полеты не во сне, а на яву

Полеты не во сне, а наяву
В отличие от героя Олега Янковского из фильма «Полеты
во сне и наяву», мне довелось несколько лет подряд встречаться с в воздушной стихией лицом к лицу и совершить немало полетов наяву. Об этом я никогда не жалею, и об этом порой мечтаю…
В один из июльских жарких дней 1976 года в канун выходных я – по заданию своей газеты «Молодежь Молдавии», приехал на аэродром ДОСААФ в предместье Кишинева, которое называлось Ваду-луй-Воды.
Этот небольшой курортный поселок в сорока минутах езды от города, расположен в живописнейшем месте на берегу Днестра. Летом здесь отдыхают тысячи туристов со всего Союза. В лесу, вдоль берега реки, как грибы после дождя, выросли разномастные деревянные и каменные коттеджи, домики и пансионаты.
Их обитатели с раннего утра заселяли песочный пляж, плескались в реке, а любители экстрима могли по течению (а река в этих местах довольно стремительная) проплыть метров 500-600 вниз и выкарабкаться где-нибудь у обрывистого берега, чтобы опять потопать на пляж и повторить заплыв.
Но мало кто из этих экстрималов знал, что всего в четырех километрах от пляжа, на аэродроме, они могли бы получить гораздо большую порцию адреналина, пролетев над Днестром на планере или на самолете. Но этого счастья тогда удостаивались не многие, в числе которых оказался и я.
Дело в том, что среди моих школьных приятелей был и Женя Труфанов, который учился в нашей школе, а в студенческие годы занимался в Одесском аэроклубе, осваивая спортивный самолет ЯК-18. Заодно там же он научился управлять планером. Свою любовь к небу он сохранил и в Кишиневе, где, как спортсмен-планерист, выполнил норматив мастера спорта СССР.
Он постоянно зазывал меня на аэродром. Я решил подготовиться к поездке основательно: прочитал кое-что о планерах, об авиационном спорте, поставил чистую кассету в диктофон, и ранним субботним утром мы покатили на аэродром на женькиных «Жигулях».
На месте он представил меня начальнику клуба – полковнику Трифанову. Я рассказал о цели своего визита: подготовить материал о нелегких буднях спортсменов—покорителей неба.
От моих напыщенных слов полковник слегка поморщился, наверное, журналисты ему уже изрядно поднадоели с тех пор, как сборная Молдавии по планерному и парашютному спорту удачно выступила на чемпионате Союза, и мои коллеги зачастили на аэродром.
Чтобы как-то отвадить нахальное пишущее племя, которое являлась как всегда не вовремя и периодически мешало ему руководить полетами, полковник придумал очень простой и безотказный способ.
Он приглашал их полетать на планере. Ну, а кто же упустит такую возможность! Но наивные журналисты и не подозревали, что они попадут в руки самого Володи Ерофтеева – известного воздушного аса малой авиации. А он их так покрутит в воздухе, что в другой раз им вряд ли захочется появляться на аэродроме!
Такова была военная хитрость бывшего летчика-истребителя полковника Трифанова, о которой ни я, ни мои коллеги по перу до поры до времени и не догадывались.
Об этом я узнал несколько лет спустя, когда стал почти своим среди спортивной летной братии, и написал немало статей и репортажей об этих отважных и смелых ребятах. В их кругу была выпит ни один стакан доброго молдавского вина, и выслушана ни одна летная байка....
А в то утро восторженный и жадный до новых ощущений, я опоясанный парашютом, в белоснежных джинсах втискивался в переднюю кабину двухместного чешского планера «Бланик». Сзади расположился худощавый, юркий Володя Ерофтеев.
Говорят, что он был родом из кубанских казаков, и по обычаю предков носил рыжеватые выгоревшие под южным солнцем молодцеватые усы. Но родился он в Кишиневе и уже здесь пристрастился к небу. Володя оглядел меня с ног до головы своими насмешливыми зеленоватыми глазами и предупредил:
 – Ручку управления и педали без моей команды не трогать. С парашютом прыгали? Нет? Ничего страшного. В случае необходимости просто вывалитесь из кабины и через три секунды дерните за кольцо. Вот и все дела.
