С любовью в сердце

                Посвящается моей бабушке, маминой маме,
                Клавдии Спиридоновне – труженице тыла; 
                деду Фёдору Егоровичу и дяде Николаю
                Фёдоровичу, погибшим в Великой Отечественной
                войне 1941 – 1945гг.


               

               
 
               
                " Ах,война, что ж ты подлая сделала…"
                (Булат Окуджава, «До свидания, мальчики»)
               
  Фёдор, прославившийся на всю округу как отменный плотник, по приглашению Саратовского губернского руководства недавно переехал со своим большим семейством  из села Алексашкино раскинувшегося на  левом берегу реки Малый Узень, в областной центр. На окраине города в Елшанке он достраивал дом, который получился добротным, вместительным, издающим приятный запах древесины. Помогали ему сыновья – семнадцатилетний Николай и четырнадцатилетний Михаил. Они с Колей доделывали крышу, а Миша подавал им доски и гвозди, стоя внизу на мягкой зелёной траве-мураве. С высоты одноэтажного сруба Фёдор увидел жену Клавдию, бежавшую по дороге из магазина и размахивающую пустой сумкой, а рядом, еле поспевавших за ней, державшихся с двух сторон за подол её широкой синей юбки, младших дочек – шестилетнюю с развевающимися густыми соломенными волосами Нину и, шапкой каштановых кудрей на голове, четырёхлетнюю Нюрочку. Фёдор от удивления встав во весь рост, вскрикнул:
– Да что же она так несётся на сносях-то! Рожать уж скоро…
  Косы у Клавдии растрепались, белый платок съехал на затылок и чёрные вьющиеся пряди метались над открытым лбом, а большой живот мешал быстрому бегу. До его слуха донёсся крик: «А-а! А-а!  А-а-а»!
– Давай-ка, сынок, спустимся. Что там мать кричит не пойму.
  Как только они с Колей сойдя по новой деревянной лестнице оказались на  землю, тут же подбежали и остальные дети: пятнадцатилетняя Ольга с двухлетним братиком Алёшенькой на руках и семилетняя Аля, тревожно глядевшие на дорогу. Всего у Фёдора с Клавдией было семь детей и ждали восьмого. Фёдор заволновался: «знать, что-то случилось». Вдруг он услышал от подбегающей жены страшные слуху слова:
– Война! Война, Феденька.
  Запыхавшаяся, со струйками пота по бледным щекам, она упала ему в протянутые руки.
– Да о какой войне ты говоришь! С кем война, Клава?
– С германцем, а-а –а! Там у магазина на площади по громкоговорителю сказали, что немец на нас в четыре часа напал, а-а-а, – плакала она у мужа на груди. – А мы и знать ничего не знали-и-и….
– Не может этого быть! Клавочка, ты наверно, что-то не поняла? Как сказали по репродуктору?
– Так и сказали: «Внимание! Внимание… Говорит Москва… На нашу страну, на нашу Родину напал враг… Германия без объявления войны напала на нашу страну!». Люди узнали голос Молотова. Это он сообщил страшную новость. Заберут теперь тебя, Феденька, на фронт, а как же я с кучей ребятишек остануся-я-я! – опять заплакала Клавдия.
  Младшие, напугавшись душевного состояния матери, тоже ударились в рёв.
– Тихо! – прикрикнул Фёдор и негромко добавил, – сейчас пойду и  сам всё узнаю. Ольга, – обратился он к старшей дочери, побудь с матерью, Миша, пригляди за детьми, – и он пошёл широкими шагами в сторону площади.
– Папа, я с тобой! – догнал его Николай и они пошли вместе.
  Около радиорепродуктора толпился взволнованный народ. Женщины рыдали, крича в отчаянии: «Да что же за обман такой! Ведь документ с германцем подписали о ненападении, а тут говорят – напали! Война»!  Ребятишки, бегая вокруг и глядя на взрослых, тоже плакали. Некоторые мужчины изъявляли желание идти на фронт добровольно. Стали составлять список. Фёдор попросил, чтобы внесли и его фамилию. Коля тоже хотел было записаться добровольцем, но отец возразил, что он ещё несовершеннолетний. Затем отведя сына в сторону сказал:
– Я пойду на фронт, а ты остаёшься за старшего. Нельзя мать в таком положении оставлять, да тебя ведь и по возрасту не возьмут.
