Схороните наши кости. глава 3

…Голод, это, наверное, то самое, что я очень хотел бы забыть, но забыть не получится никогда. Уж это я знаю точно.
Столько лет прошло, а я до сих пор помню чувство голода, запах голода, вкус голода. Мне казалось тогда, что голод страшнее войны, страшнее даже самой смерти. Я думал, это не кончится уже никогда.
Мы с мамой работали в колхозе. Мы растили хлеб, таскали на себе фляги с молоком, держали в руках мясо. Всё это было. Всё это пахло… Как же это всё пахло. Но прикасаться ко всему этому богатству было нельзя. Всё для фронта. Всё для победы…
Страх и унижение не покидали ни на минуту. Проклятый голод толкал на преступления даже тех из нас, кто совершено не был на это способен. Мы знали, что за воровство по закону военного времени полагался расстрел на месте. Но куда страшнее было то чувство, когда твои кишки сами выпрыгивали из глотки. Все мы изворачивались, как могли, придумывая способы хоть что-то положить себе в рот.
Мама работала на складе. Когда она таскала мешки с мукой, то каждый раз ее платок как-будто случайно падал с головы, и как-будто случайно расплеталась ее тугая коса. Бабы шептались меж собой: - «Вот ведь работает Феня, устали не знает. Трехжильная она, что ли?»
А мать с остервенением кидала на спину тяжелые мешки, вбивая в волосы драгоценные пылинки муки. После смены она подбирала с пола платок, прятала под него косу и шла на проходную. Там обыскивали. Заставляли выворачивать карманы, снимать чулки и обувь. Ни ложки муки невозможно было вынести со склада. Мама выносила.
Дома мы расстилали на стол наволочку и расплетали над ней косу. Я гребнем вычесывал  муку с ее волос, а она в это время забывалась тяжким мучительным сном. Из этой горсточки муки мы делали «затируху», а чтоб было посытнее, добавляли в нее толчёные еловые иголки, распаренные в кипятке. Есть такое кушанье было почти невозможно. Но мы ели. По весне к нашему рациону добавились «тошнотники» - выкопанная из мёрзлой земли прошлогодняя картошка. Правда, этот «деликатес» был в большом дефиците.
Запах пареной ёлки, пропитавший наш дом, вкус клестера, древесной смолы да гнилой картошки, да еще мучительные судороги в кишках – что может быть страшнее этих воспоминаний?
Хотя, нет. Есть одно, пожалуй, воспоминание. Это голодные крики моей матушки по ночам – когда она закрывала голову подушкой, запихивала в рот платок и выла нечеловеческим голосом. Наверное, она думала, что я уже сплю, что ее никто не слышит. А может, и не думала ни о чём. Не могла уже ни думать, ни чувствовать, ни молчать. От этого крика мне становилось страшно до безумия. Мне было отчаянно стыдно и физически больно.
Этот крик я слышу до сих пор в своих снах. Этот крик, я знаю, встретит меня в аду, если только ад может существовать после того, что пережили мы тогда.

***

 Солнце припекало совсем по-весеннему, несмотря на ранее утро. Олег просыпался в прекрасном настроении. Наконец-то в его жизни стали происходить долгожданные перемены. Долгие выматывающие и унизительные собеседования в поисках работы всё же принесли результат – он-таки нашёл достойное место под солнцем с видом на карьерный рост. С завтрашнего дня Олег Иванович Денисов – сотрудник банка, и не важно, что всего лишь операционист, но операционист в банке! О, как долго, как основательно готовился он к этому собеседованию. С какой тщательностью наводил лоск на свой костюм, в который когда-то вбухал прорву денег своей невесты, сколько часов провел у зеркала, репетируя жесты, мимику и тембр голоса. Главное - произвести первое впечатление, сразить нанимателя обаянием, победить с наскоку, ибо на долгое собеседование с умными вопросами он, увы, не способен. Уж сколько было неудач. После каждого отказа юноша пил с горя. Тут же находилась компания малоизвестных забулдыг, поддакивающих каждому слову и протягивающих свои вечно пустые стаканы и обливающих грязной бранью и насмешками своего «благодетеля», как только у того заканчивались деньги.
