Сторожка

   Иван Кондратьевич зашел в сторожку и как-всегда смел рукой воображаемый мусор со скамьи. Зачем он это делал ему самому было неизвестно, просто привычка, ритуал. Затем он поставил авоську с железной кастрюлькой, в которой грелись друг о друга несколько сваренных картошек, на ту же лавку только в самый ее конец. Потом зажег лампу, сел и лампу потушил, потому что с улицы через мультяшное крохотное окно еще пробивался вечерний свет. В это окно он будет выглядывать около часа, пока не настанет темнота, и нижний конец красного флага с серпом растворится в ней. Да и в темноту тоже будет вглядываться, так как в этом, он полагал, состояли его должностные обязанности.
   Свет и темнота для Ивана Кондратьевича не были такими уж антагонистами, какими они являлись для другого населения, поскольку зрение его угасало стремительно в последние годы. Этих годов ему было восемьдесят шесть. Зачем он столько прожил и к чему жил дальше, этим вопросам он посвятит предстоящую ночь, собственно, как и предыдущие. Работал Иван Кондратьевич по расписанию ночь через две, следовательно у него было два сменщика. Одного звали Тихон Семенович, и представлял он из себя такого же безнадежного старика, как и дед Иван. Другой прозывался Валеркой, потому как был студентом, молодым и безалаберным. Валерку точно не волновал вопрос тягучести жизни, его беспокоила проблема сломанного дивана, который приткнулся в углу крохотной сторожки, и был, в силу своего почти квадратного объема, даже не диваном, а некой доисторической или уж точно дореволюционной буржуйской мебелью.
   Иван Кондратьевич не тратил ни одного из медленных ночных часов на анализ личности старика Тихона, но часто задумывался о Валерке. Из-за изменившейся среды обитания Валерка являлся представителем совершенно иной человекообразной породы, чем двое его старших коллег. Если бы Кондратьевич был, к примеру, профессором, то привел бы в сравнение неандертальцев и кроманьонцев, которые тоже, говорят, сходились внешне, но кардинально различались строением мозга. Но он был столяром, причем хорошим столяром, поэтому в кроманьонцах разбирался слабо.
   Больше всего мучила сторожа загадка: о чем Валерка мог думать те двенадцать часов, которые он проводил в каморке. Сам Иван Кондратьевич в силу возраста находился в состоянии полудремы, причем не только ночью, но и днем. То что крутилось у него в голове не было, строго говоря, мыслями, а походило на нечто среднее между ними и снами. Одно как бы перетекало в другое, но не полностью, а так плескалось у порога. Это не позволяло деду Ивану впасть в одну из крайностей: сон или раздумья. Однако он помнил, что в молодые годы мысли его были ясными, как кадры кино по новому телевизору. От этого то он и беспокоился за Валерку, которому, вероятно, было очень трудно высидеть целую ночь с обилием дум, кружащих в голове.
   Так бы и мучался Иван Кондратьевич этим вопросом, если бы не вчерашний вечер, оказавшийся вечером открытий и новых ощущений. Старик уже собрался было ужинать, когда в дверь постучали. На пороге стоял Вениамин – завхоз охраняемого дедом Иваном объекта. Ругаясь, он сообщил, что балбес Валерка позвонил за час до начала сторожьей смены и промямлил, что никак не поспевает и придет на два часа позже. Вениамин, естественно, рванул к Ивану Кондратьевичу, поскольку он жил на той же улице, только ближе к углу.
   Делать было нечего, сменщик переложил макароны в походную кастрюльку и побрел в сторожку. И второй раз в этот вечер ему не дали спокойно поужинать. Дед Иван еще ловил хлебные изделия неудобной ложкой, как дверь, та, что на улицу, полураскрылась и сначала прозвучало “привет работникам умственного труда”, а потом в сторожку просунулась нога в капроновом, как решил Кондратьевич, чулке. За ней в небольшой объем помещения вторглось все остальное, присущее девушке молодых лет и приятой наружности.
