Ночь первых костров

Деревня умирала. Так или иначе жители покидали её — кто по своей воле, а кто по воле Всевышнего. Небольшие деревянные домики со временем разваливались, а брёвна, из которых они были построены, чернели, словно через них проступала тень потустороннего мира. Сорняки чувствовали свободу и достигали исполинских размеров, впиваясь в плоть покинутых жилищ.

Гим с горечью смотрел на расширяющееся запустение родных земель. Он не сказать чтобы любил это место, но равнодушие к нему тоже не испытывал. Не в первый раз ему хотелось найти правильные слова для своих чувств, чтобы потом в ночной тиши, пока никто не видит, записать и разобраться в них. Каждое утро Гим мечтал о том, что наконец-то возьмёт свой заплечный мешок и отправится в лес.

Что там за лесом? Что-то наверняка было. Ведь откуда-то попали к нему карандаш и блокнот. Да ещё такой красивый. На обложке аккуратно выведено «Рио-де-Жанейро», а под надписью — картинка пляжа с пальмами. Сотни людей лежат на песке и смотрят на яркий свет. Будто бы рай на земле. Может быть, за лесом и есть это загадочное Рио-де-Жанейро?

Здесь такой яркости не было, только висевшая на ночном небе двадцать четыре часа в сутки красная луна тускло освещала их жизнь.

Сегодня была та самая ночь первых костров. Его соседи сложили три высоких костра на берегу и подожгли их. Пламя взметнулось высоко вверх, почти коснувшись звёзд на небе. Жар заставил людей снять тёплую одежду. Остались только льняные белые рубахи и чёрные шаровары. Соседи начали танцевать, очарованные огненными бликами, скачущими по их бледной коже. Старик Люб отчаянно замолотил по барабану, создавая всё ускоряющийся ритм. Юная Миа красивым голосом запела деревенскую песню про страшных зверей в лесу, только и ждущих, чтобы загрызть кого-нибудь. Праздник начался. Как-то сам по себе, без объявлений.

Гиму в этом году исполнилось восемнадцать, а значит, сегодня его официально признают мужчиной. С утра в своём блокноте он записал следующие слова:
«Мама постоянно говорит: "Вот когда ты станешь взрослым…" и таким образом, заканчивает любой спор в свою пользу. Как будто у неё есть какое-то специальное право. А что это вообще значит — стать взрослым? Неужели существует какой-то барьер, преодолев который ты начнёшь ощущать себя совершенно по-другому? Или это очередной обман? Многие мне говорят, чтобы я перестал всё записывать, что это, мол, не по-взрослому. Вот, как станешь мужчиной, должен будешь забыть все эти глупости. Почему это нужно сделать, никто не объясняет… А может, я не хочу становиться взрослым. Может, я не хочу, чтобы моя мама старела».

Около костров уже собрались жители — все пятьдесят человек, — но только двоим предстояло стать центром внимания и пройти ритуал взросления.
Старейшина Шан накинул на плечи чёрный бархатный халат и вышел в центр. Весь год он отращивал седую бороду, чтобы соответствовать возложенной на него должности.
Голос его был зычным и приятным:

— Слушайте меня, люди! Ровно год назад мы зажигали первые костры, также, как зажигаем сейчас, и также, как зажигали их всегда. Это наша традиция, это наша память! Мы пойдём вперёд, оставляя прошлое позади. Вся боль сегодня исчезнет, и останется только светлое будущее. Мы чествуем новых взрослых: Миа и Гима!

Толпа радостно захлопала в ладоши. Он продолжил:

— Первой выйдет Миа из рода Ткачей. Ты готова, дитя?

— Я готова! —  ответила она, нервно сжимая в руках карандаш, полукруглую стамеску и небольшой деревянный молоточек — киянку.

— Выходи!

Миа вышла в центр к старейшине. В свете костров она выглядела прекрасно: рыжие волосы казались ещё ярче, будто сами превратились в огонь, обрамлявший её юное лицо. Стройное гибкое тело наполняли сила и молодость. Гим затаил дыхание. Когда она успела стать такой? Совсем недавно они вдвоём лазали по крышам, кидались гнилыми яблоками в коз, а тут… Он не смог подобрать слов. Странное дело: чем больше он писал в блокнот, тем сложнее ему было найти точные фразы. Хотя должно быть наоборот, ведь так?

