Мир Путешествий Гулливера. 1. Общий обзор маршрута

Слово к читателю (и ссылки на все статьи этого цикла) - http://proza.ru/2025/03/30/773

КАК УСТРОЕН МИР "ПУТЕШЕСТВИЙ ГУЛЛИВЕРА"

-1.-

ОБЩИЙ ОБЗОР МАРШРУТА

Конечно, прежде всего бросается в глаза громадный и удивительный мир, открывающийся читателю на страницах "Путешествий Гулливера", мощный полёт фантазии Джонатана Свифта.

Сперва мы посещаем не просто две удивительные страны, а два особенных мира, противоположных друг другу.

Первый - мир крошечных человечков ростом в 12 раз меньше нас с вами. Хрупких, но хорошо организованных, законно гордящихся своей коллективной силой, отважных и воинственных до абсурда. Два их государства знавали времена величия, благополучия и мудрого управления, но сейчас постепенно отступают от заветов предков и погружаются в дрязги, глупые и мелочные. Природа населённых ими двух островов, затерянных в океане, так же миниатюрна, как и они сами.

Второй - мир великанов ростом в 12 раз больше нас с вами. Могучих, но миролюбивых и снисходительных к слабому, хотя и грубоватых порой. Их государство, объединившее под своей властью все окрестные земли, когда-то знавало времена войн и кровавых раздоров, но с тех пор прошло немалый путь развития и сейчас процветает себе спокойно, во славе и величии, под управлением здравым и разумным. Недостатки, которые всё же имеются, совершенно типичны для той эпохи, в остальном великаны устроили свою жизнь превосходно. И природа их полуострова, отрезанного горами от материка и покрытым острыми камнями шельфом от моря, так же эпично-громадна, как и они сами.

Затем идёт целая вереница разных других островов, государств и народов, словно пёстрый калейдоскоп.

В небесах парит в буквальном смысле оторвавшийся от подчинённого ему народа летающий остров - оазис для представителей элиты и их обслуживающего персонала, на котором у всего руководящего состава головы набекрень в прямом и переносном смысле. А внизу прозябает несчастный обыкновенный, нелетающий остров, который угораздило стать колонией этих возвысившихся над бренным миром особ. И что гораздо хуже - оказаться под властью их недоучившихся жалких подражателей, уже превративших столицу и прилегающие районы в экспериментальную лабораторию, а местный народ - в подопытных кроликов. До окраин, по счастью, у них руки ещё не дошли, оттого и государство ещё не погибло.

Чуть в сторонке расположился остров магов, мрачных и пугающих, но любезных к гостю, вечно занятых отрешённым созерцанием прошедших времён кипящей человеческой жизни. Они хозяйствуют вполне благополучно, но, похоже, вовсе не интересуются суетой сегодняшнего дня, да и в будущее не верят, - они копошатся в том, что уже мертво. Могильным холодом веет от них... А рядом - блистательный роскошный остров, где люди живут днём сегодняшним. Но тоже не стремятся к долгой жизни, ибо среди здешнего народа изредка рождаются несчастные, обречённые на вечную жизнь, но не на вечную молодость, которые служат наглядным примером невозможности вечного благополучия. Здесь правит владыка щедрый и милостивый к тем, кто ему послушен, но заставляющий пройти через самоуничижение всякого, кого он решил одарить счастьем созерцать свою особу... Тоской веет от всей этой великолепной роскоши. А на последний остров в этой веренице европейцу вообще лучше не попадать - во избежание мучений душевных и телесных!

И наконец, перед нами страна животных: опустившихся людей и высокоразвитых лошадей.

Здесь человекообразные существа живут глупее и безобразнее, чем самая последняя скотина, так что их и людьми-то уже не назовёшь, хотя не назовёшь и животными - слишком человеческие у них пороки. А хозяева страны - высоконравственные и умные до гениальности лошади, которые живут до того разумно и достойно, что человеку стоит многому у них поучиться. Но полностью перенять образ жизни этих животных человек не может, поскольку среди их идеалов многие ему не под силу, а некоторые и вовсе для него не годятся, поскольку идеальны они только для лошадей...

