Алмазы Таимбы окончание

Глава 28
Скрип металла по камню услышал Тюня. Где-то далеко-далеко, словно, в другом мире. Наполнив влажный воздух, необычный для тайги звук заставил замереть. Малахай, давно двигающийся «на зубах», едва напарник остановился, рухнул в траву, чудом разминувшись с упрятанным в ней крупным булыжником. Почти ничего не слыша и не понимая, он хрипло дышал.
– Тихо ты! – Тюня выставил ладошку параллельно земле.
Малахай задержал дыхание, переворачиваясь на бок. В наступившей тишине снова поблазнилось: где-то на краю света привычные звуки тайги царапает металлический скрежет. Звук коротко метнулся над притихшими зэками, растворяясь в нудной мокрети подбирающегося вечера.
– Что такое? – рецидивист упёрся руками в камень.

Покачавшись, с усилием сел.
– Никак люди недалече.
Малахай поднял уставший взгляд:
–Я что-то ничего не понял.
Тюня присел на корточки, сдёрнув карабин с плеча:
– Будто железом по камню, – что-то сообразив, он подскочил. – Лодка.
– Что лодка?
– Лодку там где-то тащили, по камням. Рядом они, зуб даю! – он сбросил улыбку, накидывая ремень ружья.  – Так, ты за мной потихоньку ползи, а я пойду – разведаю.
– Осторожно там.
– Не ссы.


Скользнувший между стволов Тюня, не увидел, как налился чёрным сгустком мрачный взгляд напарника, проводивший его спину: «Ничё, пусть покуражится. Пока».
Буквально ощущая, как наливается тяжестью на плечах промокающая телогрейка, Малахай несколько раз вздохнул, пытаясь восстановить заполошное дыхание. Сплюнув густой слюной, неловко сел. Этот переход дался ему настолько тяжело, что в какой-то момент он пожалел, что решился преследовать беглецов. Заваленная буреломом тайга заставляла  в каждый шаг вкладывать неимоверные усилия, и Малахай чувствовал себя марафонцем на последних метрах дистанции. Будь он здоров, проскочил бы до реки, и Тюня бы за ним не угнался. Но медведь всё-таки сильно его помял. Трещали повреждённые суставы, подгибались колени, когда надо было перебираться через завалы, при каждом неудачном движении ныло вывихнутое плечо. А дыхание с каждым метром ставилось всё чаще и прерывистей.
Запал кончился ещё час назад, и последние метры он тащился на одном упрямстве, прекрасно понимая, что покажи он слабость, и ситуацией  тут же воспользуется Тюня. Он, собственно, уже воспользовался, забрав ружьё. С того момента он почему-то решил, что поднял статус. Ошибочка вышла. Вот только вор чуть-чуть оклемается, и шестёрка вернётся на причитающееся ему место. Упёршись руками в ягельную подстилку, проломившуюся под его весом, Малахай, кряхтя, поднялся.
Чувствуя, как снова сбилось только-только восстановившееся дыхание, он привалился к качнувшейся сосёнке: «Надо идти. Малость осталась. Если этот гадёныш ничего не напутал, то получается, догнали».
Левая нога похрустывала, когда он опирался на неё всем весом, вызывая болезненные выстрелы в коленке, и он прикусывал губу, не замечая выступившей на ней крови. Ветки били по лицу, но отводить сил уже не оставалось, он лишь закрывал глаза, чтобы не вышибло. А уж шлепки по лицу можно и потерпеть. Сосняк расступился неожиданно. Просто следующий шаг он сделал к краю мшистой скалы, круто обрывающейся вниз. И замер, пережидая потемнение в глазах. Тюня обернулся, как ни в чём не бывало:
– Дополз? Ну, возьми с полки пряник.
Малахай сжал зубы до скрипа: «Лишь бы не сорваться. Не время сейчас, и не то состояние. Вот, оклемается…»   
 – Ну, что здесь?

Парень кивнул подбородком в сторону противоположного берега, почти напротив разрезанного глубокой щелью. По её каменистому дну, выше утыканному кустарником, стекал маловодный ручей. 
– Похоже, там они. Что-то блестит за камнем, не пойму что.
 – Лодка? – Малахай опустился на сырой мох валуна.
 – Может, и лодка. Переправляться надо. Вправо пойдём. Вроде там берег вниз уходит. Если уходит, – парень почесал затылок.
– Счас я малость отдышусь и пойдём спуск искать.
Тюня с сомнением покосился на напарника. Потом, словно приняв какое-то решение, подтянул сползший ремень карабина:
– Ладно, если оклемаешься, догоняй. Я вдоль берега спущусь пока.

Круто развернувшись, он пошагал вдоль края обрыва, а Малахай, зло усмехнувшись, покачал головой:  «Если… Ну-ну».
Когда  спина парня скрылась за деревьями, местами прижимающимся к самой кромке обрыва, он сполз с камня. Привалившись спиной к его влажной поверхности, закрыл глаза. Минуток пять отдыха ему просто необходимы. Или десять. Глухо ворчала внизу неспешная Таимба, шумел ветер, качая вершины сосен, морось оседала на лице мелкими каплями. Малахай и сам не заметил, как задремал.
На край обрыва выбралась гибкая куница. Ловко проскочила по краю берега. Увидев человека, остановилась, готовая сорваться с места в любой момент. Но человек не двигался, лишь раздувались ноздри, когда он вдыхал. Чуть успокоившись, зверёк, свернул в лес. На всякий случай, куница решила обежать человека среди деревьев. Там он не достанет.

Она выбралась на край шагах в десяти за спиной Малахая. Насторожив носик, несколько секунд слушала дыхание человека. Ничего не изменилось. Сообразив, что угрозы нет, куница побежала дальше, вынюхивая в камнях неведомые следы.
Малахай очнулся минут через десять. Резко поднял голову, с испугом осматриваясь. Так же шумела внизу река, так же, роняя брызги, качались сосны. На самых малых оборотах в тайгу опускался вечер. Небо чуть помутнело, а дождик теперь накрапывал вполне ощутимый. Пора  топать.
Охнув, он поднялся, упираясь рукой о камень. Постоял, ощущая, как спадает боль в ноющем  теле. Подождав ещё немного, вор шагнул. Первое движение снова отдалось болью в колене и спине, он сжал зубы, безмолвно сморщившись. «Ничё, терпеть можно». Постепенно разгоняясь, подтаскивая ногу, он уверенно зашагал вслед за напарником.

Примерно через километр берег начал понижаться. На склоне повылезили крупные булыги, словно облитые зелёнкой. Ниже они чередовались с камнями, покрытыми  краснеющим мхом. И везде глухим забором поднимались сосны. Пушистые ветки лезли в лицо, где получалось, он отыскивал проходы в зарослях, а где не выходило, лез напролом, боком, отводя хвойные лапы рукой.
Постепенно на берег накатывала темнота, он тревожно поглядывал на смурнеющее небо, с которого сыпало и сыпало. Дождик мелкий, но нудный, одежда сырела не так быстро, как под ливнем, но от этого не легче. К тому моменту, когда вышел к метровому песчаному обрыву, насквозь мокрая телогрейка налилась тяжестью, словно облитая расплавленным металлом. 
Из-под обрыва, от воды потянуло дымком, и Малахай, опустившись на колени заглянул вниз. Тюня, укрывшись в небольшой выемке,  колдовал над огнём. Усевшись на край, Малахай, сполз вниз. И, конечно, ударился копчиком о незамеченный камень. Сдержав стон, он несколько раз глубоко вздохнул.
Парень устроился под навесом крутого берега. В углублении вполне помещались они вдвоём и костерок. Про себя похвалив Тюню за удачное место для привала, рецидивист поднялся, прислушиваясь к своим ощущениям. Больно, но не смертельно.
Тюня, никак не отреагировавший на появление напарника, раздувал вяло дымивший костерок. На прутьях, которые он воткнул наклонно над огнём, нанизаны куски мяса. Малахай невольно сглотнул слюну.
– Что, не выходит?

Тюня отстранился, вытирая слезящиеся глаза:
– Сырые, зараза. Я тут всё облазил, всё, что не сильно мокрое, собрал. Не горит. И мох сырой, как его разжечь, тварь?
– Сходи коры берёзовой надери, попробуем с нею распалить.
– Да вряд ли что получиться, она же тоже мокрая.
– Сходи, сходи, не развалишься.
Оба одновременно глянули на лежащий рядом карабин. Потянувшись, Тюня подхватил оружие:
– Фиг с тобой. Гляну.
Зацепив на плечо ремень, в кочевряжку полез на косогор, обсыпающийся под его тяжестью.
Медвежье мясо было жёсткое, но вполне съедобное. Стемнело окончательно, за гранью огня, словно чёрная стена, в ней, где чуть светлее, в двух метрах от ног лениво плескались волны ночной реки. Под естественным навесом уютно, от догорающего костерка тянуло жаром, иногда на людей набрасывались клубы дыма. Они уворачивались, а то и выходили под мелкий, но непрекращающийся дождь. Тюня натаскал несколько охапок сырых дров, разложили их вокруг костра. Над дровами поднимался парок, сохнут. По мере высыхания, Малахай подкидывал в огонь.
Решили спать по очереди. В тайге, не дома, по сторонам смотреть – необходимость, однажды Малахай на себе проверил каково это не оглядываться. Нет, уж, урок усвоен. Огонь поддерживать, опять же, надо, потухнет – околеют. Это понимал даже пустоголовый парень, согласившийся дежурить первым без разговоров. Карабин он по-прежнему не выпускал из рук. Даже за хворостом ходил с ним. Ну да пусть пока. Чем бы дитя не тешилось, не долго осталось.
Подумав и отказавшись от мысли наломать сырых сосновых лап, Малахай улёгся на песок, смешанный здесь с мелким камешником. Мокрая телогрейка нагревшаяся сбоку, который он подставлял огню, быстро остыла, попробуй тут заснуть. Но мучился не долго. Привыкший спать, когда надо, а не когда хочется, Малахай заставил себя вырубиться, просто приказав. Организм послушался.
Утро опустилось на реку густым туманом. Вор растолкал напарника, как только противоположный берег, только что проявившийся в редеющей темноте, снова скрылся, на этот раз в белесом облаке. Малахай успел разглядеть, что на той стороне вдоль высокой кручи, нависающей над рекой, у самой воды тянулась узкая полоска камешника, по которой вполне можно добраться до расщелины. Путешествие казалось реальным, к тому же дождь, наконец, прекратился, хотя небесная синева  всё ещё таилась под мутной пеленой.

Тюня сел, дрожа и подёргивая застывшими плечами, не забыв первым движением проверить наличие карабина, с которым спал в обнимку. Малахай мысленно хмыкнул. При желании он мог раз десять забрать оружие. Но не посчитал нужным. Пускай молодой потаскает, пока он полностью не восстановится. Тело ещё болело, но уже меньше. Оптимизм вызвал и определённый прилив сил, который вор почувствовал, побродив с утречка по каменистому берегу. Он даже поприседал осторожно. Колено ещё потрескивало, но боли точно стало меньше. Что не могло не радовать. Еще денёк, и он восстановит «положение в обществе», вернув напарника туда, откуда тот посмел вылезти: к параше.
Быстро уничтожив остатки вчерашней лапы, сели совещаться. Точнее, Тюня, обняв карабин, молча внимал рассуждениям более опытного напарника.
– Переправляться будем здесь. Сами, вплавь, хотя тут вряд ли глубоко, может, и ногами перейдём. Топора у нас всё одно нет, плот не сделать. Потому разденемся. Пару минут потерпеть, и мы там. Возражения есть?
Тюня, цикнув, вяло покрутил головой:
– Тю, в воду лезть…
Малахай решительно поднялся:
 – Кто первым полезет?
– Лезь ты, – Тюня погладил приклад карабина.

Малахай, ожидавший нечто подобное, не стал спорить.
Немного подсохнувшие за ночь вещи, уложил в расстеленную телогрейку, связав получившийся тюк рукавами. Долго соображал, как же приладить его на голове. Наконец, используя ремень, отобранный у геолога, кое-как пристроил. Правда, надо будет и рукой поддерживать. Наблюдавший за его действиями Тюня, пытался скрывать тревогу, но глаза выдавали. Как же ему с карабином-то переправляться? Плавал он так себе, больше на воде держался, да и то недолго. А ружьё как-то не уронить надо, к тому же оно вес имеет. Тюня сильно сомневался, что не пойдёт ко дну на первых метрах. Даже если неглубоко тут, течение-то сильное, собьёт, карабин, как пить дать, утопит. Он решился, когда Малахай, похожий на султана в очень широкой чалме, подёргиваясь плечами, вступил в парящую воду.
– Погоди, Малахай! – Тюня подскочил следом.
Тот обернулся, сверля напарника раздражённым взглядом.
– Чего?
Парень, чувствуя, как краснеют щёки, опустил глаза:
– Возьми карабин. Я того, боюсь, утоплю ишо.
Несколько секунд немного разочарованный лёгкой победой Малахай молча изучал парня, будто только что увидел. Решив, что все разговоры будут на той стороне, он лишь слегка обозначил своё преимущество:
 – Раньше подумать не мог?
– Извини, не подумал.
– Не подумал он. А кто за тебя думать должен? Пушкин?
Парень виновато молчал. Развернувшись, вор ухватил ружьё в свободную руку. Задрав его над головой, шагнул на глубину, поохивая.
Тюня, вздыхая, отошёл в сторонку. В этот момент Малахай вернул причитающееся ему положение. Тюня уловил это в момент. Но он понимал, пока придётся потерпеть, напарник ещё нужен. Один он в тайге не выживет.

Глава 29
– Ну, давай признавайся, когда ты на меня обратил внимания? – Тоня положила голову на грудь Ивана, невидимая в утренней рассеянной темноте улыбка блуждала на её чуть припухших губах.
Поддубный поднял глаза к потолку палатки, делая вид, что вспоминает:
– Так это, с первой секунды, как увидел.
– Вот врушка. Да ты на меня и не глянул тогда.
– Стеснялся.
– Брехун ты, – она поднялась на локте. – Но всё равно приятно.
 
Стекая по сосновым лапам, в палатку стучались последние редкие капли утихшего дождя. Шумел ветер, и под его порывами приглушённо поскрипывали тонкие стволы деревьев. Коротко поцеловав Ивана, она стремительно присела. Взлетел полог и  с улицы хлынули лесные звуки. Дохнуло сыростью, запах перегнившей древесины  и влажной хвои заполнил пространство. Мягко оттолкнувшись от груди Поддубного, женщина скрылась в мути наступающего утра. Враз продрогнув, Иван поднял голову, прислушиваясь к мирным звукам. «А ведь жить хорошо, да и жизнь хороша!». Поёживаясь, на коленях он выбрался вслед за Тоней.
С деревьев ссыпались остатки влаги, мох под сапогами продавливался, и на его поверхности выступали крупные водяные линзы. Заглянув назад, вытянул бушлат. Надев, застегнул на нижние пуговицы. Тони на пятачке цирка, в котором они вчера так удачно устроились, не видать. Ничуть не обеспокоившись, он помахал руками, разгоняя кровь, взгляд отыскал котелок, под куском целлофана. «А кушать-то охота, будто и не утро, а разгар дня. Славно ночью потрудились, ударно! Давно так хорошо не было! Если вообще было, – глупо улыбаясь, он поднял крышку.  – На завтрак в самый раз».

Сделав утренние дела у крайней сосны цирка, умылся, подбирая ладонью воду из лужицы на замшелом валуне. Позади послышались лёгкие шаги, он обернулся, светлея глазами.
Перекусили, добив остатки вчерашней каши. Как и предполагал Поддубный, более-менее наелись. Облизав ложки, уложили в кармашки рюкзаков. Иван выдернул металлические колышки, сдерживающие растяжки, Тоня свернула спальники. Прилаживая палатку к рюкзаку, Иван почувствовал тёплые ручки на шее. Замер, ощущая, как полнится нежностью сердце. А ведь именно эту женщину он искал многие годы. Теперь-то можно себе признаться. Чмокнув его в щёку, Тоня выпрямилась, прислушиваясь.

Он обернулся, и улыбка сползла с лица. Тоня хмурилась, медленно поворачивая голову. Словно, пытаясь уловить несуществующий звук.
– Ты слышал?
Затянув завязку, Иван встал рядом:
– Нет, а чего? – невольно он перешёл на шёпот.
– Как будто по камню стукнули чем-то. Вроде приклада.
– Ты думаешь, они?
Недалеко, там, откуда только что пришла женщина, тревожно стрекотнула сорока, и Тоня ухватила Ивана за локоть:
– Уходим.
Он беспомощно оглянулся:
– Куда? Там же они?
– Сюда! – женщина выставила палец в направлении мшистого камня, доходящего им по грудь.

Торопясь, накинули рюкзаки, Иван ухватил котелок, который не успели упаковать, Тоня зацепила пустую пластиковую бутыль.
Стараясь, не шуметь, забрались на валун, за которым открылся узкий проход в камнях. Бочком можно протиснуться, а вот гружённые не пройдут. Тоня, скинув рюкзак, решительно шагнула к щели, Иван, повторив её действие, торопливо засеменил следом.
Через несколько метров, проход расширился, так, что они уже могли идти рядом. Ненадолго остановились, возвращая груз за спины. Сосны здесь чередовались с пихточками и осинами, лес постепенно густел, и они накручивали повороты, не хуже, чем извилистая Таимба, отыскивая пути обхода завалов и скалистых выступов.
Оба молчали, опасаясь разговаривать. Иногда они оборачивались, но позади было пустынно и тихо. Или оторвались, или тревога оказалась ложной. Впрочем, это вряд ли. Сорока не будет попусту трещать, не тот персонаж.
Тоня вела по кругу, стараясь не удаляться от реки. Ну, насколько позволял рельеф и заросли. Пройдя подальше вдоль берега, примерно метрах в двухстах-трёхстах от Таимбы, начала заворачивать к воде. Иван, полностью доверившийся женщине, за всё время не проронил ни слова. Он тоже вертел головой, пытаясь сообразить, не погорячились ли они, а в сознании ощутимым грузом копилась тревога. Он и раньше подумывал о решающей встрече, а теперь мысль о том, что бегать от бандитов бесконечно как-то не красиво для мужчины, начала обретать некоторую плоть, пока лишь в виде тонкого контура. Как оформить невесомую субстанцию в реальные действия он пока не придумал. Всё-таки у них карабин, патронов в нём, конечно, мало, штуки  три, не больше. Но им и этого более, чем достаточно, а в том, что бандиты станут с беглецами церемониться, Иван сильно сомневался. Посоветоваться с Тоней? Наверное, надо, но позже. Когда привал сделают, на ходу о таких важных для здоровья, а, может, и для жизни вещах разговаривать неудобно. Да и неплохо бы своё решение какое предложить. В общем, есть время подумать.
Берег обрывался к реке почти вертикально. Придерживаясь за ствол дерева, Иван заглянул вниз. Метров пять, просто так не спуститься. Хотя верёвка есть, а там, внизу вроде бы  узкая полоска вдоль воды тянется, можно попробовать до лодки дойти. Он поднял вопросительный взгляд на Тоню. Лоб женщины покрылся складками, она задумчиво опёрлась на сосну потолще:

– Уходить надо. К лодке идти опасно. Я бы на их месте, ну, когда нас не обнаружила на месте ночёвки, сюда вернулась побыстрее. И засаду устроила. У них карабин, можно в кустах так спрятаться, ни за что не найдём. А вот под выстрелы подставимся.
 – Неужто, так и уйдём?
Тоня пристально глянула на Поддубного:
– Так и уйдём. Под пули я сама не полезу и тебя не пущу. Совсем не хочется тебя потерять, – влажная ладошка прижалась на секунду к небритой щеке.
 – Может, что-нибудь придумаем? Неохота так им лодку оставлять.
Тоня выпрямилась, оттолкнувшись спиной от дерева:
– Что ты предлагаешь?
Иван вздохнул глубоко, пальцы заскребли в затылке:
 – Ну, сами им засаду сделаем. Где-нибудь в удобном месте. Если удачно сесть, то можно дубинкой так огреть, что они и за ружьё схватиться не успеют. Сколько от них  бегать-то?

 – Я за тебя и за нас в ответе. Лезть на пули – глупо. Во всяком случае, пока у них есть эти пули. Мне тоже не особо нравится бегать, но другого выхода я не вижу. Пока.
Иван расстроено отвернулся. Как бы ни хотелось настоять на своём предложении, но он понимал: Тоня права. Во всём. Опасность  получить пулю есть, и не стоит её не дооценивать. В конце концов, не война же. И они не ограничены одной дорогой, на которой бандиты их обязательно захотят перехватить. Или ограничены? Охотничьи избушки – их слабое место. Там бандиты и будут поджидать. У них теперь лодка, наверняка, постараются опередить. Он ещё раз вздохнул, вызвав у Тони подбадривающую улыбку.
– Тогда пошли. Предельно ясно, выбора нет.
– Как скажешь, – ещё раз оглянувшись, женщина направилась вглубь леса. Иван, иногда хмурясь и поджимая губы, последовал за ней.   
 
Двигались зигзагами, обходя неудобства. Если бы не Тоня, неведомым образом сохраняющая общее направление, Иван бы давно заблудился. Женщина уверенно держалась впереди, перед глазами на кочках подпрыгивал рюкзак, мелькали ботинки, почти бесшумно. Сам Поддубный шагал тяжело, ему казалось, что сучья по закону подлости лезли под ноги только ему, а после окрестности оглашал предательский хруст, который производил лишь он. В такие моменты Тоня кидала на напарника встревоженные взгляды, но попрекать и не думала. Что можно требовать от городского жителя? Слава богу, пока на их шум, как на маячок, наводиться некому. Бандиты, наверняка, пойдут по воде. И скорей всего, они вернутся назад за мотором. Сама бы она так и поступила. Ниже по реке полно глубоких мест, позволяющих двигаться с помощью движка. А это, несомненно, преимущество.
К тому же есть и хорошая сторона от его неумения передвигаться по лесу: вся живность наверняка разбегается, едва заслышав людей. А главное, им уступают дорогу косолапые. Подавляющее большинство мишек боится человека, как огня, и треск сучьев под его ногой выпроваживает медведей с дороги подобно пожару. Что совсем не помешает, с учётом отсутствия у них оружия. Разок Тоня углядела свежий след хозяина тайги, явно спешно ретировавшегося вглубь зарослей. Так бы и дальше до самого дома!

Сейчас главная задача бандитов – опередить беглецов, чтобы затем встретить в одной из избушек. Обходить жильё дальней дорогой? Тоня снова мельком глянула на сопящего Ивана. И снова сомнение. Выдержит ли Ванечка? Усталость будет накапливаться с каждым пройденным километром, она уже накопилась, и лишь возможная погоня заставила мобилизовать остающиеся силы. Но это ненадолго. Сегодня они продержатся, на мужском упрямстве, на тревоге, что занозой сидит в головах, на её опыте лесных путешествий. Завтра же, не получив подтверждения, волнение притупится, и вот тогда станет тяжелее. Намного. «Ладно, – она тряхнула головой, отгоняя несвоевременные мысли. – Как там батя говорит, проблемы надо решать по мере их поступления? Вот и будет думать завтра. А пока надо топать, покуда силы имеются, и ноги передвигаются. Чем дальше уйдём, тем дольше бандиты будут нас догонять. А там, гляди, и вовсе проскочим у них перед носом.
Часам к двенадцати Иван начал отставать. Тоня в какой-то момент забывшая в очередной раз оглянуться, вдруг поняла, что шаги Ивана слышны чуть слабее, чем обычно. Уже догадываясь, чем вызвано это изменение, она устало выпрямилась, останавливаясь и разворачиваясь. Поддубный ковылял шагах в десяти. Он согнулся ниже, чем всегда, на лбу выступали капельки пота. А ведь было прохладно, не больше пяти-семи градусов тепла. Он поднял голову, и Тоню встретила чуть виноватая улыбка.

– Пожалуй, пора и передохнуть! Как считаешь? – Тоня постаралась придать голосу убедительности.
Тяжело дыша, Поддубный поискал глазами, куда бы присесть. Вокруг расстилались мхи с торчащими из них старыми ветками. Не найдя подходящей поверхности, Иван упёрся рукой в колено:
– Если только ненадолго.
– Надолго нам некогда, – Тоня сделала вид, что так и надо. – Пошли-ка немного пройдём, там дальше вроде деревья пореже.
Сглотнув тягучую слюну, Иван с трудом выпрямился:
– Предельно ясно.
Берег здесь почти спустился к воде, отделяясь от неё лишь метровой высотой глинистым склоном. Остроносые ёлки колючей изгородью утыкали обрез у реки, выбирались, закрывая глаза, чтобы не наткнуться на острые иголки, и тихо ругаясь. Узкая полоска Таимбы метров через двести терялась за очередным поворотом ниже по течению. С другой стороны речка поворачивала ещё ближе, а это направление и было самым опасным. В любой момент оттуда могли появиться бандиты. Тоня надеялась только на рёв мотора, если они, конечно, успеют за ним вернуться, а потом и запустить. Хотя, рассчитывать на косорукость бандитов – последнее дело. Конечно, тут всякие варианты возможны, вдруг они иногда выключают мотор, часть пути проходя на шесте, чтобы не спугнуть беглецов. Или вообще, идут на «ручной тяге», опасаясь зацепить винтом дно. Здесь ещё можно пройти, глубины хватит, но они-то этого точно не знают. В любом случае, осторожность лишней не бывает, а уж в их случае, когда каждого вздоха опасаешься, тем более.   
Прежде чем спуститься к воде, Тоня минут пять прислушивалась к звенящей тишине тайги, в которую мягко вплеталось плескание воды, набегающей на глинистую землю. Наконец, она кивнула:
– Пошли, вроде тихо.
Оба, не сговариваясь, скинули рюкзаки.

Холодная вода приятно освежала разгорячённое лицо. Пока Тоня внимательно осматривала реку, Иван похлопал по щекам, чувствуя, как неподъемным грузом наваливается усталость. Последние метры он шагал на одном упрямстве, в тайне надеясь, что проводник тоже скоро устанет и объявит привал. Но женщина двигалась легко, движения её казались упругими, будто усталость и вовсе не была ей знакома. И только когда Поддубный отпустил проводника на неприличный десяток метров, Тоня, наконец, сообразила, что Иван скоро упадёт. Ну, может, не упадёт, но и идти больше не сможет. Хорошо всё-таки, что она догадалась сама, освобождая Поддубного от неприятного для него признания.
Небо хмурилось, в тёмной воде тонули серые тучи. Набрав немного воды в пластиковую бутыль, по-очереди напились. Потом Тоня тоже поплескалась в реке. Набрав полную посуду, блестя каплями на лице, поспешили наверх.
Прикрытые деревьями, остановились, слушая ветер. Уже привычные лесные звуки окружали их. Иван притянул Тоню, и женщина охотно прижалась к его груди. Несколько минут прошли в молчании. Наконец, Тоня мягко отстранилась:
– Пора днёвку устраивать. Пойдём, поищем местечко, а потом я попробую порыбачить. Давно рыбки не едали.
– Рыбка – это было бы неплохо.
Закинув на спины рюкзаки, они двинулись вглубь тайги. Тоня хотела отойти подальше, чтобы с воды не унюхали и не увидели дымок костра.

Глава 30
Этот бичара и здесь умудрился отличиться. Ну это надо же было так лопухнуться! Поскользнуться точно посередине реки! Вода чуть выше груди, под ногами камешник, мелкий! Ни одного крупного булыги, он, переходя, вообще не споткнулся, а этот отыскал в раз! Ну, не дурак разве?!
Увидев, как Тюня вместе с вещами ушёл под воду, Малахай, к тому времени уже одетый, даже не подумал спасать. Выплывет – хорошо, не выплывет, туда и дорога! Достал он уже.
Побарахтавшись и наглотавшись воды, парень выбрался на берег ниже, метрах в десяти. Кинув промокший тюк с одеждой перед собой, постоял на коленях, отплёвываясь и дрожа всем телом.
Не скрывая брезгливое выражение лица, Малахай неспешно приблизился:
 – Ну что, баклан, вставай уже. Замёрзнешь.
Парень, оскальзываясь, поднялся.  С тюка стекала вода, его передёрнуло:
– Я нечаянно.
– За нечаянно бьют отчаянно. Одевайся, да пошли уже.