К ней вышел отец. Он сел на колени, сложив руки крестом на груди. Миа подошла к нему и стала карандашом аккуратно чертить линии на его лице: под глазами, вдоль рта, около носа. Когда рисунок был окончен, она задумчиво поджала губы и пальцем стёрла одну из линий. Толпа, замерев, наблюдала за процессом. Только музыка ночи сопровождала церемонию: потрескивание дров, шуршание одежды и редкие завывания ветра.

Краем стамески Миа пошла по нарисованному контуру, легонько постукивая молоточком по рукоятке. Длинная тонкая щепка, оставив неглубокую канавку, отделилась от кожи и упала на землю. На лице отца появилась первая морщина. Миа старалась делать всё прилежно и со знанием дела.

В красном свете луны казалось, что она работает над деревянной маской. И только частое моргание и нервное подрагивание мышц под кожей её отца беззвучно кричали об обратном.

Закончив с кожей, Миа приподняла волосы своего отца, зажав их между пальцами, и протёрла их тряпкой, смоченной в растворе из собранных в лесу трав. Пучки обесцветились, добавив седины.

— Браво! — воскликнул Шан. — Теперь ты официально женщина! Поздравляю!

— Спасибо! — скромно поблагодарила Миа.

Гим чувствовал, что ей грустно от того, что пришлось сделать. К нему неторопливо подошла мать и протянула сыну в руки набор инструментов. На ней было ярко-жёлтое летнее платье в белый горошек и золотой медальон. Украшение подарил отец Гима, когда был ещё жив.

— Ты, главное, не торопись, — прошептала мама, — мне не будет больно, не переживай. Сделай всё, как я тебя учила.

Он сжал её холодные пальцы и также шёпотом спросил:

— Может, не делать этого? Ну побуду я ещё годик ребёнком… Ничего ж страшного не случится.

Она посмотрела на него странным непонимающим взглядом.

— Так нельзя! Не вздумай ничего учудить! — и торопливо скрылась в толпе.
Почему-то его мысли опять вернулись к Миа. Сквозь сноп искр, летящих от костра, он пытался поймать её взгляд, но она была занята другим — на голову ей надевали венок из ночных цветов как символ новой, взрослой жизни. С этого момента она должна была попрощаться с детством, со своими родителями и начать строить собственную жизнь: выбрать мужа, завести детей, которые когда-нибудь так же вырежут морщины, но уже на её лице.

Гиму стало страшно от таких мыслей. Он впервые увидел её настоящую, новую, взрослую и тут же мысленно начал терять.

— Ты готов, дитя? — спросил старейшина.

Гим догадался, что обращались к нему. Он хотел было ответить, что да, конечно, готов, но вместо этого изо рта вылетели звуки, которые обернулись неожиданным вопросом:

— Зачем мы это делаем?

— Делаем что? — не понял Шан.

— Зачем мы вырезаем морщины на лицах своих родителей? Зачем мы до сих пор устраиваем ночь первых костров? — уточнил он дрожащим голосом.

Старейшина растерялся на несколько мгновений, но потом всё-таки ответил, как отвечают взрослые, пытающиеся вразумить глупое дитя:

— Сынок, столько лет прошло, вряд ли кто-то вспомнит, откуда берёт начало эта традиция. Мы делаем это издавна, как завещали нам предки. Кто мы такие, чтобы спорить с ними?

— А если они ошибались?

По толпе прошёл возмущённый ропот.

— Посмотрите вокруг! — продолжил Гим, переходя на громкий голос. Он вышел в центр между кострами и, почти как настоящий проповедник, продолжил, размахивая руками:

— Наша деревня гибнет! Сколько нас было, а сколько нас осталось сейчас? Вы все, следуя дурацким традициям, уничтожаете себя. Кто сегодня должен умереть? А? Чтобы мы заняли место взрослых. Кого вы сожжёте на кострах? Чьи имена мы забудем и никогда не произнесём?

— Успокойся, сынок, — ласково попытался остановить его старейшина, — мы все понимаем, что становиться мужчиной тяжело. Все через это проходят, и ты сможешь!

— Кого вы выбрали? Кто сегодня сгорит? — громко и требовательно повторил Гим.

Шан тяжело вздохнул, но ответил:

— Старик Люб и твоя мать. Красная луна выбрала их.

— Что?! — закричал Гим.