Олег трезвел, звонил маме с просьбой о финансовой помощи и мрачно выслушивал ее уговоры бросить всё и вернуться в посёлок. Мама пела в трубку, что дома хорошо, и есть работа, что на станции нужны грузчики и охранники, и что клуб новый открыли, теперь не скучно, и что дочка у соседки подросла – кровь с молоком, прям невеста, с приданным, между прочим. Он выслушивал, скрипел зубами, обещал подумать и исчезал до следующего похмелья и приступа безденежья. Разговоры с матерью наводили на амбициозного парня самый настоящий страх. Уезжая из богом забытого поселка, он дал себе зарок никогда не возвращаться в нищий барак, кишащий людьми и тараканами, к работе, за которую платят жалкие копейки, к дискотекам с попойками и мордобоями в местном клубе. Нет. Такая жизнь хуже смерти. Нищеты он наелся в детстве досыта. В конце концов, у него есть профессия! Он закончил бухгалтерские курсы, освоил много полезных программ. И вот, наконец, удалось  найти работу, и всё теперь будет – и загородный дом, и машина, и отпуск в Египте. Как говорится, «Ну здравствуй, новая жизнь».
Парень вскочил с кровати навстречу новому дню, набрал в грудь побольше воздуха, чтобы выдохнуть прошлые неудачи, и открыл глаза. Взору предстала беспощадная реальность – малюсенькая комнатушка в студенческом общежитии с общей кухней и километровой очередью в туалет. Настроение  упало и закатилось под плинтус. С досады он пнул затейливо расшитое покрывало. Его невеста просто наивная дура, если думает, что все эти скатерки-занавески в состоянии задрапировать убогую халупу. Жалкая мещанка. Неужели её совсем не волнует бедность? Хорошо хоть деду квартиру дали – будет что унаследовать потом.
Кстати, о наследстве. Жених вспомнил о находке в доме старика и даже присел в недоумении: они точно чокнутая семейка – сидеть на таких деньгах и никак ими не пользоваться. Просто верх идиотизма! А может, старый пердун просто не знает, сколько стоит его антиквариат? Хм… тогда почему держал его под замком? Делиться не хочет?
Олег схватил телефон. Как бы аккуратненько выведать у Риты подробнее о запертой комнате… И вдруг страшная догадка полыхнула в глазах. Он бросил телефон и начал быстро собираться. Нееет, дорогая. Ты не наивная дурочка, ты самая настоящая меркантильная тварь. Специально мне ничего не рассказала. Просто решила дождаться наследства и бросить меня, как ненужную вещь. Нет уж, дудки. Не обдуришь. Хватит с меня нищеты. Надо что-то предпринимать и прямо сейчас. Но что? Парень лихорадочно метался по комнате в поисках ботинка. В больницу. Срочно. Надо во что бы то ни стало налаживать отношения и с невестой, и с её дедом. Мама с детства учила: «Ты, голубчик, у меня глупенький, но очень красивый. Вот и пользуйся. Ласковый телёнок двух маток сосёт». И голубчик пользовался – он находил подход к любому, и к этому старому упрямцу тоже найдёт. Из кожи вон вылезет, но докажет, что будет Ритке лучшим мужем на свете, что она без него никуда, что… В общем, надо сделать всё, чтоб старик заставил внучку выйти замуж за такого перспективного жениха. Ради своего любимого деда она на всё пойдет. А уж потом…
Потом он долго стоял в больничном коридоре, глядя в стеклянную дверь на старика, на тонну приборов и проводков, которые не давали несчастному отойти в мир иной. Вид беспомощной старости, привязанной к трубочкам и коробочкам, вызывал у молодого человека странную смесь ужаса, жалости и отвращения.
- Молодой человек.
Олег не сразу понял, что его трясут за плечо.
- А? Что?
- Я говорю, что посещения в реанимации запрещены, молодой человек, - настойчиво повторила медсестра.
- П-простите, я невесту свою ищу, Пантелееву Маргариту. Она с дедушкой тут. Ей разрешили.