Развернувшись, Малахай зашагал по кромке берега, не оглядываясь. Тюня, на ходу развязывая намокший узел из рукавов телогрейки,  поплёлся за ним.
За камнем, как они и ожидали, была спрятана лодка. Перекосившись на неровной поверхности, она почти полностью скрывалась за камнем, лишь несколько сантиметров кормы, не поместились. Повезло, если бы не эти сантиметры, могли пройти мимо. Скрежет по камням, конечно, слышали, но кто его знает, где? Может, напротив, а, может, за пол версты, над рекой звуки разносятся далеко.
На дне лодки нашелся шест, и всё. Остальное эти забрали с собой. По всему, где-то недалеко расположились. А сейчас, поди, дрыхнут, сладенько, в палатке, рядышком. Самое время взять тёпленькими. На этот раз церемониться с беглецами не станет. Пока пробирались через заваленную трухлявыми стволами тайгу, прежнее решение только окрепло. Гоняться ещё за ними. Однозначно, поймают, мужика сразу в расход, ну, а бабу, как и собирались, на круг пустят. Он оглянулся: по камням ручья шустро поднимался напарник, застёгивающий дрожащими руками пуговицы на мокрой телогрейке, что бы его ветром сдуло!
– Я пойду пройдусь, поищу этих. А ты шевелись шустрее, может, согреешься. А то ещё насморк схватишь, – он хмыкнул, удаляясь.
Перевалив через мшистый гребень, отделяющий кустистый склон от леса, он остановился, присматриваясь. Как и следовало ожидать, следы эти не оставили. Научились, нехорошие люди! Придётся покружить, по дыму их не найдёшь, не время для костра. Раненько. Вздохнув, он двинулся влево, собираясь прочесать ближайшие заросли, метров этак на триста, как минимум. А не отыщутся, ну что сделаешь, расширим круг. Позади раздался хруст валежника под неловкой ногой напарника. Не отстаёт, вражина такой.
Еле заметную тропинку он обнаружил минут через двадцать поисков. Похоже, звериная. Кто тут ходит, лоси или кабарга? Кабанов в этих местах, вроде, не водится. Повеселев, он зашагал быстрее. И это сыграло с ним злую шутку: перешагивая крупный валун, не заметил ямку, затянутую лишайником. Провалившись, неловко бухнулся на бок, глухой стук приклада о камень заставил его шёпотом матюгнуться. «Вот же, блин!» Пока поднимался, над головой оглушающе стрекотнула сорока, и он понял, что за скрытность можно больше не переживать. Девка там не дура, если не спит, уже догадалась, что гости пожаловали. За спиной в полный голос ругнулся Тюня, тоже, видать, не шибко удачно ступил, и Малахай получил ещё одно подтверждение тому, что их, скорей всего, уже услышали.
Стянув карабин с плеча, перехватил на изготовку. Так и двинулся дальше, внимательно прислушиваясь и осматриваясь. Торопиться всё одно уже некуда. Через десяток шагов тропка потянулась вниз. Теперь он переставлял ноги осторожно, а полностью переносил вес на ступню, только убедившись, что под ней безопасно. Так и вышел на круглую площадку в лесу, окаймлённую высоченными камнями.
Взгляд поймал чёрное пятно кострища. Чувствуя, как бросает в пот, он вскинул карабин к плечу. Водя мушкой по сторонам, внимательно огляделся. Нет, пусто, спрятаться здесь точно негде. Разве что бурундуку какому. Выдохнув, он опустил оружие. Позади, чертыхнувшись, снова свалился Тюня, и Малахай зло обернулся:
– Под ноги смотри.
Напарник виновато шмыгнул.
Ну и что дальше делать? Они здесь были, к бабке не ходи. А вот когда ушли? Медленно он двинулся по кругу в метре от камней, образующих почти сплошную стену. Место под палаткой выделялось подсохшим и примятым мхом. Судя по тому, что след не исчез, снялись беглецы совсем недавно. Скорей всего незадолго до их появления. А это значит, что они где-то недалеко. Он остановился, прислушиваясь к сопению Тюни, замершего за спиной. Вот же натура у человека, даже если просто стоит рядом, всё одно раздражает. Сдержав матерок, вор почесал заросшую мягкой щетиной щёку. Искать их бесполезно. И время потеряют, и толку может не быть. А вот к лодке они наверняка лыжи навострят. «Так, бегом отсюда, пока транспорт не увели». Первые метры он пробежал. И только уже выбравшись на тропку, вспомнил, как недавно чуть не подвернул ногу. И перешёл на быстрый шаг. Лодку терять нельзя, она их шанс и единственная надежда на спасение.               
  Ручей безмятежно журчал, неспешно облизывая округлые вершины булыжников. На ветку ели уселась крупная сорока, и  закачалась вместе с ней, не отводя глаз-бусенок от людей. Наблюдает, что ли?  Вот же гадость какая!
Оба спрятались за камнем, укрывавшим и лодку. Одновременно присели на край моторки. Она пошатнулась, и мужики разом соскочили.
 –  Так и навернуться недолго. А ты что за мной повторяешь?
Мокрый, дрожащий от холода Тюня глянул исподлобья, и непонятно было чего больше в этом взгляде: признания вины,  опаски, или сожаления, что не пристрелил, когда была возможность. Малахай хмыкнул, закидывая ремень карабина на плечо.
Вокруг никого! Неужели не пошли к моторке? Если так, то у бабы, определенно, соображалка работает. А тогда куда они двинулись? Ну, конечно, вниз по течению. А там избушки охотничьи. Беглецы, стопудово, завернут. Им тоже не сладко, утомились, поди сердешные, опять же не с пустыми руками через буераки лазают, сидоры за спиной тяжеленные. Обязательно завернут на огонёк. А там их уже ждать будут. Так, опять время поджимает. Но не настолько, чтобы мотор бросить.
– Бесполезно их ждать, – он бросил в пространство, ни к кому не обращаясь. – Давай лодку столкнём, надо за мотором вернуться.
Парень зашёл с кормы, Малахай пристроился сбоку. Навалились, и моторка, скрипя днищем о камни, в охотку заскользила к воде.
 
Над рекой скользила какая-то хищная птица, то  ли коршун, то ли чеглок , Малахай в них не разбирался, слышал разве что. Расправив упругие крылья, охотник парил в трёх десятков метров, высматривая добычу. Внизу плеснулась крупная рыбина, и хищник остроносым истребителем бросился в пике. Вонзившись в воду, он заполошно замахал крыльями, и через секунду мощное блеснувшее чешуёй тело затрепыхалось в когтях. Но не успел хищник подняться и на пару метров, как добыча извернулась, когти хватали воздух, и рыбина полетела вниз, кувыркаясь. Птица, не солоно хлебавши, вновь повернула на круг, набирая высоту.
Малахай, наблюдавший за природной драмой, равнодушно отвернулся. Он пошевелил ногами, устраиваясь поудобнее, и на дне заплюхала вода. «Вот те на! А что её так много? Не дай бог, прохудилась посудина. А что если эти потому и не вернулись к лодке, что она дырявая? – рецидивист снова почувствовал, что ему становится жарко. Он расстегнул верхние пуговицы телогрейки, взгляд встревожено метнулся по береговым кручам. – И как оно дальше-то?»
Мимо еле-еле ползли высокие красновато-серые скалы, Тюня, морщась, при каждом движении, неловко орудовал шестом, кирзовые сапоги его по ступни скрывались водой.
– Ну и что ты морщишься? – не удержался от вопроса вор.  – Голову напекло? 
– Не, – он мотнул головой. – Мозоли на руках натёр.
Малахай выдохнул и вдохнул, демонстративно отказывая себе в удовольствии обругать парня.
– Давай шест. Садись, банку бери. Воду будешь черпать. И смотри мне, будешь филонить, по шее получишь. Ясно?
– Ясно, – пробурчал парень, живо занимая освободившееся место на лавке. 
Поправив ремень карабина за спиной, Малахай поплевал на ладони. Ну, взялись!

Лодку пришлось вытаскивать  на узкую полоску берега у высоченных круч, по которым разве что горные бараны могут бегать, незадолго до поворота в ручей. Набравшая воды так, что немного не доходила до верха сапога, посудина отяжелела, стала неповоротливой, и Малахай еле-еле дотолкал её до сухого.
Выпрыгнув, упираясь и скользя по камням, затащили лодку на глинистую кромку берега. И, запыхавшиеся, упали под кручу. Чувствуя, как тёмная пелена застилает глаза, Малахай откинулся на холодный каменный взгорок. Тюня, согнувшись, дышал тяжело, вздрагивая всем телом. В один момент оглянувшись, он изучающее смерил напарника тяжёлым взглядом. Вору его взгляд не понравился, годы  в местах не столь отдалённых научили рецидивиста улавливать самые тонкие материи, подключать то самое шестое чувство, без которого там, зачастую, не выжить. И сейчас он кожей почувствовал недобрый замысел парня. Дождавшись, когда перед глазами перестанут плавать звёздочки, он медленно через голову скинул ремень карабина, и торец приклада почти, без звука, врезался в согнутую спину Тюни. Тот ойкнул, выгибаясь, и  завалился. Глаза его нашли Малахая, и вор прочитал в них немой вопрос: «За что?»
Вор положил ружьё на колени, снова откидываясь на холодный камень:
– Для профилактики. Чтобы мысли в следующий раз фильтровал.
В ответ парень, словно к нему только вернулся голос, тонко завыл.
– Будешь вычерпывать, пока не вычерпаешь. А я счас  передохну малость и за мотором схожу. И попробуй только что-нибудь выкинуть. Найду и на кусочки порежу. А потом съем.
Тюня враз замолчал, а в глазах его явственно проступил ужас.

Глава 31
Костерок дымил. Как ни старались выбирать более-менее подсохшие дрова, но за последние дни сырость пропитала древесину насквозь, и совсем уж без влаги поленьев, хоть до Ошарово дойди, не найдёшь. К вечеру стих ветерок, и густая дымная прядь поднималась в темнеющее небо почти вертикально. Надеялись, что среди прижимающихся друг к дружке разлапистых пихточек и ещё сохранивших остатки красного убора осинок не заметят, особенно если издалека. К тому же Тоня разместила костерок почти под самым стволом дерева, объяснив Ивану, что так, скользя меж веток, дымок будет лучше рассеиваться.
Договорились встать только на днёвку. Однако, без сил упав на спальники, намереваясь передохнуть полчасика, бессовестно уснули. И поднялись только под вечер, замёрзшие и опухшие. Оба добродушно попеняли друг дружке: опасно же. Подходи, кто угодно и делай с ними всё, что хочешь, хоть косолапый, хоть бандиты. Решили больше так не расслабляться, а то и до беды недалеко.
Посмотрев на  сумрачное небо, Тоня дала команду ставить палатку.
 Около костра, голова к голове, на раскинутых спальниках, полулежали мужчина и женщина. В казанке аппетитно булькал кипяток, из которого выглядывали тупоносые морды двух хариусов. Крупные рыбины попались с первой же закидки, и Тоня больше не рискнула торчать у воды. Да и хватило им добычи, каждому по одной, да с наваристым бульоном – наедятся. А что завтра положат в котелок – день покажет. Свои запасы почти закончились, пару горстей перловки и банку тушёнки Тоня решила поберечь на крайний случай.
– У нас тут вообще места, как сейчас модно говорить, паронормальные, – Тоня повернула голову, чтобы видеть выражение лица Ивана. Задумчиво поглядывая на огонь, геолог не отреагировал.  – Так вот, места туточки непростые. Во-первых, дикие. Потому к нам всякая чудь и лезет. Про Тунгусский метеорит ты знаешь?
Иван, не отрывая глаз от огня, кивнул:
– Все знают.
– А вот то, что у нас такие таинственные происшествия регулярно бывают, никто не знает.
Иван чуть откинулся, тоже желая увидеть лицо проводника. 
– Да ну! И когда это последний раз было?
– Лет десять тому назад неподалёку опять рвануло что-то. У нас в Ошарово все слышали. Под утро было. На улицу выскочили, думали, самолёт какой-нибудь разбился, или ракета упала, ну, неудачные испытания там.
– Не ракета?
– Так и не узнали. Но у нас только слышали взрыв, а в Куюмбе – посёлке, что от нас километров двести,  в домах стёкла повылетали.
– Предельно ясно, значит, к ним ближе было.
– Значит, ближе.
– И что, так и не поняли, что взорвалось?
– Неа, – Тоня потянулась ложкой к казанку. – Черпанула бульона. Подула. И протянула Ивану. – Пробуй.
Вытягивая губы и шею, он сипло втянул обжигающую жидкость.
– Вкусно как! Готово?
– Чуток ещё. Так вот, – она снова полулегла на спальнике. – Сам взрыв не вычислили, по крайней мере, у нас об этом ничего не знают. А вот последствия от него все наблюдали.
– Ещё и последствия были?
– В том-то и дело. Перво-наперво пропала белка. У нас до того года её столько было! Чуть ли на голову лезла, когда по тайге идёшь. А потом, как корова языком слизала. И вот только-только в последнее время снова начала появляться. Но до того обилия, что до взрыва, ещё ой как далеко. А потом, сосна стала желтеть. Взрослая прямо на корню цвет меняла, а молодая, только из земли вылезала, а уже, как горчица.
– А сейчас, вроде, не замечал я такого.
– Сейчас уже прошло. Лет пять желтела, потом снова зеленеть начала. Выздоровела.
– Интересно, что это могло быть?
– Всем интересно. Но так загадкой и осталось. Может, кто и знает, но нам не говорит. А вот ещё случай был. Это при мне. Тоже объяснить не смогли. Мы на покосы ездим вниз по Тунгуске, там у каждой семьи участки свои. Однажды Сашка Гусь, вообще, Гусев, но все сокращённо зовут. Его отец тоже Гусь, с моим отцом дружат. Так младший Гусь у нас на Лебедевой женился. У него дети теперь Гуси-лебеди.
Иван хмыкнул:
– Во, повезло.
– Ага, повезло уж. Так вот, Сашка поехал на покос, и нас позвал подсобить. Ну, мы чуть позже подплыли на моторке отцовской. Подплыли, а у берега лодки Сашкиной нет. А должны уже быть, они же вперёд уплыли. И никуда ж не собирались больше. Выбрались на берег. Смотрит отец, на столбике, к которому Сашка обычно свой «Прогресс» привязывает, кусок верёвки болтается, оборванный. А там кусты вдоль берега растут, густо-густо. Мы немного прошли, ну, метров десять. Глядим, а лодка в кустах перевёрнутая лежит. И никакого следа от реки к ней не тянется. Будто кто-то огромной силушки взял её и, как сосновую шишку, забросил подальше.
Сашка дальше косил, он даже не слышал. Потом все долго кругами ходили, понять пытались, как же она тут, в кустах, оказалась. А лодка-то не лёгонькая. Ёе и медведь так не закинет. Если только вдвоём, но это сказки. Да и зачем ему лодки кидать? Ни разу за косолапым такой привычки не замечали. Следов его тоже не нашли. Не медведь, точно. 
Ну, ладно, готово уже. Я тут пока тебя нашими историями отвлекала, рыба  сварилась. Подставляй миску, а куда я сунула половник?
Иван, чувствуя, как наполняется рот слюной, подскочил к рюкзаку за посудой.

Собирались спешно, с рассветом. В котелке осталось немного рыбы с бульоном, превратившимся в желе. Выскоблив котелок, одновременно сунули ложки во рты. А встретившись в этот момент взглядами, прыснули. Ещё смеясь, он облизал ложку, и потянулся к женщине. Так и целовались, не выпуская металлические инструменты для еды из рук. Спохватившись, снова заторопились. Посуду так, облизанную, и уложили в рюкзаки, потом помоют. Пока толкались в лагере, укладывая палатку, свёртывая спальники и собирая посуду, каждое касание плеч ли, рук ли вызывало желание улыбаться. Они и улыбались, поглядывая друг на друга с нежностью. Может, потому и провозились чуть дольше, чем планировали. Первые шаги делали уже при низком солнышке, проглянувшем сквозь плывущие нестройными рядами тучи. Решили, будут идти до вечера, с одним коротким привалом в обед. С голоду не помрут, а вечером Тоня снова порыбачит на закидушку. Судя по диким местам с непуганой рыбой, ухой они будут обеспечены до самого дома, а соли, слава богу, хватало.
Потянулась надоевшая, хуже горькой редьки, чащоба, заваленная гнилухами и утыканная трухлявыми пеньками. Через час закончился смешанный пихто-елово-осиновый лес, и на пути встали разлапистые кедры, меж которыми скромно качались тонкие кривоватые берёзки. Тоня прокладывала тропу в стороне от берега, стараясь двигаться по прямой, чтобы не повторять извилистые очертания Таимбы.
Местность чередовалась. То пробирались вокруг горок, обходя по заросшим склонам широкие впадины, заполненными вонючими болотистыми линзами, то путники забирались в редкоствольную тайгу с небольшими перепадами по высоте. Отличалась тайга и по количеству завалов. Где-то перед ними поднимались, чуть ли не сплошной полусгнившей стеной сваленные бурями стволы, и скорость замедлялась до самой низкой, не больше километра за два-три часа. Здесь и останавливаться приходилось чаще, на буераках дыхание сбивалось моментально, а ноги наливались тяжестью, будто шагали по мокрому чернозёму. Приходилось то и дело замирать, чтобы отдышаться. Иван, хоть и не считал себя слабаком, но здесь, в чащобах Таимбы, понял: спортом надо заниматься гораздо чаще, чем он это делал последнее время. Хотя бы раз в неделю, а лучше и того больше. Даже Тоня, казавшаяся Ивану несгибаемой, тут тоже сникла, охотно откликаясь на призывы геолога немного передохнуть. Обычно садились на поваленные деревья, сгибаясь, чтобы тяжесть рюкзаков хоть ненадолго переложить на другие участки спины. Давали себе послабление минут на десять-пятнадцать, и, покряхтывая, поднимались. Главное, дыхание восстанавливалось, а к боли в мышцах и ломоте в костях давно привыкли, стараясь просто не обращать на эти «побочные эффекты» внимания.  А то внезапно выходили на почти чистые участки сосняка, или пихточек, и тогда, наслаждаясь отсутствием навалов, оба вздыхали с облегчением, ускоряя шаг.
Очередная горка выросла перед ними незадолго до обеденного привала. Тоня уже подыскивала подходящую площадку, где можно было бы разместиться с удобством, ну, хотя бы без близкого болотца, не в густом кустарнике или не на ягоднике. Тоже ничего хорошего. Перед горкой остановились, раздумывая. Подъём, заросший тонким ломаным кедровником, круто уходил вверх, теряясь среди зарослей. В лесу виднелись крупные камни, изредка усеивавшие склон. По правой стороне земля резко уходила вниз, оттуда тянуло болотистой затхлостью.  Слева горку опоясывали заросли  колючего шиповника и боярышника, тоже усеянного острыми шипами. Оба поняли, что подъема не миновать.
   – Ну что, пошли наверх? – обречённо вздохнула Тоня.
– Вообще-то, нормальные герои всегда идут в обход, но тут, предельно ясно, придётся топать напрямки.
Она подкинула сползший рюкзак:
 – Пошлёпали, на той стороне отдохнём.
Повторив вздох Тони, Иван потянулся следом.
 К вершине, плотно заросшей молодыми ёлками, среди которых глаз выхватил два скалистых останца, поднимавшихся метров на пять каждый, выбрались измученными в конец. Оба дышали тяжело, а Поддубный, пытаясь бороться с лёгким потемнением в глазах,  ещё и часто сплёвывал. Не дожидаясь разрешения, Иван скинул рюкзак.
– Надо отдохнуть. Сил моих никаких не осталось, – он почти упал, одновременно неуклюже разворачиваясь спиной  к камню.  Его подножие, укрытое хвоистой прокладкой, выглядело уютно. Будь он один, наверняка бы, разрешил бы себе и полежать, но перед женщиной показывать слабость так явно не хотелось. 
Он ожидал сопротивления, каких-то упрёков, на которые уже приготовил возражения, но проводник, кивнув, тоже потянула лямки своего рюкзака, ставя его рядом и сама опускаясь следом. И всё молчком.
Привалившись к полуразрушенной скале, замерли. В лесной разноголосице, заполненной слабым поскрипыванием покачивающегося над головой дерева, шелестением хвойных лап, далёкого постукивания дятла, слышалось и их громкое запалённое дыхание. 
Иван готовился к короткому отдыху, каждую секунду ожидая от Тони привычной команды подниматься, но минута проходила за минутой, а женщина молчала. Уже восстановилось дыхание, уже вроде бы и силы какие-то вернулись, а она всё сидела, закрыв глаза. Довернув голову, чтобы видеть Тоню, Иван с нарастающей нежностью разглядел лёгкий румянец на щеках, чуть приоткрытые губы, манящие и страстные. Она дышала ровно, грудь размеренно поднимала куртку на груди, и Поддубный понял, что хочет поцеловать эту женщину. Он немного развернулся, собираясь коснуться женской щеки губами, но в этот момент Тоня, будто что-то почувствовав, открыла глаза. Уловив движение Ивана, она легко засмеялась, ласково совсем не обидно. И тоже потянулась к мужчине. Поцелуй вышел коротким, но горячим и многообещающим.
– Потерпи до вечера,  – отстраняясь, она улыбнулась. – Если силы останутся.
Иван снова опёрся спиной о камень:
– Сейчас я в этом сильно сомневаюсь.
– А что так? Слабенький такой?
– Дожить надо до вечера.
Она скинула улыбку, будто вспомнив что-то важное:
– Ну что, пошли?
– Пошли, – Иван заставил себя подняться первым.
Он обернулся, отойдя от скалы метров на десять. Что заставило его сделать это, почему не ушёл, спеша за проводником, вглядываясь в неровности спуска, он объяснить для себя потом так и не смог. Возможно, причиной тому стали духи тайги, с одним из которых Поддубный повстречался на пути сюда, в избушке, не осознав этого. Впрочем, духам ни к чему признание, как и сиюминутная слава, до которой падок человек. Они вечные и мудрые, а образы их мышления далеки от понимания людей. И лишь изредка по непонятным смертным причинам духи снисходят на землю, зачем-то подавая знаки и делая намёки, способные навсегда изменить жизнь. Может, от скуки?
Разрушенное дождями, ветрами и морозами, усыпанное мелким камешником, округлое навершие скалы упиралось в низкую мрачную тучу. Иван замер на секунду, разглядывая оплывший силуэт. Вздрогнув, он окликнул удалившуюся Тоню:
– Это лик!
Скала и была ликом. Наверное, когда много столетий, а, то и тысячелетий назад неведомый художник вырубал ли, творил ли каким иным способом, ибо рука слаба, а лик огромен и монументален, из целой скалы лицо человека или бога, он постарался сделать своё творение высокохудожественным, но и в то же время узнаваемым. Никому неподвластные законы времени и природы разгладили глубокие борозды, бессмертные ветра сравняли наплывы камня, но даже через столь значительные временные расстояния оно сохранило черты лица. Брови выделялись выступающими дугами, глазницы утопали в камне под ними, твёрдая линия губ, почти разрушенная, но угадываемая, терялась в густых усах и бороде, стекающей вниз и сливающейся с мшистой поверхностью земли, на которой они недавно сидели.    
В плечо толкнуло другое плечо, это Тоня замерла рядом, с интересом поглядывая на вздымающееся к небу каменное изваяние. 
 – А ведь это лик! Предельно ясно, лик! – повторил он, поворачивая к Тоне восторженное лицо.
– Да уж. Никогда о таком не слышала. Огромный какой!
Иван скинул рюкзак, торопливо возвращаясь к камню:
– Тоня, он мне снился, ну там, в избушке. Помнишь, я тебе рассказывал.
– Что-то припоминаю. Это, под которым надо алмазы искать?
– Он самый. Так, подожди здесь, я вокруг оббегу.
– Да подожди уже, оглашенный! Пошли место для лагеря искать. Я уже поняла, что ты отсюда просто  так не уйдёшь.
Не переставая счастливо улыбаться, Иван торопливо вернулся к поклаже.
– Предельно ясно, тут надо всё хорошо осмотреть.

