Дождь. Накануне трагедии

Одна мысль, одна позорная тайна терзала её душу. Она должна была признаться в своем грехе жениху еще перед свадьбой и… будь что будет. Но не посмела, смалодушничала.
Любящий муж, в силу профессии, увы, часто покидал ее.  Сборы, игры в разных городах и странах… Она оставалась скучать одна в своих чертогах. Подруг в Москве не завела; она вообще тяжело сходилась с людьми; и наводя лоск  в и так отмытой до блеска своей квартире, однажды решилась рассмотреть старые, заброшенные в кладовку фотографии и  почитать пожелтевшие письма.
С выцветших фотографий альбома смотрела на нее  интеллигентная семья начала двадцатого века. Отец, похожий на  преуспевающего  врача или модного адвоката, в дорогом костюме и с холеной шпицбруткой на подбородке, дама в кружевной великосветской шляпе,  двое прелестных детей – мальчик  лет семи в матроске, и девочка, специально для фотопортрета одетая и причесанная, как кукла. На ручках у девочки сидела ещё более игрушечная собачка-папильон. Лохматенькая, черно-белая, с огромными ушами. Девочка смотрела в объектив серьезными, светлыми глазами и у Людмилы екнуло сердце. Столько недетской силы было в этом взгляде! Словно она наперед угадывала свою несчастливую судьбу. «Почему ты так подумала?» - Спросила себя Людмила и  не нашла ответа. «Подумала, потому что подумалось»!
На следующих фотографиях девочка росла, росла, одежда становилась все беднее, но смутивший Людмилу взгляд становился все непреклоннее. На последней фотографии было написано –  «Оленьке девятнадцать лет» и дата  - 1 мая. И только сейчас Людмила сообразила, кого ей напоминает эта девушка. Как это ни странно, но ее саму. Те же светлые глаза, вздернутый носик и пухлые губки. И коса, и  даже небольшая родинка на левой щеке.
- Бывают же такие совпадения, - подумалось, - как странно!
Потом в фотографиях  девушки был провал в двадцать лет, на последнем фото женщина смотрела в объектив таким уже погасшим и смирившимся с судьбой взглядом, что Людмиле сделалось не по себе. А письма она отложила, не читая, почему-то суеверно подумав, что незачем ей знать историю этой девушки. Что ее трагическая, одинокая судьба может перейти по наследству, как перешли Людмиле её жилье и вещи.
Но ощущение надвигающейся  беды сдавило сердце.
Глеб, вернувшись со сборов, сообщил новость, повергшую обоих в шок.

          Давно осевший в Москве грузин, страстный поклонник футбола, держал пари со своим богатым соплеменником и благодаря Глебу пари это выигравший, дарит своему любимому футболисту новенькую белую «Волгу».
- Ты не можешь это принять! – Твердо сказала Людмила.
- Почему? – Искренне удивился ее муж. - Многим дарят.
- «Волги»?
- Ну, - он замялся, - скажем…
- Прошу тебя не бери, - Людмила провела пальцем по его щеке, - подумай сам, сколько нужно наворовать, чтобы легко сделать подобный подарок, - и убежденно  добавила, - ты к нему в кабалу попадешь. Эти восточные люди мягко стелют,  да жестко спать.
-  А ты-то откуда знаешь? И почему всех одной меркой меряешь?
И тут его кроткая голубица взорвалась.
- Ты меня совсем не слышишь? Ты можешь представить русского человека, который тяжелым трудом заработал такую машину и дарит тебе ее только за то, что ты удачно махнул ножкой?   Я однажды, ради смеха, когда еще жила у твоей бабушки и работала в клубе  заведующей с окладом в 67 рублей, посчитала, что мне потребуется  для покупки такой машины проработать десять лет. И, естественно, не есть, ни пить, ходить нагишом… Машина эта либо ворованная, либо куплена на ворованные денежки. Горячо поздравляю тебя с таким приобретением.
- Что-то ты не возражала против этой квартиры, а нам ее  тоже подарили.
- Не сравнивай! – Людмила встала, прошла в кладовку. Она принесла альбом,  открыла его и протянула фотографию мужу. – Видишь вот эту девушку?
Он кивнул, пораженный сходством -  со старой фотографии на него смотрело лицо его жены. Только глаза были строгие, фанатичные прямо скажем, глаза, а у Людмилы взгляд мягкий, ласковый.
- Квартира сия принадлежала вот этой девушке, и она состарилась в ней. И, насколько я понимаю, не оставила наследников. Я прочитала несколько ее писем обращенных к какому-то  Мише. Она любила и ждала его. Письма помечены тридцатыми годами, и угадай с трех раз,  откуда она могла его ждать?
- Ясно откуда…
- Она  была совершенно одинока и, думаю, что там, на небесах ей приятно сейчас знать, что в ее доме живут два любящих друг друга человека, и что милые ее сердцу вещи не растащили чиновники по своим норам.