- Ушла она. Домой. Насилу выпроводили. И вы идите. – женщина твердой рукой направила парня к выходу. – хорошо всё будет с вашим дедушкой, не переживайте. Мы сообщим, когда можно будет навестить. А пока идите домой, отдыхайте.
Женщина вывела присмиревшего парня на крыльцо отделения и долго смотрела ему вслед, думая, как же повезло старику с внуками – ходят, заботятся, переживают. Не то что…
А Олег уже мчался на новую квартиру. Значит, домой поехала Рита. Ну и ладно – ей отдых нужен. А за это время необходимо разгрести дедовы пожитки по углам. Давно ведь обещал. Да можно еще разок спокойно рассмотреть находку.
Парень в несколько прыжков преодолел три этажа. Дверь в квартиру была открыта. Неужели обокрали?
Олег осторожно заглянул внутрь. В комнате на полу поблескивала маленькая лужица, а у открытого окна сидела его невеста горько плакала.
- Рита?

***

Маргарита плакала, вспоминая, как замечательно все начиналось. Вчера она под руку с Дашкой вышла из больницы, хватая ртом свежий воздух, вкус которого умудрилась забыть за эти несколько дней, и даже не сразу поняла, что  подруга привезла её к себе домой. На вопрос, почему не в общежитие, Дашка возмущенно выпучила глаза.
- Как, почему? Да потому, что в своей общаге ты не отдыхать будешь, а вкалывать в три смены. Сначала на тебя насядет твой неженка-Олеженька: «накорми меня голодненького», и ты, не раздеваясь, начнешь ему борщи варить.
- Он не любит борщ…
- Да мне всё равно. Потом по общежитию разнесётся весть о твоём возвращении, и потекут студенты к твоему порогу зачётками хлопать.
- Так у них сессия скоро начнётся…
- Да мне всё равно. А потом и в институте о тебе пронюхают, и загонит тебя ректор дежурить… где-нибудь там…
- Да я и так столько отгулов набрала, что даже неудобно…
- Да мне всё равно. А вот что мне действительно не всё равно, так это здоровье моей лучшей, и, заметь, единственной подруги. Поэтому сейчас ты идёшь в душ, затем вкусно кушаешь обед, который я тебе приготовлю, и ложишься баиньки.
- Так ведь день ещё.
Дашка картинно закатила глазки к небу, повернулась к подруге, и продолжила как маленькому ребенку.
- Ну хорошо. Разрешаю тебе вечером встать, поужинать и сходить в туалет.
- А ес…
- А если будешь паинькой, включу тебе мультики и дам конфетку.
- Дашка, ну прекращай… - Рита раскраснелась от смешанного чувства неловкости и удовольствия.
- Бегом, бегом, бегом. В душ. – блондинка повелительным жестом запихала подругу в ванную комнату, и обе замерли: с полочки между кремами и шампунями на них глядела премиленькая резиновая уточка.
- Только никому об этом не говори, - послышался за спиной Риты угрожающий шёпот. И подруги разразились дружным хохотом.
День наполнился радостью, шутками, детской беспечностью, которая продлилась до самого утра. Девчонки ели вкусняшки, сидя прямо на полу в гостиной, смотрели «Ну, погоди!» и смеялись надо всем, что попадалось им на глаза. Заснули в обнимку на ковре в ворохе подушек и пледов. Впервые за много-много дней Рита спала так сладко, что выспалась, кажется, на всю жизнь.
Утром она проснулась от нежного прикосновения чего-то мягкого к лицу – маленький котёнок самозабвенно играл прядкой Ритиных волос.
- Вставай, лежебока. Нас ждут великие дела, - Дашка в модном спортивном костюмчике уже укладывала в кофр губки, тряпки, щетки и прочий инвентарь.
- А завтрак будет? – Маргарита потянулась в ворохе подушек, улыбаясь смешным проделкам котёнка.
- Омлет и кофе на столе. Остальное я уже упаковала – пообедаем в квартире.
- Дашкаааа. Как же я тебя люблю!
Блондинка уставилась на подругу долгим изумленным взглядом.