Глава 32
Пока добрался с мотором на плече и с канистрой в руке до лодки, Малахай раз десять пожалел, что не захватил Тюню с собой. Тело ещё от мишкиных обниманий не отошло, а тут на него взвалили такую тяжесть! Суставы скрипели, как сочленения механизма, в которые сыпанули песка, мышцы ныли, будто их два дня старательно избивали палкой, последние метры вор двигался, иногда уже не понимая, как ноги ещё делают следующий шаг. Не дойдя до берега сотню метров, он свалился на мшистую подстилку, почти теряя сознание.  В последний момент успел откинуть тяжеленный мотор в сторону. Канистра, ручку которой сжимала ладонь, встала устойчиво, и Малахай, опираясь на неё, как на подставку, повалился медленно, умудрившись не удариться. Измученное тело не простило бы ему резкого падения. Изо рта вырывалось сипение, в глазах плыло. Отдельная мысль, не ведомо каким образом, контролировала карабин за спиной. С оружием в любом случае не должно ничего случиться!
Он пролежал без движения минут пятнадцать. Даже находясь в замутнённом сознании, опытный вор почти точно отсчитывал время. Малахай, вообще, мог спать назначенные для себя часы, ни больше, ни меньше. Или без всякого подглядывания на котлы , сидеть в логове хоть пол дня, не теряя ощущения убегающих часов. Вместе с восстанавливающимся дыханием пришло понимание: пока лежит здесь недвижной тушкой, ценные секунды уходят безвозвратно. А им спешить надо. Как бы ни хотелось,  себя жалеть некогда. Несколько раз глубоко вздохнув, он заставил тело сначала встать на колени, а затем и подняться.  Его качнуло, и Малахай опёрся рукой о ствол сосёнки. Дерево оказалось слишком тонким, и под его тяжестью ствол прогнулся. С трудом удержавшись на ногах, он перехватился за соседнюю сосну, потолще.
Переждав потемнение в глазах, выпрямился. Глаза отыскали мотор, вроде лежавший удачно, во всяком случае, повреждений было не заметно. И снова он пожалел, что Тюня остался у лодки. С ним бы не пришлось оставлять у ручья вторую канистру. Одной хватит ненадолго. Самое первое, что приходит на ум,  – больше двигаться на шесте, экономя топливо. Так и придётся делать, но несколько позже. Сейчас им во что бы то ни стало надо догнать беглецов. Или хотя бы приблизиться. Понятно, что все прикидки достаточно условны. Но хотя бы так… Покрутив головой, разминая шею, он наклонился к движку.
Тюня самым наглым образом дрых за лодкой. В первый момент Малахай даже немного испугался, не увидев парня, всё-таки он ещё нужен: молодой и сильный. Хоть и дурной. Спешно уложив груз, он обошёл посудину, мимоходом разглядев, что парень потрудился добросовестно, воды на дне не более чем в ладонь, и взгляд, натолкнувшийся на поджавшего колени напарника, сразу расслабился. «Здесь, не сдёрнул. Ещё повоюем».
Бесцеремонно растолкав Тюню, вор заставил его ещё поработать консервной банкой, не без оснований рассчитывая на то, что каждый вычерпанный литр позволит им проплыть на один-два километра дальше, ну, примерно. Тюня, позёвывая, забрался в лодку, и тело размеренно закачалось. Сам Малахай пристроил на стенки транца движок. Опорожнив канистру наполовину, залил бензина в топливный бачок под крышку. Прикинул, литров двадцать в баке, и в запасе десятка. Вообще, не так уж и мало. Он хоть и не был большим специалистом по лодочным моторам, но запас хода примерно представлял. Если экономно, можно Таимбу пройти. А уже там, на Тунгуске, у кого-нибудь позаимствуют, ну, в смысле отберут. А, может, и так помогут, по доброте душевной. Народ здесь простой.
Он с досадой цикнул, пустив брызги слюны сквозь дырочку в зубах. Нельзя им свидетелей оставлять за спиной, ну, никак нельзя! И что, опять мочить? Ну ладно, этих, путешественников прибить, рука не дрогнет, так они сами напросились. Да и найдут их ещё не скоро, если вообще найдут. Уж он постарается сделать так, что бы никакая поисковая экспедиция не отыскала. А там, на Тунгуске сложней, там быстро поймут, что человек исчез. Ладно, доберёмся, поглядим. Главное, Таимбу пройти. Он ещё несколько дней назад, когда потрошили этих, беглых, понял, что зимовать в избушке ему не климатит. С ума можно одному в тайге сойти. Тюня – он консерва, он не для общества. Может, не сразу, конечно, но до весны ему не дожить, однозначно.
«Не, в лесу зимовать – не вариант». К людям надо пробираться, к людям! Только там можно затеряться. Раньше он думал, что в глухомани можно так запрятаться, что не найдут. Последние события сильно поколебали его уверенность. Да что там поколебали, полностью поменяли минус на плюс. А всё эти, беглецы, чтоб им! Упали на голову, как птичкин подарок. И выбора не оставили. Теперь-то ясно, как божий день, без них не выжить. Те же крючки и леску надо было в свой карман переложить, на рыбе прожили бы какое-то время. И инструмент пригодится, топор тот же, дровишек порубить. И палатку зря бросили. Он тогда с трудом мозгами в голове ворочал, а этот, шестёрка, даже и не подумал. Тюня, он и есть Тюня. А поймать надо обязательно. Тут вообще и говорить не о чём.  А как это сделать в тайге-то бескрайней? Эх-ма! Как там умные люди говорят? Дилемма, едрит её.
Мотор тарахтел размеренно и мирно. Берега, в начале пути тянувшиеся высокие и неприступные, постепенно понизились, и вор осматривал их теперь ещё внимательней, надеясь зацепить хоть какое-то движение. Тюня под строгим взглядом напарника продолжал вычерпывать воду, иногда делая себе короткие поблажки. До тех пор, пока Малахай не сводил брови к переносице, показывая, что тот малость обнаглел. Вздохнув, парень снова опускал банку в воду.
С каждой проскочившей минутой вор мысленно морщился всё больше. Парню его беспокойство знать не обязательно, но от себя-то не скроешь. Несмотря на все усилия, вода продолжала прибывать. Правда, и лодка двигалась довольно уверенно, оставляя за кормой километры и километры. Сколько бы их топали пешими? Страшно представить! А те, беглые, топают. Знать бы ещё с какой скоростью.
Через час уверенного продвижения Малахай посчитал, что они, если не обогнали, то вот-вот обгонят беглецов, и заглушил мотор. И поэкономить полезно, и тишина вовсе не лишняя. Вор не сомневался, баба наверняка вычислила их возвращение за мотором и сейчас, поди, прислушивается, ожидая вовремя уловить тарахтение, чтобы спрятаться, если они, конечно, зависают в это время у воды.  Он рассчитывал, что эти, не слыша движка, расслабятся, и выйдут на берег. Тут-то они беглецов и подловят. Но минуты складывались в десятки, десятки незаметно заполнили час, а берега оставались глухие и дикие, без всякого намёка на присутствие человека.
Поначалу шест уверенно подталкивал заметно отяжелевшую моторку, осторожно сползающую по течению, но с каждым движением уверенность эта пропадала. Вода, скапливающаяся на дне, погружала посудину глубже, чем хотелось, превращая  её в малоподвижное корыто, и Малахай, почувствовавший, как затекают от напряжения руки, наконец, решил остановиться. Продолжать плавание в такой лодке становилось просто опасно. 
Направив посудину к метровой высоты берегу, полого опускающемуся к воде, он вытянул шест на борт.
Одновременно выбрались на сухое. Малахай, морща лоб в раздумьях, что же делать дальше, Тюня же, бестолково почёсываясь и явно готовясь хорошо отдохнуть от надоевшего и бесполезного вычерпывания. Ну, это он зря радуется, позволять ему долгий отдых вор не собирался. Минут пятнадцать пусть перекурит, и снова за работу. А пока Тюня, не зная, что радость его коротка, ускакал в кусты по своим делам, Малахай опустился на камень в тяжёлых раздумьях. А что действительно делать? Погодка хоть и хмурилась, но зато стояла сушь, и мокрая ещё с утра одежда почти высохла. Разве что, на швах сохранялась влажность, но это уже ненадолго, что не могло не радовать. Вот только на этом поводы для хорошего настроения и заканчивались. 
Он давно понял, что одно из самых неприятных открытий в жизни, это, когда наступает время обеда, и вдруг оказывается, а обедать-то нечего. Как, впрочем, и ужинать. Какое-то время они продержатся. День, может, два. Воды с избытком, пей – не хочу. Возможно, даже и трое суток выдюжат. А что потом? Ситуация начинает неприятно напоминать ту, из которой они, казалось, недавно так удачно выкарабкались, застукав бабу в палатке. Этакий день сурка в таёжной глухомани. Снова приходится признавать – выход для них только один: найти беглецов, что б их разорвало, желательно после того, как отыщутся и на глазах, чтобы потом не вздрагивать от каждого звука на реке, в ожидании появления ментов.
Давить Тюню тоже пока не желательно. Появятся легавые, а судя по всему, этот вариант придётся учитывать, как бы не хотелось, ему лишний срок обеспечен. Тогда уж точно пожизненный. Ему и так, конечно, грозит неслабо, но всё-таки пока доказанной мокрухи за ним нет, можно рассчитывать на какое-то послабление. Хотя, если так подумать, зачем оно, это послабление? На свидания к нему давно никто не ходит, как старушка-мать померла пяток лет назад, так и всё, больше некому. Отца он не знал, а младший брательник, нагулянный непутёвой матерью, когда Малахай тянул первый срок за хулиганку, сгинул в лагерях, даже не знает, где. А, может, не возвращаться уже в зону? Вот, решить для себя, определить, что жизнь его пришла к окончательному финалу, и навсегда взять и сгинуть в этих проклятых лесах, для всех сгинуть, чтобы и следочка не осталось. Был Малахай, и нет его, как и не было. Поставят менты галочку, мол, пропал без вести, сгиб, а косточки его звери, наверное, растащили, да и перекрестятся.
Малахай закрыл глаза, обдумывая, словно ощупывая со всех сторон только что купленную вещь, новую для него мысль. И она не вызвала страха. Что такое смерть? Всего лишь переход в другое состояние. Когда-то, на одном из перегонов, ему довелось плотно пообщаться с умным попом, загремевшим на продаже левакам стройматериалов для храма, и  тогда вынес для себя стойкую мысль, что с закрытой крышкой гроба, это если ещё повезёт, а то и верно косточки таёжные жители обглодают, существование не заканчивается. Есть и на том свете жизнь. Что из себя представляет, какая она, то никто не знает, что бы святые отцы там не пели. Не были, значит, и не знают!  Но то, что есть, точно. Батюшка говорил, все религии это подтверждают. А раз так, то и горевать о смертушки нечего. А на зону он больше ни за что не пойдёт, ни в жизнь. Позади заскрипел камешник под неловкой ногой, и Малахай обернулся с чётким пониманием того, что будет делать: бороться, хвататься, как за последний шанс, за возможность выбраться отсюда. И покуда есть хотя бы крохотная вероятность спастись, он сделает всё, чтобы её не упустить. А помереть он завсегда успеет.
– Покурил, хватай банку.
Тюня попытался было затянуть своё извечное: «Тю…», но попав, словно под каток, под тяжёлый взгляд вора, проглотил возражения. Пока Малахай поднимался, с хрустом выпрямляясь и потягивая поясницу, парень успел заскочить в лодку, и  даже пару раз махнул консервной банкой.
Лодка опорожнялась медленно, за час Тюня освободил посудину не больше, чем на треть. Малахай примерно такого результата от него и ожидал. Смерив остаток воды на дне взглядом, скомандовал:
– Вылазь!
И не подумав возражать, парень легко выскочил на берег. Сняв мотор, Малахай отнёс его выше, к деревьям.
– Без движка пойдём, что ли?  – Тюня растерянно оглянулся.
– Пойдём. Хватайся за борт, – рецидивист упёрся ногами в каменистый склон, на котором частично вытащенная на сушу лежала чуть наклонённая лодка.
Быстро сообразив, что задумал вор, парень занял место рядом. Вдвоём раскачали моторку, и она, как живая, посопротивлявшись, перевернулась. Вода ручьями потекла в реку.
 – Ну вот, так и будем делать, когда наберётся, – вор удовлетворённо выдохнул. – Хватайся с другой стороны, поставим обратно.
Тюня шустро оббежал лодку.
И снова двигались на шесте. Малахай старался толкать лодку ритмично, с силой вдавливая деревянный конец в крепкое дно. Двигались медленно, но уверенно. Берега проплывали мимо пустынные, гористые, скальные выходы чередовались глинистыми спусками, теряющимися в сосново-пихтовых зарослях. Оттуда тянуло хвоистыми запахами, надоевшими до печёнок. Тюня, иногда тихо матерясь, размеренно выкачивал воду, но она прибывала гораздо быстрей, чем он вычерпывал. Часа через полтора, когда сапоги парня скрылись по щиколотку, и он уже не столько махал банкой, сколько изображал заморенного до смерти невольника, пытаясь вызвать на каменном лице напарника хоть чуточку сочувствия, Малахай повернул к низкому здесь берегу.
До темноты ещё было время, но вор решил, что пора устраиваться на ночлег. Пока найдут место, пока разведут костерок, хотя бы погреться. В банке можно по-очереди сварганить кипятка, чем-то голод обманут. Когда лодка ткнулась в травянистый покатый склон, заехав на него самым кончиком отяжелевшего носа, оба выбрались на землю с мыслями о горячем.

Глава 33
Полянка была крошечная, даже не полянка, а так промежуток между деревьями, метра три на два. Им хватит, костёр, как обычно под пихточкой разложит, чтобы дымок в ветках густоту терял, палатку разобьют между стволов, к ним и оттяжки привяжут. С водой вот плохо, в бутылке на донышке осталось, только-только руки помыть. Да, далековато за ней ходить, ну выбирать не приходится. Зато здесь с реки их не увидеть и не услышать.
Лагерь разбивала Тоня. Она, конечно, не отказалась бы от помощи Ивана, но тот  скорчил такую умильно-просительно рожицу, что она, смеясь, махнула на него мокрой рукой, заодно и обрызгав. Геолог усвистал на горушку вприпрыжку, словно и не было за спиной тяжелого дневного перехода. Наивный, решил, что все тайны лика откроются вот так сразу, с наскока. Оно, понятно,  бывает и такое, но, скорей всего, если тут что и есть, то  упрятано надёжно и так просто не дастся. Женщина ещё тогда, в лодке, после ночёвки в загадочной избушке, отнеслась к рассказу напарника вполне серьёзно, ну а уж тут, когда лик явился им во всей красе, она и сама заразилась таинственностью, окружающей находку. Даже, если и не найдут ничего сейчас, можно же потом вернуться. Как-нибудь, через год. Тем более, что за алмазами и золотом, они наверняка не последний раз  здесь. В будущем можно будет подготовиться получше, да и зэки не каждый месяц сбегают. Не упади им на голову бандиты, они и в этот раз намного продуктивнее отработали бы.
Не слишком настойчиво себя одёргивая, Тоня иногда мечтала о больших деньгах. Ну, а что плохого? Дочку выучит, на ноги поставит, родителям поможет, им вечно ни на что не хватает, родственники есть в селе, бедствуют. Всем подсобит. Ну и сама, наконец, уйдёт с опостылевшей работы, где каждый день во всём виновата. За квартиру ипотеку выплатит, и дочке «двушку» возьмёт, на вырост. Сколько можно все деньги на жильё тратить?! Может, своё дело начнёт. Эх, да что там говорить, людей портят не деньги, а их отсутствие. Поставив палатку и разложив кое-какие вещи, Тоня обошла лагерь вокруг, привыкая к местности и заодно изучая. Ничего не обычного, тайга, как тайга. Разлапистые лиственницы, приземистые пихточки, тонкоствольные сосёнки, семейка молодых кедров в отдалении, под ними разорённые шишки, бурундук или белки похозяйничали По соседству навал из гнилых стволов, и чахлые кустики за спиной. Медвежьих следов не видать, и слава богу. Прихватив бутылку под воду и закидушку, успокоенная тишиной и благостью леса,  направилась к реке.
Смеркалось, небо и так весь день хмурое, посерело ещё больше, а ветерок, недавно суматошно гулявший по прибрежным хвойникам, затих. Идеальная погода для клёва! Так и оказалось. Уже через минутку после заброса блесну заглотила средней величины щучка. Что ж, вовсе  не плохо, из щучки уха лучше всего получается, на её вкус. Отцепив, кинула рыбину в траву, подальше от воды, и она забилась, словно собираясь выскочить из шкуры. Минут через пять рядом  запрыгали два ленка, по местному,  майгушки, – тоже на уху пойдут, а последним на берег упал крупный хариус. Его Тоня решила засолить. Малосольной рыбкой можно в дороге подкрепиться, не задерживаясь. Набрав воды, и уложив добычу в пакет, она постояла, прислушиваясь. Женщина понимала, преследователи могут появиться в любой момент, и в той смелости, с которой она так безрассудно ловит на реке рыбу, есть немалый риск. Но в её случае, он полностью оправдан. Не голодом же сидеть? К тому же, Таимба на этом участке достаточно глубока, и бандиты, скорее всего, пойдут на моторе, том самом, который они не смогли найти, а точнее, времени не хватило на поиски. Ну и ладно, пусть едут, зато слышно будет издалека. Не уловив посторонних звуков, она деловито развернулась к реке спиной. Постояв несколько секунд и ещё раз оглянувшись, пошагала к лагерю, под нос напевая какую-то пустышку из репертуара очередной поп дивы. И уже не увидела, как из-за поворота на изумруд вечерней воды, гладкой как стекло, бесшумно выплыла их моторка.
За столетия, а, может, и тысячелетия ветра и дожди основательно разрушили лик, но общие черты он сохранил. Легко угадывался европеоид с широкими глубоко посаженными глазами, на лице выделялась густая русская борода, спускающаяся на грудь, и ниже сливающаяся со скалой.  Приглядевшись, он разобрал несколько поперечных черт на щеке, вероятно, там когда-то была надпись. Как же обидно, что не сохранилась! Позади волной спускались к земле длинные волосы, подпирающие скалу. Поддубный пошёл на второй круг, обходя лик, а точнее, голову, по склону. Под ноги лезли камни, и приходилось постоянно отвлекаться, чтобы не запнуться, позади, за затылком лика, тянулась осыпь, он едва не съехал по ней. Удержавшись, прыжком ушёл в сторону.
Пока шагал, пытался во всех подробностях припомнить сон в избушке. Но как не старался, больше никаких подсказок в нём обнаружить не мог. Хотя смысл запомнил хорошо: неведомый дух советовал искать около лика или под ликом, что-то уже и забыл. Лик есть. Правда, нет гарантии, что тот самый, о котором говорилось во сне. Но тут уж не проверишь, надо искать. Если что в пределах этой горушки имеется, он обязательно отыщет. Неплохо было бы шурфы прокопать, он и взялся бы, нашлось бы чем, но сплошной камень лопатой не расковырять. Только взрывать, да и то не его масштабов работа, тут серьёзный подход нужен. Для начала потребуются сапёры и взрывчатка. А где их взять в глухой тайге? Так что придётся ограничиться поисками.
Зайдя на третий круг, Иван ещё увеличил сектор осмотра. Пейзаж не менялся: нагромождения булыг, мелкий камешник, языками стекающий по склону, там, где не скрыт под ягельной подушкой, кривые стволы зелёных пихточек, разбавленных желтизной мелких берёзок, торчащих редко, как зубы во рту моряка переболевшего цингой, и никаких щелочек в земле. Почему-то Иван решил, что разгадать подсказку от духа поможет впадинка, пещерка, любое отверстие в склоне.
Если рассуждать здраво, что там может быть? Конечно, россыпное месторождение алмазов или золота. Он же об этом думал, когда сон увидел. Насколько Поддубный изучил тему ещё до похода, такие случаи в истории бывали, правда, считанное колличество раз, и все они затем вызывали золотую или алмазную лихорадку, собирающую на небольшом участке леса, джунглей или пустыни толпы жаждущего народа. Здесь такого не будет, уж он постарается сохранить находку в тайне. И Тоня, уверен, не проболтается. Не в её интересах. Не дай бог, кто узнает, сюда тропу проложат за один сезон. Нынче и в этих краях лихорадка может случиться. Капитализм, что б его, дикий! Впрочем, предельно ясно, как начнётся, так и закончится. Очень быстро появятся люди со связями, ничейная земля тут же обретёт владельца, а вскоре на берегах Таимбы вырастут блок-посты с вооружённой охраной, девственную тишину тайги нарушат рычание бульдозеров и тарахтение самосвалов. И неорганизованные поиски моментально превратятся в чей-то доходный бизнес. Брр…, нет уж, не надо такого счастья, они ещё и своё любопытство полностью не удовлетворили.
Четвёртый круг, в самом низу, у основания горки, проходил через густой хвойник, смешанный с высокими осинками. Шагал неторопясь, растратив весь пыл на первых кругах. Начинал  сказывался утомительный переход. Ломило уставшую спину, и ноги с каждым шагом наливались тяжестью. Да и внимание начало притупляться. Перед лицом каменной головы он остановился. Отсюда они поднимались, вдвоём, и ничего не обнаружили. Поглазев по сторонам, Иван был вынужден констатировать: на сегодня поиски подошли к логическому финалу. Ни сил, ни азарта первых минут не осталось. В таком состоянии можно пропустить самое очевидное.
Признав поражение в первом поединке с удачей, Иван, вздохнув, развернулся в сторону лагеря. Тоня, поди, ушицу сварганила. И пусть без хлеба, переживут. Главное, не голодные. До дома можно и на одной рыбе потерпеть, не дворянских кровей, чай.
Через несколько шагов Поддубный чуть не споткнулся о человеческий череп. Омытый дождями, он серел в ямке, наполовину погрузившись в ягель. Чувствуя, как забухало сердце, Иван неуверенно оглянулся. Что-то изменилось. Лес вдруг показался неуютным, а за дальними деревьями что-то мелькнуло. Он резко присел, вытирая враз вспотевший лоб. Предельно ясно, что мерещиться не пойми что. Геолог заставил себя подняться, внимательно оглядываясь. Пусто и тихо. Ну, конечно, поблазнилось. А вот череп настоящий, лежит себе, никого не трогает. Наклонившись, Поддубный перевернул его поднятой палочкой. Ага, не  надо быть патологоанатомом, чтобы понять, что проломленный кусок кости на затылке неспроста. Дырка с неровными краями сантиметров пять в диаметре. Он почесал вспотевший лоб той же палочкой. Тревожно шумел ветер, раскачивались над головой тонкоигольчатые ветки пихты. Пот неприятно стекал по спине, Иван поёрзал лопатками. И как дальше быть? Предельно ясно, тут кого-то убили. Судя по состоянию черепа, произошло это так давно, что нести его на экспертизу бессмысленно. Да, а  Тоне о находке лучше не говорить, и так она всё время головой вертит, ожидая очередной пакости от бандитов, а тут ещё и это. Надёргав мха, Поддубный тщательно  закидал череп. Лежал тут десятки лет и столько же пролежит. Выпрямившись, снова осмотрелся. Не заметив ничего подозрительного, двинулся в сторону лагеря. «Ничего не было, ничего не находил, всё, ведём себя, как ни в чём не бывало».
Костерок он заметил, подойдя шагов на десять. Тоня так удачно развела огонь в ямке, что даже отблески терялись, запутавшись в стволах деревьев. Примерно на этом же расстоянии геолог почуял и запах дыма. Мастерица, ничего не скажешь, он бы так не смог.
По унылому выражению лица, Тоня враз угадала, что Иван вернулся пустой. Примерно такого результата она и ожидала, так что, ни сколечко ни разочаровавшись,  окружила своего мужчину заботой, в которой он постепенно и оттаял. 
Утро посеребрило траву налётами инея. Откинув полог, Тоня замерла, разглядывая новую картинку за порогом, и заскочила обратно. Потом долго валялись в палатке, не решаясь выбраться из спальников. Лёгкое дурашливое настроение вызывало приступы болтливости, они вертелись в спальниках, из палатки то и дело раздавался смех, скоро сменившийся тишиной, а затем прерывистым женским дыханием.
Они выбрались на улицу минут через тридцать. Улыбающиеся и готовые к свершениям. Крутнувшись до кустов и обратно, Иван застал разведённый костёр и котелок со вчерашней ухой, подвешенный над пламенем. Смиряя тягу начать поиски сию минуту, он немного поплескался под струёй воды из бутылки, которую держала Тоня, и послушно присел к огню, вооружившись ложкой.
Уха и на второй день показалась божественной. Он впервые за всё время похода понял, что вот сейчас не отказался бы от ста граммов к ней. К дому, что ли, ближе? Раньше и не думал о выпивке.
Отправились налегке, разве что топор Иван сунул за пояс. Какую-то уверенность он придавал, а веса небольшого. На это раз решили лагерь не сворачивать, неизвестно, на сколько с поисками застрянут. А место достаточно потаённое, не так просто их тут отыскать.  Под ногами скользила мокрая трава, иней большей частью превратился в капли влаги, стекающие по пожухлым листочкам брусничника и скапливающиеся в ямках мха. Небо так и не прояснившееся, нависало низко, казалось, касаясь серой пеленой полуразрушенного затылка каменной головы. И снова замерли перед ликом, словно увидев первый раз. Грандиозное сооружение древних зодчих поражало замыслом и гением его ваятеля. Прошло страшно представить, сколько лет, а лицо по-прежнему сохраняло выражение величественности, княжьей или даже царской  гордости. Да и черты конкретного человека угадывались. Встретишь такого на улице, узнаешь. Борода, конечно, скрывала немалую часть индивидуальных примет, но и те, что оставались: впалые щёки, широкие глаза, нос, хоть и наполовину разрушенный, но сохранивший характерную горбинку, создавали совершенно определённый характер древнего властителя. Первой очнулась Тоня. Повертев головой, она толкнула Ивана в бок:
– Пойдём рядом. Ты вчера, где прошёл?
– Да,.. – он оглянулся. – Три круга навернул. Сначала под бородой бродил, потом ниже. Четвёртый круг не осилил, в самом низу, у подъема на горку.
Тоня прищурилась, разглядывая каменное  лицо.
– Тут может загадка, какая есть. Давай его ещё раз внимательно-внимательно проглядим.
 – Предельно ясно. Поддерживаю.
Они двинулись одновременно, под сапогами и ботинками ободряюще заскрипел камешник. Шагали неторопливо, стараясь не упустить ни одного штриха, ни одной тени ни на лике, ни под ним.
Узкую щелку позади головы обнаружила Тоня. Камень здесь заходил на камень, и со стороны казалось, что там сплошная неровная поверхность. Чтобы разглядеть проход, женщина сделала то, на что у Ивана не хватило фантазии: она забралась на нижние булыжники. А затем, подпрыгнув, уцепилась за выемку, и, подтянувшись, влезла на уступ, торчащий на высоте полутора метров. Заглядывая оттуда за каменный навал, несомненно, свалившийся с вершины лика, Тоня и разглядела тёмный лаз в нижней части каменных волос. Потом как-то Иван поинтересовался, как она догадалась, но подруга только плечом пожала: «Не знаю. Показалось что-то, и решила проверить». Собственно, так, нечаянно, все великие открытия и случаются.
Топор, мешающий забираться, полетел в сторону, и через секунду Поддубный оказался рядом, запрыгнув на камень не хуже австралийского кенгуру. Вертикальная щель шириной не больше сорока-пятидесяти сантиметров, длиной около метра, сужающаяся к краям, вероятно, когда-то была гораздо шире, но время, перепады температур и обвалы камней  значительно сузили проход, уходивший под голову. Судя по всему он и раньше не был легкодоступным, а уж сейчас… У Ивана волосы зашевелились на коже рук от мысли, что, возможно, они первые люди за не известно сколько времени отыскавшие скрытый ход.
До тёмного провала можно было дотянуться рукой, а вот чтобы забраться в него, тут надо постараться. Щель короткой раной разрезала причёску великана, под ней ни чего похожего на выступ, на котором сейчас замерли. Между ними и отверстием расстояние в метр, но это пустое пространство, в котором не за что зацепиться и не на что опереться. Как-то придётся изворачиваться, может, рыбкой занырнуть, постаравшись не содрать кожу с ног, или сверху верёвку скинуть, или ещё как, решение не выглядело очевидным. Тщательно изучили отверстие, насколько это возможно, придерживая друг друга, когда один ощупывал ладонями, и спрыгнули обратно.
 – Надо думать, – Тоня высказала общее мнение.
Иван тоже не собирался бросаться в пещерку сломя голову. Не тот случай, предельно ясно, нахрапом не возьмёшь. Туда ещё протиснуться надо, без подготовки никак. Кивнув, пригласил Тоню усесться рядом на валуны. Задумчиво поглядывая на каменную стенку, с этой стороны не особо-то на голову  и похожую, разом выдохнули.  С вершины скатился камешек, гулко прыгая по булыгам, затих где-то в навалах. Иван расстегнул бушлат, время часов одиннадцать, в лесу потеплело, градусов десять-двенадцать есть. Глянув на него, и Тоня расстегнула ворот. 
– Надо подготовиться.
– А ты не полезешь. Одному надо тут страховать. Мало ли что.
Тоня откинулась с вопросительной улыбкой:
– Ты меня не возьмёшь? Я же от любопытства изойдусь не знаю на что…
Мужская рука легла на женское плечо, и Тоня приникла к нему.
– Ты же понимаешь, что я прав?
Она вздохнула:
– Понимаю, но, знаешь, как хочется.
– Вот сам слажу, а потом, если захочешь, тебя отправим, или вдвоём. Годится так?
Тоня обняла его крепче:
– Годится. Я с тобой и спорить не могу.
– Вот и не спорь. Лучше подумай, что мне взять с собой.
Она снова выпрямилась, придерживаясь пальцами за бушлат Ивана:
– Фонарик у тебя был в рюкзаке.
– Есть такое дело, взял зачем-то, теперь понятно зачем.
– Это называется дар предвидения. Верёвка нужна. Да, сначала надо проверить, насколько  там глубоко. Камешек хоть кинуть, что ли. Как туда подлезть, вот ещё задачка. 
– Камешек, это я быстро, – Поддубный подскочил уже с булыжником в руке. 
Скинув бушлат, подобрался к голове. Несколько ловких движений, и он наверху, оглядываясь победно. Тоня, подойдя вплотную, улыбнулась в ответ.
Наклонился вперёд, и камешек исчез в тёмном нутре пещерки. Несколько секунд он прислушивался. До Тони ни один звук не донёсся, но, судя по удовлетворённой улыбке Ивана, он что-то услышал. Придержавшись за выступ, геолог аккуратно спрыгнул рядом с женщиной.
– Ну, чего там?
Там, похоже, то ли ступеньки,  то ли плиты так сложены, чтобы спускаться удобно было. Камень так, постукивая по чему-то, вниз и укатился. Предельно ясно, что спуститься можно, – он выпрямился, оглядываясь. – Ну что, пошли в лагерь, собирать меня.
– Пойдём, родной. Сидор тебе надо какой-то взять. Не в руках же всё тащить.
– А что всё-то?
– Не переживай, я придумаю, – Подхватив Ивана под руку, она увлекла его в сторону палатки.
Сборы затянулись. Выяснилось, что они попросту не готовы к путешествию в провал, причем, оба. Совершенно непонятно, чего там ждать, а потому собираться решили по максимуму, а это время. Для начала, оба согласились с тем, что Тоне желательно его караулить поблизости. Если что, услышит да и подстрахует. Вдруг помощь, какая понадобится. Выходит, ей предстоит дежурить, не отходя. Даже на рыбалку. Значит, рыбки наловить надо заранее. И тут же приготовить,  в лагере, на костре. То есть прямо сейчас.
А ещё Ивану и с собой что-то захватить необходимо. Одним малосольным хариусом тут не обойдёшься. Хотя, Поддубный поначалу собирался обойтись, но в Тоне проснулась заботливая хозяюшка, и она настояла на ещё одном котелке ухи, из которого он заберёт всю рыбу. Почесав затылок, Иван признал правоту женщины.
Пока Поддубный раскладывал вещи из рюкзака, соображая, что взять с собой, а что лучше оставить, Тоня убежала к реке, прихватив закидушку. Проводив женщину задумчивым взглядом, Иван понял, что с мыслью начать исследовать пещерку сегодня можно расстаться. Впрочем, это ожидалось и выглядело благоразумным даже для Поддубного, с первой секунды обретения лика «заболевшего» синдромом исследователя. 
И так, что взять с собой? Молоток геологический, – несомненно. Фонарик – да. Проверил, светится ровно Хорошо, батарейки свежие, поменял перед походом ещё дома, как знал, пригодится. Топор – ни к чему. Только мешать будет. Фляжку с водой – обязательно. Из одежды, кроме свитера и штанов, что на нём, только бушлат. Его придется запихивать в пещерку отдельно, в нём не пролезешь. Веревка нужна, но её решили скинуть в провал, привязав к палке, а ту закрепить поперёк щели. Без верёвки нельзя, мало ли что камешек настучал, а что там в действительности, можно только гадать. А так будет достаточно надёжно. Продуктовые запасы представлены рыбой. Вполне калорийно и питательно. Немного соли, спички. Ножик – без сомнения. Свой, что на поясе носил, у Малахая остался, а этот кухонный, металл тонкий, слабый, но лучше, чем ничего. Тоня предложила захватить сушняка, вдруг, костёр понадобится. Тут уж Иван упёрся, греться у костра он собирался только в лагере. Там – лишь осмотреться.   
Как и предполагал Поддубный, провозились почти до вечера. Только к пяти часам он, наконец, поднял полностью готовый к походу изрядно облегчённый рюкзак, взвешивая в руке. Вроде ничего и не брал, а килограммов пять набралось. Можно бы и рискнуть, забраться в провал  к вечеру, но Тоня встала стеной: завтра с утра. Вообще, все важные дела лучше начинать спозаранку. Иван, приобняв подругу, чмокнул в носик. В общем-то, он с ней согласен. Торопиться особо некуда, они и так все сроки возвращения пропустили, что ж теперь дёргаться? А резон в её словах определённо присутствовал.
Ночью спали плохо. Много ворочались, вздыхая и, стараясь не мешать друг дружке, и всё равно мешали. Поднялись на зорьке, едва на востоке заалело тёмное небо. Снова на траве и на нижних ветках пихточек лежал иней, а изо рта вырывались прозрачные клубы пара. Ежась, Тоня распалила костёр, на подставках из палок закачался котелок.
Иван ел без аппетита, то и дело бросая заинтересованые взгляды на вершину сопки, где в утреннем небе темнела громада исполинской головы. Тоня тоже явно заставляла себя завтракать. Оба молчали.
Одновременно облизав ложки, поднялись. Женщина собрала посуду в кучку. Не дождавшись вопроса, прокомментировала:
– Потом помою.
Даже не услышав её, Иван закинул рюкзак на плечо:
– Ну что, с богом!
Тоня, перекрестилась, шепча молитву. Тронулись, не оглядываясь.