– Мне скоро уже восемнадцать! – в величайшем волнении воскликнул побледневший Николай с мольбой глядя своими большими светло-карими глазами на отца.
– Вот тогда и видно будет. Может к тому времени и войне конец настанет, а пока ты остаёшься за старшего, за меня, сынок, – решительно сказал Фёдор, положив правую руку на его худенькое плечо, и приятно удивившись тому, что сын вымахал на вершок выше его самого.
– Ладно, папа, – опустив голову в чёрных кольцах кудрей, тихо произнёс Николай.
   Подойдя к дому и присев на ступеньку высокого крыльца,  обстоятельный, рассудительный Фёдор сказал ожидающим его домочадцам:
– Надо быстрее доделывать крышу. Завтра в военкомат пойду. Пока сборы будут, может успеем шифером покрыть. Сейчас пообедаем и начнём работать. Соберите-ка на стол.
 Клавдия и Ольга, с заплаканными глазами, оставив Алю приглядывать за малышами, пошли в небольшую деревянную кухню, наскоро сделанную Фёдором, а через некоторое время позвали всех за длинный, сколоченный из досок, обеденный стол.
  За три дня отведённых на сборы, Фёдор со своими старшими детьми, работая с утра и до поздней ночи, воздвиг крышу, покрыл её шифером.
Клавдия, с помощью детей, испекла по просьбе мужа любимого им «аржаного» хлеба. Настряпали ватрушек, пирожков с луком и яйцами; наварили картошки в «мундире», чтобы собрать походный мешок для Фёдора. В этом ей помогала шустрая, похожая на мать, Аля.
  Провожать к военкомату пошли всем семейством, мелькая поровну тёмными и светлыми головами. Клавдия крепилась как могла, но когда раздалась команда на построение, разрыдалась, вцепившись в пиджак мужа: «Феденька, не увижу я тебя больше»!
– Ненаглядная моя, вот разобьём фашиста и приду я домой, – обнимая, утешал он дрожащую от нервного напряжения прижавшуюся к нему жену, чувствуя толчки находившегося в её животе ребёночка. Его сердце сжалось от какой-то щемящей тоски и душевной тревоги.
 – Я тебя, Клава, об одном очень прошу, – дрогнувшим голосом, заглядывая ей в большие карие очи своими нежно-голубыми глазами, попросил Фёдор, – береги, пожалуйста, детей. Когда маленький родится, ты придумала, как его назвать?
  Клава, немного успокоившись, согласно кивнула головой и сказала:
– Назову его Виктором, победителем, значит.
  В том, что родится сын, у неё сомнения не было.
– Правильно, хорошее имя. Победа будет за нами!
  Перецеловав всех детей и ещё раз Клавдию, он одним из последних встал в строй ополченцев, одетых пока не по-военному, но полных решимости защищать свою Родину.
  Как окаменелая, поддерживая руками живот, стояла Клавдия в окружении своих детей и с тоской смотрела на уходящую крепкую, коренастую фигуру мужа, у которого из-под тёмной кепки от дуновения ветерка вырывался светло-русый чуб. Ноги, обутые в им же сшитые кожаные сапоги, припечатывали ровную дорогу, выбивая небольшие облака пыли. За его плечами был самый большой вещмешок. В него, кроме пары чистого белья и харчей, он положил топорик, рубанок и ещё нужные инструменты, которые ему как плотнику, могут понадобиться на войне.  Он будто предвидел или предполагал своим практичным крестьянским умом, что придётся наводить переправу на реках, ремонтировать мосты, чтобы прошла наша техника, но вот то, что там же он и погибнет в первые месяцы войны, и в голову не приходило. Всей душой, всем своим сердцем он был с любимыми детьми, с ненаглядной жёнушкой, за которых шёл воевать.