- Ну, знаешь, после такого признания ты просто обязана на мне жениться.
Взрыв хохота наполнил новый день.
- А я и не заметила вчера у тебя котёнка. Как звать? – Маргарита заспанная, слегка помятая, с растрепанной копной рыжих волос походила на какую-то греческую богиню на отдыхе. Она так аппетитно уплетала омлет, что Дашка невольно залюбовалась зрелищем. Ну совсем человек с детства не меняется.
- А его вчера и не было. Я сегодня утром у соседки купила. Кстати, познакомься – это подарок. Подарок, познакомься – это Рита, твоя новая хозяйка.
- Что? С ума сошла? Меня с ним в общежитие не пустят.
- И правильно сделают. Потому что он будет жить в квартире. Вместе с тобой. Для этого я его и купила. Будем традиции соблюдать. – Дарья подхватила котенка и начала усаживать его в корзиночку.
- Какие еще традиции? – рыжая Валькирия носилась по комнате, пытаясь одновременно одеться, причесаться и допить кофе.
- Ну ты даёшь! – Дарья картинно закатила глазки, - историю преподаешь, а традиций не знаешь. В новый дом сначала запускают кота и петуха: кота - чтобы злых духов обмануть, а петуха – чтобы пожара в доме не было.
Маргарита от услышанного остановилась посреди комнаты и подозрительно прищурилась.
- Дашка. Только не говори, что ты и петуха купила…
- А как же. И даже упаковала уже. Только он немного того… жареный. Как думаешь, жареный петух сойдет для обряда? Заодно пообедаем потом…
Новый взрыв хохота раздался уже в подъезде. А день обещает быть просто замечательным! До новой квартиры домчались на одном дыхании, и вихрем взлетели на третий этаж.
- Ну, открывай! – скомандовала блондинка и торжественно вытянула перед собой котёнка. Рита по команде спародировала серьезную мину подруги и вставила ключ в замочную скважину.
- Петуха как запускать будем? Сам он вряд ли пойдёт, – подруги тихо прыснули, потом придали своим лицам торжественное выражение и дружно шагнули внутрь, неся на вытянутых руках одна живого котёнка, другая жареного цыплёнка.
- Говорить что-то полагается?
- Э-м… Об этом я не думала… Так, ладно. Будем считать обряд завершенным. А теперь, давай поработаем. – Дашка прошла в комнату и опустила котенка на пол. Малыш сделал пару неуверенных шажков, понюхал вокруг себя, и вдруг весь ощетинился, зашипел, припал к полу и задрожал всем тельцем. Подруги переглянулись. Что это с ним? От увиденного у обеих пробежали мурашки по телу. Настроение поубавилось. Но, решив, что малышу надо дать привыкнуть к новой обстановке, девушки бодро взялись за швабры. Работа закипела. Вскоре зал и кухня заблестели чистотой, распахнутые окна разогнали застоявшийся воздух. Осталось отмыть ещё одну комнату.
Напевая весёлый мотивчик и стараясь не обращать внимания на котёнка, который так и не сдвинулся с места, Дашка распахнула дверь в спальню. И тут случился самый настоящий ужас: котёнок резко выгнул спинку, ощетинился до искр, дал под себя лужу, и, вопя во весь голос, заметался по комнате. Подруги не на шутку испугались, завизжали и принялись ловить обезумевшее животное. Несчастный зверёк выпустил когти и носился по квартире, путая пол и стены, цепляясь за обои и занавески и при этом орал как бесноватый. Наконец, он взобрался по занавеске к самому потолку и повис на коготках. Он глядел вниз на испуганных людей глазами полными дикого ужаса и дрожал от ушей до хвоста. Люди внизу ревели в голос, трясли за шторку и уговаривали малыша спуститься к ним. А он дышал как рыбка открытым ротиком, сердечко его не справлялось с ужасом, воздух закипал в легких, ткань под когтями сотрясалась всё сильнее. Он не удержался, шлёпнулся на подоконник, оглянулся на страшную комнату и прыгнул в открытое окно под истошный визг своих хозяек.