9. Катастрофа

     Это очередной рассказ из моей биографии.
     А вот не всё коту масленница. Ещё говорят - вот тебе бабушка и юрьев день. А еще говорят, что и на старуху бывает проруха. А ещё... В общем много таких поговорок, в которых ожидаешь одно, а в лоб прилетает нечто противоположное, от которого искры из глаз и головокружение. А потом ходишь, чешешь темечко и думаешь - ну, чёрт побери, как же так, почему всем коврижки, а мне шишки? 

-------------------

     - Серёга, ведь у тебя школа с золотой медалью,
       мехмат, аспирантура, а теперь киоск с шаурмой.
       Как так получилось?
     - Дружище, мне просто повезло.


     И вот училище позади. Я свыкся с правилами военной системы и оброс роговым панцирем. Теперь меня не просто было вывести из психологического равновесия лишениями и неустроенностью армейского быта.
 
     Для дальнейшего прохождения службы я был назначен в шестую воздушную армию, штаб которой дислоцировался в Минске.

     Эх, друзья, хочешь не хочешь, но теперь нужно рассказать вам об одном случае, мимо которого невозможно пройти не чертыхнувшись, так как он, этот шаловливый перст судьбы, перекорёжил мою дальнейшую жизнь.

     Дело было в столице Белоруссии, в середине августа, в начале жаркого белорусского дня, оказавшегося сакральным в моей биографии.

     Мы с другими тремя молодыми литёхами (лейтенантами), назначенными тоже в шестую, встретились в минской гостинице после месячного отпуска. Наутро нам предстояло явить наши личности в кадровое управление армии и получить назначение в конкретный авиационный полк.

     Пока не наступили последующие события, я должен уточнить один момент. Училище я закончил по лётной специальности - Командир огневых установок (пока что только училище, академия ВВС была позже). Не стрелок-радист, а именно Командир огневых установок. Лётная офицерская должность. Кто понимает разницу, тот понимает. Со всего абитуриентского потока только тридцать человек попало на лётную спецификацию. Каким-то чудом я прошёл лётную комиссию и был зачислен на учёбу в отделение Воздушно-Огневой Службы. Вот такой случился зигзаг судьбы. Ведь вы помните, что военно-врачебная комиссия нашего районного военкомата забраковала меня в лётное училище. А здесь, вдруг, по какой-то необъяснимой причине, гайморит непонятно куда исчез и я оказался в лётном отделении. Благо, что мне удалось заранее, сразу по приезду в училище, узнать о наборе в эту службу и я одним из первых быстренько подсуетился, написав заявление на прохождение комиссии и сдачи экзаменов на этот курс.
 
     Как выпускник этого курса я хорошо знал прицельные схемы воздушной стрельбы, бомбометания, пуска ракет и системы управления вооружением самолёта. На профильном бомбардировщике Ту-16 было семь пушек. Четыре в моём управлении. Мои обязанности в составе экипажа заключались в обороне самолёта от атак истребителей противника из верхней и нижней полусфер. Для этого я должен, при обнаружении атаки истребителей, огнём своих пушек отгонять истребители. Я прошёл теоретическое обучение в училище и соответствующую лётную практику и считал, что всё о’кей, что я буду и дальше летать, и что моя дальнейшая служба будет связана с голубым небом.

     Забегу вперёд и сообщу, что моя судьба в тот день выкинула ужасно обидный фортель, который привёл к тому, что никакого голубого неба не случилось. В последующие несколько лет службы небо было закрыто для меня в связи со случаем, который произошёл в тот несчастливый день.
 
     Теперь дальше и по порядку. Вышли мы из гостиницы и направились к штабу. Все молодые, сверкающие свежестью и звёздочками двадцатилетние офицеры. Парадная форма, отглаженная за ночь, привлекала озорные взгляды встречных девчонок. Стрелки брюк со свистом разрезали воздух. Ботинки начищены так, что глаза жмурились от солнечных бликов. В общем, всё чик-чок. Хоть на парад на Красную площадь.

     Только вышли и тут ба-бах. Ещё раз ба-бах. Гром и молния. И сразу же небеса опрокинули на нашу образцовую свежесть тонны воды. Ливень. Мгновенно всё наше сиятельство превратилось в наше мокрейшество. До нитки. До трусов.

     Что делать? Возвращаться и переодеваться? Но во что? Другой, запасной парадки нету. Есть только гражданка в чемоданах, но ведь представляться в кадрах по случаю назначения на должность нужно в парадке. Порешали, порешали и не пришли к единому мнению. Я настаивал на том, что нужно переодеться, так как предстать в штабе в виде мокрой курицы это значит сразу заявить о себе именно как о мокрой курице, а не о бравом летуне. Ребята говорили, что положено в парадке, значит нужно в парадке, пусть даже в мокрой.

