнуло где-то в остатках сознания.

И тогда —

— не свет,
— не прозрение,
— а само место, где мандала всегда была закончена.

Утром меня нашли без памяти, но с улыбкой. Дамару лежал рядом — треснутый вдоль.

А монах, подаривший его, лишь покачал головой:
— Зачем бить в барабан, если можно стать его голосом?

Теперь я пью чай и смотрю на трещину в чашке. Она точь-в-точь как тот разлом между жизнью и смертью, где на миг показалось лицо без маски.

P.S. Детей тех, конечно, не было. Или были? В тибетских монастырях не задают таких вопросов. Здесь знают: иногда два плюс два — это звук пустоты между ударами сердца.