Он демонстративно бросил под ноги старейшине свои инструменты и покинул собрание, направившись домой. Обида на соседей накрыла его, и слёзы сами потекли по щекам.
Чуть позже к нему зашёл старик Люб, постоял какое-то время, неловко переминаясь с ноги на ногу, но всё же, стараясь быть деликатным, произнёс:

— Они всё равно её сожгли.

— Ч-что? — переспросил Гим в замешательстве.

— Они сожгли твою маму.

— Ты врёшь! — возмутился Гим.

— Я бы хотел, чтобы это было ложью, — скорбно покачал головой старик.

Гим выбежал на улицу и ещё успел увидеть, как догорают первые костры. К нему подошёл Шан и протянул медальон матери со словами:

— Она хотела бы, чтобы он остался у тебя. Знаешь, мы все гордимся ей. Благодаря её отверженности впереди нас ждёт урожайный год. А то, что ты не стал сегодня взрослым — ничего страшного. Значит, в следующий раз.

— Незачем было её убивать… — пробормотал Гим в ответ, машинально забрав украшение.

— Кто-то взрослеет, кто-то стареет, кто-то умирает — это естественный ход вещей, — старейшина похлопал его по плечу и не торопясь удалился.

«Это не может быть правдой! Так не бывает. Они убили её. Как они могли убить её? Время мамы ещё не пришло. Этого не может быть! Этого не может быть! Этого не может быть!!!»

Такая запись появилась в тот день в его блокноте, но чуть позже он дописал кое-что ещё:

«Теперь меня точно ничто не держит. Ночью я ухожу».

Гим собрал в мешок самое необходимое и отправился в лес. Ориентируясь по звёздам и мху на деревьях, он направился в место, на которое смотрел каждый день, место, изображенное на обложке блокнота — волшебное «Рио-де-Жанейро». Немного поразмышляв, он пришёл к выводу, что этот пляж должен находиться где-то на юге.
Путешествовать сквозь лес оказалось легче, чем он предполагал. Еда всегда была под рукой: ягоды, грибы, орехи, травы. Многое давала охота и рыбалка. Так что питался он разнообразно и сытно.

От диких зверей он прятался на ветках деревьев. Иногда сооружал шалаши. Но лучше всего отгоняли непрошенных лесных жителей костры — похожие на тот, что оставил его сиротой.

Чем дальше он шёл на юг, тем светлее становилось небо. Красная луна постепенно уступала место причудливому рассеянному свету.

Всё чаще он думал о Миа. Почему он не предложил ей отправиться вместе с ним? Сейчас ей уже, наверное, подобрали мужа. Наверное, это Лид, он всего на пару лет её старше — здоровый детина, подмастерье кузнеца. Скоро у них появится первый ребёнок. Девочка. Это обязательно будет девочка. Назовут они её как-нибудь по-чудному. Что-то типа Грета или Мальвина. А потом родится мальчик. Они попытаются назвать его Генри, но старейшина не выдержит и запретит им эти глупости с именами. В итоге он будет Капом. В честь дедушки. Какая славная их всё-таки ждёт жизнь.

Через девять месяцев он впервые увидел солнце. Яркое завораживающее пятно на небе. Гим удивлённо смотрел прямо на него. Глазам стало больно, он спешно опустил взгляд в землю, но два чёрных пятна перед глазами оставались ещё долгое время. Его радовало тепло, которое дарило это небесное светило. Идти стало легче и приятнее.

Так пролетел ещё один год. За это время он не встретил никого из других людей. Это удивляло, и он писал в блокноте:

«Неужели остальной мир пуст? Как такое возможно? Когда отец был жив, он рассказывал о том, что раньше были и другие места, где жили люди. Не только деревня отца. Правда, это было ещё до прихода красной луны. А теперь вокруг только лес. Даже остатков хоть какой-то цивилизации не видать. Неужели всё исчезло так давно? И осталась только наша деревня?»

Между деревьями Гим увидел просвет и какой-то странный блеск. Он осторожно подкрался, прячась за толстыми стволами, и увидел пустое голубое пространство. Огромная масса воды плескалась, облизывая песчаный берег. Почти как его родное озеро, только гораздо больше.

— Рио-де-Жанейро, — восхищённо прошептал он.

Гим вбежал прямо в воду. Она оказалась прохладной, но приятной. Он плескался и кричал что есть мочи:

— У меня получилось! У меня получилось!