Глава 34
Подпёршая затылком серое небо, голова древнего воина казалась волшебной, таинственной. Ивану вспомнилась пушкинская поэма «Руслан и Людмила». А ведь не придумывал гений, знал! Или видел. Или бабушка, Арина Родионовна рассказала. Так что, не дрейфь, Ваня, сказка ждёт!
Закинув в отверстие бушлат, минут пять мостился на уступе и так и эдак. Попробовал забираться ногами вперёд, но, сколько не тянулся, так и не понял от чего отталкиваться, чтобы залезть. Ступни-то в пещерку углублялись, спускался и до колен, вытягиваясь на руках, а вот дальше… Решимости не хватало. Можно было попытаться резко оттолкнуться, но… ободраться до крови – как нечего делать. И не в радость исследование пройдёт, если кривиться от боли при каждом движении. А тут ещё Тоня вдруг вспомнила о плохой примете, ногами-то вперёд, и, охнув, решительно пресекла все попытки Ивана повторить.
Пришлось разворачиваться и нырять в щель, как вчера, собственно, и собирался, рыбкой. Рюкзак Тоня держала в руках, намереваясь подать его после того, как проникновение состоится. Упёршись ладонями в шершавые края щели, осторожно вставил голову. Ничего не произошло. Тихо, в провале пахнет летучими мышами и застарелой пылью. Видна каменная плита внизу, толстая до полуметра, но узкая, как ступенька, за ней вторая, а дальше серый камень, постепенно растворяющийся в темноте!  Сверху покатый склон, уходящий вниз, ограничивает видимость. Понемногу, отталкиваясь подошвами от противоположной стены,  вполз, повиснув животом на кромке. Дыхание на миг перехватило, Иван дёрнулся, ухватываясь за плиту внизу, и, царапаясь коленками, въехал в пещеру, сползая головой вниз. Упёршись ладонями во вторую плиту, на которой его дожидался бушлат, поднял голову, осматриваясь. Темно, в слабом свете, проникающем из отверстия за спиной, угадывалась потолочная плита, уходящая вниз. Глянув под себя, разглядел ещё одну ступеньку. Не соврал камешек, верно простучал. Есть тут по чему спускаться. А ход-то, похоже, под гору уходит. А вот насколько далеко, пока не ясно.
Развернувшись, он присел на вторую плиту, свесив ноги, подошвы упёрлись в следующую. И вспомнил про Тоню. Поднявшись на колени, выглянул на свет. Подруга уже протягивала рюкзак. Принял от волнующейся женщины запасы, ободряюще улыбнулся:
– Не переживай ты. Нормально там всё, и верёвка не понадобится. Ступеньки там, правда, высокие.
– Ты поосторожнее, пожалуйста. И верёвку не убирай. Пусть висит, так мне спокойней будет.
– Тут расстояние между ступеньками, как раз на высоте стула. Предположительно, предки высокие были! Ладно, не бойся за меня. Я аккуратненько.
Нырнув обратно, снова сел, устраивая груз на коленях. Отстегнув ремешок на рюкзаке, извлёк фонарик. Кругляш света зайцем запрыгал по каменной стене, сполз ниже, высветив ещё три плиты, под ними вроде ровная поверхность дна. Камень через тонкую ткань штанов холодил, по телу волной пробежала дрожь. Сообразив, что замёрз, надел бушлат.  Не застёгиваясь, продел руки в лямки, и рюкзак удобно улёгся на спине. Сполз на одну плиту. Посветил. Точно, там дно. Верёвка кольцами свернулась внизу, будто дремлющая змея. Похоже, она здесь не понадобится. Спустившись, направил свет вглубь пещеры. Луч рассеялся метрах в десяти, открыв Ивану узкий коридор с ровными, будто пропиленными в камне стенами.
«Ну что, назвался груздём, полезай, значитца. Предельно ясно, что отступать поздно». Проведя лучом поверху и убедившись, что головой тут не ударишься, потому как до потолка не меньше трёх метров, неспешно двинулся по проходу. Стены, на удивление, гладкие. Только в некоторых местах, будто не дошлифовали, поверхность царапала ладонь. Базальтовые отложения со всех сторон, идёшь, словно в каменном мешке. На несколько секунд Поддубный почувствовал неловкость, что-то вроде клаустрофобии, которой никогда не страдал. Он замер, зажмурившись и глубоко дыша. Этого ещё не хватало. Опёршись о сухую стену, постарался привести мысли в порядок. Неожиданно вспомнился череп в лесу, и лёгкий страх, накативший на него, заглушил приступы фобии. Отдышавшись, выпрямился.  «Фу ты, вроде отпустило. А со страхом справиться, оказывается, легче. Правда, не совсем, потому как теперь маленько страшновато». Чувствуя как оглушающее бухает растревоженное сердце, он подсветил фонариком уходящий в темноту проход, и подошвы кирзовых сапог снова зашуршали по каменному полу.
Шагов через двадцать коридор вывел в квадратную  комнату, метров пять на пять. В дальней стене тёмный провал – ход идёт дальше. «Но туда мы пока не пойдём, и тут есть на что посмотреть». В углу труха, похоже, когда-то бывшая то ли травой, то ли соломой. В другом – что-то вроде нар, на удивление хорошо сохранившихся. Под ними ссохшиеся ботинки, и что-то белеет на жердях. Луч метнулся туда, и Иван, уже без особого трепета разглядел кости человеческого скелета. «Сколько ж вас тут?»
Поколебавшись, приблизился. Кости лежали в полном порядке, череп, рёбра, руки, голени, всё на месте, явно, человек умер на ложе. Уже ни сильно-то и волнуясь, он внимательно огляделся. Под скелетом лохмотья одежды, цвет не определишь. О, похоже на одеяло, синее армейское. Кусок ткани валялся сверху, прикрывая остатки ребёр. Тоже не показатель, хотя, революционные события можно отбросить. Наверное. Вот совсем не в курсе, что за одеяла в то время использовались. «Ладно, это пока не горит». Подсвечивая, внимательно осмотрел кости. Череп целый, переломов не видать. Мог представиться естественной смертью, мог от голода или болезни. Сейчас причину не установишь, бог с ним. А вот посмотреть вокруг не помешает». 
Чуть дальше нар, вдоль стены нечто вроде стола – длинный зелёный ящик, не понятно из-под чего. На нём в беспорядке алюминиевая кружка  и миска с ложкой. А это интересно: к ножке настила привалена винтовка.
Увесистая! Иван щёлкнул затвором, с трудом, но механизм поддался. Немного заржавел, а в целом вполне ремонтопригоден. Это же мосинка! Видел он такие в музее революции. И слышал про них много. Неубиваемые винтовки. Откапывают их на местах боёв часто, но если со времён гражданской они уже рухлядь, у всего есть срок годности, даже у трёхлинеек, как их прозвали ещё в прошлом веке, то экспонаты Великой Отечественной частенько попадаются во вполне годном состоянии. И эта, видимо, живая! Простояв кучу годков в сухой пещере, она лишь немного покрылась рыжим налётом. Какая хорошая находочка. Так, а что у нас с патронами? Поглядим… Ага, а это чего на столе? Железка какая-то, не понятная. Ладно, в сторону. Не найдя ничего похожего на боеприпасы поверху, он освободил ящик от посуды, составив всё на пол. Бухнулся на колени, в  азарте не почувствовав ни холода камня, ни его жёсткости. Крышка не защёлкнута, за годы, пока её не трогали, прилипла. Чтобы открыть, пришлось повозиться. Повезло, что на месте защёлок сохранились прямоугольные металлические дуги. Ухватился сразу за обе, и нехотя, сопротивляясь, крышка поддалась.
Что-то вытянутое, завёрнутое в остатки сгнившей тряпки, маленький кожаный мешочек на завязках, ага, вот и патроны. Россыпью, штук пятьдесят, не меньше. Интересно, они ещё стреляют? Говорят, бывали случаи, что и после нескольких десятков лет хранения, патроны, хоть и через раз, но срабатывали. А сколько же здесь прошло? Так, на вскидку, и не скажешь. Предельно ясно, что не одно десятилетие.
Взгляд притянула россыпь разнокалиберных мутных камешков. Когда-то они лежали, завёрнутые в холстину, но к визиту геолога от неё только хлопья остались. Ухватил несколько штук пальцами, ощущая приятную тяжесть, несоразмерную величине, и уже догадываясь, что у него в руках, нетерпеливо повернул к свету. Окутанные желтоватым ореолом, они заблестели. Золото! Нет, ну точно, золото! Он подхватил ещё камешки, поместившиеся в щёпоть, и они засветились под лучом фонаря ровным отражённым светом.
«Ух ты! А вот не обманул дух избушки! Благодарю тебя, родной! На обратном пути мимо не пройду, в пояс, да что там, в пояс, до земли поклонюсь!» Иван с головой забрался в ящик, пальцы лихорадочно заскользили по гладкому дну, собирая крупинки, рассыпанные в уголке. Выпрямившись, на несколько секунд растерялся: положить-то некуда. Придерживая в ладони, то, что удалось собрать, суматошно оглянулся. Прочертив по стенам  и углам несколько раз лучом и ничего подходящего не обнаружив, снова склонился над ящиком. «Так, а это что за кожаный мешочек?» Кожа суховатая, поведённая, тем не менее, сохраняла целостность. Шнурок тоже натуральный, тонкой полоской, сразу не поддался. Да и не удобно двумя пальцами развязывать,  рука-то вторая занята. Извиваясь, скинул рюкзак, свободная рука расправила ткань на кармане, сверху посыпались золотинки. «Отсюда никуда не денутся» Повертел головой, соображая, куда закрепить фонарик, и просто положил его на край ящика, светом внутрь. «Вроде, держится».
Шнурок запаялся намертво, и Иван вцепился в него зубами. Так дело пошло, волнуясь, он распутал завязку. Аккуратно склонил горлышко, и на ладонь высыпались мелкие стеклянные камешки. Разного размера, самый крупный миллиметров семь-восемь в диаметре, другие меньше. Штук тридцать. Чуть дрогнувшая рука подтянулась поближе к стеклу: в мозолистых ямках и огрубевших линиях ладони лежало целое состояние. Алмазы Таимбы! Грязные, мутные, совсем непохожие на бриллианты, продающиеся в магазинах, но это были они. 
Поддубный, откинувшись, упал на пятую точку, не сводя возбуждённого взгляда с невзрачных стекляшек в ладони. «Что же это происходит? За что такие подарки? Это же… сумасшедшие деньги. Предельно ясно, тут можно, если не в олигархи записаться, то уж в миллионеры точно, долларовые. Так, и что мы будем делать, когда разбогатеем? Стоп, стоп, стоп! Для начала надо вдохнуть и выдохнуть. Потом пересыпать алмазы и золото в мешочек. Вроде, не дырявый. И голову держать трезвой. И пусть хочется в восторге чувств рвануть в присядку, надо остыть: первые признаки горячечной лихорадки у всех похожи. Так что будем бдительны. К тому же до богатства, уважаемый Иван Поддубный, тебе ещё, как до Китая в известной позе. Ты попробуй продать эти камни и золото. У другана Витьки выходы на нужного человека, вроде, есть, да и ещё шариками если покрутить, что-нибудь появится, намёточки имеются, но как люди себя поведут, увидев Это? Вот то-то. Тут десять раз взвесить надо, тридцать вариантов просчитать, прежде, чем в свет выходить. В общем, предельно ясно, что никакой гарантии на безбедное и беспроблемное будущее никто вам с Томочкой не даст».
Задавив в самом зародыше безудержной желание расфантазировать светлое будущее, заставил себя заняться делом. Бережно, опасаясь лишний раз дышать, ссыпал алмазы в кожаный мешочек. Снова склонившись над ящиком, подобрал на дне последние крупинки золота, уже больше похожие на песок. Сгрёб с рюкзака, и последние самородки присоединились к алмазам.  Крепко завязав старенький, но прочный ремешок, засунул драгоценную ношу в наружный карман рюкзака, и молния звучно ширкнула. «Не выпадет!»
А теперь то, с чего, собственно, и надо было начинать: патроны. Насчитав сорок три штуки, выставил рядком на край ящика. Обернувшись, ухватил винтовку. Ремня нет, плохо, но не критично, в руке унёсет. И как же её заряжать? Повертев мосинку и так и эдак, подёргав за разные уголки и пощёлкав затвором, понял, что принцип заряжания, как и несколькими минутами раньше, по-прежнему остался для него за семью печатями. Задумчиво почесав переносицу, поднял голову: «Ничего  страшного, может Тоня разберётся. Хотя… Что она обо мне подумает? Ну, а что подумает? Что есть, то и подумает. Предельно ясно, что я не разбираюсь в оружии. Ну, не приходилось держать в руках винтовок. Калашников таскал, целых два года в своё время, а мосинки в армии давно не применяют. Ну, не супермен я! Обычный офисный геолог, для которого «поле» – комфортабельный вагончик на буровой площадке. Воевать, как и убивать не умею.  – Он внезапно нахмурился, вспомнил про бандитов. – Хотя, может, и придётся. Теперь у него винтовка, бегать от Малахая точно больше не будет».   
Откинув несвоевременные мысли, распустил завязку рюкзака. Горстями закидал в его нутро патроны. Железка непонятная? Повертев в руках, сунул туда же. Завязывать рановато, не всё ещё осмотрел. Свёрток очереди ждёт. Что у нас там? Так, так, интересненько. Аккуратно приподняв увесистый вытянутый предмет, завёрнутый в осыпающуюся в руках ткань, он освободил его от трухи, и в ладони остался поржавевший кортик. Почему-то это название было первым, пришедшим ему в голову, едва увидел старинный клинок. Поднеся его к свету фонаря, всмотрелся в металл режущей,  или, точнее, колющей части, матовый отблеск белой костяной рукояти. И, решительно приструнив не вовремя разыгравшийся исследовательский зуд, сунул последнюю находку в рюкзак. А вот теперь, пожалуй, можно его и завязывать. Затянув на горле завязку, подхватил и, поднимаясь, накинул. Рука зацепила шершавое ложе винтовки, такое приятное и придающее уверенности (и это она пока без патронов!), другой поднял фонарик, и взгляд, влекомый лучом, задержался на темнеющем проходе. Полоска света, на два метра пробившаяся в соседнее помещение выхватила участок понижающегося потолка, узкие, коридорные стены, и всё. 
По хорошему, надо бы валить отсюда. Все задачи экспедиции выполнены и перевыполнены. Раз эдак в тысячу. Любимая женщина ждёт за порогом пещерки, только выберись и счастье встретит тебя у входа. Но, вот же незадача, как уйти, когда там, за проходом, возможно, скрыты такие тайны, о которых никто в этом мире и не ведает. И он  может стать первым, кто их откроет. Не простит себе, если сейчас вот так возьмёт и сбежит. Неизвестно, когда ещё сюда наведаешься, и наведаешься ли вообще. Вон, этот поход десять лет готовил. Локти же себе все искусаешь потом. Рядом с тайной стоял, в нескольких метрах. 
Уже понимая, что не вернётся, пока, хотя бы одним глазком, не посмотрит на то, что скрывается там, за тёмным покрывалом квадратного отверстия в каменной стене, Иван шёпотом выругался.  «Ну, полный дурак! Как дурные герои из второразрядных боевиков, которые, вместо того, чтобы уходить, захватив главный приз, вдруг начинают маяться дурью. Например, вот как он сейчас, лезут, куда не надо». Ругая себя последними словами, Иван замер на границе прохода. За ним снова коридор, постепенно понижающийся. Это понятно, ход уходит под горку. Ужасно любопытно, кто все эти помещения строил и зачем? Мысленно махнув рукой на сомнения, шагнул за порог. В свете фонаря угрюмо стискивали пространство каменные стены, коридор здесь метра два шириной, как и тот, оставшийся за спиной. Пол ощутимо спускался, но идти было удобно, ноги сами ускорялись под уклон, оставалось только сдерживаться. Это было нетрудно.
Двигаясь, он считал шаги, на всякий случай. Вроде и негде заблудиться, но технику безопасности на производстве тоже многие считают чрезмерной. Пока на башку без каски кирпич не свалится. На пятьдесят третьем коридор раздвоился. Между отводками градусов сорок. Посветил в обе стороны. Ничего нового: стены, пол, по-прежнему, понижающийся. Подумав, что ему абсолютно всё равно, куда идти, наугад свернул вправо. Через семьдесят восемь шагов пол выровнялся,  а в следующий момент нога Ивана поехала на камне, вдруг ставшем скользким, и он, не успев охнуть, полетел вниз, в чёрную пропасть. Метра три падения, и ноги, больно отбиваясь, ткнулись в твёрдое. В последний момент успел завалиться, переводя тяжесть тела в неловкий кувырок. Попробуй с рюкзаком за спиной и винтовкой в руке, которую и не подумал выпустить, покувыркайся! А ещё и фонарик умудрился сохранить.
Лёжа на боку, качнул луч в одну сторону, в другую, поднял к краю пролома. Камень и камень! Под боком стена, уходящая вверх на те же метра три, которые и падал. С другой стороны стены нет – там темнота, не поддающаяся лучу, он просто вязнет в ней, будто оступившийся путник в болоте. Понятно, что там пространство, где-то за ним преграда, может, и есть, но её не видно. Прислушиваясь к ощущениям, осторожно сел. Вроде, ничего не болит. Нормально упал, грамотно, хорошо тренера в своё время с ним поработали, в борьбе падение первым делом тренируется, приёмы на подкорку трафаретом вбиваются.
Подсвечивая, внимательно осмотрел стенку  снизу доверху, трещины, выщерблены имеются, но все или мелкие, палец не вставишь, или вертикальные, за них не уцепишься. И вверх уходит, без приборов видно, на ровные девяносто градусов. И как строители, или кто они там были, такую точность обеспечили? «А ведь это не дырка в полу была! – осенило его. – Это пол кончился, обрыв это.  Как я его не заметил, объяснить невозможно. Вероятно, так, в качестве предположения, эта хитрость для таких как я, излишне любопытных в давние времена готовилась. Вот и попался. Может, какие приспособы для преломления света использовали, может, ещё чего. Предельно ясно, что от них, тех, кто гигантскую голову на вершине горы построил, всё, что угодно можно ожидать.
И вот ещё одна загадка. Тот, что в виде скелета на нарах лежит, он что, сюда не ходил? Забрался в пещеру, лёг, одеялом укрылся и помер? Ничего подобного. Он тут жил какое-то время. Ящик у него вместо стола, и посуда была, выходит, готовил, ел что-то. И в коридор не ходил? Да, сплошные вопросы, а вот ответов, вполне вероятно, и не узнать никогда. Хотя, эту-то неприятность я переживу, сейчас, как в документах пишется, на первый план другая тема выходит: как отсюда выбираться будем, а, товарищ Поддубный?
Верёвки нет, не стал брать специально – пришлось бы отвязывать от палки, а там Тоня дежурит, наверняка не поддержала бы его идею тут осмотреться. Да если бы и захватил, что толку? К чему её привязывать? Там, наверху, никаких скал или булыг нет, петлю, как лассо, кидать бессмысленно. Предельно ясно, что залезть на стенку вот так, сходу, не получится. Никакой он не Тарзан и по вертикальным поверхностям ползать не обучен. Вариант, вообще-то есть: если подождать, скорей всего, Тоня сюда заявится. Но это не скоро ещё, не раньше вечера. Пока же по его подсчётам, в лесу утро. Часов одиннадцать, не больше. Что ж, можно признать: всё, что могло случиться с придурошным героем из худого американского боевика, с ним уже произошло. Спрашивается, вот зачем он попёрся в этот коридор? Нет чтобы, как умный, собрал подарки от духа, и дёру. Нет же, любознательность проснулась, чтоб ей пусто было. Он оглянулся. Снова погрузив луч фонаря в тягучую темноту неведомого пространства, неуверенно сделал несколько шагов. Луч вздрагивал в такт движениям, выхватывая новые пространства, но ничего нового глазам не открывалось. В пределах освещённого участка виделась мелкая пыль, висящая в воздухе. И больше ничего.
Над головой высоченный потолок, сколько до него? Метров шесть-семь, не меньше. Под ногами плоская каменная плита, теряющаяся во мраке. Склонившись, подозрительно осмотрел её. Вроде без пакостей, ровная, почти гладкая, слой пыли сверху. Явно давно никто не ходил. А вот насколько давно, то скрыто в тумане лет. 
«А что я, собственно, теряю? – задался Иван философским вопросом.  – Что на месте сидеть, или ещё немного прогуляться, классический выбор, когда семь бед, один ответ. Ровным счётом, ничего не теряю. Разве что, как «особо везучий», ещё каких приключений на трепетное место найду. Так я их и туточки отыщу, при желании. Вот даже нисколечко не сомневаюсь. Ну а раз так, пошли, Ваня, поглядим, коль уж судьбе было охота забросить тебя в эти подвалы. Хотелось бы только знать, если ли у неё на меня план, или это всё так, спонтанно выходит?»
Больше не колеблясь, Иван осторожно двинулся в темноту, удаляющуюся от него с каждым шагом. Звук шагов глох в темноте, словно камни, падающие на мшисто-хвойную лесную подстилку. Подошвы отстукивали секунды, в лад с тревожно бьющимся сердцем.  Со всех сторон сжимала неуютная густая темнота, и становилось зябко. Он усиленно вертел головой, но вокруг стеной поднимался непроглядный мрак. Метров через пятьдесят свет упёрся в новую стену. Приблизившись, поднял луч и голову: преграда поднималась на неведомую высоту. Во всяком случае, фонарь до её края или возможного потолка не добивал. Так, и куда плита над головой делась? Опять загадка.
Секунды поколебавшись, снова повернул направо, двигаясь вдоль стены. Луч исправно выхватывал из темноты полоски пространства, сапоги шуршали по камню, пахло пылью и заброшенностью. Добравшись до угла и осмотрев стену на предмет каких-нибудь выступов, разочарованно вздохнул. И вновь повернул направо. Через десяток шагов резко сбавил скорость. Медленно, оглядываясь, Иван приблизился к огромному круглому пролому в полу, метров десять диаметром.
Световая дорожка скользнула по краю ямы, показав Ивану ровные гладкую стену колодца, вдоль которой вниз убегала змейка узкой лестницы. Луч сполз вниз, пробив метров пятнадцать мрака. Каменные ступеньки, сделав несколько оборотов по окружности ямы, растворялись в недостижимой глубине. Поддубный застыл на месте, поражённый величественностью сооружения неведомых мастеров. Куда ведёт, зачем всё это строилось, попробуй сейчас угадай. Наверняка, не для красоты. Когда-то по этой лестнице спускались и поднимались вполне живые люди, ведомые какими-то своими заботами, задачами. А сейчас он стоит на краю таинственного древнего колодца со ступеньками и понимает, что ему никогда не хватит духу спуститься по ним. Сейчас уж точно, и шагу не сделает в этом направлении. Хватит с него приключений. Похоже, запас дурости исчерпался, пока преодолевал коридор, да и падение поспособствовало возвращению к реальности. Могло ведь и не три метра отделять его от невидимого в темноте пола, а, скажем, пять. Предельно ясно, что последствия тогда были бы не такими благополучными. Нет уж, нет уж. Он больше на авантюры не подписывается.
Качая луч по выщербленным ступеням, оказавшимися такими же огромными, как и те, у входа в пещеру, Иван сделал несколько кругов над ямой, тщательно всматриваясь, словно пытаясь запомнить его очертания и самые мелкие детали. Снизу тянуло холодным, погребным воздухом, он каким-то неведомым образом ощущал струящуюся оттуда опасность. Может, просто накручивал себя, но вот точно, спускаться туда не хотелось совсем. Поддубный пожалел, что не на что запечатлеть увиденное. Вот бы потом рассказать людям. Сенсация, как минимум, всероссийского масштаба, была бы обеспечена. Но телефон давно сел, а розеток в тайге не предусмотрено.
Новая идея заставила его опустить взгляд под ноги. Камешек бы какой-нибудь, чтобы вниз кинуть. Но ничего подходящего не обнаруживалось. Пыль, и ровная плита. Иван бы вернулся к месту падения, но точно помнил, что никакой каменной крошки с ним не падало. Края обрыва словно отполированные, сыпаться там нечему. «О, – вспомнил геолог, – у меня же патроны есть». Скинув рюкзак, развязал бечёвку. Порывшись, извлёк пару патронов. Ничем не отличаются, внешне не определишь, рабочий, нет. Берём наугад, ну, хоть этот. Выбрав жертву эксперимента, Поддубный приблизился к краю ямы. Часы его у шакалёнка этого, Тюни, так что считать придётся по старинке. Он подкинул патрон, и тот, словно ныряльщик в бассейн, устремился вниз. «Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять… » Далёкий стук упавшего на каменную поверхность патрона раздался на девятой секунде. «Надо запомнить, доберусь до цивилизации, подгляжу формулу, и высчитаю глубину. Хотя, можно попробовать вспомнить. Это же элементарная школьная формула. Искомая величина высоты определяется после умножения величины ускорения свободного падения – 9,8 метров за секунду в квадрате и деления на два. Ага, считай, получилось. Фигушки я сейчас что таким макаром высчитаю. А помнится учительница говорила, есть способ попроще. Как же там? Если не обращать внимания на вес предмета, в данном случае патрона, то вроде за секунду он пролетит пять метров, за две – двадцать, за три – сорок пять, за четыре – восемьдесят, за пять – 125. Значит, за девять – больше двухсот метров! Опупеть! Кто и, главное, зачем построил здесь, в глуши Таимбы необъяснимой сложности и с невероятными трудозатратами колодец? Что там, внизу, акого, ради чего стоило затрачивать сверх усилия? Одно предельно ясно. Что бы это ни было, я туда точно не полезу. Во всяком случае, в этот раз».
Придя к полному консенсусу с самим собой, Поддубный повернул к месту недавнего кувыркания, возвращаясь всё также вдоль стены. Немного погодя, ещё раз завернув направо, он оказался у трёхметровой стенки, с которой недавно так удачно свалился. Фонарик явно угасал, луч заметно укоротился, и Иван решил, что пора начинать экономить.
Вот только стену с другой стороны обследует, и всё на сегодня с похождениями надо завязывать. Только туда и обратно. Вернётся и засядет тут в ожидании, пока Тоня его спасёт. Подсветив слабеющим фонариком дорогу, выключил, решив, что будет щёлкать метров через пять, ровно столько выхватывал блеклый луч. На первых двадцати метрах ничего нового. Стена, гладкая, с неглубокими выщерблинами, под ногами та же плита, над головой исчезающий в темноте потолок. Луч потерял поверхность сверху уже на десятом метре. На тридцатом шаге рука, в потёмках трогающая холодный камень стены, чтобы не сбиться с пути, неожиданно провалилась в пустоту. Тело обдало жаром, сердце бухнуло не в такт.
Еле удержавшись на ногах, щёлкнул кнопку, и луч потерялся в черноте широченного прохода. Застыв на его границе, Иван мотнул лучом в разные стороны. Над головой перекрытие так и не обнаружилось. Пройдя несколько шагов вдоль тёмного провала, понял, что стена в этом месте просто исчезала, появляясь метров через десять, открывая даже не коридор, дорогу, по которой легко проехали бы рядом два грузовика Урала, и ещё место осталось. Постояв у дальнего угла минутку в темноте для экономии батареек, коротко включил. Луч скользнул по ровной стене, уходящей в непроглядную чернь, перпендикулярной той, вдоль которой он исследовал зал. Прислушавшись к себе, Иван понял, что запал на приключения иссяк полностью. Туда он не пойдёт. Что там можно увидеть, если фонарик через полчаса выдохнется, и он останется в полной темноте. А вот, хватит, искать на одно место сюрпризов он больше не намерен. А намерен хорошенько подкрепиться. Поскольку после всех падений и находок, вдруг почувствовал почти зверский аппетит. Больше не колеблясь, повернул назад. Миновав проход, нашёл рукой уже знакомую стену, и вскоре усаживался на месте падения.
Света ещё хватало, чтобы разобраться, где у рюкзака завязка. Дальше действовал в темноте, на ощупь. Достав из рюкзака завёрнутую в пакет рыбу, разложил её на нём же. Подсветил, разглядывая, что получилось. Выглядело аппетитно. Палец нащупал кнопку выключения, и в резко обрушившийся темноте Иван разломал мягкого варёного ленка, и немного погодя в пещере раздалось приглушённое чавкание.
За всё время обеда он лишь пару раз включал фонарь, чтобы разглядеть мелкие косточки в рыбе. Темнота уже не смущала, и от клаустрофобии остались лишь воспоминания. Вполне можно жить и без света, правда, желательно, недолго. Он определённо акклиматизировался в подземелье, что не могло не вызывать некоторые позитивные мысли, когда он строил планы по исследованию пещеры. Не сейчас, конечно, потом, через год или через два. Когда удастся легализовать золото и алмазы, превратив добычу в рубли.
Поев и по-прежнему не включая фонарик, запихал остатки рыбы в рюкзак. Затянул завязку. Подложив его под голову, растянулся на каменном полу. Мысленно поторопив Тоню, закрыл глаза, чувствуя, как усталое тело наполняется расслабляющей истомой. Через минуту он уже крепко спал.
Разбудил его далёкий окрик. Сквозь сон показалось, кто-то завёт. Рывком скинув остатки сна, подскочил, прислушиваясь. Тихий едва слышимый женский голос снова позвал Ивана.
Не сдерживаясь, он закричал, что было воздуха в лёгких:
– Я здесь, Тоня, я здесь.