И во всём этом сквозит вопрос: что же такое человек по сути своей и как ему жить на свете, чтобы быть настоящим достойным человеком?

Пожалуй, прочитав такое описание маршрута путешествия, читатель, пожалуй, приготовится к очень тяжкому и печальному чтению. Но это вовсе не так. Странное дело, но в этой книге огромный заряд жизненной энергии, который передаётся читателю. И дело даже не в том, что всё окрашено роскошной экзотикой тёплых стран, где жизнь бьёт ключом. Дело в том, каков человек автор, как он пишет обо всём этом. А он - боевой товарищ, упрямый и не сдающийся. В его книге вы встретите много тяжёлых и горьких страниц, но уныния не найдёте ни капли. Ни уныния, ни смирения. Дерзость - вот какое слово лучше всего обрисовывает её характер. И хотя написана она внешне сдержанно, порой иронично, чаще хладнокровно, в духе "пусть факты говорят сами за себя", однако равнодушия здесь тоже нет, под внешней сдержанностью стиля бушует пламя.

Через все невиданные чудесные края и народы читатель проходит не один, а с попутчиком-рассказчиком, который до того по-своему интересен, что порой не знаешь, на кого больше удивляться - на окружающие чудеса или на него. Живое воплощение сумасшедшей жажды познания - Лемюэль Гулливер. Бывалый путешественник с юношеской душой, смотрящий на мир широко открытыми глазами. Он искренне интересуется людьми, стремится понять их, какими бы странными они ни были, и найти с ними общий язык. И у него получается! И с лилипутами, которые у него умещаются на ладони, и с великанами, у которых он умещается на ладони, и с летающими интеллектуалами с головами набекрень... Да с кем угодно, хоть с разумными лошадьми! Вот только с оскотинившимися человекообразными не получилось, - да не больно-то и хотелось.

Гулливер от природы человек миролюбивый и уравновешенный. И не склонен "лезть со своим уставом в чужой монастырь", больше наблюдает и старается держаться дипломатично. А временами и вовсе помалкивает, как в сказке про Винни-Пуха: "А что подумал Кролик - никто не узнал, потому что Кролик был очень воспитанный." Вернее, узнали только читатели, с которыми он поделился своими размышлениями. В чужой стране лучше ни с кем не ссориться.

Иногда, когда его слишком сильно "достанут" насмешками или снисходительным тоном, в нём вспыхивает задиристость, и он начинает или отвечать на обидные слова, как мальчишка, в духе "от такого слышу!“, или хвастаться военными успехами своей родины, чтобы доказать, что мы, мол, тоже не слабаки и не лыком шиты. Но эта вспышка быстро проходит, и иногда он даже сожалеет о ней, обнаружив, что эффект явно не тот, какой хотелось бы.

Как большинство мальчишек, Гулливер живо интересуется военной темой, но на практике предпочитает не драться, а договариваться с людьми. Хотя драться умеет — он этому учился, как всякий сын дворянского семейства той поры. Однако пользы это умение приносит ему не так уж много: спасает только в столкновениях с дикими зверями, а не с людьми. С людьми же... всегда складывается так, что решать вопрос силой неуместно. С теми, кто гораздо слабее тебя, драться стыдно, а с теми, кто гораздо сильнее тебя, драться... себе дороже. Вот и выходит, что "Путешествия Гулливера" оказываются удивительно "мирной" приключенческой историей, в отличие от множества других сюжетов из той эпохи, когда люди носили мечи на поясах.

