Опоздание мира. Порту. Фантазии о Португалии

К вечеру М подумал, что путь уже близится к концу, однако же тот и не думал всерьез начинаться. Путь виделся ему  наперво ровною и спокойною, освещенною светом дорогою, но на поверку оказалось на этом пути столько ухабов и выбоин, что М стоптал уже не одну пару сапог, и эта пара была последней.
В ней ему следовало выйти на берег моря, погрузиться на большой трехмачтовый корабль, минуя охрану и вездесущие кассы, просочиться на него с воздухом, с синею соленою водою, с большими бочками портвейна, в чемоданах с черным чаем, и с нарядами, кружевами, жемчугами, и после все будет закончено. С этой мысли началось путешествие М, и ею же оно и заканчивается.
И эта пара сапог, как символично, подумал он. 

Мальчишка, пробежав, сунул ему в руку вчерашнюю газету, а после хлопнул друг о дружку тощими загорелыми ногами и на минуту застыл как истукан, глядя на М огромными цвета заката глазами. Его напряженное молчание было бы испытанием для любого, кто понимает, что кто-то просит денег, но не для М, у которого отродясь в кармане ничего не было. Мальчишка лукавил, кому нужна будет завтра позавчерашняя газета. В ней нет ничего, что бы ни случилось, или что не было бы уже известно. А главное – в этой газете не было ничего, что можно было бы изменить.

М, как и многие молодые люди его, уже потрепанного, возраста, полагал, что прошлое не точно, и в первые минуты и часы этого прошлого его еще как-то можно поменять. А как поспишь, немедленно после сна все проходит, и прошлое становится как будто камень, а раньше было как будто пластилин.

Мальчишка всунул М газету, в которой новости падали каменными глыбами, но были и мелкие камушки, и вовсе галька.
«Мадам Н выступила на сцене с новым мюзиклом» - цок-цок, зацокала галька, как каблучки капризной, своевольной и не по возрасту кокетливой мадам Н,
«Вчера произошло солнечное затмение, однако на большей части Португалии его невозможно было увидеть невооруженным глазом» - упал и будто звякнул ценный агат, и остался лежать.
А это уже гранит с острыми краями заблестел на солнце - «Полиция составила детальный фоторобот и разыскивает Адриано М, совершившего множество…», и М невольно приблизил глаза к изображению молодого, но же лысоватого человека, с тонкими усиками, которое как будто жило своей жизнью, нет, этот нисколько на меня не похож, со смехом подумал М.
А вот и какая-то важная новость, как булыжник, лежащий вдоль мостовой, большой и тяжелый, но незачем: «Госпожа Ф безвременно покинула нас, память о ней будет вечно с нами, кто хочет проститься – прощание состоится…»

Толпа зевак шла по мосту и разделилась на две части, одна из них скопилась на одной стороне моста, вторая на другой. Кто-то продолжал идти, размахивая руками в такт ходьбе, а кто-то вжался в перила, и шел, рукой жестко схватив поручень и стараясь не смотреть вниз.
«Вам надо отойти»
«Я не затем приехал сюда, чтобы какой- пацаненок говорил, что мне делать»
«Вам необходимо отойти, потому что сейчас пойдет поезд. Впрочем, как хотите. Мне все равно» - мальчишка отпустил наконец его рукав, и М вздохнул свободно. Хватка была у него несоразмерно возрасту.

Приближающийся трамвай ревел как разъяренный бык, и от гибели М отделяла всего секунда, и он использовал ее на полную катушку. Еще не там, подумал М, еще нет.
Трамвай с ревом помчался далее. Мальчишка куда-то исчез, как и все вокруг. Осталась пустота и давящая неопределенность. М понял, что куда-то не успевает, но не могу в точности понять, куда именно и зачем он шел. Ведь путь его был не легок и не сильно тяжел, но был длинен, чрезмерно длинен для того, сколько человек сможет вместить и запомнить.