Глава 35
К первому домику, в котором когда-то отлёживались после страшной ночи в тайге под ливнем,  добрались на закате дня, после неизвестно какой остановки для опорожнения лодки. Ещё в обед после пятого причаливания Малахай сбился.
Вдвоём, слабыми, перетруженными руками, еле-еле вытянули посудину на берег. Негнущимися пальцами вор привязал верёвку к дереву. Оглянувшись, увидел понурую фигуру парня, поднимающуюся на откос. Раздражённо сплюнув, двинулся за ним, пытаясь нагнать. Но как не старался, ускориться не получалось, вымотался и он.
Сторожка встретила запахами подгнившего дерева и неуютным холодом нетопленного жилья. Тюня, как шагал, так, не задержавшись, и плюхнулся со стоном на голые нары животом. После них, однозначно, никто сюда не заходил. Беспорядок, который они оставили, сохранился до последней вещи. Чайник со сбитой набок крышкой, валялся в углу, Малахай не смог вспомнить, кто его туда закинул. Печка забита золой, около дверцы древесная труха и остатки коры. На столе кусок промасленной ветоши – нашли здесь, крупинки гречки, пустой коробок спичек. Перекрученный матрас, неряшливо сдвинут к стенке. Рыкнув, Малахай пнул Тюню в подошву:
– Подъём, рыжий. Печку топи.
Повернувшись на спину, парень кинул на вора неприязненный взгляд:
 – А чё я? И я не рыжий.
Потянув воздух через щели в зубах, Малахай матерно ругнулся:
 – А чё я, что ли? А ну вскочил, пока уши на коленку не натянул.
Неразборчиво бурча под нос, Тюня нехотя поднялся:
– И сам не барин.
Эти слова парень проговорил более явственно, и Малахай взбесился:
Выдернув из ножен на поясе нож геолога, ухватил напарника за грудки. Приставив к шее не пытавшегося сопротивляться парня, прошипел прямо в расширенные зрачки:
– Ты что-то сказал?
Тюня молча мотнул головой, и под лезвием, плотно прижатым к горлу, проявилась тонкая полоска крови. Тёмная капля потекла вниз. Парень, с ужасом ощущая холод смертного железа, ещё больше вытаращил глаза. Добившись ожидаемого эффекта, Малахай чуть ослабил хватку. Ещё поелозив, на этот раз тупой стороной ножа по шее, чтобы глубже прочувствовал хрупкость жизни, толкнул парня к выходу, и тот вылетел из домика головой вперёд.
– Дров набери.
Проводив взглядом спешно удаляющуюся фигуру, кряхтя, склонился к печке. Отыскал в углу ржавый совок. И присел перед открытой дверцей. Ему вот не западло самому почистить, тем более, что горячего хочется, спасу нет. Пожрать бы он тоже не отказался, голод мучает, аж живот к спине прилипает, но о еде лучше не думать. Завтра грядёт определяющий день, если ничего не раздобудут, вряд ли на что-то полезное сгодятся. Наверняка слабость одолеет, апатия начнётся, Малахай такое состояние помнил по опыту, однажды неделю на хате с дружком сидели после разбоя. Менты по улице шастали, не высунешься. Недельку голодать пришлось. Но в то время он моложе был, организм не  так изношен.  Пусть там хоть что воровские романтики поют, а лагеря и пересылки здоровья не добавляют. Да и по тайге переться никуда не требовалось, сиди себе, покуривай. И то нелегко диету, пропади она пропадом, выдержал. А сейчас и говорить нечего, хана, она уже за горло сжала.
Вот, после стычки с Тюней руки дрожат, а сердце только-только начало затихать, а то ведь бухало в самом горле. Что завтра с ними будет, не дай бог хавчичка не найдут? Нет уж, выбора нет, придётся топать на охоту. Стрелять придётся, да. Если эти  рядом окажутся, услышат. Да и бог с ними. Ещё чуть-чуть и их голыми руками любой сопляк повяжет. А этот, геолог который, тот и одной правой справится. Мужичок-то крепкий. Да и не оголодал, как они. Решено, с утра пойду на охоту, патроны беречь смысла нет, ещё пару дней на воде, и ружьё поднять сил не будет. Было бы, на кого охотиться. А так он и мышке рад будет, если поджаренная над костром, она вполне годится.
Через часок в прокопчённой кастрюле закипела вода, и Тюня, всё ещё опасливо поглядывая на напарника, переставил её на стол. Малахай покидал в кипяток брусничного и клюквенного листа, нашедшегося в округе, и побитая алюминиевая крышка  прикрыла разопревший травяной дух. Печной огонёк пускал розовые отблески по стенам, за крохотным окошком густела ночь. Голодный желудок сводило.
Молчком, каждый думая о своём, похлебали из оббитых кружек настоявшегося чайку. Выплеснув остатки под угол избушки, вышли на улицу. Две упругие струи забили по чуть подгнившим нижним венцам. Ещё похолодало, небо частично прояснилось, явив взору набор незнакомых созвездий.
Расправив матрас, Малахай улёгся сверху, единолично заняв нары. На парня он нарочно даже не глянул, нехай пожурится. Тот, покрутившись по домику, нашёл сухой уголок за печкой, где и свалился, свернувшись калачом и прижавшись спиной к холодным брёвнам стены. Малахай мысленно отметил правильность происходящего. Ему положена лучшая кичка, он вор авторитетный. А Тюне – шестёрке, там самое и место.
Утро оба встретили бодрствующими. Парень, не выспавшийся и злой, пол ночи прокрутившийся на холодном полу, наконец, задубел окончательно. Поднявшись ещё в темноте, загремел в печке совком. Малахай, последний час лежавший с закрытыми глазами и прислушивавшийся к возне парня, вяло шевельнулся, одобряя:
– Это ты, паря, верно придумал. Надо протопить, а то уже косточки скоро как несмазанные заскрипят.
Тюня не отозвался, продолжая наяривать в нутре печурки. 
Снова позавтракали кипятком, настоянным на ягодных листиках. Попивая чаёк, Малахай поймал себя на том, что внимательно разглядывает бьющуюся жилку на шее парня. Жилка манила, притягивала, и ему пришлось сделать над собою усилие, чтобы сбить мысль с хищного настроя. Рано ещё, рано. Вот, когда точно поймём, что упустили эту парочку, тогда… Додумать вор себе не позволил. Как бы не хотелось завалить парня прямо сейчас, надолго решив задачу с питанием, но впереди ещё слишком много непонятного. И ментов, которые обязательно заявятся сюда, если бегелцы доберутся до жилых мест. Потерпим. А сейчас надо собираться, пока ноги носят.
Закинув ремень карабина на плечо, небрежно бросил:
– Пройдусь, может, подстрелю кого.
Не глядя на живо поднявшего голову парня, вышел из избушки. Морозец накидал иней на пожухлую траву, усеял мхи под деревьями, а хвоистые лапы пихточек и сосен будто покрылись известью. Оставшись равнодушным к природным красотам, вор двинулся прочь от заимки, оставляя реку за спиной.
Первый раз в жизни Малахай вышел на охоту. Если бы так не тянуло в пустом желудке и не приходилось отдыхать через каждые сорок-пятьдесят шагов, было бы очень даже неплохо. И чистая природа вокруг, и с неба не сыпет, и карабин за спиной. Пусть в нём всего три патрона, но это лучше, чем ничего. Авось, какая бестолковая птаха попадётся. Не промазать бы. В своих снайперских способностях Малахай, обоснованно, сомневался. Стрелять-то он стрелял, из Калашникова в армии, кучу лет назад. А вот как оно сейчас получится? В любом случае, попробует, если опять же будет в кого.
Он старался переставлять ноги тихо, как положено на охоте, но получалось плохо. То веточка незамеченная хрустнет под сапогом, словно колено старого человека, разогнувшего больную ногу, то влажный ягель ломко прогнётся. Ещё и перед собой надо смотреть, частенько ветки перегораживали направление, и скоро щёки горели от обилия пощечин хвойными лапами. Иногда деревья, особенно мелкие, молодые, так густо усеивали пространство, что вор наворачивал не одну петлю, прежде чем находил проход. Через час пустых поисков, за которые из всей лесной живности, словно издеваясь, лишь разок выпорхнула навстречу сорока, да и то тут же смылась, поцокав возмущённо в спину, Малахай понял, что если не отдохнёт прямо сейчас и капитально, то на этом охота для него и закончится.
Местечко для привала выбрал на поваленной сосне, поблизости от крепкой берёзы. Опёршись о бело-чёрный ствол, с выдохом облегчения уселся на подгнившее дерево. Прошураша кора, сосна шевельнулась, но выдержала. Положив карабин на колени, вор расслабленно навалился спиной на берёзу. В высоком небе плыли могучие тучи, закрывавшие половину лазурной сини. Вторая часть неба, светлая, глубокая, мирная, мягко поглощала лучи застрявшего в тучах солнца. Душа радовалась голубизне впервые за столько дней хоть и наполовину, но очистившегося неба.  Вор прикрыл глаза, с удовольствием ощущая, как ленивый ветерок обдаёт прохладой разгорячённые щёки. Мысли качнулись, словно в невесомости, и подбородок прижался к груди. 
Вынырнул из короткого восстанавливающего сна от шебуршания над головой. Чуть приоткрыв глаз, по старой зоновской привычке, прежде чем просыпаться окончательно, осмотрелся, насколько получилось. Никого в суженном поле зрения не обнаружилось. Наверху снова, будто курица поквохтала. Откуда тут курица? Малахай медленно поднял голову. Над ним нависал крупный зад неведомой птицы. Скорей всего, глухарь, но ухо под нож за это он бы не поставил. Рука нащупала карабин. На месте, слава богу. Прижимая пальцем, мягко сдвинул предохранитель. Щелчок походил на звук чуть треснувшего сучка. Вор снова замер, но глухарь, если это он, лишь поёрзал на толстой ветке, опять проквохтав.
Медленно, боясь спугнуть удачу, поставил карабин вертикально. Птица по-прежнему не обращала на него внимание. Так же осторожно, вымеряя каждый сантиметр, поднял оружие. Мягко прижал приклад к плечу. Мушка легко совместилась с прорезью в центре птичьей туши. Палец потянул спусковой крючок, и раздавшийся выстрел оглушил Малахая. Но не ослепил.
Птица увесистым мешком грохнулась под ноги, и вор с растерянной радостью подхватился с места, хватая её за шею. Крупный глухарь не шевелился, из развороченного пулей нутра вытекала толстая струя крови. Ещё не соображая, что делает, Малахай подставил ладонь под кровь. А как только она набралась, поднёс ко рту. Выпил в два глотка. Ничего вкуснее в своей жизни он не пробовал. Кровь на вкус была терпкая и сладкая. Вытирая красные губы тыльной стороной ладони, он закинул карабин за спину. Определив по прячущемуся солнышку примерное направление к реке, уверенно заторопился к сторожку. Её ещё и найти надо. Промахнуться, как нечего делать. Но даже эта мысль не расстроила рецидивиста. Мимо Таибы он всё равно не проскочит. А там уже как-нибудь и избушку отыщет. После двух глотков крови, силы будто бы прибавилось. Спички у них есть, соль есть, печка, кастрюля и крыша над головой тоже имеются. Это всё, что им надо сегодня. Ох, и пир они закатят с Тюней!

Глава 36
Вроде и глубина не велика, метра три всего, а выбирался добрый или, точнее, не добрый, час. Рюкзак-то и винтовку он закинул наверх с первого раза, а вот сам помучался. Поначалу попытались обойтись подручными средствами, то есть, ногами и руками. Иван с разбегу прыгал на стену, а Тоня пыталась ухватить его ладонь. При самой удачной попытке не хватило сантиметров тридцать. А потом фонарик окончательно сдох, и прыжки в темноте потеряли смысл. Тогда Тоня сбегала за верёвкой. Сбросив ему конец, сама вцепилась с другой стороны, выставив ногу вперёд. И чуть не кувыркнулась за Поддубным, когда он повис на канате. Какое-то время она светила спичками, пытаясь отыскать хоть что-нибудь, пригодное для обвязки. Но, как ни искала, ничего подходящего не нашла. Ровные стены, прямые углы поворотов, ни одного выступа, рычага. Обсудив ситуацию, решили попробовать иначе. Тоня обвязалась верёвкой в районе талии. Отойдя подальше, села, выставив ноги в стороны ямы. Упёршись одной в каменный пол, другой – в стену, крикнула Ивану:
– Я готова.
Поплевав на руки, Поддубный сжал канат. И, чувствуя, как поддаётся, подтягивается к нему вместе с женщиной на той стороне верёвка, судорожно задёргался, забираясь. И снова неудачно. Он уже почувствовал пальцами краешек ямы, когда Тоня не выдержала напряжения, и её сдёрнуло с места сразу метра на три. Иван ухнул вниз, приземляясь на ноги. На всякий случай он готовился к такому результату, потому обошлось.
Минут десять отдыхали, сидя почти рядом. Он – на дне ямы, привалившись к стенке спиной, она – сверху, на её краю, свесив ноги. Не надумав ничего нового, вернулись на прежние позиции. Всё-таки почти получилось. Им бы немножко больше везения, а ей сил и сосредоточенности, и может получиться.
И снова она устроилась на холодном полу, упираясь ступнями. Вновь Иван торопливо полез по верёвке. На этот раз Тоня сумела удержаться, не съехав под грузом мужчины, и через несколько секунд голова Ивана показалась над ямой. Точнее, могла бы показаться, если бы в пещере было, хоть какое-то освещение. А так он просто догадался, что выбрался, почувствовав край под локтём. Опёршись на него, закинул ногу, и тело крутанулось по скальной плите, удаляясь от провала.
 – Выбрался? – в голосе Тони слышалось  сомнение.
Выдохнув, Иван прохрипел непослушными голосовыми связками:
– Выбрался!
Несколько минут они простояли в темноте, обнявшись. Оба глупо улыбались, не стесняясь друг друга. И не потому, что не видели лица, а потому что, ни к чему скрывать эмоции от близкого человека. У них вышло! И это Тоня ещё не знает, что у него в кармашке рюкзака! Позже, у костра покажет, как успокоится немного. А то сердце, кажется, грудную клетку расшибёт, так стучит. Ещё одну бурю эмоций оно может и не выдержать. Женщина провела по лицу мужчины пальцами:
– Ты как, родной? Не ударился?
Он поцеловал её тонкий пальчик, пахнувший травой и немного пылью.
– Нормально всё. Пошли отсюда скорее. На свежий воздух хочу.
– Как скажешь, милый.
У скелета и ящиков не задержались, Тоня, лишь мельком глянув в ту сторону при неуверенном свете горящей спички, вопросов тоже не задавала, видно, ожидая подробного рассказа позже.  Выбираться оказалось гораздо проще, нежели забираться. Спрыгнув на камни у входа, принял от женщины рюкзак и винтовку. Отложив в сторонку,  протянул руки, помогая вылезти. Вскоре, ускоряясь под горку, они шагали вниз, к стану.
Здесь ничего не изменилось. Палатка, обложенный булыгами прокопчённый круг. Посуду и остатки солёного хариуса тоже никто не тронул. Достав снасти и захватив пятилитровую бутыль, Тоня чмокнула Ивана в  обе щёки. Шутливо придержав потянувшегося к ней мужчину, поспешила к реке, наказав Поддубному развести костёр.
Ему было приятно похлопотать в лагере. После холода каменного мешка, загадок пещеры, что греха таить и страха, которого натерпелся там изрядно, здесь, в тайге всё было знакомо, понятно  и уже привычно. Пахло не унылой пылью и затхлостью, а свежей хвоёй и мхами.  И даже то, что обзор не скрывала непроглядная темнота, и виделось широко, метров на пятьдесят в разные стороны, оказывается, тоже было приятно. Верно подметили древние, чтобы оценить радость маленьких удобств, надо на какое-то время их лишиться.
С наслаждением вдыхая лесные ароматы, он немного без всяких мыслей побродил вокруг лагеря. Приятно было всё: и прогибающийся под сапогом хрусткий ягель, и мшистые кочки, преграждавшие путь, и наполовину чистое небо, темнеющее тучами, на западе. И ветка, уколовшая щёку, тоже показалась родной.
Притащив охапку сушняка, высыпал рядом с кострищем. Опустившись на колени, с удовольствием отобрал дрова потоньше. Разложил колодцем на месте будущего костра, как учил отец. Напихав берёзовой коры и щепок в серёдку, поднёс зажжённую спичку. Вспыхнуло сразу, малый огонёк побежал по тонким веточкам, поднимаясь, расширяясь и вырастая на глазах. И в этот момент Иван осознал, что экспедиция подходит к завершению, всё, что запланировал, выполнено и перевыполнено. Можно просто получать радость от созерцания необыкновенной эвенкийской природы и обдумывать будущие действия по продаже золота и алмазов.  Можно даже пофантазировать, что будет делать с деньгами… Заслужил и есть о чём фантазировать. Но спокойствия в душе нет, как и не было. Пока бандиты, живы, будут пытаться их поймать. И может, в эти минуты, где-то совсем неподалёку они  замышляют  против них недоброе. Например, поджидают на пути, или подбираются сейчас к лагерю. Поддубный опасливо оглянулся. Тайга в одночастье преобразилась. Заросли вокруг уже не казались ему сказочным царством, а площадка лагеря, открытая со всех сторон, мнилась легко простреливаемой.
В таинственных глубинах леса снова таилась опасность, а за каждым деревцем могли  прятаться враги. Поёжившись, геолог попытался встряхнуться, избавиться от неприятных мыслей. Костёр постепенно разгорался, уже слышалось потрескивание смолистых веток, и эти звуки неожиданно примирили его с душевной тревогой. Что он изменит своими волнениями? Предельно ясно, как судьбой предрешено, так и исполнится. Иван подтянул винтовку. Надо Тоню попросить помочь разобраться. Как её заряжать-то? Встреча с бандитами возможна, а, значит, надо быть во всеоружии. В прямом и переносном смысле. В этот раз он не даст скрутить себя, как барана. Главное, чтобы Тоня оставалась в безопасности. Будет она рядом, да он горы свернёт, не то, что каких-то бандитов. Поддубный улыбнулся, вспомнив женщину в палатке, как сегодня утром. Родную, поддатливую, мягкую… Да он о такой женщине, может, всю жизнь мечтал. Ни кому не отдаст и любого зэка пришибёт, пусть только попадётся.
И только Иван о ней подумал, как между деревьями появился радостный женский силуэт в одной руке сжимающий пруток, на котором болталась продетая сквозь жабры крупная рыбина, а в другой  держащую за скобу полную бутыль. Лелея в сердце нежность к женщине, он поспешил навстречу.
Вечер заполнил притихшую тайгу переменчивой тишью. Стих ветер, на небо выплыла полная огромная луна, у костра было уютно и тепло. Тоня помешала ложкой наваристый бульон, потрогала крупный кусок тайменя. Отломив от него немножко, выловила ложкой. Подув на неё, поднесла к губам Ивана. Тот, обжигаясь, заворочал кусок во рту:
  – Почти готово. Ну, еще минут десять пусть постоит.
Тоня положила ложку на брёвнышко:
– Я ведь даже отойти боялась, – она продолжила прерванный монолог. – Тебя нет, что думать, не знаю. Признаться, напугал ты меня. Но как договаривались, до вечера дотерпела, хотя и не раз порывалась в щель эту залезть. Останавливало только то, что тебе обещала. Своего любимого я же обманывать не могу. – Она потянулась губами к Ивану, и тот поцеловал горячо, сладко.
Едва оторвавшись спустя минуту, Тоня вздрогнула всем телом:
 – Сначала поужинаем, да?
Иван, сдерживаясь, кивнул:
– Да, ещё и поговорим.
– А я уже, вроде, всё рассказала. Твоя очередь. Давай колись, что там увидел?
Иван, отклонившись, подтянул рюкзак. Загадочно улыбаясь, развязал тесёмку на горле. Ширкнула молния, открывая верхний карман, и на ладонь лёг потёртый кожаный мешочек.
– Ты нашёл что-то? И молчишь, негодный, – она шутливо толкнула его в плечо.
– Да всё как-то времени не было, – улыбнулся он. – Ты же слова не даёшь вставить.
– Это я слово не даю вставить? Нахал ты, товарищ Ваня.
– Даже спорить не буду, с твоей интонацией звучит, как похвала…
– Это потому, что я на тебя даже дуться не могу. И как, вообще, бабы дуются на родных мужчин. Вот, не понимаю.
– Ну, так что, открываю?
 – Спрашиваешь. Я скоро от любопытства умру.
– Неа, не позволю, – он распустил шнурок, и на подставленную ладонь высыпались крупинки золота вперемежку с серыми невзрачными стекляшками.
– Ох ты! – Тоня прижала ладони к щекам. – Это то, что я думаю?
– Именно то, родная. Золото и настоящие алмазы.
– Ты уверен?
Он покрутил носом, словно убеждая самого себя:
– Предельно ясно. Я всё-таки геолог.
Глаза женщины отражали отблески костра, щёки её пылали немногим бледнее пламени. Губы снова потянулись к мужчине. На ощупь он высыпал добычу обратно в мешочек. И так же, не глядя, затянул. 
Минут через тридцать Тоня, не переставая улыбаться, выбралась из палатки. И тут же засуетилась, подхватываясь:
– Батюшки святы! Мы же про уху забыли.
 Иван, вспомнивший про кипящий над огнём котелок ещё минут десять назад, но промолчавший, и в этот раз благоразумно об этом не сказал.
Вечорили, прижавшись плечами. Весело потрескивал костёр, получивший свежую порцию сушняка. Отблески его метались по стволам и хвойным лапам ближайших деревьев, скользили по раскрасневшимся лицам людей, отражались от ложек и мисок. Пока ели, Иван коротко рассказал о находках в пещере. Вместе попытались разгадать судьбу скелета на нарах. Предложив по очереди несколько вполне правдоподобных версий, ни на одной не остановились. И отложили эту загадку на потом, когда вернутся и в спокойной обстановке изучат находки. Ту же посуду, да и кортик очень интересный, наверняка у знающих людей на него полно информации.
А уж бездонный колодец со ступеньками,  уходящий в неведомую глубину, и проезд, непонятного предназначения, вызвали у женщины эмоциональный приступ любопытства. Она даже побегала вокруг костра, размахивая руками, и предлагая Ивану завтра снова забраться туда, дабы рассмотреть чудеса ещё раз, вдвоём. И только напоминание о том, что фонарика у них больше нет, немного остудили азарт возбуждённой женщины. Но она не успокоилась, пока не вытянула из Ивана обещание, обязательно, как только позволят обстоятельства, снарядить сюда ещё одну экспедицию. С хорошим оснащением, тщательной подготовкой, с запасами продуктов. Благо, теперь они смогут это себе позволить.
– И, может, отца возьмём ещё, как оклемается. Правда же, милый?
Иван  согласился охотно, вспоминая в этот момент притчу про Ходжу Насреддина и осла, одолженного у хана на десять лет.  Впрочем, он и сам был бы непрочь, вернуться сюда более подготовленным. Но загадывать наперёд в этот момент ему показалось преждевременным. Вот, доберутся до Ошарово, а еще лучше, продадут добычу в городе, чтобы уже точно определиться в цене и в своих возможностях, а там уж и подумают о новом походе.
Между делом, Тоня, не дожидаясь просьбы, положила на колени винтовку. Отставив недоеденную рыбу, попросила показать всё, что он отыскал там, в ящике. С улыбкой выхватила из рук Ивана непонятную для него штуковину, похожую на параллельные маленькие рельсы. Оказалось, нужная вещь. Можно, конечно, и без неё, но с ней удобнее и быстрее. Патроны вставляются  между «рельсов» донышками, рядком по пять штук. Потом запихиваются сверху в отверстие, открытое затвором. Надавила пальцем, и они, как солдатики заскочили в пазы внутреннего магазина. А «рельсы» можно снова заряжать, чтобы потом, в спешке, легче было заполнить винтовку.
Проверять пригодность к стрельбе патроны не решились. Вечером в притихшем лесу звук выстрела разлетится далеко, возможно, на несколько километров. В первой или, точнее, в крайней сторожке, наверняка, будет слышно. До неё здесь как раз те самые несколько километров. Завтра туда наведаются. Если бандиты их обогнали, что вполне возможно, то они там засаду и устроят. Ну его, как говориться, не буди лихо, пока оно тихо. Лучше заявиться туда неожиданно, как снег на голову.
Уже отставили миски, когда Тоня неожиданно вспомнила, что у карабина и мосинки один калибр. Она даже подскочила. У нас же есть патроны.
– Точно, стукнул себя по лбу Иван. Семь шестьдесят две, самый распространенный калибр, как я не догадался?
– Как я не догадалась?
Шустро извлекла из рюкзака коробку с патронами для карабина. Забрав винтовку у Поддубного, ловко извлекла старые заряды. Иван, поёрзав, попросил мосинку, чтобы зарядить  самому. Надо же ему тренироваться. Женщина охотно вернула винтовку. Под её внимательным взглядом Иван справился,  на удивление, нормально. Самому понравилось. Оба вздохнули свободнее. Теперь не придётся переживать за осечки, патроны от карабина точно не подведут.
Они понимали, столкновение неизбежно. Можно, конечно, попробовать проскочить мимо незамеченными. Скорей всего, даже получится. Но ни Иван, ни Тоня не допускали такой мысли. Напротив, путешественники горели желанием отомстить за унижения, за испытанный страх, тем более, что они теперь не с пустыми руками. Мосинка уровняла шансы на победу. Так что посмотрим, кто кого. И мужчина и женщина избегали думать, что будет после того, как победят. Это не было слабостью, скорее, они предпочитали решать проблемы по мере их поступления. Вроде простой принцип, но какой полезный! Уж точно спишь спокойней. 
Быстренько убравшись в лагере, развернули спальники. Тоня перетащила в костёр брёвнышко, служившее им лавочкой и столом одновременно. Сибиряки называют такое бревно навагой. Теперь оно всю ночь будет потихоньку тлеть, и утром не придётся разжигать огонь заново. Правда, за ночь надо будет пару раз передвинуть дальше в огонь, но для них это не проблема. Спали чутко, просыпаясь за ночь не раз и не два. Так что поднимется кто-нибудь.
Утром подморозило. В прояснившемся небе теряли очертания блеклые звёзды, луна растворялась в синей глубине, словно таблетка, брошенная в воду. От завтрака решили отказаться. Тревожность на душе не способствовала аппетиту. Собирались сосредоточенно, в стане не слышалось обычное хихиканье Тони, не раздавались шутливые отбивания Ивана. Без слов скрутили палатку, в рюкзаках исчезли миски и ложки. Иван занял руки бутылкой с остатками воды и винтовкой, Тоня захватила котелок с ухой, которую вчера осилили едва ли на треть. Перед выходом остановились, оглядев место лагеря. Не забыли ли чего. Вроде всё.
Посидеть бы перед дорогой, но не на чём, брёвнышко за ночь истлело полностью, а новое притащить не подумали.
Мысленно перекрестившись, Иван качнул головой:
– Пошли, что ли, родная.
– Пошли, милый.
Качнулись лапы лиственницы, отведённые уверенной мужской рукой, и на пятачке между деревьями опустело.