      В общем, они поехали на трамвае в сторону штаба, а я пошёл обратно в гостиницу переодеваться в сухую гражданку. У меня была приличная приталенная гипюровая рубашка, хорошие брюки с низким поясом и модные туфли на платформе. Я считал, что в этом виде буду смотреться орлом, а не курицей.

     Встретились в штабе. Нас по очереди вызывали в кабинет и объявляли место дальнейшей службы. Ребята выходили довольные. Места им были предоставлены совсем неплохие. И вот назвали мою фамилию.

     Захожу. Смотрю, сидит толстый подполковник с круглыми очками. На лице написана грусть и служебная необходимость. Я представился: “Товарищ подполковник. Лейтенант Яранский. Представляюсь по случаю назначения на должность для прохождения дальнейшей воинской службы”. Положено так представляться.

     Он посмотрел на меня и приподнял очки:

     - Я что-то не вижу здесь лейтенанта.

     - Как не видите? Вот я. Лейтенант Яранский.

     - Знаете, товарищ Яранский, перед вами, действительно, в мой кабинет заходили лейтенанты, а сейчас я вижу перед собой молодого человека с улицы, и ничего мне не говорит о том, что вы лейтенант.

     - Товарищ подполковник, так ведь дождь же…

     Он встал из-за стола, посмотрел в окно и подошёл вплотную.

     - Наверное, он вас одного намочил. Другие офицеры прибыли как положено в военной форме, пусть и промокшей насквозь, но в военной. Вы понимаете? Нет, наверное, вы не понимаете, что военная форма это предмет гордости офицера. А вы при малейшем неудобстве решили заменить её на обезличенную гражданскую одежду.

     Я мгновенно всё понял. Понял, что он принял оппозицию ко мне и ничего хорошего мне не светит. Я заткнулся и стал смотреть в сторону. Ладони вспотели, а в подколенках появилась противная вибрация. В голове образовалась пустота и ни одна мысль не тревожила моё  отчаяние.

    - Выйдите в коридор и ожидайте приглашения. По вам будет отдельное решение

     Меня как дубиной по голове огрели. Да так, что звон в ушах зазвенел. Не помню как развернулся и вышел из кабинета. Ребята набросились узнать, куда меня назначили. По моему виду всем стало понятно, что что-то не то. Шутки смолкли. Я в двух словах объяснил им, что они оказались молодцами,  а я в пролёте. Стали утешать, говорить о надежде, которую не стоит терять. Ребята молодцы, поддержали тогда мощно, но надежда умерла буквально через пять минут.

     Вызывают. Захожу. Быстрый взгляд сквозь круглые очки в мою сторону.

     - Так вот, лейтенант Яранский. Вы же, всё-таки, лейтенант, не смотря на ваше  пренебрежение формой советского офицера. Вы, наверное, знаете, что в этом году у нас формируется новая авиационная база тяжёлых ракетоносцев Ту-22М.  Недалеко от Ленинграда. Вы закончили училище по такой-то военно-учетной специальности. Это очень близко к тому, что мы вам предлагаем. Ваша специальность по училищу – вооружение бомбардировщика. Вы освоили прицельно-навигационные системы и собственно оружие бомбардировщика. То, что вам предлагается тоже связано с вооружением. Ту-22М это новейшая машина и мы подбираем особо подготовленные кадры для их эксплуатации.

     Он сделал особый нажим на последних словах, на “особо подготовленные кадры”. Но я мгновенно понял, что он пытается сгладить свой страшный удар, сделав комплимент мне и моему назначению. В голове снова зазвенело. Внутренности продолжали опускаться в какие-то нижние горизонты..

     Я уже кое-что знал об этих новых машинах. И знал, что их экипаж четыре человека. Два лётчика и два штурмана. На Ту-16 экипаж состоял из семи человек. В составе экипажа был и я со своими прицелами и пушками. Значит я пролетаю “мимо кассы”? Значит я лечу как фанера над Парижем? Я попытался остановить падение внутренних органов:

     - Так ведь, товарищ подполковник, я знаю Ту-16, а Ту-22М не знаю. На Ту-16 у меня была лётная практика. Вот моя лётная книжка. А этот самолёт я не знаю и не летал на нём.

     - Повторяю, специальности почти что родственные.

     - Так ведь у меня лётная специальность. Я должен летать. У меня… - Я чуть не плакал.