Не только М, любой на его месте, забыл бы уже давно, куда он шел тогда, когда вышел. Цели способны меняться и уточняться по разумению имеющего их. М проник в маленькую кабинку туристического электрокара и быстро захлопнул за собой дверь. Только бы она не попросила показать сразу деньги. Но она даже не обернулась.
«Поехали» - командным голосом сказал М.
«Сейчас. Мне надо накраситься»
«Ничто вам уже не поможет. Вам следовало родиться красивой. Если этого не произошло, вам же лучше, меньше времени остается на глупости»
«Вы хам. Но мне все равно»
Забавный город. Тут всем все равно.
«Я сижу и жду. Не спрашивайте, есть ли у меня деньги. И тогда вы не будете разочарованы, как, вероятно, были много раз в своей жизни»
«В таком случае не спрашивайте у меня, куда мы едем, мы будем ехать в правильном направлении»
 «Каждое направление можно считать правильным или не правильным, в зависимости от того, на какой точке зрения вы стоите»
«Вы сейчас вообще нигде не стоите. А сейчас держитесь, поедем»
М едва успел схватиться за поручни. Тук-тук понесся по мощеным улицам, и каждый слишком вы ступающий из мостовой камень эхом отзывался в его пустом желудке, не в пример его голове, в которой роились мысли, как длинные белые черви, пересекаясь между собой в пошлом реверансе.
М ждал момента, когда мог кубарем скатиться вниз. Это проверенный метод, он всегда делал так, передвигаясь зайцем в чуждых ему городах. У М не было родины, а, следовательно, платить не было необходимости, ибо пополнять чужую казну М считал делом скорее дураков и слабых, а он себя к такой категории не относил.

«Это дом Роналду» - возница сказала это между прочим, как будто вокруг была еще сотня домов прославленных футболистов. Это были первые ее слова, произнесенные с начала поездки. И они звучали буднично, как будто она сказала: «Я съела теплый завтрак». На М пахнуло морским воздухом. Не обманываю ли я сам себя – подумал он? Впрочем, нет, когда-то море должно было проявить себя. Пусть даже так, запахом.

М был примирителем. Работал? Был. Вы, вероятно, не слышали о такой профессии. Примирители не нужны были ни в какие годы, потому что вносили смуту. В стройной теории власти существовал конфликт как двигатель прогресса, и конфликт этот могу существовать единственно между подданными, и разрешался он с помощью самой же власти, однако же, не сразу, а до того стороны проходили тяжелую, изматывающую процедуру божественного конфликта, который очищал их умы, опустошал их тугие кошельки, и изгонял из головы самые мысли о возможности конфликта супротив власти.
Тех же, кто позволял себе конфликтовать против высших, немедленно призывали к ответственности путем очистительного огня. Вся система была понятна и прозрачна. Однако кое-где стали появляться примирители. Были ли они людьми в полной мере, сказать сложно. Потому что денег они за свою работу брать не могли. О сем гласил закон. Наперво он гласил, что примирителей нет, но шли столетия, и много после к нему внесли оговорку со звездочкой, что ежели примирители и есть, то денег ни с кого им брать не надлежит, а если же пойман будет кто то, то дал денег примирителю, то на первый раз кара была 200 плетей, а ежели пойман будет примиритель, то ему самому и полагалась та самая казнь, каковая и всем неверным, то есть сожжение. 
А в том, что примиритель будет пойман, никто никогда не сомневался, потому что по известной методе из двухсот плетей первые 20 получал несчастный и был далее допрашиваем, пока не сознается, и в случае добросердечного признания число плетей сокращено могло быть вдвое, до ста. Мало кто доживал до ста, однако ж, как писали в газетах, дожившие доживали с чистым освобожденным сердцем, безо всякого зла.

Сожжение примирителей происходило прилюдно,  и им в тот момент не отпускались грехи, как остальным, а, следовательно, примиритель забирал их в полном объеме  с собой. Толпа обычно рукоплескала, в особенности дети подросшие, ибо именно в подростковом возрасте надлежит воспитывать жестокость и слепую веру, и с подобной задачей справлялись оные успешно. Толпа после расходилась по домам, по дороге вступая в перебранки, к кому чей козел за травой заходил, и у кого куры понесли не от своего петуха, и доходило до рукоприкладства, и полнилась казна.
Ежели примиритель довольствия ни от кого не получал, то и сжигать его было формально не за что. К таким относились как к святым дурачкам, они бродили себе по свету пешком и мирили всех, и договаривались со всеми. Но в самом деле все было не так. В самом деле штабы по поиску и выявлению примирителей тесной сетью опутывали страну, и каждый жалующийся там был герой, и каждый сдавший там был герой, и каждый заметивший и доложивший.

