Загубленный талант. Часть третья. Пришелец
П Р И Ш Е Л Е Ц
Появился он в сорок четвёртом году. Коренастый ,широкоплечий, с исхудавшим круглым лицом, высоким «сократовским» лбом, с широко раскрытыми и излучающими тоску голубыми глазами; с красивым, волевым подбородком, античным носом и светлыми волосами. О таких людях сейчас говорят просто: « порода », словно стараясь подчеркнуть
их исключительность и имеющих все природные данные для того, чтобы занять достойное место в генофонде русской нации.
Одет он был в рваную одежонку, босой, с цыпками на отёкших от хронического голода ногах. В то время мы все ходили босиком с начала мая до середины сентября и мучились от цыпок-этих постоянно кровоточащих трещин на коже.
Мешков имел замечательный голос. Я бы его назвал так: золотисто-бархатный тенор. Когда у магазина «Золотопродснаба» собиралась очередь золотодобытчиков за продуктами, то неожиданно появлялся Мешков и пел своим удивительным голосом:
« Как в лесу при долине звонко пел соловей,
А я мальчик на чужбине , позабыт от людей.
Позабыт, позаброшен. С молодых юных лет
Я остался сиротою, счастья доли мне нет.»
Песня ударялась в стоявших в изумлении людей, будто клещами сжимала сердце и рвала душу, вызывая слёзы на глазах женщин, а мальчик , приподняв руки и запрокинув назад голову, словно с мольбой обращаясь к небу, продолжал:
«Как умру, как умру я, похоронят меня
И родные не узнают, где могила моя..я.аа!»
Это не было притворством, с каким в нынешнее время в метро и в подземных переходах подставные «нищие» и «беженцы» просят подаяние. Это был крик отчаяния души, по сути ещё ребёнка , на которого свалилось тяжкое горе. Женщины давали певцу, что могли оторвать от своего скудного пайка: кто «довесок» хлеба, кто горсть крупы, кто липкий и грязный пряник, а кто- кусок ржавой селёдки. Мешков степенно складывал подаяние в сумку из-под противогаза и со словами: «Спасибо, уважаемые!»- слегка раскланивался. Его просили спеть ещё и тогда он запевал популярную в ту пору народную песню «Это было давно»:
Это было давно, лет семнадцать назад,
Вёз я девушку трактом почтовым.
Белолица она, словно тополь стройна,
И покрыта платочком шелковым
Попросила она, чтоб я песню ей спел,
Я запел и она подхватила.
Наши кони неслись, колокольчик звенел
И луна нам лукаво светила.
Вдруг казачий разъезд перерезал нам путь,
Наша тройка, как вкопана встала.
Кто-то выстрелил вдруг прямо в девичью грудь
И она, как цветочек завяла.
На прощанье она прошептала слова:
Из тюрьмы я к народу бежала.
Если б не смерть моя- я была бы твоя
И навеки она замолчала......
Когда Мешков заканчивал эту песню о трагичной судьбе её героини. то у некоторых на глаза наворачивались слёзы. Иногда какая- нибудь сердобольная женщина уводила его домой, где кормила горячей пищей: дымящимися, сваренными в мундире картофелинами, поила молоком и давала что-нибудь из старого тряпья; благо , что народ у нас в то время был добрый и отзывчивый на чужое горе.