Глава 37
Захламлённая поваленными стволами тайга преодолевалась медленно, с остановками и «перекурами». Мерещилось, сам материал вселенной сопротивлялся, пытаясь задержать их, словно испытывая на крепость принятое решение. Но люди двигались упорно, ни разу не усомнившись в том, что должно произойти вскорости, и лес в какой-то момент, будто осознав, что их уже не остановить, смилостивился, и вторая половина пути выпала им лёгкой, будто загородная прогулка. Почти не встречались древесные завалы, и деревья размещались друг от дружки на расстоянии, позволяющем пройти одному человеку без препон.
К домику вышли в обед. Остановились за низкорослыми сосёнками, метрах в пятидесяти. Видно отсюда хорошо, и самим, если что, укрыться недолго. Солнце в кои веки светит ярко, оно за спиной. Это Тоня так подгадала. Жарко, бушлат давно снят и приторочен к рюкзаку. Подруга в энцэфалитке ворот расстегнула. Погодка – бабье лето! В свитере самое то. А устал-то как! Сейчас бы по хорошему развалиться внутри на полатях, обогреться, обсушиться. Да и отдохнуть не будет лишним, столько по лесам шастают! Может, Тоне оно и привычно, а вот Ивану такие длительные гулянки внове. Честно признаться, выдохся он уже порядком. Но вот только кому признаваться? Тоне, что ли? Поддубный скосил глаза на женщину, замершую рядом. На лице ни грамма косметики, оно бы и ничего, она и без красок симпатичная, но под глазами тёмные круги, из-под шапки выбиваются тонкие несвежие волосы, на скуле синяк, это Тюня её приложил, когда руки вязал. Предельно ясно, что ей тоже не сладко. Предельно ясно, жалеть себя будем позже, когда с бандитами покончим.
Домик не изменился. Такие же тёмные брёвна стен, крыша, на полметра поднимающаяся над верхним венцом, открытый всем ветрам чердачок. Из трубы, прикрытой металлическим грибком, тянулся рассеянный дымок, исчезающий в небесной голубизне. К двери подводила натоптанная в растаявшей изморози дорожка. Ходили здесь и не раз. У стены, где потёртая доска-лавочка,  разбросаны перья. Тоня с одного взгляда определила – глухарь. Значит, сидят себе в тепле, уюте. Сытые, довольные и ни о чём не тужат?
Что-то никаких мыслей, как их оттуда выманить. Да так, чтобы не просто вытащить, они же и с карабином наперевес могут выскочить, готовые стрелять в первых встречных, а растерянных, или, хотя бы, не подозревающих об их присутствии. Иван мотнул подбородком, призывая женщину отойти. Надо посоветоваться. Под ногами зашуршала хвойная подстилка, почти неслышно.
Удалившись подальше, как по команде опустили груз, что тянули в руках, под оголённую берёзку, рядом плюхнулись рюкзаки. Иван первым растянулся на мягком лесном ковре, упёршись спиной о ствол. Винтовку поставил рядом, придерживая рукой. Тоня, поколебавшись несколько секунд, тоже осторожно присела, но привалилась уже к Ивану. 
– Пока думаем, заодно и передохнём, – прокомментировал Иван свои действия.
Несколько минут просто наслаждаясь покоем, лесным ветерком, несущим запахи реки, смешанные с хвоистыми ароматами. Ноги гудели, плечи, освобожденные от тяжести, ломило, но не сильно. Уже немного привыкли. Повертевшись, Тоня приникла головой к груди мужчины:
 – Что предлагаешь?
Иван скосил глаза вниз, ладонь прошлась по волосам:
– Пока время есть, давай порассуждаем. Я, конечно, в таких ситуация не бывал, потому строить из себя голливудского героя не собираюсь. Но думаю так. Ворваться в избушку, сразу винтовку в лоб Малахаю, Тюне можно просто пинка дать, или прикладом приложить предварительно.
– Ладно, допускается, а что дальше?
– Дальше… Дальше ты его связываешь, а потом и парня тоже. Всё, цель достигнута.
 – В принципе, неплохо, – она приподнялась, чтобы видеть лицо мужчины. – А если избушка у них заперта изнутри? А скорей всего они так и сделают, а там засовище! Против медведя. Ногой не выломаешь.
– Предельно ясно, – Иван смущённо потёр нос. – Не подумал.
– Так, а я для чего? Чтобы подсказывать. Давай ещё варианты, – она снова опустила голову на грудь Ивана.
– Стрельнуть в дверь, – Иван словно рассуждал сам с собой. – И что? Могут выскочить, а могут забаррикадироваться совсем. Не пойдёт. Думаю, придётся караулить. Не будут же они там вечно сидеть? Выйдет кто-нибудь, тогда и встречу. 
Тоня выпрямилась, поправляя  свитер Ивана:
– Так, давай теперь серьёзно. У них тоже пули есть, которые убить могут. А я тебя слишком долго искала, чтобы потерять. Ты понял?
– А я тебя искал, родная.
Тоня ласково провела по щеке Ивана, в глазах мелькнула нежная искорка, и пропала.
– Потому надо так просчитать, чтобы и мыслей стрелять не возникло. Итак, выходит Малахай. Ты где?
– Сбоку от избушки, за углом.
– Пойдёт, только подойти надо бесшумно. Дальше что?
– Выскакиваю, винтовку на него навожу. Не думаю, что он дёрнется.
– Хорошо. Лучше пусть отойдёт, а ты в спину наставишь. Только не проходи мимо двери. Сам понимаешь почему, да?
– Предельно ясно. Этот же там.
– Молодец, – она чмокнула мужчину в щёку. – Дальше. Остановишь, заставишь карабин положить, если бандюга с ним будет. А он будет, сто процентов. Не оставит Малахай Тюне оружия. Я подхожу, его связываю, забираю карабин. Тут главное, чтобы Тюня этот не выскочил на подмогу напарнику.
– Сомневаюсь, что выскочит. Не тот типаж. Да и отношения у них, похуже, чем у кошки с собакой.
– Согласна. На первый взгляд годится. Хотя, если и выскочит, когда у меня будет оружие, уже без разницы. Считай, они готовы оба. А если выходит Тюня?
– А если Тюня? Тут сложней. Наверное, его лучше пропустить. А если недалеко, под стенкой приспичит, к примеру? Тогда… В спину ему карабин и пусть молчит. Тут ты подходишь тихонечко, валим, ты начинаешь связывать. Можно нож ему показать, он на героя не похож. Не дёрнется.
– Да, точно не герой.
– А я с винтовкой в домик врываюсь. Малахая застаю врасплох. Он тоже не дёргается. Тут ты подоспеешь. Вяжем и его.
Тоня пристально посмотрела на Ивана:
– Всё запомнил?
Он, не глядя на женщину, передёрнул затвор мосинки:
– Запомнил.
Что-то вспомнив, она развязала рюкзак. Порывшись, достала моток жгута, немного брала на всякий случай, вдруг на палатках оттяжки порвутся. А пригодилось совсем для другого дела. Примерившись, отрезала кухонным ножом несколько полутораметровых кусков. На молчаливый взгляд Ивана пояснила:
– Связывать же их чем-то надо.
– Предельно ясно,  – он решительно поднялся.
Тоня выпрямилась рядом:
– С богом?
– С богом!
Про вещи никто и не спросил, оба понимали, надо идти пустыми. А рюкзаки с котелком их и тут подождут. Осторожно ступая, пробрались на прежнее место. Ничего не изменилось, солнце так же грело спину, качались лапы елей и сосёнок, из трубы чуть тянуло дымком, похоже, печь прогорала. А раз прогорала, кто-нибудь выйдет за дровами, если запас не сделали. Вообще, не походи бандиты на запасливых. 
И выйдет не кто-нибудь, а почти наверняка, Тюня. Путешественники выбрали по дереву, за которым можно спрятаться. Стволы не толстые, но если бочком, более-менее укрыты от случайных взглядов. Осмотревшись, Иван кивнул Тоне. Она тоже склонила голову, скрывая беспокойство в глазах. Ему сейчас лишние мысли и заботы мешать будут. Иван скользнул к домику, и женщина незаметно вытерла потные ладони. Пальцы зацепились в крестики.
Целая вечность прошла, пока геолог добрался до угла сторожки. Заходил по широкой дуге, это он молодец, догадался, что следы в сырой траве могут заметить. Последний шажок, и Поддубный скрылся за углом. Ну всё, теперь ждать. Тоня вдруг почувствовала, что за последнюю минуту устала больше, чем за прошедшие пол дня. Выдохнув, она опустилась на толстую хвойную подстилку. Надо передохнуть, а то вон, даже коленки дрожат от пережитого волнения. А ведь ещё ничего и не было. «Подруга, ты давай соберись, тебе ещё мужиков вязать». Она проверила в кармане моток жгута. На месте. «Ну всё, сижу, отдыхаю».
Проводник несколько раз вздохнула, пытаясь расслабиться. После пятого дыхательного упражнения, вроде, чуть отпустило, во всяком, случае, внутренняя дрожь затихла. Повздыхав, улеглась под дерево. Хвоя, нагретая солнышком, была тёплой. «Только бы не простынуть. Мне ещё Ваню до Ошарово вести».  Тоня заняла место чуть наискосок от передней части сторожки, если дверь откроется, она сразу увидит, кто выходит. С этой же стороны, за углом притаился Поддубный. Он стоял, привалившись к брёвнам, на сгибе локтя удобно лежит винтовка, издалека кажется, Иван придремал. Но только кажется, если присмотреться, заметно, как ладонь нервно поглаживает мосинку, и переступают уставшие ноги. Волнуется! Лишь бы не переволновался. Тоня поглядывала на часы, минутная стрелка ползла, будто нарочно поддразнивая её. Время тянулось, как расплавленная смола. Минут через пятнадцать женщина приказала себе больше не смотреть на циферблат. Всё одно стрелку глазами не подгонишь, как и бандитов не заставишь выйти из домика.
Дверь заимки скрипнула спустя полчаса, и на улицу, щурясь на свет, выбрался Тюня. Женщина прижалась к земле, стараясь не смотреть на него в упор. Ещё почувствует. Озираясь по сторонам, он потопал в лес, забирая в противоположную от Ивана сторону. Никак по дрова парнишку отправили. Удачно, теперь его можно подальше от домика перехватить. Хоть бы Ваня не поспешил… Приподняв голову она контролировала сразу и удаляющую фигуру Тюни, и выглядывающего из-за  угла милого. Он не подвёл. Сообразив, что парень топает в лес, Иван скрылся за домиком, появившись через несколько секунд с другой стороны. Подождал, пока спина парня скроется за деревьями. Ступая буквально на цыпочках, двинулся вслед за ним.
«А теперь и мне пора». Осторожно поднявшись, Тоня направилась в глубину леса, примерно высчитав место встречи двух мужчин. Точнее, одного мужчины и одного недоноска. Про себя она не считала нужным стесняться в выражениях.
Поддубный старался шагать бесшумно, но полной тишины достичь не удавалось, как ни старался. Всё-таки тут специалисты годами тренируются, а то и с рождения, с его самообучающимся курсом в пару недель и сравнивать нечего. Тюня топал уверенно, почти не глядя по сторонам, облегчая задачу геологу. Иногда он наклонялся, поднимая сушняк. Около кучи крупных сушин задержался, выламывая сучья. Треск стоял такой что можно было уже не красться, и Иван одним рывком преодолел расстояние, отделяющее его от Тюни. И когда тот что-то заподозрив, начал опасливо оглядываться, геолог уже поднимал мосинку на уровень пояса.
– Что, не ждал?
От Тюни он ожидал всего, чего угодно: что парень застынет соляным столбом, опешив от неожиданности, что примется уговаривать не стрелять, может, даже плакать, или молча поднимет руки, послушанием желая облегчить участь, но что он вдруг закричит дурным филином, и, выставив ладони перед собой, будто закрываясь от выстрела, рванёт в тайгу, это стало для Поддубного откровением. В первый момент он растерялся. Что делать? Стрелять? Но парень не опасен, он убегает. Бежать за ним? Да, бежать. Перехватив винтовку в одну руку, Иван бросился следом, в полголоса уговаривая парня остановиться. Хотя, можно было и не скрытничать, резкий тонкий голос Тюни, скорей всего, долетел до избушки. А, значит, все их планы коту под одно место.
Тюня уже не кричал, скорее, изредка вякал, перейдя на одиночные вопли, возможно, когда оглядывался и видел не отстававшего геолога. Метров через тридцать он споткнулся, и худое тело плашмя рухнуло на мягкую хвою. Иван наддал, собираясь догнать, пока не поднялся. Но Тюня подскочил неожиданно шустро, и его синяя телогрейка снова замелькала впереди, скрываясь за стволами. Мысленно Поддубный выругался, ну всё идёт не по плану. Разве так они задумывали?
С  другой стороны среди деревьев появилась фигурка Тони, мчащаяся наперерез парню. Ну, хоть тут они в унисон сработали. Страшно представить, что там, за спиной предпринимает сейчас Малахай. Ну да ладно, придёт и  его черёд. Тоня уверенно приближалась, и Иван приободрился. Судя по траектории движения, она надёжно перехватывала «шестёрку» шагов через тридцать-сорок. Но скорости не сбавил. Парень, летевший на всех парах, наконец-то заткнулся, наверное, воздуха одновременно на бег и крик уже не хватало.
Тюня заметил женщину в последний момент. Попытавшись увернуться, зацепил рукой берёзку, круто развернувшись, нога, видать, попала в ямку, и он, чуть не свалившись, грудью прижался к дереву. Тут Тоня его и настигла.
Прижав парня, округлившего бешенные от страха глаза, животом к стволу, она приставила нож к его горлу. Тюня  зашмыгал, пытаясь проблеять что-то жалобное. К ним подскочил Иван. Уперев ствол в спину парню, скомандовал:
– Вяжи его, – заметив, что Тоня пытается развернуть парня, окоротил  её. – Руки за стволом вяжи. Нехай постоит туточки, пока мы с его напарником разбираться будем.
Тяжело дыша, Тоня обернулась:
– А найдём его потом-то?
– А пофигу. Не найдём, будет здесь жить. Ну, пока не околеет.
Тюня неожиданно тонко, по-волчьи завыл, и на штанах его расплылось мокрое пятно. Женщина, затянув узел, брезгливо сморщилась, отшатываясь.
– Я думала такое только в кино бывает.
– Я тоже так думал. Бежим к домику.
– Пожалуй, можно уже не бежать. Он всё одно, к нашему появлению подготовился.
Иван вздохнул, успокаивая сбившееся дыхание:
– Согласен. Но и лишних минут ему тоже давать не следует.
Оба, не обращая внимания на скулёж парня, спешным шагом двинулись в обратном направлении.