«А зачем вы про дом Роналду рассказываете? Он, наверное, не рад был бы?»
«А все спрашивают  — вот и рассказываю. Людей интересует! Футбол, секс, грязное белье. Все это мы знаем. Я – все знаю! Ничего он не представляет из себя... дом то» - пробормотала возница. «Если вы хотите увидеть что-то на самом деле интересное, я могу вас отвезти. Это до океана и направо»

Вот это да, подумал М. Он стоптал несколько пар отличных кожаных сапог, чтобы выйти к морю, а тут целый океан. Он никогда не видал океана. Это превосходило то, на что он мог надеяться.
«До океана и направо… Я должен вам кое-что сказать»
«Не слышу, тут ветер. Мы сейчас быстро домчим»
«Кое-что важное!» проорал М, стараясь перекричать сильный ветер, пахнувший из-за угла.
«Потом, мистер, потом!»
Возница поехала очень быстро. Он так никогда раньше не ездил. Он спешно подобрал полы немолодого сюртука, испугался, что они могут запутаться в колесах. Ему казалось, что они едут скорее ветра. Между тем спускалась темнота. Начала сверху, небо вдруг почернело. А внизу было светло. Потом зажглись фонари. Но улица еще была освещена солнцем, которое превратилось в красного гиганта и как монетка опускалась в горло синего, почти черного, океана. Впрочем, там, где садилось солнце, он приобрёл зловещий оранжевый цвет, на фоне которого все корабли с белыми мачтами стали пиратскими шхунами. М надвинул шляпу на глаза и крепко держался за нее.

«Мы почти приехали. Тут остановлюсь. Прямо идите, там кусты. Они колючие, но так должно быть. Ничего не бывает без жертв. Мне дальше нельзя»
«Я сказать хотел еще там, но вы привезли меня сюда, и я вынужден сказать тут. Я не заплачу вам»
«Это не имеет значения. Для меня совершенно неважно заплатите ли вы мне. Главное сколько вы заплатите там» - возница сказала это легко, как будто была чертовым ангелом.
«Там я тоже не заплачу» - передразнил ее М. «вообще не могу заплатить. У меня ничего нет».
«Так дайте мне то, что важно для вас. Вы должны что-то отдать сейчас»
«Вы совершенно правы. Вы отказываетесь, однако я чувствую, что должен. Но именно в этот раз у меня ничего нет. У меня была последняя пара ботинок и я сегодня надел их чтобы завершить свой путь. Я сейчас понял, что завершение моего пути уже очень близко. Поэтому я могу отдать их вам»
«Спасибо. В таком случае я приму их в дар. И сразу дам их вам поносить. Но не навсегда. Только до того момента, когда мы снова встретимся»
У М засосало под ложечкой. Снова встретимся. М всерьез подумывал о конце пути. Он много размышлял о смыслах. Это было несложно, истаптывая длинные сельские дороги, а пыли от проезжавших подвод, проходивших караванов, ковыляющих ослов, проносящихся сверкающих автомобилей, он научился уходить в совершенно другой мир, в котором он взвешивал и отмерял, отделял и смешивал, как напитки или зелья, мысли и воспоминания, в поисках формулы истины, или, как он хотел бы, добра.
Но формула уходила из-под его рук, растворялась в грязи облившего его кадиллака на парижской улице, зацеплялась за покосившуюся ограду старого дома, из которого все ушли на войну и не вернулись, на перьях глупых птиц выпархивала из-под ног и устремлялась в другие места.
«Вы меня обманываете и хитрите. Вы просто добрая. Всего хорошего. Спасибо»
М выбрался из тук-тука.

Пробравшись между зарослями ежевики, М выбрался на небольшой пустырь. В этом места не было деревьев, но были высокие остовы их, высотою почти с дом, и стояли плотно, обрамляя сам дом. Домом это, впрочем, назвать было нельзя, потому что взору М предстал не сам дом, а странное, на первый взгляд непонятное зрелище, первым делом напомнившее М о войне. Мелькнула мысль – в укрытие, и голова чуть вжалась в туловище, шея привычно заболела. Взошедшая уже луна услужливо осветила удивившее М.
Дом, в котором когда-то было множество комнат, с большим залом, хранившим шелест бальных платьев, с детскими комнатами, закупорившими в себе яркий смех и первые слезы, с кухней, хранящей запахи мясного пирога и свежей рыбы, все это было распилено пополам острым невидимым ножом. Звуки улицы тут не были слышны. В ушах у М зазвенело, и пустота обволокла его плотным туманом. Он остановился, потому что не мог понять, куда ему идти, и стоит ли идти.   

М не смутило отсутствие таблички «достопримечательность». Он прошел всю Европу, и по пути его было много разного, и вокруг были таблички, и вокруг были ограды, и вокруг были толпы людей. М помнил еще времена, когда не было табличек, а далее, когда они появились, он помнил времена, когда не было оград. М помнил и времена, когда не было людей, но об этом М старался никому не рассказывать, потому что пару раз это оборачивалось для него совсем невеселыми последствиями.