  Фёдор вспоминал, как впервые увидел Клавдию в клубе или как его называли местные, народном доме, куда он заглянул со своей гармошкой, приехав работать в село. Сельская молодёжь с любопытством окружившая нового гармониста и слушавшая его переборы, вдруг заволновалась. Все стали оглядываться на дверь и шептаться: «Смотрите! Клавдя Силищева пришла. От сейчас она покажет»! Толпа почтительно расступилась и перед ним оказалась тоненькая среднего роста красивая девушка. В её толстые тёмно-каштановые длинные косы, струящиеся по груди, были вплетены красные ленты. Складчатая тёмная юбка ниже колен, открывала стройные в коричневых тонких чулках ноги, обутые в чёрные ботиночки на каблучках. На белую блузку, заправленную в юбку, был накинут красный цветастый платок с кистями по кайме. Правой рукой она держала за гриф небольшую коричневую мандолину, выглядывавшую из-под шали. На белом с румянцем лице со вздёрнутым носиком, выделялись красиво изогнутые тёмного атласа брови, а под ними широко распахнутые от удивления карие очи, опушённые густыми длинными ресницами. Красиво очерченные средней полноты губы раздвинулись в ослепительно белой улыбке ровного ряда зубов. Она что-то произнесла, но Федя до того был сражён красотой девушки, что не понял сказанного. Кто-то из девушек придвинул рядом с ним стул, на который присела Клавдия, настраивая мандолину. Когда совершенство звучания было достигнуто, из-под лёгкой руки девушки полилась нежная переливчатая мелодия. Молодёжь ожила. Некоторые стали приплясывать. Фёдор не сводил с музыкантши глаз. Вдруг вскинув к нему голову, она сказала, введя его в смущение:
– Ну, что же ты! Подыгрывай! Вместе веселее будет.  Как тебя звать?
– Фёдор. А тебя Клавдия? – чуть оробев спросил он.
– Верно. Давай-ка сыграем «Барыню» с выходом! Пусть пляшут.
– Давай! – с радостью согласился Фёдор, сверкнув голубизной глаз, и растянул меха своей гармони, а Клавдия зачастила на струнах мандолины, создавая чарующую заманчивую для выхода пляски мелодию. Девушки держа концы цветастых полушалок и шалей, выплыли в середину зала, а за ними, сдвинув набекрень картузы и кепки, расправив плечи    подбоченившись, вышли добры молодцы, выбивая начищенными сапогами по деревянному полу частую дробь.   
  Чуть наклонившись к Фёдору, Клавдия с завистью произнесла:
– Эх! Как бы я тоже сейчас вышла, да сплясала!
– Так выходи! – предложил Фёдор, с нежностью глядя на неё, – а я буду играть.
  Лицо девушки озарилось радостью, а румянец усилился и она, положив мандолину на сиденье стула, в такт гармони отбивая подошвой ботиночек дробь, вышла в танцевальный круг. Все уважительно расступились, восхищённо глядя на Клавдию, а она, распахнув концы своего платка, уже плыла по кругу. Фёдор внимал каждому движению танцовщицы. Иногда мимолётно опуская глаза на кнопочки музыкального инструмента, быстрыми движениями пальцев выдавал залихватские переборы, перемежая энергичными аккордами. При этом Клавдия подпрыгивала сразу обеими ногами, а потом каблучками рассыпала дробь. Для Фёдора немало повидавшего на танцах, такой приём был необычным. Он слышал восхищённые возгласы молодёжи: «Во даёт!», «Нет, Клавдю никто не перепляшет!» и сам радовался за неё.
  Наплясавшись, красавица подошла к стулу, взяла в руки мандолину и в изнеможении села. Передохнув и перебросившись несколькими фразами с Фёдором, они стали соревноваться в исполнении частушек, которые иногда придумывали на ходу:
                Гармонист, гармонист,
                Приложи старания.
                Наши девушки к себе
                Требуют внимания!
  Молодёжь хлопала от восторга, приплясывала и подпевала:
                Правильно, правильно,
                Правильно припела!
                Правильно, неправильно,
                Кому какое дело!
  Фёдор тоже не отставал и выдавал свою частушку:
                Колосится в поле рожь
                Без конца и краю.