Светский этикет знает. Умеет иногда польстить и угодить вышестоящим и достаточно высоко ценит их знаки внимания, но делает это в меру, не опускаясь до лизоблюдства. Чересчур увлечься светской карьерой ему не дают его вольнолюбивая натура и вдумчивость. Он не только по роду занятий, но и в душе — путешественник: для него хоть простой домишко, хоть дворец — лишь одна из остановок на маршруте. Приноравливаясь к тому обществу, в которое попал, с интересом вникая в его обычаи, приспосабливаясь то к одним, то к другим условиям жизни (иногда даже обзаводясь в силу этого новыми привычками, которые мешают ему потом), он всё равно остаётся собой, ищет свою дорогу. Что он ищет на самом деле — Гулливер, наверное, толком не знает и сам. Просто его то влечёт вперёд любознательность, то толкает в спину нужда. И только по итогам его путешествий, когда можно оглянуться и осмотреть весь маршрут, становится ясно: где-то в глубине души он стремился понять, как должно человеку жить на свете...

Он идёт по жизни как старательный и добросовестный ученик. Очень гибкий и терпеливый в приспособлении к условиям жизни и требованиям окружающего общества. Но тем не менее стойкий и упорный в самых главных принципах. Обиду проглотит, но до бесчестности не опустится. Может стерпеть унижение и свою личную гордость бросить в пыль в прямом смысле, если для выживания это надо. Но если что-то станет ему поперёк уже не по личным причинам, а по важнейшим принципам и по совести, он будет упираться руками и ногами. В каждой части автор словно испытывает Гулливера на прочность, загоняя его во всё более и более трудные, неприятные, порой даже противные условия... пока наконец не доведёт до той точки, когда герой заявит: ну хватит, всему есть пределы, дальше гнуться я не могу и не хочу, хоть убейте! Тогда автор сменяет гнев на милость и обеспечивает герою возможность отделаться испугом, без необходимости погибать за убеждения. Потому как он нужен автору живой.

Так было и в Лилипутии, когда Гулливер согласился защитить страну, подданным которой он стал, но отказался участвовать в порабощении соседней страны, тем самым испортив свои отношения с лилипутскими властями, за что впоследствии чуть не поплатился (но благодаря предупреждению от друга сумел вовремя выкрутиться). Так было и в Бробдингнеге, когда великаны размечтались (но так и не смогли) найти своему крошечному любимцу такую же крошечную жену, чтобы развести целую породу таких милых питомцев, а Гулливера даже в теории ужаснула сама перспектива стать родоначальником целого племени людей, превращённых в игрушек, не знающих настоящей человеческой жизни. Так было и в третьем путешествии, когда Гулливер узнал, что ему придётся либо навеки застрять в чужой стране, либо вернуться домой, поправ ногами святыню своей веры, однако предпочёл с риском для жизни проскользнуть на родину, не попирая никаких святынь (что и удалось ему благодаря поддержке тех, кому он понравился). Только из четвёртого путешествия, напротив, возвращение было таким, что лучше не вспоминать, и Гулливеру оно чести не делает... Но уже по возвращении у него был момент "принципиального отказа": кто-то то ли в шутку, то ли всерьёз напомнил ему об обязанности доложить государю о новооткрытых землях, чтобы сделать их колониями, а Гулливер заявил, что участвовать в колонизации кого-либо у него нет никакого желания. Не только в колонизации той страны, которую он полюбил пуще Родины, но и вообще любой страны и любого народа. Как и тогда, в Лилипутии...

Несмотря на внешнюю дипломатичную любезность, умение подладиться под других и вовремя смолчать, внутренне Гулливер скорее прямолинеен. Иногда способен немного схитрить и правдоподобно соврать при крайней необходимости. Но делает это редко и только вынужденно, да и не считает успех в этом деле поводом для гордости. В основном идёт по жизни искренне и бесхитростно — это его естественное состояние. Видимо, тем-то он и нравится окружающим его людям, что он простодушный до наивности. И налаживать хорошие отношения старается искренне.

В вопросах чести чувствительный, даже гордый. Но сдержанный и очень самокритичный, потому гордость его не всегда заметна снаружи. В общении скромный, тактичный, любезный (до своего отчаянного бунта в конце). В рассказах о себе старается излагать "всё как было": и то, за что ему стыдно, и то, чем он вправе гордиться. Похвастаться случая не упустит, если есть чем, но не преувеличивает и лишних заслуг себе не приписывает. Да и ронять себя в глазах читателя больше, чем заслужил, не собирается. Есть в нём что-то такое... щепетильность, что ли?