     Он скривился как от зубной боли, постучал пальцами по столу, сгрёб со стола  бумаги и направился ко мне:

     - Вы только потом поймёте, что вытянули счастливый билет. И отсутствие формы здесь ни при чём. Просто чем-то вы мне нравитесь. Полк Ту-22М это новый вид ударной авиации.  Карьерные перспективы значительно лучше, чем в полку со старой техникой. Вам гораздо легче будет в последующем поступить в академию. Кандидаты из лидерных полков пользуются преимуществом. Потом благодарить будете. Вот направление, которое вы представите в канцелярии полка. Другие документы вы получите там-то и там-то. Всего хорошего. Желаю вам успешной службы.

     Стою как оплёванный сахарным сиропом. С одной стороны он сладкий по причине хороших карьерных перспектив, если не врёт. С другой стороны Ту-16 для меня привычен и это моя лётная тема, я ведь летун. И эта вторая сторона моей утраченной перспективы гудела в голове чудовищным набатом. Я чувствовал что-то важное, ускользающее из моей жизни и утягивающее вслед за собой сердце. Настроение съехало на пол.  Ноги никуда не идут. Пытался ещё что-то вякнуть, но это было сродни блеянию овечки, на которое он не обратил внимания, закурил и отвернулся к окну.

    В коридоре повисло тягостное молчание. Ребята хлопали по плечу, успокаивали. Но я уже их не слышал. Слёзы застилали глаза, а в горле стоял  ком. И пусть вас, дорогие читатели, не вводит в заблуждение фраза полковника “недалеко от Ленинграда”. Эта фраза о-о-очень растяжимая. Полк дислоцировался в ста с лишним километрах от Ленинграда, в дыре под названием Сольцы. Это грязный, типично советский городишко с десятью тысячами жителей-скобарей. Мы все прекрасно знали места дислокации наших полков и о Сольцах никто не мечтал. Никто. Повезло одному мне.

     Вот таким образом белорусский ливень лишил молодого перспективного лейтенанта мечты о небе. Но я обещал быть честным. Поэтому в данном месте не верьте мне. Конечно, виной всему был не дождь, а разгильдяйство лейтенанта Яранского, и если бы эту главу читали только мои армейские друзья, то в этом месте я выразился бы другим словом, таким крепким, что попадали бы фонари вдоль дороги. От обиды на судьбу-индейку. Но необходимость поддерживать положительное реноме моей персоны предохраняет меня от выражения сильных эмоций на неподготовленной публике.

     К тому же я чуть позже осознал тот факт, что сам дал кадровику возможность  легко выполнить не самую приятную для него функцию распределения лейтенантов в самые убогие места дислокации авиационных полков. Если уж заявился в кабинет раздолбай, то сам бог велел отправить его в распоследнюю дыру и не распыляться в объяснениях такого распределения.

---------------

     Кстати, вспомнилось. Потом, значительно позже,  когда я уже состоял в должности начальника штаба бригады, приходилось ездить по военкоматам в разные областные города России для отбора десятиклассников, будущих солдат, для их последующей, через год-два, службы в нашей части. На этом этапе я рассматривал только документы, предоставляемые военкомом. Без личных встреч. Одобрял или не одобрял. В конце рабочего дня мы сидим в его кабинете, говорим о службе, употребляем, конечно, немного, закусываем бутербродами с фаршмаком. Он рассказывает как они, военкомы, обходятся с такими разгильдяями, с недисциплинированными или вообще не желающими служить оболтусами.

     Оказывается, они их поголовно записывают в морфлот. Официальная пропаганда того времени превозносила службу на флоте как самую важную, нужную и почётную. Поэтому туда направляли, якобы, самых лучших. А почему? Почему требовалась такая пропаганда? Потому, что в сухопутной армии служили два года, а на флоте три. Туда никто не хотел. Поэтому отбор на флот обставлялся как предоставление почётного или даже эксклюзивного права служить в самом важном виде вооружённых сил. Дурачили, короче. Так военкомы решали кадровый вопрос для флота. Ага, ты, паренёк, не желаешь приходить по вызову в военкомат для анкетирования, не желаешь проходить медкомиссию, ну, что же, вот тебе назначение на геройский российский флот,  на три года. Будь доволен и даже не пикай, сам виноват.

---------------

     В общем, я приехал в полк. Представился. Получил должность. Понемногу втянулся. Благо, что в один год со мной в полк приехали десятка два одногодков, лейтенантов из других училищ. Наверное, тоже где-то напортачили. Моя печаль понемногу растворилась в нашей весёлой компании и мне уже не снились круглые очки грустного подполковника в штабе армии.