                Пойте, девушки, частушки!
                Я вам подыграю.
  А девушки, напевшись, захотели танцевать. Им сыграли «Краковяк», и навеселившись, молодёжь стала расходиться.
  Фёдор проводил Клавдию до дому. Через месяц он пришёл её сватать, и когда отец, метнув из-под нависших тёмных бровей свой острый взгляд спросил про его капитал, Фёдор с достоинством ответил:
– Мой капитал – это мои руки, – выставив при этом вперёд большие мозолистые ладони.
  Как потом призналась и сама Клавдия, этим-то он ей больше всего и понравился – своей самостоятельностью, мастерством, трудолюбием. Не то, как мельников сынок, шагу боявшийся сделать без родительской подсказки, которого она отвергла во время сватовства к ней.
  Ещё их сроднило и музыкальное увлечение. В общем, сладились они и сыграли свадебку, а потом жили душа в душу, радуясь появлению на свет божий, деток. Жили не богато, но весело. В просторной избе, построенной Фёдором с нанятыми им помощниками, почти каждый вечер устраивали концерты. Они с Клавой играли, а дети пели и танцевали, даже самые маленькие. Коля, увлёкшись музыкой, в восьмилетнем возрасте с помощью родителей, освоил гармонь и мандолину, а потом, по его просьбе, и гитару купили. Ольге по душе балалайка. Аля тоже пробует аккорды на мандолине, консультируясь со старшими. Подыгрывает себе, когда частушки поёт. Голос у неё звонкий, приятный – заслушаешься бывало:
                Под малиновым кусточком
                Шелкова трава растёт.
                Под рябиновым кусточком
                Цветик розовый цветёт.
– Эй! Фёдор, ты что такой смурной идёшь? – окликнул сосед Василий.
– Да радоваться особо не чему, – хмуро ответил Фёдор, переживая за оставленную семью. Спустя месяц, он в письме к брату попросил перевезти его жену и детей к ним в деревню, подальше от линии фронта. Это на левом берегу Волги в сорока верстах от Энгельса.
  Клавдия, через два с небольшим месяца родила ещё одного сына –  Виктора. С помощью деверя через Волгу на санях переехали в их деревню, где ей, как многодетной, дали освободившийся большой дом.  Две золовки, проводив мужей на фронт, оставшись с малыми детьми, помогали их семье, а Клавдия чем могла, помогала им. Научившись от мужа некоторому мастерству, она с успехом вставляла окна, как в своём селе, так и в ближних деревнях, куда ходила пешком с инструментом в заплечном мешке. Не имея специального образования, лечила людей травами, вправляла вывихи, даже удаляла гланды. Считалась на всю округу знаменитой лекаркой. За работу больше платили продуктами. Если Клавдия возвращалась поздно, когда дети уже спали, она всё равно пекла лепёшки и будила их, чтобы накормить: «Вставайте, ребятишки, идите пышки есть с чаем». Чай заваривала вкусный ароматный на травах.
  Соседка, у которой было двое детей – мальчик семи лет и пятилетняя девочка – как-то потихоньку, озираясь, предложила Клавдии поехать в Энгельс и посадить детей на пароход, а самим вернуться в село.
– Ты что с ума спятила! – накинулась на неё Клавдия. – Да я всю жизнь буду мучиться и думать, что с ними сталось!
– А чё думать, люди посмотрят, что дети одни и в детдом их сдадут. Старшие как-нибудь прокормятся, а маленьких отвези. Ты своих, а я –  своих. Скажем – потерялись. Всё равно ведь с голоду помрут, – возразила соседка.
– У меня не помрут. Всех семерых накормлю, – твёрдо сказала Клава.
   Сын Коля через два месяца после Фёдора добровольцем ушёл на фронт.
 Когда он был на сборах в Энгельсе, Клавдия с Алей, поехали с ним повидаться.  Расспрашивая как его найти, узнали, что его здесь Николая называют «Пушкин» за кудри. У парикмахера не поднялась рука остричь их. Так и уехал на фронт кудрявый. Как и отец, воевал на Курском направлении и пропал без вести, о чём известили Клавдию.