Потомки сосланных в Забайкалье за Пугачёвское восстание донских и уральских казаков, польских повстанцев, декабристов ,петрашевцев, народовольцев, матросов с «Потёмкина»; отпущенных на поселение после отбытия каторги уголовных преступников; крестьян из Воронежской, Курской, Вологодской губерний, переселённых после реформы 1861 года ; выжившие в суровых условиях; перемешавшиеся браками с аборигенами - бурятами, тунгусами, якутами и китайцами, они образовали новую общность людей, называемую Забайкальцами. В постоянной борьбе с суровыми условиями местной природы за выживание, они от своих предков унаследовали лучшие и востребованные новой жизнью качества, такие как трудолюбие, смекалку, выносливость, взаимопомощь, доброжелательность, искренность, доверчивость, отличное здоровье и врождённую личную, граничащую с анархизмом свободу, присущую жителям всей Сибири. Ещё с Екатерининских времён в крайних к дороге домах в специальных окошечках, вырезанных в сенях и называемых «ланцовками», на ночь для беглых каторжников выставлялась банка молока и рядом клался кусок хлеба. Зачинателем этого дела был житель одного из сёл Ланцов. Он давным давно умер, а имя его навсегда осталось в истории каторжного периода Забайкалья. Об этом в каждой семье рассказывали малым детям, едва те начинали осмысливать жизнь. Жалость к сирым и убогим, сердоболие к осужденным это наша национальная, выстраданная черта характера. И в Мешкове, благодаря этой жалости, поддерживалась жизнь. Надо сказать, что он был очень общительным мальчиком. Когда я со сверстниками играл в какую-нибудь игру: в лапту ( сейчас- бейсбол), в прятки или в войну, то он подходил и просился принять его в компанию. Его принимали с охотой, так как в его поведении было что-то притягательное. В перерыве между играми и купанием в реке мы собирались у открытых дверей мельницы, где старый мельник Дмитрий Ананьин и три его подсобника, грудастые молодые солдатки: Мустина, Капустина и Андриенко, опушенные мучной пылью, ссыпали зерно в прожорливый бункер на верхнем этаже. Затем внизу неподалеку от нас из дрожащего лотка принимали муку в мешки и оттаскивали в сторону. От работающих жерновов и передаточного механизма стоял грохот и мельники что-то кричали на ухо друг другу. Нас они как будто не замечали и мы , воспользовавшись этим, подбегали к стоящим рядом с дверями не завязанным мешкам с овсом или с рожью, хватали по горсти зерна и быстро бежали на берег Шилки. Иногда нам удавалось стащить пшеницу или ячмень. На берегу мы разводили костёр и на ржавом железном листе поджаривали свою добычу. Когда зерно поджаривалось, то начинало щелкать и подскакивать. Мы ссыпали его на чью-нибудь снятую рубаху и делили строго поровну, пересчитывая каждое зёрнышко. Затем с величайшим удовольствием пережевывали и поглощали эту хрустящую, самую вкусную на свете пищу. Но и соответственно похвалялись тем, что нам так легко удалось стащить зерно у зазевавшихся мельников в очередной раз.
О, святая детская наивность! Мы даже и не могли подозревать, что эти тёти и дед специально отворачивались только для того, чтобы голодные детишки смогли взять по горсточке зерна и хоть немного поесть. Впоследствии, получив юридическое образование, я иногда вспоминал этих невольных «пособников» хищения ( в те времена за горсть зерна давали по пять лет лагерей), которые на самом то деле действовали в состоянии крайней необходимости, спасая детей от голода. Как мне потом, уже работавшему следователем, хотелось приехать в страну своего детства, поблагодарить и обнять тех, кто жив, а умершим положить на могилу цветы. Но после сильного наводнения 1958 года район был ликвидирован, многие разъехались по городам и весям, да и на месте старого кладбища стали разрабатывать золото Посетил я свою новую родину только через двадцать лет в 1964 году и не узнал прежних мест. Да и из знакомых остались только пожилые , а из сверстников и одноклассников -никого так и не встретил. Зато был несказанно рад встрече со своим классным руководителем Раисой Ивановной Колотовкиной и директором семилетней школы Ольгой Иннокентьевной Булановой. А мельница сгорела в январе 1945 года вместе с электростанцией, к которой она была пристроена. Виновным в пожаре объявили дежурившего в ту ночь машиниста, он же и кочегар, Дунаева, парня призывного возраста и имеющего бронь от призыва, исчезнувшего в момент пожара и, видимо, подавшегося в бега. С тех пор его никто и нигде не видел, да и для органов следствия он исчез навсегда.
Продолжение следует...
На снимке падь Козлуха.
Свидетельство о публикации №225033000537