Но хотя читателей Гулливер впускает в свой внутренний мир, открытым человеком его не назовёшь. Книга — его исповедь. А в обычной жизни он из тех людей, которые... не то чтобы скрытны, скорее, просто не склонны выплёскивать наружу свои чувства и переживания. Такой характер. Такое воспитание. У него многое происходит, закипает и перекипает внутри, в то время как снаружи всё тихо. И редко когда наружу вырывается какой-то "протуберанец", недолгая вспышка...

Он умеет порой философски мыслить и обычно очень серьёзен. Но не лишён чувства юмора и даже иронии, которую порой трудно отличить от простодушия. А иногда под настроение способен и на совершенно детскую выходку, озорную и легкомысленную, и даже на рисковую авантюру. Хотя в обычном настроении осторожен, мыслит трезво и достаточно практично.

В быту скорее нетребовательный. Есть что-то из удобств или даже роскоши — хорошо, нет — переживём, чай, не впервой. Да и не белоручка: при надобности может сам себе что-то смастерить, было бы чем и из чего, как, наверное, всякий мореплаватель со стажем. Подвижный и деятельный от природы, он не любит сидеть без дела, всегда найдёт, чем занять голову и руки, чтобы не скучно было. Но на работу не напрашивается, предпочитает, как кошка, гулять сам по себе (то ли от вольнолюбивого характера, то ли от дворянского воспитания). Впрочем, если впрягут в работу — не отказывается, делает то, что от него хотят. Во имя хороших отношений с людьми.

Сообразительный и смекалистый, — не так чтобы чрезвычайно (порой сам признаёт задним числом, что можно было додуматься и получше), но вполне. Как всякий путешественник, успешно выживающий в непривычных условиях. Упрямо-живучий, со спокойной храбростью человека, которому не впервой встречаться с опасностями и преодолевать свои страхи. Отличается удивительным талантом наживать себе на голову приключения, влипать в передряги, усложнять себе и без того нелёгкую жизнь. Но умеет стойко переносить всё это и выкарабкиваться относительно благополучно. Насколько это возможно, конечно. 

Ум у него достаточно острый и холодный, как скальпель, нервы крепкие, как и полагается хирургу, а душа впечатлительная, восприимчивая. Когда всё это совмещается в одном человеке и соединяется с повышенным любопытством — это просто беда. Вечно он влезет во что-нибудь из любознательности или попадёт куда-то невзначай, насмотрится всего подряд, плохого и хорошего, глядя прямо в глаза реальности, отворачиваясь и жмурясь лишь изредка, когда уже совсем невмоготу. А потом нередко пребывает в потрясении от того, на что насмотрелся и что пережил, бедняга...

Обычно впечатлительным называют того, на ком сильно отражается всё, что идёт через нервы или через сердце... А у Гулливера всё по-другому, у него, как видно, впечатлительность идёт через ум, через мозги. Память хорошая, в неё всё впечатывается, как гравировка, а мышление исследовательское. Вот мысли и вьются, вьются вокруг поразивших явлений, цепляются одна за другую, складываются в конструкцию, выстраиваются в картину мира... и в итоге — "не вынесла душа поэта". Но хотя взгляд на мир у Гулливера становится всё более горьким и жёстким от осознания несовершенства человеческого, его неубиваемое простодушие никуда не девается: оно не от нехватки знаний или ума, это такой тип мышления.

Впечатлительность в сочетании с покладистостью довела до того, что в конце концов в душе этого долготерпеливого человека поднялась буря, которая в щепки разнесла очень многое, что прежде было, и переломила надвое всю его судьбу. И вот, оказавшись посреди обломков своей прежней жизни, как матрос с разбитого корабля, он пытается привести в порядок свою душу и переосмысляет всё пережитое. Потому и пишет книгу — трудно сказать, для кого больше, для себя или для читателя. Но с мыслью, что из издания книги выйдет что-то хорошее, что она заставит людей задуматься и изменить свою жизнь к лучшему...