   Затем последовали ойканья, извинения и вопрос насчет местонахождения Валеры. Иван Кондратьевич понял, что перед ним та самая Валеркина девушка, в существование которой он не верил, а въедливый дед Тихон, напротив, уверял, что она существует и даже приводил вещественные доказательства в виде найденных на топчане волос, булавки и колпачка от губной помады. После прояснения ситуации девушка высказала намерение уйти, на что Иван Кондратьевич напомнил, что Валерка через час-полтора уже будет здесь, а его сменщик покинет помещение, оставив молодежь на боевом посту до самого утра в неприкосновенном одиночестве. Девушка посмотрела на первые капли давно собиравшегося дождя, которые нанесли дополнительный оптический ущерб и без того мутному оконцу и села на диванчик.
   Дед Иван предложил макароны. Девушка понятно отказалась. Хотелось доесть содержимое кастрюли, и Иван Кондратьевич предложил познакомиться. Доскребать прилипшие к днищу макаронины с Леной было куда удобнее, чем с незнакомой девицей. Когда с ужином было покончено сторож упрятал кастрюлю в сумку, а сумку под лавку и сложил руки замком под подбородок. Лена смотрела на висящий в углу телефон и молчала. Иван Кондратьевич напряженно думал, с чего начать, чтобы как можно быстрее подобраться к волнующей его теме.
   Молва ведает, что любой разговор нужно начинать издалека, с общих фраз. Иван Кондратьевич выбрал прекрасный общий вопрос об обстоятельствах знакомства его гостьи с ожидаемым ей Валеркой. Ответ то ли был слишком расплывчатым, то ли сторож был слишком увлечен переходом к главному, но полной картины знакомства дед Иван не составил. Поэтому поспешил со вторым вопросом.
- Ну и о чем вы думаете всю ночь с Валеркой?
Девушка, кажется, еще продолжала рассказывать о счастливом случае сведшим ее с прекрасным сменщиком Ивана Кондратьевича, поэтому второй вопрос, заданный в отличие от первого с очевидным напором, ее озадачил.
  - Как это о чем думаем? – скосила она на сторожа удивленный взгдяд.
  - Ну да, о чем? – разъяснил дед Иван.
Лена видимо произвела мыслительную работу и решила, что, как и все старики, Иван Кондратьевич недоволен тем, что они встречаются без оформления отношений.
  - Мы же пока учимся, - протянула она неопределенно. – Пока не спешим.
  - Ну учитесь и учИтесь, дело у вас такое, - отмахнулся дед. – Ну а о чем вы думаете, вот здесь? – он ткнул пальцем то ли в топчан, на котором сидела Лена, то ли в пол под топчаном, а может даже и в основание двери.
  - Где здесь? – уже с открытым недоумением спросила девушка.
  - Как где! Здесь в будке! – Иван Кондратьевич чуть было не стукнул кулаком по столу, раздражаясь по поводу непонятливости посетительницы, но вовремя спохватился.
  - А о чем мы тут должны думать? – в голосе Лены звучала неуверенность тем, что решение остаться ждать милого было правильным.
  - Ну ночь же длинная! – чуть не крикнул дед и тут же понизил тон насколько смог. – Надо же о чем-то думать.
   Лена забралась с ногами на диванчик и сидела в позе русалки. Одной рукой она держалась за колени, чтобы сохранить равновесие, другой упиралась в шершавую топчанную твердь. Дед Иван понял, что гостья ему досталась тупоумная, и выбор кавалера это подтверждал. Поскольку Иван Кондратьевич считал себя, наоборот, человеком крайне развитым и сообразительным, то он решил применить известный педагогический прием “делай как я”.
  - Вот я, например, часто думаю, почему в нашей будке две двери. Нет, я, конечно, понимаю, что одна дверь идет во двор, а другая на улицу, это так надо, но из-за этого сторожка получается буквой ‘Г’. А вы об этом думаете?
   Лена посмотрела на часы на своей руке и, судя по всему, огорчилась увиденным. Она поводила глазами по верхним углам помещения, но Иван Кондратьевич не последовал за ней, он по-прежнему сверлил девушку взглядом в ожидании ответа.