Успокоившись, он прикрыл глаза и глубоко вдохнул солёный морской воздух. Ему стало так хорошо, словно вокруг была не реальность, а его фантазия.

***

Гим открыл глаза и потерялся. Только что он купался в Рио-де-Жанейро, а теперь вокруг стояли заброшенные домики его деревни. Горели три огромных костра, но соседей он не заметил. Наверху висела красная луна.

Свое тело он ощущал как-то иначе. Будто его обременили лишним грузом, а мышцы растянули. Руки стали такими слабыми, что слушались с огромным трудом. Он медленно подошёл к озеру, чтобы увидеть себя со стороны. В водной глади отразился незнакомый старик.

«Это не могу быть я, — подумал Гим. — Кто мог вырезать на моём лице столько морщин? Нет, это какой-то обман зрения, чья-то уловка».

Тут он вспомнил, что всё важное записывал. Там-то и будут ответы, решил он. Гим похлопал себя по карманам и нашёл нужную вещь. Блокнот совсем истрепался и картинка на обложке стала совсем неразборчивой. Он стал листать, поддакивая себе под нос, тем самым как бы подтверждая реальность происходящего.

Его почерком было аккуратно выведено следующее:

«Это не может быть правдой! Так не бывает. Но они убили её. Как они могли убить её? Время мамы ещё не пришло. Этого не может быть! Этого не может быть! Этого не может быть!!!»

Гим перелистнул страницу. Руки тряслись, и он чуть не надорвал листок:

«Смогу ли я теперь уйти? Или лучше остаться? Ради Миа. А как же МОИ мечты?»

Дальше запись оказалась вырвана, оставив отпечаток слова на соседней странице. Он писал сильно нажимая на ручку и обводил это слово множество раз. С трудом Гим разобрал оставшийся след: «Рио-де-Жанейро».

«Прошёл год. Теперь я официально стал взрослым. Они сожгли старика Люба. Он зачем-то поблагодарил меня за этот прожитый им год жизни. Старейшина одобрил наш с Миа брак. Мне кажется, я жалею только об одном: что никогда не увижу пляжи Рио-де-Жанейро. Попытался заговорить об этом с Миа, но она не поняла. Спросила: "Тебе плохо здесь со мной?"»

Потом почерк становился более неряшливым:

«Первой родилась девочка. Стоило видеть лицо старейшины Шана, услышавшего, что мы назвали дочку Гретой. Он чуть не съел собственную бороду! Следом родился мальчик. Хотели дать ему имя Генри, но Шан пригрозил выгнать нас из деревни. В итоге назвали его Капом, в честь моего дедушки».

Слов становилось всё меньше, а сами записи реже:

«Дети быстро растут! Скоро начнут вырезать морщины на наших лицах».

Строчки стали идти вкривь и вкось:

«Сколько нас теперь в деревне?
Я насчитал 18 человек. Как мало!»

Некоторые слова были зачёркнуты или вовсе вымараны нервной рукой:

«Я… потерялся. …эти записи… помнить… А я нет».

И, наконец, последняя запись:

«…я мечтал? Как… место? Рио… я там был. гм… я… длжн… пмнт…»

Гим, ошеломлённый, стоял на берегу озера и пытался вспомнить всё это, но голова, как назло, была абсолютно пуста.

— Пойдём, отец! — услышал он голос сзади.

Гим неуверенно обернулся. Перед ним стояли двое смутно знакомых людей: парень и девушка.

— Вы кто? — спросил он.

— Я — Кап, а это, — парень указал на девушку, — Грета. Мы твои дети.

— А где все остальные? Где Шан? Где Люб? Где Миа? — растерянно спросил Гим.

— Отец, они давно умерли, — ласково ответила Грета.

— Отец, пойдём. Тебе пора. Время пришло, — настойчиво сказал Кап.

— Вы кто? Где мой Рио-де-Жанейро? — спросил Гим.

Они нежно взяли его под руки и повели в сторону полыхающего огня. Сегодня в звёздное небо разбрасывали снопы искр первые костры, а красная луна ждала своего дара. В этот раз ей преподнесут безымянного старика, утратившего свою память. Вместе с ним сожгут и его блокнот. Если бы ему только хватило сил тогда уйти…


Автор: Вадим Березин
Редактор и корректор: Алексей Нагацкий