Но он принял мысль, что ничего подобного он не видел. Дом был распилен ровно пополам по двери, и с правой стороны сохранился звонок, а под ним табличка с именем хозяина. С удивлением М прочитал имя господина Ф. Сзади него что-то хрустнуло. М резко обернулся.
Чуть поодаль стоял мальчишка-газетчик.
«Черт, ты меня напугал. Как ты попал сюда?»
«Так же как все, мистер, прицепившись сзади» - мальчишка изобразил раскаяние, но был страшно горд тем, что ему удалось удивить, и даже напугать.
«Зачем ты за мной поехал? Что тебе надо?»
«Я знал куда вы поедете, мистер. Вам одному нельзя тут. Тут непонятно будет»
«А ты, значит, экскурсовод?» - М усмехнулся. «Ну, что ж, пойдем посмотрим.»
Мальчишка уверенно зашел в дом через половину двери и пошел направо, в сторону кухни. М следовал за ним, понимая, что мальчишка тут уже был, и значит нет риска оступиться. Смотрел на парня, тому было от силы лет 7, может, 8, если делать скидку на его худобу и чрезмерно детское лицо. Однако парень был грамотным, он это понял еще там, на мосту.

«Тут, мистер, начинается наша зловещая экскурсия по знаменитейшему особняку мистера и миссис Ф, живших тут более века назад. Особняк знаменит тем, что  здесь произошло страшное, зловещее преступление, и оно живет здесь, в этих стенах. Вы сможете узнать все сами, если вам, конечно, не страшно, мистер!» - в голосе мальчишки смешивался смех и что-то еще неуловимое, печальное донельзя.
М прыснул, сделал серьезное лицо и сказал: «Конечно, хочу!»

«Тогда мы сейчас возьмем скамейку и пройдем на внутренний двор, я кое-что покажу» - мальчишка и впрямь привел М на внутренний дворик, в котором росли странные деревья, очень походившие на лимоны или апельсины, но имеющие гигантский ствол и превратившиеся в странные гигантские лианы, которые изнутри опутали все комнаты, двери и коридоры этого странного дома. Тут только М понял конструкцию дома и удивился ровности среза, который будто сделал невидимый лазерный луч.
Скамью мальчишка велел установить по центру дворика, и в свете луны вокруг хорошо были видны все комнаты. Театр для одного зрителя – успел подумать М, и в тот же момент луна погасла, ее закрыла большая туча, а на одну из комнат, очевидно, спальню второго этажа, упал яркий свет софитов.

«Ах, дорогой, я страшно устала. Сегодня буду спать до полудня. Займись детьми, пожалуйста» - эти слова сказала девочка лет десяти с собранными в сложную прическу волосами и платье, из-под которого кокетливо выглядывали кружевные штанишки.
«Конечно, отдыхай, дорогая» - ответил ей голос из-за двери. Этот голос принадлежал, очевидно, подростку, ломался и был грубее, чем станет, когда тот вырастет в мужчину.

Вдруг свет софитов переметнулся вниз на кухню, на которой копошились двое странных детей лет 8, странных тем, что один из них был его друг-газетчик, а второй был похож на него как две капли воды, но был одет в суровое платье и носил на голове чепец.
«Хозяйка - то сегодня опять гуляла с графом  до полуночи. И как она еще держится, он же все знает, а как не знает, так догадывается. А граф то, граф беден как церковная крыса, один титул..»
«Ох, Карлито, мне кажется, добром это не кончится!»

Свет перешел в гостиную на втором этаже, в которой все было бежевого цвета, и везде было золото. Золото засверкало, и М поморщился от бликов. За столом, уставленным едой и накрытым белой скатертью, сидели двое, та же девочка, но уже теперь наряженная в чудесное шелковое платье, и парень лет пятнадцати, кому принадлежал голос. Парень был красив особенною красотой. Глаза его безумно блестели.
«Я ухожу к графу А. Я не могу всю свою жизнь рожать детей. Хотела бы посмотреть мир. Он сделал мне предложение, и я заберу с собой девочек. Сыновей я оставлю с тобой, их следует воспитывать по-мужски. Более мне ничего не нужно. Правда, граф А беден. И нам надо на что-то жить. Думаю, поскольку я мать, суд определит мне ровно половину твоего имущества. Ты не обеднеешь»
«Ты была бы никем без меня. Вспомни, ведь это я вытащил тебя из грязи. И я найду лучший способ отомстить тебе. Так, чтобы ты и дальше была никем. Лишу тебя всего»
«Это жестоко с твоей стороны. Но суд нас рассудит»

