Добрая весть. Рассказ-быль

– Абата-а! Абата-а-а!

Звонкий мальчишеский крик донёсся, наконец, до арестантов грозненской тюрьмы, тех её камер, оконные проёмы которых, забранные массивными решётками, выходили на Сунжу. Камеры были битком набиты чеченцами из окрестных сёл, в основном зажиточными. Их собрали русские власти после очередного восстания горцев. Восстание, вызванное непосильным продналогом ещё осенью 1929 года, войска Красной армии и НКВД, с привлечением артиллерии и авиации, жестоко подавили в апреле 1930-го. После этого и арестовали всех, кто мог хотя бы отдалённо иметь отношение к восстанию или восставшим.

Грозненская тюрьма, оборудованная из казарм бывшей крепости Грозной, располагалась на излучине реки Сунжи. Из казематов, за забором и нешироким руслом реки, была хорошо видна большая поляна на противоположном берегу. Сейчас на ней сидел на коне тринадцатилетний Саид-Эми, средний сын Джабраила Дельмаева, которого в селе Чишки все звали Абатой, и во весь голос звал отца.

Заключённые в этой и соседних камерах «кулаки» и «подозреваемые», приподнялись, кто как мог, к высоким оконным решёткам, в надежде на новости и из простого человеческого интереса к тому, что кто-то к кому-то приехал.

Джабраил знал – почему и с какой новостью приехал сын, проделав верхом больше трёх десятков километров от села до самого Грозного. Он ждал этой новости, но не хотел получить её слишком публично, это противоречило общепринятой у чеченских мужчин сдержанности. И надеялся, что сын сумеет передать её не впрямую, а каким-нибудь намёком.   

Посмотрев через решетку на сына и на лошадь, Джабраил крикнул:

– Что нового в селе? Все здоровы? Ничего не случилось?

– Да, все здоровы. Ничего плохого после того, как вас увезли, не произошло.
 
«Ну, самое главное, что здоровы», подумал Джабраил. Второе «главное» он надеялся получить таким же деликатным способом. А пока думал, каким именно, решил посмотреть сам и показать сокамерникам своего коня, которого недавно купил и которым гордился.

– Хорошо, – крикнул он сыну. Помедлив, добавил: – И говр йолайайтала, Сайд-Эми, дIа а, схьа а хахки! (Ну-ка покажи нам коня, Сайд-Эми. Прогони его вдоль берега туда и обратно!)

Красавец конь грациозно проскакал по поляне в одну, затем в другую стороны. Гул восхищённых лошадью и всадником голосов постепенно стих.

– Сайд-Эми! Мало ма йелаш, дика хьовсалаш оцу говре! (Ухаживайте хорошо за лошадью.) – прокричал снова Джабраил.
 
– Дика ду, Абата. (Хорошо, отец).

– Хьаьжкаш дIайиний аш?! (Вы кукурузу посадили?)
 
– Довллам ца доьвлла хIинца а. Даги, Сай-Селимми ву тахна и болх чекхбаккха безаш.  Дагс со кхуза вайийтина-кх. Мамс вайна сийсара йоI ма йина!(Не закончили ещё. Дага и Сайд-Селим сегодня должны закончить. А меня Дага к тебе прислал. Ведь мама вчера вечером нам девочку родила!) 

Дружный громогласный хохот затихших было арестантов, прислушивавшихся к разговору, обрушил, казалось, стены тюрьмы. (У чеченцев считается нескромным, когда интимные дела обсуждаются с мужчиной публично, а роды – это дело интимное). Смех и громкие со всех сторон поздравления отцу и пожелания счастья новорожденной долго не утихали. Наконец они стихли настолько, что что-то можно было услышать.

– Поворачивай теперь назад свою клячу, Сайд-Эми! Ты уже сделал, что смог!

Чувствуя, что сделал что-то не так, Сайд-Эми всё-таки осмелился спросить:

– Абата, суна кхаанна хIумма-ъ лур йуй ахьа? (Абата, подаришь мне что-нибудь за добрую весть?)

– Йуь, йуь! Аса бийра бу шуьшинна «кхаа», хьуна а, хьа вешина а! Со дIакхачийта аш-шима! (Да! Да! Я вам покажу «подарок»! И тебе, и твоему брату! Вот погодите я приеду!)

Немного озадаченный недовольством отца Сайд-Эми, оглядываясь иногда через плечо, не спеша выехал с поляны. В камерах продолжались весёлые разговоры про новость.

Джабраил, хмурясь и изредка смущённо улыбаясь на поздравления своих сокамерников, с трудом сдерживал в глубине души свою радость. После троих сыновей, младшему из которых уже одиннадцать, он давно мечтал о дочери. И конечно он сделает подарки сыновьям за их добрую весть.

 Эта девочка, Айнаи, счастья которой пожелали сотни арестантов грозненской тюрьмы, прожила почти девяносто лет и вырастила трёх хороших сыновей и трёх хороших дочерей, долго заботилась и о внуках. Хотя пережила и суровую восточно-казахстанскую ссылку, и смерть отца, мужа, трёх своих братьев и трёх своих сыновей.
 

На снимке: Дельмаева (Мусаева) Айнаи с портретом своего отца, Дельмаева Джабраила.

31.03.2025