Многое переплелось в его сложном и многогранном, часто противоречивом характере, не идеальном и не во всех моментах приятном, но неотразимо обаятельном в своём вечном стремлении вперёд и неутомимом правдоискательстве. И не посочувствовать ему просто невозможно, потому что хоть один раз в жизни каждому человеку доводилось бывать в положении, отчасти напоминающем его приключения. Когда вокруг тебя творится что-то очень странное, а тебе приходится как-то среди этого жить, как-то налаживать взаимодействие с окружающими. Когда надо оставаться самим собой каким-то образом, хотя тебя так и норовят переделать до неузнаваемости. Но какой бы разнообразной жизнь ни была, а в природе всё равно существуют общие принципы, единые для всех, да и долг следовать совести остаётся в любых условиях. Наверняка многим читателям всё это знакомо. И многим наверняка доводилось пережить хоть однажды ещё одно не очень весёлое, но вполне естественное положение: когда вроде ты среди порядочных людей, и вроде все о тебе заботятся и желают добра, а всё равно в чём-то самом главном ты чувствуешь себя до того одиноким и непонятым, что хоть криком кричи... И ты бьёшься в попытках понять, что же надо сделать, чтобы взаимопонимание наладилось? Каждый из нас в своём путешествии по морю человеческой жизни хоть раз да бывал "Гулливером".

А за спиной у Гулливера маячит гораздо более могучая фигура - философ и сатирик, гений и бунтарь, непокорный и бесстрашный, далеко превзошедший свою эпоху, выбравший трудную дорогу в жизни - автор книги, Джонатан Свифт.

Пишу о нём так восторженно не потому, что им восторгались очень многие умные люди, а потому, что очень благодарна ему. Когда мне было тяжело, он оказался одним из тех, на чью помощь я смогла опереться. Это было одной тёплой, но окутанной душевным холодом зимой. Ушёл из жизни самый близкий и дорогой мне человек, весь мир стал каким-то далёким и чужим, всё вокруг окутала тоска. Я потихоньку выкарабкивалась из глубины печали, но боль не утихала. И несмотря на множество других хороших людей вокруг, мне было не с кем поговорить о самом главном так, как раньше, так, как с тем, кто ушёл в лучший мир... Я тихонько про себя жаловалась на горькую судьбину. И тут появился Свифт и поговорил со мной именно так, как надо. Правда, подкинул мне несколько заковыристых задачек и влепил несколько хороших затрещин. Но зато не пытался нянчиться со мной, как с маленькой, не старался утешить все печали, которые неутешимы, и сгладить все острые углы, которые неизгладимы. И в то же время не глядел на меня сверху вниз взглядом ах какого умудрённого, несмотря на весь свой командирский властный нрав. Да и не поучал менторским тоном в духе "жизнь такова, она всех обламывает, и тебя обломает, не рвись летать", как иные бывалые проповедники депрессняка. Просто поговорил всерьёз, как с разумным человеком. И я сказала себе: "Что ты понимаешь в человеческом непонимании, кисейная барышня?! Вон человека не понимали, так не понимали! А он ещё упорно и настойчиво старался налаживать отношения..." (Это я про главного героя.) Джонатан Свифт придал мне сил справиться. Не он один, конечно. Но ему - спасибо великое!

О Свифте писали по-разному многие авторы биографических статей и справочников по истории литературы, профессиональные критики и простые блоггеры. Одни ещё советские, другие современные. Одни умные и дельные, другие полуграмотные. Одни торжественно восхваляют, другие проникнуты снисходительным скептицизмом... Все их мнения я беру на заметку и учитываю. Но... не в полной мере ими руководствуюсь. Полагаюсь больше на своё восприятие текста книги. Потому что при чтении многих статей (не всех, конечно же!) нередко хочется сказать словами Маяковского: "Профессор, снимите очки-велосипед!“ Особенно после того, как прочитаешь книгу, услышишь голос автора и на тебя дохнёт издалека ветер той суровой эпохи, запах происходившей наяву тяжёлой, отчаянной битвы, который так и сквозит во всей этой похожей на сон фантастической экзотике дальних странствий.