Свет софитов переместился на цокольный этаж. Там стояла странная установка, в которой кипели какие-то колбы, что-то светилось, что-то капало, что-то бренчало. Посередине стоял в строгом камзоле его сегодняшний знакомец и отмерял время по ржавым морским часам. Потом подпрыгнул, как сегодня утром, и закричал «Да, работает!» И М увидел странный желтый луч, который пронизал комнату, и попал аккурат посередине часов со старой кукушкой, и провел ровную полосу, разделившую часы надвое. М даже почувствовал странный запах, как будто металла и паленого мяса. Кукушка в тот момент как раз собиралась куковать, луч задел ее на выходе. Обе половинки обуглились и упали на бетонный пол, и остались там лежать жалкими кусочками с невзрачными перьями. Откуда ни возьмись, появился второй пацан в костюме жирного кота, с намазанными сажей усами, хищно обернулся к М, осклабился, и накинулся на остатки птички, которые мгновенно исчезли в его рту... или это только так показалось? М стало жутковато. Однако наступил антракт и зажегся мириадами фонариков желтый свет.

«Вы будете досматривать?» - буднично осведомилась неслышно подошедшая развязная девочка лет 13, одетая в неподобающую времени короткую юбку, на лице ее была масса косметики, но даже она не скрывала детское лицо ее. «Если будете досматривать, с вас еще 2 евро»
«Однако на входе не было кассы», попытался было вежливо возразить М, и я был приглашен на представление вашим… он поискал глазами пацана. Но вокруг увидел только больше десятка голодных глаз, глядящих на него из зарослей ежевики.

«С вас еще два евро» - девочка не унималась. «Если будете досматривать. На кой черт вам досматривать, все понятно же уже» - раздраженно закончила она. «Не хотите платить, просмотра не будет».

М поднялся со скамьи. Софиты погасли. Луна вышла из за тучи, и вновь осветила светом дворик. Глаза в кустах погасли, и стало понятно, что это игрались светлячки.
История о том, как ревнивый муж отнял у неверной жены половину всего, присужденного судом, буквально, лежала в скомканной газетной странице у него в кармане. Реальность стремительно обрастала плющом, из земли росли розы и обвивали все стены импровизированного театра. М посмотрел на дату газеты. Октябрь 1903 год, ровно сто лет назад. М нестерпимо захотелось вернуться туда, откуда он сегодня это начал.
 
«В результате семейной ссоры герцог Ф, супруг погибшей, изобретатель, долгие годы создававший в подвале машину, которая может разрезать вещи на части одним лучом, испытал эту машину после решения суда на собственном доме, а также большом наследном парке, насчитывающем более ста ценных вековых лиственниц. После этого,  герцог предложил супруге разделить также и детей подобным образом, для исполнения чего запер в комнате мать, предположительно, с детьми, на время подготовки. При осмотре разрезанного особняка в указанной комнате была найдена герцогиня Ф в окружении книжек с детскими сказками и юридических книг с описанием всевозможных судебных кейсов, погибшая по неизвестной причине. Вскрытие герцогини Ф. обнаружило состояние сердца, называемое «безнадежность». Сообщается, что указанная причина смерти диагностирована впервые.
Сообщают, что герцог до этого длительное время страдал от неизлечимой душевной болезни и в настоящее время помещен в клинику при больнице святой Марты. Местонахождение пятерых детей Ф неизвестно до сих пор. Факт убийства собственных детей герцог отрицает. Из казны выделено более одной тысячи евро на покрытие расходов по содержанию герцога и на погребение супруги на общественном кладбище. Все имущество герцога, как не способного управлять имуществом, отошло величайшей власти абсолютным большинством голосов.
Сообщается также, что вины судебной системы в указанном происшествии нет, поскольку судилище происходило по всем правилам закона. До указанного происшествия ни одно из судебных решений не вызывало подобного резонанса, посему обвинения адвокатов сторон в пристрастности и безапелляционности суда, а также в отсутствии всяческих попыток примирения сторон, а, напротив, разжигания вражды на самом заседании, суд решительно отрицает. Да будут смертные подобны овцам и подобны волкам, ведь мир и добро приводит только лишь к забвению».

М вздрогнул – к нему подошла та девочка из театра, одета она была уже в скромное платье изо льна, кое-где порванное, на нем носила красивую, чуть поеденную молью, но поражавшую искусством портного, пелерину из какого-то неведомого, вероятно, китайского шелка. Пелерина была не с ее плеча, очевидно, принадлежала старшей сестре или даже матери.
Она потянула его за рукав.
«Пойдем. Тебе пора в свой мир. Здесь ты уже опоздал».