  - Я об этом не думала, - сказала она с придыханием.
  - А Валерка?
  - Не знаю, он мне не говорил.
  - Так, о чем же вы разговариваете тогда! – нервно рассмеялся дед. – Или молчите всю ночь?
   Лена с тоской посмотрела на окно, по нем уже не капли били, а просто текла вода. А она даже зонта не взяла. Как ему объяснить, что они почти не разговаривают, а общаются междометиями, вздохами, прикосновениями. Он что уже забыл как это бывает с молодыми? Но у него же внуки должны быть ее возраста.
  - У вас внуки есть?
  - Нет.
   Лена была обескуражена быстрым отрицательным ответом поэтому задала еще один ненужный вопрос.
  - А дети?
  - Нет.
   Такие ответы никак не разряжали атмосферу, скорее наоборот. До предполагаемого появления Валеры оставалось еще как минимум полчаса.
  - Они в войну пропали, - добавил дед, глядя в стол.
  - Как пропали? – не удержалась Лена.
  - Сын погиб, дочка в Германию ушла.
  - Угнали?
  - Ушла.
   Оказывается, уже давно гремел гром, и, вероятно, сверкали молнии. Надежда на то, что оставшиеся полчаса дед будет рассказывать о внуках в корне не оправдалась. Психическое его состояние тоже вызывало сомнения. Лена сделала еще одну попытку перевести разговор на адекватную тему.
  - Дождь такой сильный, прямо ливень! – И, заметив, что дед все-таки посмотрел в окно, с энтузиазмом добавила: - И еще гроза!
   Иван Кондратьевич несколько минут пытался справиться с досадой, что не удалось воспользоваться уникальной возможностью и прояснить ситуацию с ночными мыслями Валерки. Он даже сгрыз две спички из коробка, который носил с собой, хотя и не курил. Так и не успокоившись, он все же решил признать поражение.
  - Укутайся вон одеяльцем, да ложись. Валерка не придет.
  - Как не придет, вы откуда знаете?
  - Да чего тут знать. Не дурак же он, чтобы по такому дождю телёпать.
  - Но он же понимает, что я здесь. Должен прийти! Он что звонил?
   Дед Иван посмотрел на девушку, обеспокоенность которой находилась на грани испуга.
  - Может и звонил, я откуда знаю. Это телефон внутренний, - сторож кивнул в сторону висящего на стене допотопного аппарата.
   Лена растерянно переводила глаза с окна, где полоскал ливень, на тень лампочки, которая, как казалось, слегка раскачивалась.
  - Я тогда подожду до восьми и, если Валера не придет, то пойду.
  - Иди. До троллейбуса полчаса, если бегом, промокнешь вся, - Иван Кондратьевич принялся грызть третью спичку, хотя он уже не нервничал и необходимости в этом не было.
  - Что же делать тогда? – спросила у себя девушка.
  - Ты родителям наврала, что к подружке пойдешь? – спросил сторож и зевнул.
  - Да, - сказала Лена после длинной паузы.
  - Ну и спи. А хочешь вон стихи почитай, - дед Иван достал затертую тетрадь из тайника под лавкой. - Сын мой написал до того как уйти. Я переписал уже второй раз, только рука дрожит теперь, раньше лучше было. Может ты поймешь, о чем там. Я все искал кого бы спросить, да не у кого было.

   Лена спала, укрывшись чистой фуфайкой сторожа. Иван Кондратьевич переводил глаза с лампы на телефон, потом на Лену, ее выглядывающую из-под ватника пятку в капроновом, как он думал, чулке, тетрадку под головой, на висящее на стене пальто и еще чуть левее на окно. Мысли не расползались сбежавшим тестом как обычно, а стекали на плечи словно вода с зонта. Он, кажется, начинал понимать, о чем думает Валерка долгими ночами в сторожке. Понимал он вроде бы и Лену, даже немного лучше. Единственно чего он не мог понять, есть ли связь между тем, что в сторожке две двери и тем, что она имеет форму буквы “Г” или это случайность, не поддающаяся объяснению.