Глава 38
Душераздирающий крик напарника Малахай услышал, заваливаясь на нары. От печки ещё тянуло теплом, в домике пока уютно. Тем более, в кои веки один, парень умотал за дровами, вору сытому и потому благодушному  самое время поваляться. Звук поднял его с половины движения до лежака. Несколько секунд он соображал, что это могло означать. Перед глазами мелькнула густая свалявшаяся медвежья шерсть, он будто вновь вдохнул слипшимися ноздрями нестерпимую вонь, тело ощутило тяжесть навалившейся туши, и рука сама потянулась к карабину. Два патрона, это почти ничего. Хотя, недавно он завалил хищника двумя выстрелами, почему ещё раз не попробовать? В любом случае закрываться в домике – не дело. Потом сиди, гадай, что с Тюней? Сожрали его или убежал куда-нибудь с дури. Искать его, не искать. Думать, медведь куда пошёл, не к домику ли? А так хоть увидит издалека. Тут деревья редкие, незаметно не подойдёшь, если со стороны двери идти. Вроде, крик оттуда и раздался, но позади тоже надо поглядывать. Мало ли что у хищника на уме, говорят, они падлы ещё те. Хитрые! Так-то провались Тюня пропадом, но пока они, образно выражаясь, в одной лодке, придётся побеспокоиться. О том, что на парня могли напасть люди он в этот момент не подумал, посчитав, что от вида человеческих лиц, даже если они принадлежат геологу и его бабе, он бы так не орал.
Подхватив оружие, Малахай выскочил на улицу.
Яркий солнечный день, с утра настроивший на умиротворяющий лад,  уже не казался мирным. Вор цепко огляделся. Пока пусто, чуть покачиваются верхушки деревьев, солнце, если поднимать голову, слепит. Он прищурился, склонившись пониже. Тихо и никого. Взяв карабин на изготовку, медленно двинулся вокруг домика, внимательно осматривая окрестности. Каждый шаг давался с трудом, будто топал в кошмарном сне, словно в тягучем, связывающем по рукам и ногам болоте, преодолевая, не страх,  ужас! После «своего» медведя, он чувствовал, что боится косолапых, как кролик удава. Только бы не снова под мишку!
Медленно обошёл вокруг домика два раза. Никто не появлялся, и Малахай чуть успокоился. Ну, насколько можно успокоиться, зная, что где-то рядом бродит зверь. Ещё и зверь, напавший на человека! Он уже пошёл на третий круг, когда за дальними елями со стороны дверей,  периферийное зрение уловило смазанное движение. Малахай резко обернулся, прижимая приклад к плечу. Показалось, что ли? И пока всматривался, снова на периферии, на это раз с другой стороны, что-то мелькнуло. Он развернулся, пытаясь поймать мушкой новую цель, и, вроде, поймал. Померещилось, или нет: тёмное пятно, прижимающееся к земле. Если это медведь, то он, скотина, крадётся сюда! Вор облизал враз пересохшие губы, тело обдало жаром, и он, не выдержав напряжения, придавил пальцем пусковую скобу. Грохот оглушил, и пуля исчезла в лесу, не потревожив ни веточки. Во всяком случае, Малахай не заметил.
И снова движение с другой стороны. Уже жалея о впустую использованном патроне, он сжал зубы, дав себе слово, больше не стрелять, пока отчётливо не увидит того, кто подбирается, будь это  медведь или враг.
На него, целясь из винтовки, напористо шагал человек! Он приближался молча и решительно. Малахай, решивший, что за ним пришли из полиции, дал себе слово сопротивляться до последнего. «В лагерь я не вернусь!» В карабине последний патрон, так хотя бы одного с собой заберёт. И только когда человек приблизился метров на пятьдесят, он узнал в уверенно движущемся силуэте старого знакомого – геолога. Тот держал винтовку на уровне глаза, другой, прищуренный, помогал целиться. В ту же секунду вор выстрелил. Геолог заметно вздрогнул, но не остановился.
Малахай, костеря себя последними словами, опустил бесполезное оружие. Хотя, почему  бесполезное?! Перехватив поудобнее, он приготовился отбиваться прикладом, если Поддубный приблизится. Хотя до последнего сомневался, что у того хватит духа. Он ждал, когда геолог остановится, чтобы поговорить. Фраера, они всегда разговаривают. Ну, уж точно стрелять не будет, в человека пальнуть не каждый сможет, куда уж сопливому офисному работнику?
Когда между ними оставалось шагов пять, и геолог продолжал стремительно приближаться, Малахай понял, что говорить с ним не собираются. Какой-то неправильный фраер. Он сжал карабин покрепче, готовясь встретить ударом наотмашь, и в этот момент по плечу, будто дубинкой врезали. В уши ворвался грохот выстрела, и вор выронил оружие, стремительно бледнея. Он выстрелил?! Вот же…
Согнувшись, он зажал рану не плече ладонью, и она окрасилась тёмно-красным. Кровь моментально пропитала кофту. Сдерживая стон, Малахай поднял наполненный ненавистью взгляд:
– Урою, сука!
– Посмотрим!  – не церемонясь, Иван врезал прикладом в челюсть.
Тоня, вынырнувшая из-за избушки, кинула встревоженный взгляд на Ивана. Убедившись, что он цел, перевела на лежащего без сознания вора.
– Ты его убил? – голос равнодушный, ни тени сочувствия. 
Иван пожал плечом:
– Вряд ли.
– О, мой карабинчик, – она заметила отлетевшее к домику оружие. – Иди к хозяюшке, я по тебе соскучилась. – Подхватив карабин, первым делом осмотрела со всех сторон.  Привычным движением отвела затвор. Подняв, заглянула в ствол. – Свинтус какой, не чистил ни разу. – Нежно погладив по прикладу, сложила губы в трубочку. – Ничё, вот, освобожусь, я тебе генеральную устрою.
– Сходи за рюкзаком, там аптечка.
– Тебе нужно? – она снова тщательно осмотрела Ивана.
– Не, ему.
Тоня облегчённо выдохнула:
– Ладно, счас, – она повернулась к лесу, повесив карабин на плечо.
Сдерживая дрожь в ногах, Иван присел на доску у стены. Колени тряслись, руки вообще ходили ходуном. Не, предельно ясно, стрелять в человека, даже если убивать не собираешься, не для него. Хорошо, Тоня не заметила, как его подеруха бьёт. Поддубный приподнял свитер, разглядывая узкий кровоточащий шов на боку: пуля прошла скользом. Повезло! Порывшись в кармане, вытащил старую тряпицу, которой чистил мосинку, Грязная, в рже и пятнах, но ничего другого пока нет. Прижав тряпицу к ране, выпрямился, удержав стон.
Он вообще-то не собирался переть в наглую на карабин. Думали с Тоней подкрасться незаметно, с разных сторон. Заранее разошлись, она подбиралась от левой стены, он – от правой. Вора, обходящего избушку, вроде вовремя увидел, успев нырнуть за ближайшее дерево. Но у того чутьё волчье, похоже, краем глаза, а уловил движение. И пока Иван таился, он заметил и Тоню. Предельно ясно, матёрый бандюга, что ещё сказать? В этот самый момент Иван взволновался не на шутку: а ну как, пойдёт ей навстречу. Он далеко, пока подскочит, Малахай дел наворотить успеет. Да и не даст вор подскочить, с карабином-то. Но бандит поступил непредсказуемо, прямо день неожиданных поступков какой-то. Не будь так страшно за любимую, можно было бы улыбнуться.
Он выстрелил в неё! Не успело умолкнуть эхо выстрела, как у Ивана, обезумевшего от переживаний за подругу, крышу и снесло. Вообще, раньше за ним такого не замечалось. Ну, чтобы вот так нахально, без всякой боязни грудью на пули. Да он во дворе на шпану так бы не пошёл, испугался бы. А вот здесь, гляди-ка. Кончено, и ситуации такой в его жизни ещё не случалось. Всё когда-то в первый раз бывает. Теперь друзьям можно рассказывать, что стреляли в него, и почти попали. Шрам показать, опять же. Боевой, от пули! Обзавидуются. А всё из-за Тони. Только подумал, что этот гад мог её задеть, последние остатки рассудка вылетели вместе с брызгами слюны, когда матерился беззвучно.  Напрочь страх потерял. Причём, в самом прямом смысле, без всяких сарказмов. Расскажи кто месяц назад, что он так сможет, не поверил бы. Как же люди меняются, когда любят!  Никогда не думал,   
Иван перевёл взгляд на неподвижного вора. Лежит на боку, рядом, на комке жёлтой травы скапливается тёмная лужица. Ё-моё, он же кровью изойдёт, пока Тоня появится! Сделав над собою усилие, Иван поднялся. Мха, что ли, нарвать. Заодно и себе. Кое-как сгибаясь, он насобирал жменю зелёной субстанции. Разделив кучку пополам, опустился на колени рядом с вором. Расстегнул телогрейку, и замер, заметив свой нож на верёвочном поясе. Ему уже не пригодится. Ручка удобно и привычно легла в ладонь. С трудом перерезал верёвку, боль в боку мешала резать во всю силу. Ножны съехали в руку. Переложив клинок в карман, задрал Малахаю в три приёма кофту. Кровь запеклась, и он не сразу угадал рану. Пришлось немного растереть тряпицей, только тогда появилась кровоточащая дырочка, которую он и прижал ладонью со мхом.
Малахай застонал, открывая мутные глаза. Несколько секунд он непонимающе смотрел на геолога. Постепенно в глазах прояснилось, губы неслышно выговорили матерок, и он откинулся на спину:
 – Зачем помогаешь? Дай подохнуть спокойно. В зону я по-любому не вернусь.
 – Нужен ты мне, в зону тебя тащить. Оставлю здесь на волю божью. Пока доберусь, пока сообщу, будет время подумать. Тайга большая.
Выражение глаз вора изменилось. Он хотел и боялся поверить:
– А не брешешь?
Иван кивнул на мох у раны:
– Сам держи.
Дождавшись, пока тот перехватит здоровой рукой, морщась, поднялся. В боку дёрнуло. Подсунув руку под свитер, прижал мох к своей ране. Голова закружилась, и он, шагнув, опёрся рукой о стенку домика.
– А, – оскалился вор. – Таки и тебя зацепило. Куда?
– Царапина, – Иван снова поморщился, на это раз расстроено: на свитере набухало тёмное пятно.
– Вот уже не думал, что ты такой дурной. Это ж надо, на карабин пёр. А если бы не промазал?
– Но ведь промазал.
Вор раздосадовано цыкнул:
– Промазал. А жаль.
– Поздно жалеть.
– Слышь, а с этим, выкидышем, вы что сделали? Чего он так орал-то?
 – Кто ж его знает, чего он глотку рвал. Испугался, наверное. В лесу стоит, к дереву примотали его. Приведём попозже, – он наблюдал за приближающейся Тоней.
Семеня и припадая от тяжести, она тащила два рюкзака. Приклад карабина стукал по ногам, но она и не думала поправлять. Вот же не угомонная! Чувствуя, как качается земля, Иван обессилено опустился на лавку. Пока она подойдёт, успеет немного восстановиться. Привалившись к стенке и закрыв глаза, сделал несколько глубоких вдохов. Вроде начало отпускать. Головокружение точно остановилось. Пальцы ещё дрожали, но уже не так сильно. Он улыбнулся: «Не больше, чем у алкоголика на седьмой день запоя».
Тоня бросила оба рюкзака, и, перекинув ремень карабина через голову, опустилась у своего. Завязка распустилась с первого раза:
– Как он?
– Чего ему сделается, жить будет.
– Кровью не изошёл ещё?
– Вроде нет, я мхом ему прижал там.
– Это правильно, а ну, убирай руку.
Малахай послушно открыл рану, откидывая слипшийся комок в сторону.
Ватой вытерла кровь. Не обращая внимание на стоны, приподняла. Глянула со спины, протирая ватой кровавую кашицу. Заметив выходное отверстие, удовлетворённо кивнула.
– Чего там, доктор? – проявил заинтересованность вор.
– Пуля навылет прошла, везучий ты.
– Хоть в чём-то повезло,  – сник вор. – Вот с вами не повезло.
– Что-то меня это не расстраивает, – Тоня ловко наложила повязку, обматывая вокруг тела.
Он хмыкнул.
Опустив осторожничавшего вора, поднялась. Иван улыбнулся, сдерживая боль. Под ним качнулась доска, и Поддубный, выправляясь, сморщился. Тоня охнула:
– Что с тобой? – Она заметила кровавое пятно на свитере, и взгляд наполнился тревогой. –  Ты ранен? – Подскочив, на ходу вытягянкла из аптечки большой кусок ваты. – Что сразу не сказал? Показывай.
– Да там царапина, – попробовал он отшутиться.
– Я тебе дам, царапина, а ну поднимай свитер.
Иван, понимая, что ему приятны её забота и даже её строгость, задрал одежду.
Следующие десять минут он молчаливо выслушивал сетование женщины на всю мужскую породу, которая только о себе и думает. Это же надо было додуматься, лоб под пули подставить. Надо было ему, бандюге этому, целиться лучше, тогда бы поумнел разом. И вообще, если бы не рана в боку, она сейчас бы Ивану по шее накостыляла. И не посмотрела бы, что она, как проводник, за него отвечать должна. И вообще, как он мог на такое пойти? А о ней он подумал? А если бы убили? Что бы она делала? Как бы она без него жила? Дурачина стоеросовый!
На этих словах Тоня затянула узел на тугой повязке, и торс Поддубного получил героический вид. Она вздохнула, глядя из-подлобья, губы скривились, и рыдание сотрясло её.
Иван, терпеливо сносивший, в общем-то, справедливые упрёки, приобнял подругу со стороны здорового бока, и она уже, не сдерживаясь, расплакалась, шмыгая и прижимаясь к Ивану.
Положив подбородок на её голову, Поддубный говорил какие-то ласковые слова, не задумываясь об их смысле, но получалось удачно, во всяком случае, Тоня постепенно успокаивалась.
Перед глазами чуть подрагивало дуло карабина. От него тянуло сгоревшим порохом. Солнце спряталось за вершины деревьев, в хвойных лапах елей и пихт заплутал его мягкий отсвет, и зелёные оттенки хвои, словно позолотились. На ещё недавно нежно-бирюзовое небо кто-то плеснул порцию густой синей краски, и стих ветер.
– А ты знаешь, Ваня, что ты сильно изменился.
Он чуть отстранился:
– В чём, интересно?
Она хмыкнула, запихивая ладонь под кофту:
– Ты помнишь какой был?
– Ну, какой? Обычный.
– Рыхлый ты был! А сейчас любо-дорого потрогать, – холодная ладонь прошлась по коже груди, спустилась к животу, забралась под ремень штанов.
Иван вздрогнул, косясь на нарочито отворачивающегося Малахая.
–  Скажешь тоже.
– И скажу. Ни одной рыхлинки не осталось. Вот что тайга с человеком делает!
Он улыбнулся:
– Как устроюсь на работу, буду всем в офисе рекламировать средство против лишнего веса –  путешествие на Таимбу.
– А что ты будешь делать, в этом, в офисе-то?
Иван прикусил губу. А действительно, с их средствами ему совершенно ни к чему снова искать работу. Кинув подозрительный взгляд на явно прислушивающегося вора, подобрался:
– Ладно, разберёмся.
Тоня тоже сообразила, что сболтнула лишнее.
– Ну что, пора за этим малахольным сходить? – она вытерла нос ладонью. – Я схожу.
– Неа, – Иван потянулся за мосинкой, прислонённой к стене. – Я сам схожу. Ты за этим присмотри. Карабин ещё не зарядила?
 – Нет ещё,  – она встрепенулась. – Подожди, счас заряжу, потом пойдёшь.
– Хорошо.
Малахай, постанывая, сел. Задиристо глянул на Поддубного:
– А у вас, оказывается, уже всё на мази? Ну что, совет да морковь! 
– Не твоё дело, – отрезал Иван.  – Ты думай, как выживать будешь, когда мы уйдём.
Вор посмурнел:
– А что там думать, ружьё оставишь?
Иван усмехнулся:
– Совсем нас за дураков держишь? Ножик, может, оставлю. Кухонный.
– Пальцем пусть режет, – Тоня поднялась, щёлкая предохранителем. – Иди уже, я покараулю.
– Близко не приближайся, – Иван повернулся уходить.
– Не волнуйся, я его, ирода, на расстоянии пришлёпну, если что. Уж, не промахнусь. И это, за котелком заверните на обратном пути.
Не оборачиваясь, он кивнул.
Тюня, за это время извертевшийся вокруг дерева, заметил геолога издалека. До Ивана донёсся скулёж.
 – Ну и что ты там заскулил?
В глазах парня метались вселенские противоречия. То в зрачках мелькал страх за себя любимого, и тогда жалобно подрагивала челюсть, прямо артист в бандите пропал. То он пытался приободриться, на что-то надеясь, может, думал, его прямо сейчас пожалеют и отпустят, и тогда в них виделась осторожная наглость. Её сменяла надежда на помощь, наверное, от друга своего, и тогда наглость в зрачках проявлялась уже явная, которую он и скрыть не пытался. Это он про судьбу Малахая ещё не знал.
– Взяли твоего Малахая, – правильно растолковал его метания Иван. – Отбегались оба.
Узел развязался легко, Тоня молодец, и не затянула, и надёжно, надо поучиться у неё.
– Тю, так ему и надо, – нашёлся парень. – Я ему не шестёрка.
Мотнув подбородком в сторону брошенных в лесу котелка и бутыли, Поддубный отправил Тюню вперёд. Закинув мосинку на плечо, сам пошагал следом.
Вечер проскочил в хлопотах. Тоня подогрела остатки ухи, понемногу, но хватило всем. Иван уж точно после ужина себя голодным не чувствовал. Посовещавшись, решили положить бандитов в своей палатке на улице, самим же расположиться в домике. Так и сделали. Подключили Тюню, и он, заискивающе улыбаясь,  довольно толково установил палатку. Потом Иван сходил с ним пару раз в лес, сторожа, пока тот нарезал еловые лапы. Кинули их вместо матраса.
Уже в сумерках разложили вещи на столе. Перебрали одежду, и стены домика превратились в армейскую сушилку – влажные шмотки повисли на гвоздях. По очереди сбегали к речке, умыться и постираться. Поддубный портянки давно хотел в порядок привести, у него их двое, но запашок и от тех и от других шёл – за десять метров под ветром не усидишь. Тоня пару раз предлагала самой постирать, но Иван решительно пресекал её поползновения. Неудобно как-то. А сам всё никак заставить себя не мог. Да и сил к вечеру обычно не оставалось.
А тут прямо желание проснулось. Он понимал отчего: оттого, что опасное дело, уже который день висевшее над ними неразрешённой задачей, выполнено. Прямо, как  камень с души свалился.
После, уже перед сном, сводили, тоже попеременно, обоих зэков в кустики. Иван сопровождал, поддерживая мосинку на сгибе локтя, а Тоня у домика караулила оставшегося. Прошло без неожиданностей. Они вообще вели себя на удивление тихо. Только когда встретились, Малахай обругал парня коротким яростным матерком. Иван постоял рядом, ожидая продолжения, но его не последовало. Ссутулившись, Тюня постарался сесть подальше от напарника, ну, насколько Иван ему позволил.
Уже видно было плохо, когда Иван пришёл к пленникам, остававшимся под охраной Тони со спальниками. Тоня, кивнув Ивану, попросилась отойти.
Иван молчком чмокнул женщину в губы, и она, посветлев лицом, убежала.
Похолодало, ветерок раздувал угольки прогоревшего костра, который палили зэки. В домик дорога им была заказана. Оба так решили, не сговариваясь. Тюня, скрючившись,  лежал спиной к углям, перед входом в палатку, Малахая видно не было, наверное, внутри уже.
Ивану такая картина не понравилась. Скинув мосинку с плеча, направил на брезентовый вход:
– Малахай, выйди-ка  на минутку.
Тюня поднял голову, оглядываясь. Поёживаясь, сел. Колыхнулся брезентовый полог палатки, и оттуда бочком выбрался рецидивист.
Оглядев диспозицию, выпрямился:
– Чего звал, начальник?
Поддубный кивнул на парня.
– Почему он на улице?
Малахай недобро улыбнулся:
– А тебе не всё равно? Сами разберёмся, кому, где ночевать.
– Представь себе, не всё равно. Значит так, или ночуете вдвоём в палатке, или снимаю её, живите как хотите под открытым небом.
Малахай хотел возразить, но упавшие под ноги спальники остановили его. Он поднял непонимающий взгляд:
– Это чего, нам, что ли?
 – А кому же ещё? В них не замёрзнете.
Малахай мотнул головой:
– Удивил, начальник. Мы же тебя так-то не сильно жаловали, за что нам такая честь?
– Я же русский. А у нас, русских, не принято над побеждёнными изгаляться.
Вор присел, разглаживая руками толстую ткань:
– Русский, говоришь, – он откинул один спальник парню, второй подтянул к себе. – Видал я таких русских, которым только дай, как ты говоришь, поизгалятся.
– В семье не без урода.
– Так там, почти все такие, что, все уроды?
– А ты сам как думаешь?
– Что ты по-еврейски отвечаешь? Вопросом на вопрос. Что я думаю, никому никакого дела нету, потому как твоя нынче взяла.
– Моя, может, и взяла, но у нас не концлагерь. Высказаться любой может. А мне так предельно ясно, что там, про какие места ты говоришь, господь всех уродов и собирает, потому как здесь, на воле, среди нормальных, им не место.
Вор криво усмехнулся:
– Не место, говоришь? Ну-ну.
Тюня, тем временем, косясь на вора, полез в палатку. Проводив его многозначным взглядом, Малахай снова повернулся к Ивану:
– Всю ночь караулить будете?
 – Ага, всю ночь.
– И не лень?
– А доверия тебе, Малахай, нету. Мы уж лучше потерпим одну ноченьку, зато завтра с утра до дома со спокойной душой отправимся.
Зыркнув на геолога, вор развернул спальник. Морщась от боли, повернулся к палатке. Через минуту из неё послышался густой недовольный бас Малахая. Ему отвечал тонкий неуверенный голос парня. Иван, вздохнув, закинул мосинку на плечо. Как же неудобно оружие без ремня таскать, ещё и тяжёлая, килограммов пять, не меньше! Завтра надо верёвку какую-нибудь придумать, что ли. Все руки оттянула.
Почесав небритую щёку, отыскал глазами остатки сушняка, что натаскал Тюня. Разворошив тлеющие угли, закинул в них дровишки. Почти сразу занялось. Присев на корточки перед кострищем, поправил ветки, подсовывая слабому огоньку тонкие. Тоня тут без костра замёрзнет, надо будет ещё в лесу сушняку пошарить, как она вернётся. Жаль, раньше не додумался, пока видно было. За деревьями хрустнула веточка под лёгкой ногой, и Иван, углядев приближающуюся женщину, тепло улыбнулся темноте.

Глава 39
Иван выбрал время для дежурства под утро. По книжкам он знал, что эти часы самые сложные для караульщика. Мол, очень спать хочется, глаза сами закрываются. Часам к пяти утра геолог понял, что писатели не врут. Спать хотелось неимоверно.
До двух ночи, когда Тоня подняла его на пост, Иван успел подремать часа три, как минимум. Не много, но и не мало. Тем более, на прошлой стоянке отдохнули хорошо, и повалялись, и не только повалялись. Вспоминая прошлую ночь, он невольно распалялся, и Тоню от вневременного пробуждения спасло только осознание того, что она останется вовсе без сна. Нет, любимой женщине надо отдохнуть хорошо. Он уж потерпит как-нибудь. Да и бандюг без присмотра оставлять нельзя. Иван каждую минуту подспудно ожидал от Малахая какой-нибудь пакости. Вор, может, и уже что придумал бы, кабы не был ранен. Всё-таки, это он удачно придумал подстрелить вражину. Вот, совсем не жаль.
Борясь с наваливающейся сонливостью, он наворачивал круги вокруг палатки, стараясь ступать потише: хоть и бандиты, но поспать и им лишним не будет. Тем более, ему, пока там сонное царство, спокойней.
Кинув в костёр последнюю корягу, из тех, что насобирал вчера уже в кромешной темноте, опустил винтовку прикладом на землю, и сам присел рядом. От затрещавшего костра, получившего новую порцию корма, потянуло теплом, и он понял, что продрог. Взгляд вильнул к вернувшимся на законное место часам, половина шестого. С последнего раза, как проверял, двигается ли стрелка, прошло минут пять. Договорились устроить подъём в шесть часов, если раньше не проснутся. Ещё полчаса, надо терпеть.
Мысль скользнула к бандитам, и Иван задумался об их отношениях. Предельно ясно, что Малахай держит Тюню за шестёрку. Тому это не нравится, но сделать ничего не может, иерархия отношений, видимо, выстроилась давно, и закрепилась. Тюня, конечно, ещё тот шакалёнок, но, судя по всему, он если и имеет повод для отсидки, то несерьёзный, иначе бы имел другое положение в их собществе. Может, его с собой забрать? А что? В дороге помощник не помешает. Воду из лодки черпать, а она, скорей всего, ещё пуще будет поступать, и на шесте стоять, везде мужские руки потребны. Надо с Тоней обсудить. Если она не против, и зэчок согласится, заберут. А этот Малахай – душа пропащая, пусть сам выкручивается, как хочет. 
Вместе с теплом, немного согревшим лицо и грудь, вновь навалился сон. Глаза начали слипаться, и  Поддубный встряхнулся всем телом: «Так и уснуть недолго».
В домике скрипнула калитка, и на улицу, позёвывая,  вышла Тоня. Иван опёрся на винтовку, поднимаясь. Она шагнула навстречу.
Они оторвались друг от дружки минут через пять, когда обоим стало ясно, ещё чуть-чуть и караульная служба на этом и закончится. Остатками трезвого ума Тоня заставила себя отпрянуть от горячо дышавшего мужчины. Иван тоже замер, пытаясь понять, что происходит. Через несколько секунд, когда спала тонкая пелена с глаз, и стало слышно своё бешено стучащее сердце, Иван выдохнул, с улыбкой прижимая женщину, но уже мягко и нежно. Успокаиваясь, он тихо проговорил:
– Мы подождём, да, родная?
– Да, милый. У нас ещё будет много-много времени впереди.
Отстранившись, она поправляла растрёпанную причёску, и с каждым движением к ней возвращалась обычная деловитость. К завершению процесса, Тоня уже задумчиво поглядывала в сторону реки.
 – Вань, ты ещё покараулишь, да?
– Конечно, а ты куда?
– На речку сбегаю, надо рыбки побольше наловить. Пока клёв самый. И с собой взять, и этим оставить. Ещё приготовить надо.
– Дров совсем нету, те, что за избушкой лежали, тоже кончились.
Она посмурнела:
 – Это плохо. Надо будет Тюню заставить нарубить. Я на обратном пути захвачу что-нибудь, для начала хватит.
– Этого заставим, не проблема. Да, – Иван будто что-то припомнил. – Я тут пока гулял, вот что подумал. Может, Тюню с собой заберём? Что ему тут, с бандитом этим оставаться в служанках. В дороге нам помощник не помешает, я вон, раненный. Если ты не против, конечно?
Тоня весело усмехнулась:
– Ты мои мысли прочитал, я сама тебе хотела это предложить. Рассказывай!
– Что?
– Как ты мои мысли умудрился прочитать? Только не говори, что у дураков мысли сходятся. Это я и без тебя знаю.
– Я и  не собирался. Мы просто на одной волне и в одном пространстве. Как я тебя там раньше не встретил?
– Плохо искал, наверное. Ладно, я побежала, а то, скоро и отправляться.
Иван с неохотой отпустил женщину.
– Топай, аккуратней там.
– Не волнуйся за меня, я девочка взрослая.
Малахай выбрался из палатки, едва Тонина фигурка скрылась за лапами ближайших пихточек. В руках свёрнутый спальник. Не глядя в глаза, сунул его Ивану:
– Спасибо.
– Кинь вот сюда, в сторонку. Потом заберу.
Он аккуратно опустил спальник на хвойную прокладку. У брезентового выхода закопошился Тюня. Выбравшись, подполз к догорающему костру, протягивая руки.
– Замёрз, что ли? – удивился Иван.
– Не, – тот криво улыбнулся, – спал –  полная лафа. Как дома. Хорошо у костра просто.
– Ну, грейтесь, счас Тоня с рыбалки придёт, делами займёмся.
Малахай, сходив за палатку и постояв там, глазея в светлеющее небо, тоже вскоре присоединился к напарнику.
Часам к десяти всё было готово к отъезду. День опять разгорался солнечный, температура подскочила градусов до десяти, и на душе было спокойно и светло. Тоня, вернувшаяся с рыбалки загруженная под завязку, моментально придумала занятие всем, и даже раненный Малахай поддерживал костёр на улице. Тоня решила сготовить уху сразу в двух посудах, в домике на печке и на уличном огне. Тюне, как самому здоровому, досталось больше всех. Сначала Иван пару раз сводил его на речку за водой. Сам не нагружался, шов под повязкой, если активно шевелился, кровил. Посудина у них была одна – бутыль, но они брали с собой и котелок. Поддубный из винтовки в парня, хоть и не целился, но с плеча оружие не спускал, готовый в каждую секунду, если что, кинуть на руку.  Ему вовсе не улыбалось поменяться позициями с бандитами из-за собственной оплошности. Доверять беглым зэкам, даже если они и ведут себя лояльно, это потерять разумность. Иван ничего  терять не собирался, тем более, он сейчас отвечал не только за себя, но и за любимую женщину.
Потом Тюню заставили нарубить дров про запас, уложив поленницу внутри избушки. Особого недовольства он не выражал, но задания выполнял без охоты, всем видом показывая, что вынужден подчиняться силе. Может, он перед Малахаем играл, а, может, натура по-другому не могла, в любом случае, Иван на его выкрутасы старался внимания не обращать. Забрать его с собой они  не передумали. Правда, объявлять об этом не спешили, решив сказать в самый последний момент, чтобы у Малахая не осталось времени на противодействие, если такие мысли в его голове появятся.
Наконец, всё было упаковано и загружено в лодку. Тоня под охраной Ивана сменила Малахаю повязку. Вор сидел нахохлившийся, не глядя по сторонам. За всё утро он не сказал больше трёх-четырёх слов. Не разговорился и во время перевязки. Тоня отложила на доску у стены упаковки бинта, кусок ваты. Подумав, оставила и бутылёк йода. Рана, вроде, заживает нормально, но пусть будет, на всякий случай. Малахай следил за её действиями без всяких эмоций.
Уже перед отплытием Тюня под присмотром Ивана установил мотор на салазки, вдвоём столкнул посудину на воду. В последний момент погрузили рюкзаки, разместив их на банках, чтобы не промокли. Парень, закончивший погрузку, топтался у лодки, из подлобья поглядывая на Ивана, поудобнее перекладывающего вещи в лодке. По тропинке спустилась Тоня, в руках у неё котелок с ухой. С утра оба без аппетита, договорились поесть попозже, когда на привал остановятся.  Так, полный и поставили в нос судна, подперев сушинами.
В этот момент Тюня и не удержался:
– Иван, Тоня, – он переводил испуганный взгляд с одного на другую, –   заберите меня с собой. Пожалуйста. Я буду всё-всё делать. Всё, что скажите. Ну, пожалуйста.
Тоня уселась на край моторки:
– А что, не хочешь с Малахаем оставаться?
– Не хочу. Я его боюсь, он меня убьёт. Я точно знаю. Как только выздоровеет, так и грохнет. Когда я ему не нужен буду.
Тоня переглянулась с Иваном:
– Ну что, Вань, скажешь?
Иван мысленно усмехнулся: «Немного набить цену, лишним не будет».
– А зачем он нам? Снова будет показывать, какой он важный, выпендриваться…
В глазах Тюни мелькнул уже не испуг, а настоящий ужас. Похоже, проняло. Понял,  мечта уплыть от ненавистного Малахая, может не осуществиться.
– Ну, пожалуйста. Клянусь, вы ни разу не пожалеете. Только скажите, убьюсь, всё сделаю. И лодка протекает сильно. Вам же вычерпывать всю дорогу придётся, а я уже тренированный.
– А ты в курсе, что там ты сразу в милицию, или полицию, фиг их разберёшь,  попадёшь? Мы же тебя прятать не собираемся.
– Пусть, пусть, – он размашисто закивал, словно жеребец, увидевший в пределах досягаемости готовую к воспроизводству, кобылу. – Я готов. Я не хотел. Он меня заставил. Я сдамся. Я хочу сдаться. Я в тайге не хочу. С Малахаем не хочу.
Выдохшись, парень переводил взгляд с одного на другую, а в глазах у него стояли слёзы. И, что, удивительно, похоже, настоящие. Тоня с укоризной глянула на Ивана.  Тот, не раскаиваясь, кивнул:
– Ладно, запрыгивай.
Вытерев влагу на щеках, парень легко запрыгнул на нос судёнышка. Лодка, покачнувшись, потянулась на середину реки.
Уже развернулись по течению, когда Тоня молча кивнула Ивану в сторону берега. Он поднял голову. Между дальних деревьев неподвижно застыл Малахай. Он стоял, не двигаясь, солнечный ветерок, казалось, обтекал его крепкую фигуру. Иван отвлёкся, ему заводить мотор. Кнопка действовала, движок заурчал, как довольный кот, которого погладили  в нужный момент между ушей. Лодка резво взяла с места, и через несколько секунд человеческий силуэт исчез, заслонённый прибрежными сосёнками.
Всё, этот этап можно считать завершённым. Впереди возвращение, Ошарово, Тонины родители, ещё не знающие, что их дочь, наконец, нашла свою судьбу. И уж точно не догадывающиеся о  содержимом кармашка в его рюкзаке. Как и не ведающие о том, насколько это повлияет на их жизнь и жизнь их дочери. А повлияет, это предельно ясно, причём в самую лучшую сторону. Во всяком случае, Иван приложит к этому все усилия.