Но Глеб не послушал свою мудрую жену. Сияя как медный таз, гонял по городу в великолепной новенькой машине. Регулировщики, эти соловьи-разбойники больших дорог,  своими  жезлами отдавали ему честь. И жизнь сама стелилась под ноги красной ковровой дорожкой.
Только один незначительный эпизод омрачил его полное счастье. Не эпизод даже, так, жанровая сценка.

В вагон электрички, где он ехал, отдав машину в ремонт, ввалилась пестрая  шайка цыганок. Одна весело-наглая прицепилась к нему.
- Эй, молодой-красивый, дай погадаю…
- Гони червонец и гадай себе на здоровье. - Засмеялся Глеб.
Цыганка взвизгнула возмущенно. Нашли дуру, да чтобы она отдала кому-то свои денежки? Вся ее жизнь построена на выманивании у простофиль их монет, купюр и золотишка, а сама она никогда, нигде и никому не платила, кроме участкового, будь он проклят! Не боится колдовства хохол толсторожий!  И осыпая проклятиями и Глеба, и вампира-участкового, подхватив всю сотню своих юбок, бросилась в тамбур.
- Следующая станция Маленковская. - Сообщило радио электрички. Глеб поднялся.  Неподалеку в Лосином острове жил художник, у которого на следующее лето он намеревался снять часть дачи, и проследовал к выходу из вагона.
Старая, похожая на фараона Рамзеса Ш, цыганка попросила:
- Дай закурить.
- Не курю, - отозвался Глеб, - а, впрочем, - он вспомнил, что везет в подарок художнику блок  импортных сигарет. Залез в сумку  и протянул ей пачку. – Бери всю.
С блаженством затянувшись, цыганка молча взяла его руку и, поглядев в нее, сказала:
- Славен будешь, богат будешь, жена хорошая, любишь ты ее без памяти, но только счастье ваше уже на донышке плещется. - Быстро проговорила цыганка, всматриваясь в ладонь.  Она опустила пачку сигарет в необъятный  свой карман.  Двери электрички раздвинулись, и пророчица вышла на перрон. Глеб спрыгнул следом, встревоженный её словами.
- Ты, цыганка, ври да не завирайся. Что ты о моем счастье можешь знать?
Цыганка  бросила через плечо на него тяжелый, повергший его в трепет взгляд.
- Старая дура. - Буркнул в сердцах  Глеб, и пошел своей дорогой в  сторону парка Сокольники. Слова этой мерзавки испортили настроение, но ночью, лежа в объятиях любимой женщины, он о них совершенно забыл.
И той же ночью  его жена, глядя на него своими серыми с небольшой хитрой рыжинкой глазами, объявила о своей беременности.
Он молчал. Им так хорошо было вдвоем – все получалось. Его карьера сейчас на пике популярности, в самом расцвете и требует много сил. Людмила поступила в  Библиотечный институт, и учится всего лишь на втором курсе. Да и сам он пока не получил высшего образования, чем будет заниматься когда уйдет из  спорта? Зачем им сейчас дети? Но, увидев с какой мучительной тревогой смотрит на него жена, он через силу улыбнулся и преувеличенно радостно сказал:
- Значит, нас будет трое? Великолепно! И ты не будешь больше скучать в мое отсутствие. - Но поцеловал её без особого восторга.
Мила облегченно вздохнула. Она опасалась, что муж не обрадуется меняющей многое в их жизни вести. Более того, начнет приводить резоны,      по которым им надлежит избавиться от ребенка. О греховной тайне, лежащей на  её душе могильной плитой, она никогда не рассказывала мужу.