  Дочь Ольга, с первых дней войны, с женщинами рыла окопы. Чем могла, помогала фронту. Потом вышла замуж за фронтовика, выбывшего из армии по ранению, и они уехали в соседнюю область.
  В конце войны ушёл на фронт и Михаил, с возрастом всё больше походивший на отца: светлый, голубоглазый, коренастый.

  Изнуряюще-жаркий июньский полдень был в разгаре, когда Клавдия Спиридоновна возвращалась из соседней деревни домой с тяжёлым заплечным мешком за спиной и холщовой сумкой в руках. В мешке находились плотницкие инструменты: рубанок, молоток, стеклорез и другие. С тех пор, как муж Фёдор и старший сын Николай ушли на фронт, Клавдия, переехав в родное село мужа, ходит по соседним селениям и помогает людям: вставляет стёкла в окна, ремонтирует двери, даже печи кладёт. Всему этому она научилась от любимого мужа – знаменитого на всю область плотника. В холщовой сумке были продукты, которыми отблагодарили мастерицу за работу. Вот так и поддерживает она своих детушек. Да ещё и в селе, в котором остались старики, женщины и дети, на разных работах работает. Председатель – прибывший без руки фронтовик, – выделил на большую семью Клавдии корову. Огромное подспорье для них. Весь сельскохозяйственный труд на женских плечах. Подростки тоже хорошо работают. Тыл помогает своим защитникам Родины. «Всё для фронта, всё для победы!» – был такой призыв для всей страны.
  Клавдия, решив сократить путь, пошла через небольшой перелесок. Увидев живописную зелёно-красную полянку с душистой земляникой, сбросила мешок на траву и стала собирать сладкую ягоду в сорванные листья лопухов, приспособив их в сумке чашей. Ярко-красные ягоды присыпала изумрудными земляничными листьями, которые пойдут для заваривания чая и лекарственные отвары. Листья лопухов тоже пригодятся для лечения коленей пожилой соседке.
  Умывшись холодной водой из родника и напившись вкусной ключевой воды, Клавдия взбодрилась и продолжила свой путь дальше. «Вот сейчас накормлю деточек, да ещё и земляничкой порадую», – довольно улыбаясь, думала она про себя. Под весёлый стрекот кузнечиков, щебет птиц, вдыхая терпкий запах разнотравья, брела Клавдия  домой. Войдя в село, услышала:
– Клавочка, доброго дня! Заходи к нам чайку попить, – машет ей со двора рукой одна из сестёр мужа – Нина.
– Доброго дня, Ниночка. Спасибо, я домой спешу, ребятишки заждались.
   Золовки, тоже проводившие своих мужей на фронт, Клавдию уважают, приглядывают за детьми, помогают чем могут, как и она им.
   Средняя десятилетняя дочь Аля, помогала матери с малышами. Витеньке ещё и года нет. Когда в её отсутствии они слышали гул самолёта или отдалённый взрыв, маленькие начинали плакать. Аля усаживала детей на большую кровать, накрывала одеялом и начинала петь песни, предлагая ей подпевать. Песни заканчивались и гула не слышно. Впоследствии, заслышав гул самолёта, дети забирались на кровать и, укрывшись одеялом, пели.
  Однажды, в село привезли беженцев. Их поезд разбомбили фашисты из самолётов. На самодельных носилках несли раненого мальчика лет десяти в указанный председателем дом. Рядом шла убитая горем мать и причитала на украинском языке: «Сыночку, як же так! Шо я батьке кажу?». Её успокаивали, сказали, что уже послали за Клавдией Спиридоновной, а уж она его выходит. Когда мальчика принесли в дом и уложили на кровать, прибежала Клавдия, а с ней дочь Аля. Все расступились и дали им пройти к больному. Клавдия, осмотрев мальчика, обработала  раны и перебинтовала. Потихоньку беседуя с матерью ребёнка, дала ей мешочки с травами, велела заварить и поить отваром. Аля стояла около мальчика, лежавшего без сознания, почти её ровесника и сострадательно смотрела на него. Спросила у женщины в вышитой сорочке, как его зовут. Она ответила: - «Виктор».