Глава 40
Шли  на моторе, хотя, точнее будет, крались, чаще влекомые течением, нежели силой механики. Мели встречались регулярно, и они частенько поднимали «Ветерок». Метров через сто Тоня согнала Ивана, когда он чуть не запорол движок, не успев вовремя выхватить его из воды,  и «сапог», визжа вином на конце, подскочил кверху, закачавшись и напугав всех. Сама уселась за румпель, и посудина сразу пошла ровнее. Опыт есть опыт. Не обидевшись, Иван перебрался на нос, где и замер, рассеянно поглядывая на уже приевшиеся красоты эвенкийской тайги.
Тюня начал отрабатывать свой шанс выбраться из тайги и избавиться от Малахая после первого километра пути, когда на дне скопилась вода. Без напоминания сам подобрал плавающую банку, и его худое тело заработало нефтяной качалкой. Иван как-то попробовал сменить парня, но после нескольких движений вынужден был вернуть посуду: шов закровил и заболел.
Часа через два пришлось остановиться – Тюня, несмотря на приличный темп движений, с водой не справлялся. Запыхавшись, он выпрямился, выразительно глянув на Тоню, потом на Ивана. Проводник, щедя самолюбие парня, предложила пообедать. Никто не отказался.
И снова приглушённо поёт мотор песню возвращения. Под ногами плещется вода, решили, пока не дойдёт до щиколотки, не останавливаться. Котелок опустел почти на две трети, и сейчас, прикрытый пакетом, покачивается в носу лодки.
К вечеру от мотора пришлось отказаться совсем, потянулись каменистые перекаты, заскрипело дно на отмелях. Иван, плюнув на кровоточащий шов, встал на шест. Ну, покровит маленько, вся же не вытечет. Он ещё и тянул неприятной болью при каждом движении, наверняка, потом хуже будет. Но это потом. Поддубный терпел, стараясь не выдать себя даже морщинкой на лице: Тоня, промолчавшая, когда он занял место на корме, заботливо поглядывала на любимого, видимо, стараясь уловить тот момент, когда Ивану станет больно. Но вода снова скопилась на дне, а, Поддубный, так и не давший подруге повода отобрать шест, толкнул лодку к берегу.
В этот раз по Тюниному рецепту по-быстрому перевернули посудину, организовав неслабый ручей в Таимбу, и снова лодка закачалась под весом запрыгивающих в неё людей.
Здесь, в Восточной Сибири в это время года темнеет быстро, ещё и пяти не было, а над рекой уже сгустилась темень. К зиме и того морочнее станет, день, как говорят, меньше воробьиного клювика потянется. Потому народ в холодное время далеко от нагретого жилья старается не удалятся. В августе до зимы вроде далеко, но и нынешнего осеннего укороченного света едва хватало на дневной перегон. До второй избушки добрались уже в темноте. Торопясь, затащили лодку на камни. Вычерпывать уже не стали: парень,  хоть и бодрился, но видно было, махал банкой из последних сил. У Ивана тоже сил не осталось, большую часть пути прошли под мотором, но и того расстояния, что толкался шестом, ему хватило с лихвой.
Закинув рюкзаки на спины, двинулись знакомой дорожкой к избушке. Когда-то в ней, разорённой бандитами, пришлось ночевать на пути сюда. И вот снова ночлег.
За их отсутствие в домике ничего не изменилось. Только дрова, уложенные в поленницу за задней стеной, подсохли, чему все и обрадовались. Тащиться по темноте в лес не хотелось никому. Таская поленья, Тюня попытался что-то рассказать, с видом залихватским и свойским, но выглядели его потуги неуместно, о чём Иван и сказал парню прямым текстом, и тот словно сдулся.  Тоня одобрительным взглядом поддержала Поддубного. Никто беглого зэка прощать не собирался. А то, что с собой везут, так это к обоюдной выгоде. Не больше. 
Первым делом женщина взяла в оборот Ивана. Заметив свежее красное пятнышко на свитере, напротив шва, заставила раздеться. Отмочив, сорвала повязку. Что-то в ране высмотрев, неодобрительно покачала головой. И полезла в рюкзак за початой упаковкой бинта. Всё время экзекуции Поддубный просидел неподвижно, словно лом проглотив. И ни  одна мышца на лице ни дрогнула. Доели уху, разделив между собой на три небольшие порции, и Иван скомандовал отбой. Для парня кинули в углу за печкой бушлат и выделили одеяло, и он остался доволен. Сами забрались в спальники. И всё молча. При парне как-то не разговаривалось. Так, «подай, пожалуйста», «подставляй миску», и всё. Ничего, наговорятся ещё. Вот только доберутся…
С утра навалилась сырость, погода плюсовая, но неуютно как-то. Небо нависало низкое, мутное, солнце скрывалось  за сизой пеленой так, что и не угадаешь где оно. Тоня раздала с утра всем задания. Сама навела в домике порядок, а Поддубный, захватив с собой Тюню, отправился в лес, за дровами.  Надо было наполнить поленницу. После первой ходки Иван оставил парня с топором в руках, рубить, сам же снова отправился за сушняком.
На дне лодки, когда её толкнули, затрещал ледок, значит, ночью морозило. Вот об этом не подумали. Иван почесал затылок. Вопросительно обернулся к Тоне.
– Топором стукни, – посоветовала она. – Не могло до дна проморозиться.
Топорище с первого удара пробило тонкую ледяную корочку, а трещины, побежавшие по всей поверхности, довершили дело. Снова втроём перевернули моторку. Поддержав на боку, опустили.
Быстро уложили вещи, благо их уже не так много, как было недавно. Без разговоров столкнув посудину в тёмную стылую воду, забрались сами. Моторка скользнула к середине, Тоня завела «Ветерок», и он ободряюще заурчал.
Первая знакомая отмель выплыла из-за поворота ближе к обеду. К самому её краю подобрались на шесте, тихонько подталкиваясь, и только металл заскрипел о камень, по команде Тони выпрыгнули в ледяную воду. Вода снова сжала голенища сапог, зажурчала, переливаясь через их край. Тюня вздрогнул, попытался вытянуться на цыпочках, но безрезультатно. Иван хмыкнул. Давно ли он сам также опасался промокнуть. Сейчас как-то всё по-другому воспринимается, и вода, будто не такая уж и холодная, да и в самом факте мокроты ничего страшного не видел. Костёр согреет. Правда, придётся задержаться, Тоня определится с местом, и причалят, скорей всего. Но уж лучше так, чем на ходу сопли подтягивать. Или это он уже привык к тяготам и трудностям. Скорее, привык. Вода-то судя по погоде, только холодней стала.
Втроём и лодку толкать по камням легче. Не, точно не зря Тюню взяли. Перевалившись через борт, заняли свои места. Иван встал с шестом, парень уселся на банке посередине, Тоня – за румпелем. Вскоре ручной привод сменил движок, и лодка, выйдя на глиссаду, полетела с холодным ветерком вниз по течению. Через часик под ногами захлюпало, и Тюня, не дожидаясь напоминания, схватил консервную банку.
Костерок разложили у высокой горы, которую прошлый раз обходили с приключениями. Часа два подсушились, и в путь. Втроём и вокруг скалы обходить гораздо легче. Управились за одну ходку. На спине гребня, у широкой карги, где остановились перевести дух, вновь повстречали мишку, точнее услышали, как хрустят ветки в зарослях внизу. Тюня по дурному крикнул, и в кустах выросла любопытная медвежья морда. Несколько секунд  косолапый разглядывал непрошенных гостей. Потом, разворачиваясь, опустился. Затрещали ветки, затихая вдали, здравомыслящий мишка снова не рискнул связываться с людьми.
Пройти мимо разорённого бандитами домика Тоня посчитала неправильным. Прошлый раз задержаться тут не рискнули, и не прогадали, как недавно Тюня признался, они неподалёку таились. Но в этот раз проводник была настроена самым решительным образом. Избушка на зиму остаётся, как же её в таком безобразии  бросить?! Впрочем, ей никто и не возражал. Иван, потому, что был полностью согласен, а Тюню и не спрашивали.
Домик крохотный, порядок навести – дело десятка минут, да и то, если не торопиться. Они и не торопились. Начинало темнеть, здесь же собрались заночевать. Поручив парню самому собирать сушняк на дрова, Иван вызвался сходить на рыбалку. Вручая ему намотанную на деревянную держалку леску с крючками и две сонные мухи, обнаруженные под окошком в домике, Тоня чмокнула в небритую щёку:
– Это не сложно. Хариус тут не пуганный.
– Предельно ясно.
И действительно, держалку, зажатую в руке, дёрнуло, едва грузило успело утянуть крючок с насекомым под воду. Еще одна закидка, и два крупных хариуса килограмма по полтора, бьют хвостами на каменистой косе. Он бы и ещё позакидывал, уж очень такая рыбалка затягивает, но без наживки, на блесну, не пробовал раньше. Да и не взял с собой. Окоротив разгулявшийся рыбацкий азарт, он свернул леску. Ухватив под жабры в каждую руку жадно глотающую воздух рыбину, поспешил к домику.
Женщина с нескрываемым удовольствием приняла от него улов, наградив горячим поцелуем в губы. И что-то напевая, покидала рыбу на уличную доску, прикрученную к стене специально для такого случая. Под ножом затрещала чешуя.   
Таинственный домик в этот раз их не дождался. Когда проходили мимо, время было ещё засветло, лодку только недавно опорожнили, для чего снова останавливались, так что миновали на полном моторном ходу.  Повинуясь выразительному Тониному взгляду, Иван про себя поблагодарил духа тайги за роскошный подарок, уверенный, что он услышал. Что для духа расстояние в сотню метров?! Подумав, попросил прощение, что не заехал с приношением, пообещав заехать, как будет здесь в следующий раз. В этот момент он не сомневался, что новый поход обязательно состоится. Таинственная пещера с неведомыми ходами когда-нибудь снова заставит его сорваться с места, чтобы с головой погрузиться в новые неожиданные приключения.
К  петле в виде знака бесконечности, которую река по неведомому для человека своемыслию закручивала перед крайнем на Таимбе домиком, добрались без приключений.
Вдвоём ухватились за борта, Тюню поставили толкать с кормы. По команде Ивана навалились. Лодка заскользила, что санки по накатанной дорожке. И вновь Иван похвалил себя за Тюню. Втроём, это вам не вдвоём. По пройденному единожды пути проскочили в этот раз без отдыха. Устали, конечно, но не так что бы уж сильно. У избушки сразу включились в привычную всем работу. Тоня хлопотала внутри, разжигая печку, мужики по обычаю занялись заготовкой дров. И для себя и  про запас, как принято у таёжных жителей. На ужин вчерашние хариусы, которых Тоня умудрилась как-то изжарить на сковородке. Вскуснейшая рыба! Мягкая, нежная, пожалуй, Поддубному таёжных деликатесов там, в Красноярске, будет не хватать. Хотя, с другой стороны, что ему помешает, будучи обеспеченным человеком,  в любой момент сесть на самолёт и улететь в глухомань, с пересадкой в Байките, конечно? Ровным счетом, ничего. Вот только теперь новые заботы ум гложут, да так, что последнюю ночь не столько спал, сколько ворочался. И Тоня вместе с ним тоже не спала. Немного пошептались среди ночи, Иван, не желая грузить любимую женщину своими заботами, объяснил, что просто не спится почему-то. Вздохнув, Тоня призналась, что тоже не может заснуть, о дочке думает и о родителях. Как они там, волнуются, поди.
А утром поднялись ни свет, ни заря, насилу растолкав не желающего просыпаться парня. Последнее утро в тайге! Волнительное и немного сумбурное. Почему-то в этот раз собирались заметно дольше обычного. Но наконец, они снова в лодке, а под днищем плещется тёмная вода уже почти родной Таимбы. И снова над головой чистое небо, лишь вдалеке, может, над Ошарово, бирюза поддёрнута белесой дымкой, даже не облака, так, муть лёгкая.
К первому завалу на реке, у которого Иван утопил топор, а потом доставал, ныряя из последних сил, сплавились после обеда. Уже на подходе Тоня обернулся к Ивану, принюхиваясь:
– Чуешь, дымом пахнет?
Иван, последние два часа просидевший на крайней лавке от кормы поближе к Тоне, выпрямился:
– Не, не чувствую.
– Понюхай ещё.
– Точно пахнет, – Тюня, вылив банку, навалился на борт, и лодку качнуло.
– Тихо ты,.. – Поддубный повёл носом, стараясь уловить тонкие запахи. И тоже почувствовал. Еле-еле, а тянуло дымком. – Что-то есть.
Пока соображали, Тоня заглушила мотор, и посудина своим ходом миновала узкий проход в завале. За ним на левом берегу горел костерок, на том самом, их месте. Над огнём исходил паром закопчённый чайник, рядом махал рукой лесник Николай Алексеевич. Тоня подскочила, чуть не перевернув лодку:
– Папа!
Встреча получилась бурной. Тоня, обняв отца, даже прослезилась. Иван протянул руку, но лесник и его ухватил в охапку, прижав так, что чуть дух не выдавил.
– Ну, слава богу, я уже чего только не передумал, вас ожидаючи. А ты  кто, добрый молодец? – он прищурился, разглядывая смущённо топчущегося Тюню.
– Пап, потом расскажем. Ну что, домой, или чаю сначала?
– А это как вы скажете.
Тоня глянула вопросительно на Ивана:
– Дома уже попьём. В жильё охота, в баньку.
 Лесник, от которого не укрылась дочкина покладистость, охотно закивал:
– Это верно. Сразу же баньку затоплю. Я как знал, вчерась воды накачал.
– А спина твоя как?
– Полегче уж. Видишь, сам приехал. Ну что, собираемся?
– Ага, мы готовы. Бензинчика до дома хватит.
Лесник окинул взглядом подтопленную лодку, задержался коротко на мосинке, пристроенной в моторке. По-новому взглянул на геолога. Поймал краем глаза ладонь дочки, сжавшую пальцы Ивана… И кинулся выливать чайник. Зашипели угли, пар ядерным облаком поднялся над стоянкой, и народ поспешил занять места в лодках.

Глава 41
Красноярск встретил Поддубного насыщенными запахами выхлопных труб, нагретой зелени и асфальта. В городе жарило совсем по-летнему, почти двадцать градусов. Солнышко обволакивало мягким теплом, как включенный на половину мощности обогреватель. Его уже ждали. Ещё из Ошарово, подзарядив мобильник, набрал старого приятеля, однокурсника Витьку, с которым как-то, по-молодости, пристраивали небольшую партию левого золота. По телефону Иван говорил иносказательно, вспомнив грешки давнишние и попросил помощи в таких же. Витька никогда тугодумом не был, с полуслова сообразив о чём речь, пригласил старого друга навестить его сразу после прилёта, пообещав распечатать бутылочку дагестанского коньячку.
Камеру хранения в аэропорту с первого раза не нашёл. Немного стесняясь собственной неосведомлённости, обратился к милой девушке в милицейской форме, дежурившей в зоне прилёта. Оказалось, есть такая, на цокольном этаже. Поудивлявшись грабительской цене: четыреста десять  рублей, Иван сумку всё-таки сдал.
Оставив багаж в аэропорту, двинулся в город. Постояв минут пятнадцать вместе с народом на остановке,  неспешно забрался в маршрутку. Можно было и такси взять, но сорить ещё не заработанными деньгами не хотелось, да и внимание лишнее ему ни к чему. Большая часть мест оставалась свободной, и он пристроился у окошка, с наслаждением всматриваясь в знакомые виды пригородных красот. Сколько раз он проезжал по этой дороге, возвращаясь после вахты или после отпуска, и всегда это было возвращение в любимый город, по которому соскучился. Родился здесь, вырос на его улочках, в его школьных кабинетах накапливал знания и заводил друзей на всю жизнь, в спортзалах воспитывался как человек, как мужик. Здесь универ закончил. Мама здесь в уютной однушке живёт. Обязательно надо заскочить, как дела закончит. Она в курсе, что сын в походе, дату возвращения он специально не называл, чтобы не волновалась, если вдруг задержится. Ей, кстати, надо квартиру поменять, в том же районе, но на большую. А то когда родственники из района приезжают, тесновато у неё становится.
Да что там говорить, с этим городом у него всё, что случалось в судьбе, связано, и плохое и хорошее. Хорошего больше и значительно. Вот и сейчас он надеется, что родной город не позволит ему ошибиться, заступится, где нужно, подскажет, если понадобится, и обережёт, когда он попросит. Дело предстоит рисковое – нелегально золото и алмазы в денежный эквивалент перевести. Не все, половину хотя бы. И того за глаза хватит, даже если в часть цены отдавать. Он хоть и не большой дока в камнях, но после внимательного осмотра природных бриллиантов, вывод сделал однозначный, стоят они в рублях не миллионы даже, а сотню миллионов, минимум.   
Почти всё золото и алмазы, отобранные к продаже, из тех, что средненькие, он оставил в сумке на вокзале. Самые крупные и дорогие с собой вообще не повёз, припрятав в Ошарово. Тоня потаённое местечко показала, там и оставил. Весь товар продавцам видеть не к чему. Посмотрит, как сделка по первой партии пройдёт, а там уже определится. Витьке он, конечно, доверял, но бережённого, как известно, бог бережёт. Да и не сам однокурсник будет реализовывать, тоже кого-то подключит, а чем больше народу узнает о драгоценностях, тем выше опасность для него лично, да и для близких.
Теперь это не только его будущее, с которым можно поступать на своё усмотрение и рисковать, как хочешь, это будущее его любимой девушки Тони и её дочки. И маме поможет, чем может, и будущему тестю с тёщей. Да, предложение Тоне он сделал. Без пафоса и картинных представлений, которых не любил. Просто как-то вечером, когда остались одни в доме, спросил тихо, пойдёт ли она за него. И, услышав радостный ответ: «Да», крепко обнял уже невесту.
Тоня с самого начала и не подумала скрывать их отношения, а ему тем более, ни к чему.  Родители, похоже, к этой новости уже были готовы и дочкин выбор охотно приняли. Причём сразу и бесповоротно. Николай Алексеевич в первый же день, когда народ собрался за столом после баньки,  откупорил бутылочку. Тоня с Иваном сидели рядом, оба улыбчивые, румяные, чистые, прямо молодожёны. Во всяком случае, такая аналогия пришла не ему одному. Тоня потом шепнула ему, что они, как невеста и жених выглядели.
За три дня, что провёл в Ошарово уже на положении будущего зятя, он окончательно дозрел до мысли, что нашёл свою половинку. С Тоней ему было легко и тепло. Как с родным человеком, с которым всю жизнь вместе. Это незнакомое, но очень радостное чувство он лелеял  в самом интимном уголке собственной души. Как-то незаметно она стала её частичкой, самой важной частичкой, без которой своё дальнейшее существование он больше не представлял.
Спали, правда, отдельно. Тоня просила не обижаться, ну, не может она так сразу при родителях. Не удобно ей. Он и не обижался, предельно ясно, что не всё сразу деется. Всему время надо, и отношениям, чтобы укрепились – тоже. Правда, голодным Тоня его всё-таки не отпустила, напросившись попарить родного мужчину в баньке перед отъездом. Ну, а банька, она для всяких дел годится, в том числе и таких.
Тюню, как высадились из лодок у пристани, тут же незнакомые встречающие мужики к участковому и свели. Перед тем, как уйти, парень потоптался, не поднимая глаз. А потом, смущаясь, выдавил из себя: «Спасибо». Да, пожалуйста. Они свою договорённость выполнили, а уже как твоя дорожка теперь сложится, то им неведомо. Да и не сильно интересно.
А вот что сталось с Малахаем, пока неизвестно. Полиция, вызванная из района, через неделю, собрав охотчих мужиков из Ошарово, отбыла по его душу. Позже узнал, они проведали все сторожки по Таимбе, но ни в той, его вора оставили, ни в других никого не оказалось. Так что, куда делся матёрый рецидивист, какую судьбу ему дух Таимбы определил, так, похоже, ещё одной тайной реки, коих и без того не мало, и останется.
Уезжал из села с лёгким сердцем, не капли не сомневаясь, что всё будет хорошо. Перед выходом целовались долго и страстно, не торопился бы да если не одни бы, не полетел никуда. Родители тактично вышли во двор, оставив их попрощаться. Приближался к вертолёту, оглядываясь. Тоня украдкой махала пальчиками. Уже когда поднялся на трап вертушки, краем глаза заметил, как она перекрестила в спину. Взлетая, он ещё долго видел в иллюминаторе её уменьшающуюся фигурку на краю взлётки.
Витька открыл сразу, будто стоял за дверью. В узком коридорчике обнялись, похлопав ладонями по спинам. Он пропустил гостя, отправив сразу на кухню. Обычно они здесь и сидели, когда удавалось выкроить пару часов для встречи. По молодости Иван навещал знакомую маломерку частенько, но постепенно закрутило обоих, встречи стали редки. А когда всё-таки удавалось посидеть, то уже по делу, обсуждая общие дела, которых с годами становилось всё меньше. Работа заедала и выхолащивала, не оставляя времени на старых друзей и небольшие калымы, связанные с его профессией геолога. За частные деньги они несколько раз ходили в короткие экспедиции, доразведывая мелкие, в основном, истощённые золотые россыпи. Для определённых кругов и эти «копейки» тоже что-то значили и чего-то стоили.
За три года, что не виделись, обстановка не изменилась. Тот же старенький гарнитур, те же выцветшие обои. Вероятно, по-прежнему один, во всяком случае, следов женской руки при беглом осмотре не заметил. Витька красноречиво щёлкнул по горлу, кидая вопросительный взгляд, но Поддубный отказался, слишком серьёзное дело их ждало.
Плюхнув чайник на плитку, друг поджёг газ, и табуретка скрипнула ножками по линолеуму, когда он подтянул её поближе к столу. Иван решил не тянуть кота за хвост, знал, Витька, несмотря на некоторую расхлябанность в личной жизни, мужик конкретный.
Развязав мешочек, выложил на клеёнку стола два алмаза и самородок, найденный на ручье. Рука Витьки потянулась к затылку:
  – Ну, ни фига себе!
Подскочив, сбегал в комнату за лупой. И пока рассматривал, крутя на свет и так и эдак, Иван коротко пересказал ему историю похода, почти ничего не скрывая. Только про таинственные ходы в пещере не стал говорить, а почему и сам не понял. Смолчал и про Тоню и село не стал называть, откуда стартовал. Это уже из чувства благодарности к родным людям. Если вдруг что-то пойдёт не так, они должны остаться в стороне. Промолчал и про беглых зэков, к их делу они никаким боком не относятся, а лишня информация, она и есть лишняя. Ну а всё остальное поведал, как было.
Сделав какие-то выводы, друг вернул камешки на стол. Посидел в прострации. Через минуту встрепенувшись, вспомнил про золото, тоже лежащее на столе.  Самородок столько внимания уже не потребовал. Подержал в пальцах, ощущая приятный вес, да и положил обратно.
 – Это всё? Или ещё есть?
Ну вот, пошёл конкретный разговор. Иван собрался.
– Есть.
– Много?
Поддубный уклончиво пожал плечом:
– Давай пока без конкретики. Есть.
Задумавшись, Витька автоматически заварил чайник, накидав кроме чая ещё и трав, как похвастался, собственной сборки, из холстинного мешочка. Достав откуда-то из недр шкафа печенья, высыпал на блюдце. Чай пили под лёгкую болтовню, каждый рассказывал, как жил, чем занимался, что нового…
Иван неплохо знал Витьку, потому не торопил, понимая, сейчас, в эти самые минуты его весьма изощрённый ум напряжённо работает, гоняет шарики по мозговым завитушкам, пытаясь выдать окончательный результат. Наконец, друг решительно отставил непустую ещё чашку.
– В общем так. Есть у меня пару знакомцев в этой сфере. Один на Китай гоняет, другой – на столицу культурную. С обоими я по-мелочам занимался. Но вот в том-то и сомнение, что именно, по-мелочам. Если у тебя хотя бы десяток таких камешков есть? – он замер, ожидая от друга ответа. Иван сохранил невозмутимость, никак не отреагировав. Похоже, Витьке и этого хватило, чтобы сделать определённые выводы. – Если есть, то я бы рекомендовал с европейским товарищем завязаться, там более надёжно, и рынок активный. Это если хочешь быстро, потеряв как минимум половину цены. А вот если не торопишься, количество вариантов расширяется. Камешки у тебя редкой чистоты, я про такие читал, а вот видеть не приходилось. Так вот, я бы тебе порекомендовал другой путь. Так, не торопишься?
– Неа, не тороплюсь.
– Замечательно. Есть у меня один ювелир знакомый. Еврей по отчеству Петрович, но еврей с определёнными понятиями, кинуть не кинет, но торговаться будет до последнего. Так вот, если отдать ему на огранку, даже с учётом его маржи, получишь на порядок больше.
Иван поёрзал, раздумывая. Ну а что он теряет? Жили как-то без этих шальных денег и ещё поживут. Зато выручит больше. Это немаловажно. Одну квартиру купить, куча денежных знаков уйдёт, квадратные метры сейчас тоже, похоже, по весу, как золото ценятся.
– А ты не мог бы ну, хотя бы очень примерно,  цену одного такого камешка прикинуть?
Витька снова почесал затылок. Пальцы ухватили камешек, подняли повыше. Свет от окна, будто осветил его изнутри.
 – Врать не буду. Был бы это обыкновенный камешек, что мне уже попадались, дали бы за него, очень приблизительно, долларов пять. А вот за твой даже представить не могу.
– Долларов пять, это пять тысяч? – Иван внезапно осип.
– Ну да, чего же ещё? Так, собирайся, поедем к Петровичу. Без всяких звонков, он обычно дома сидит. Никуда не ходит. Сюрприз будет. И за золото с ним же переговорим. Этот дядька на все руки мастак.
Иван немного удивлённый решимостью друга, пожал плечом.
– Пошли.
 До дома ювелира добрались минут за сорок. Витькина, видавшая виды праворульная Камри, накрутив узоров по переулкам старого района, притормозила у серой пятиэтажной панельки на улице Ломоносова. У подъезда пустынно, только вдалеке пожилая тётка-дворник машет метлой. На них обращать внимания некому, и хорошо!
После третьего звонка за крепкой железной дверью послышались шаркающие шаги, и дребезжащий голос спросил кого надо. Витька назвал его имя и представился сам. Замок приглушённо щёлкнул, и дверь приглашающее распахнулась. 

Год спустя
«Говорят, что шанс на лучшее даётся каждому. Но не каждый может его распознать. И уж точно далеко не каждый успевает им воспользоваться. Так вот, предельно ясно, что мы с Тоней наш шанс использовали на все сто».
Под бортом вертолёта тянулось безбрежное таёжное море. Оно бесконечное, без начала и конца, как вселенная. Тайга! Само слово наполнено загадочностью и неведомыми зачинами.  Нехожеными звериными тропками, и неизмеренными никем расстояниями. Только там ещё сохранились дикие уголки, куда человеческая нога не ступала. Иван медленно проговорил одними губами: Тайга. Тай – тайна, га – движение. Помните: нога, телега, вьюга… Движение в тайне, или движение тайны. Целый мир, который растекается, словно пролитая ртуть, отсюда, из Эвенкии, на тысячи километров во все стороны. Он проникает в загадочное небытиё, он теряется в волшебных туманах и дымках, он наполняет смыслы жизней миллионов людей, он заканчивается только в человеческих определениях, не заканчиваясь никогда в природной изначальной сущности. Шея затекла, но он долго не мог отвести глаз от трепетной земной красоты.  Хвойные шапки лиственниц, пихт, сосен и елей, пушистые и не очень, тупые и острые, тянулись к колёсам вертолёта, будто хотели погладить их. Сколько раз он уже пролетал этим маршрутом и каждый раз, не уставая, любовался таёжными видами за иллюминатором. Сидеть на лавке, тянувшейся вдоль борта повернувшись назад, неудобно, но насколько хватало терпения, он смотрел и смотрел, будто впитывая в себя вольный дух и вообразимую чистоту нетронутой природы. 
В который раз Иван Поддубный думал о шансе, который ему удалось использовать, и снова он благодарил Случай и провидение, приведшие его в ту загадочную пещеру, и духа Таимбы, давшего ему подсказку. Он обязательно сходит туда ещё. Вот только Володька подрастёт немного. Сыну уже три месяца, и пока он не отпускает мамку надолго, требуя кормёжку похныкиванием, а то и криком. Тоня сейчас в Ошарово, уехала к родителям месяц назад, когда Иван собрался в Амстердам. Там, на бирже удалось продать уже третью партию огранённых алмазов. Конечно, инкогнито, конечно, с цифровым счётом. После закрытия всех долгов перед Витькой и Петровичем, оказавшимся просто незаменимым в деле нелегального бизнеса, на его счету в швейцарском банке сейчас немногим менее трёхсот тысяч евро. И это при том, что он уже миллионов сорок в рублях потратил здесь. Точнее, они с Тоней потратили.  Она ипотеку на квартиру закрыла, купили всем ещё по одной «трёшке». Маме взял в том же районе, как и собирался. Она уже полгода как там обживается, а старую «однушку» сдаёт. Хотел ей деньгами помочь, отказалась, говорит, ей теперь за глаза хватает. Дочке Тониной тоже взяли жильё, на будущее. И Володьке тоже. Пусть будет, раз есть такая возможность. А пока молодым семьям в аренду отдали, за копейки, лишь бы коммуналку платили. А ещё Тоня бизнес готовый купила, сразу за двадцать миллионов. Магазинчик продуктовый одной раскрученной франшизы. И  он теперь по две сотни тысяч в месяц приносит.
Тесть с тёщей ремонт во всех многочисленных помещениях своих сделали, теперь думают туристический маршрут открыть по Таимбе. Хотя, если честно, это Тоня думает, родители пока колеблются. Удивительно, но в ней проснулся такой хваткий коммерсант, что купцы первой гильдии молча завидуют, покуривая в сторонке. И ведь всё удачно. Талант у человека открылся. Правда, сейчас немного её активность спала, не до проектов, дитё на руках. Чему Иван, честно признаться, и рад. Нервы они, если и  восстанавливаются,  то только в тайге, а туда они пока добраться не могут. А так, каждая поездка за границу на алмазную биржу давалась ему очень даже непросто. Риск ведь сумасшедший, не дай бог, кто его раскусит, криминал тут же в оборот возьмёт. И его, и близких, а этого он допустить не мог ни в каком виде.
И только в Ошарово Поддубный расслаблялся и телом, и душой, смывая в бане вместе с водой из ручья накопившиеся боли, сомнения и тревоги. А потому что дома он. Себе небольшую избушку, квадратов на сто двадцать, поставили на родительском участке, благо там места ещё на десяток таких избушек хватит. Вот в ней он чувствовал себя, будто под защитой, а почему и сам объяснить не мог. Такое ощущение появлялось, только переступал порог. Зашёл в сенки, и всё, дома он, под защитой.
Вертолёт пошёл на посадку, и в иллюминаторе появились крайние домики Ошарово. Иван откинулся спиной на холодную стенку, покручивая затёкшей шеей. Вот и ещё одна поездка закончилась, слава богу, последняя. Всё, переживания и нервотрёпка позади. И никуда он больше отсюда не поедет. Ну, разве что в Красноярск. Но это не раньше чем через месяц, как Кристина в школу соберётся. А пока – привет родные, он вернулся.