– Как моего маленького братика! – воскликнула она, – мама, а Витя не умрёт?
– Нет. Мы не дадим ему умереть! – решительно ответила Клавдия, – пойдём, дочка, поможешь мне.
  Они пришли домой, и Клавдия попросила Алю принести колодезной воды.  Из курицы сварила крепкий бульон. Ребятишки сбежались на аппетитный запах, но мама им объяснила, что это для больного мальчика, а не то он погибнет. Дети поняли и отошли. Сделав ещё настойку из трав, вечером она опять собралась к больному, попросив пойти с ней и Алю, чтобы она помогла нести ей снадобья, а сама с осторожностью несла завёрнутую в полотно кастрюлю с бульоном и мясом.
  Мальчик лежал также неподвижно и будто спал. Личико его было бледным. Клавдия снова обработала раны, перевязала. Стала ложечкой вливать ему в рот куриный бульон.
– Клава, ты что, курицу зарубила! – удивлённо воскликнула хозяйка дома.
– Да. Ребёнку сейчас необходим бульон, чтобы он быстрее поправлялся.
– Так у тебя же самой куча детей! Их тоже кормить надо!
– Мои, слава Богу, на ногах, а Витю нам ещё предстоит поднимать, – ответила Клавдия, продолжая понемногу кормить ребёнка бульоном.
  Ресницы больного дрогнули, и он постепенно стал открывать глаза. Аля, стоявшая рядом, воскликнула:
– Мама, смотри какие у Вити красивые синие глаза!
Глаза у мальчика и впрямь были красивые: большие, опушённые тёмными ресницами, как два озерца.
  Оксана - мать Вити - метнулась от стола, за которым что-то делала. Увидев, что сын очнулся, заломив руки, заплакала, запричитала на своём языке. Затем, упав в ноги Клавдии, стала благодарить её:
— Дзякую тэбэ , добра жинка, що ты моего сыночку выходыла! Дай боже тэбэ доброго здоровьичка.
  Клавдия помогла ей подняться, и Оксана увидела в глазах её слёзы. Они крепко обнялись, пожелав друг другу счастья, скорейшего окончания войны и возвращения мужей с фронта. А Витя с того дня стал быстро поправляться.                Они подружились с Алей. Потом вместе ходили в школу, а матери чем могли, помогали друг другу.
  Отец Вити, в военной форме, при медалях, появился в селе через год после окончания войны и забрал их с мамой на Украину, как его не уговаривали остаться.  Перед отъездом он зашёл в дом к Клавдии, сердечно поблагодарил её за спасение сына и подарил красивый цветастый полушалок.
  Со слезами радости на глазах встретили долгожданную выстраданную победу! Муж Клавдии Фёдор и старший сын Николай не вернулись с войны – считались без вести пропавшими, но Клавдия ждала и надеялась на то, что они живы и когда-нибудь возвратятся домой. Вернувшийся без ноги односельчанин, встретив Клавдию с золовками на улице, сообщил о том, что своими глазами видел, как погиб Фёдор. Налаживая на реке понтонную переправу, от взрыва вражеского снаряда раненый Федя упал в воду. Больше он его не видел. Было это под Курском.
  Сколько бед и несчастий пережили!  Михаил ещё семь лет служил в армии. У Ольги с мужем Петром родились дочь и сын - внучата Клавдии. Младшие пятеро детей все были при матери живые и здоровые, но самой Клавдии после войны сделали операцию – отрезали половину желудка. Левая рука, скрюченная в ладони от ревматизма, не разгибалась.
  До конца дней своих она верила и надеялась на то, что Феденька её живой и старший сын Коленька тоже. Еле уговорили переехать в районный центр. Боялась, что муж с сыном вернуться и не найдут их. «Может в плену мои родненькие, а наши освободят их, и они придут домой», всё твердила она, с ударением на первый слог в слове "придут", когда вся большая семья с зятьями, снохами, внучатами собиралась по праздникам у неё за столом, но так и не дождавшись, умерла на шестьдесят восьмом году жизни, сохранив в своём сердце надежду и любовь.

                07.03.2021