 – Надеюсь, до этого дело не дойдет? – Стараясь не выказывать особой робости, спросил я.
 – Я тоже надеюсь, – изрек немногословный Ерофтеев и захлопнул прозрачный плексигласовый фонарь кабины.
Через минуту к нам подкатил самолет-буксировщик «Вилга». Его красно-желтые дюралевые бока и крылья блестели под утренним солнцем, а бешено вращающийся винт волнами гнал зеленую траву. Техник подхватил буксировочный трос и прицепил его к планеру. Володя доложил по рации о готовности к взлету.
«Вилга», взревев двигателем, медленно тронулась, выбирая трос, а ручка и педали возле моих ног ожили. Это из задней кабины ими манипулировал Володя. У меня возникло непреодолимое желание хотя бы подержать за ручку управления, но я вспомнил суровое предупреждение пилота и решил попытаться осуществить это позже в воздухе.
«Вилга» уже набирала скорость, и хотя еще бежала по земле, подпрыгивая на кочках, мы уже летели в метрах полутора над землей. Володя удерживал планер в равновесии, но вскоре нужда в этом отпала: буксировщик взмыл вверх и алюминиевые крылья «Бланика» получили надежную воздушную опору.
Через плексиглас нагретого на солнце фонаря, я с любопытством взирал на проплывающий мимо меня пейзаж. Вот показалась серебристая змейка Днестра, на который наступал кучерявый темно-зеленый лес. По нему были рассеяны разнокалиберные домики, из которых на пляж тянулись вереницы крохотных людей.
А вот, как на параде, выстроились на аэродроме самолетики и планера. Чуть в стороне расположился и светлый кубик – машина СКП откуда за нашими действиями в воздухе и полетом следят незримые глаза и уши руководителя полетов.
Самолет постепенно набирал высоту, и теперь моему взору были доступны дальние картины. Например, красные черепичные крыши небольшого села с золотистой луковкой церкви и геометрически ровные квадраты полей, садов и виноградников.
Стрелка альтиметра, указывающая высоту, подползала к отметке тысяча метров. Наш буксировщик покачал крыльями, и в эту секунду раздался громкий щелчок. Произошла отцепка от самолета. Я не успел моргнуть глазом, как «Вилга» в крутом пике понесся к земле, а мы остались один на один с небом.
Из-за моей спины раздался глуховатый голос Ерофтеева: он по рации докладывал руководителю полетов, что мы начали выполнять задание. О каком задании идет речь, я так и не понял, потому что Володя довольно произнес:
 – Вот и порядок. Сейчас поохотимся за облаками.
Я недаром готовился к интервью с планеристами и уже знал принцип полета аппарата тяжелее воздуха, да еще и без мотора. Пилот, чтобы не терять высоту, ищет восходящие потоки воздуха, которые потянут тяжелый планер вверх, а найдя их, кладет машину набок и словно штопор ввинчивается в воздушную среду.
Как правило, планерист ориентируется на крупных птиц: ястребов, кобчиков, аистов, которые тоже ищут такие потоки. Птицы не тратят зря силы на бесконечное махание крыльями, а спокойно висят в воздухе, высматривая добычу на земле.
Ерофтеев направил снижающийся планер, который словно скользил вниз с огромной небесной горки, к большому пухлому облаку. Низ его был темно-лиловым, а шапка белоснежно-сахарной. Скорость планера, когда мы подлетали к пузатому воздушному пуховику, было около девяносто километров в час.
Я теоретически знал, что мы сейчас должны встать в спираль, но произошло это неожиданно быстро для меня. Одно длиннющие серебристо-матовое крыло «Бланика» вдруг резко провалилось вниз, другое – так же стремительно метнулось вверх. Я оказался перпендикулярно земле.
Прикованный перехлестнутыми ремнями к сиденью, я чувствовал себя словно куколка бабочки-капустницы в своем коконе. Между коленями, на которых покоились мои бесполезные сейчас руки, нервно дергались ручка и педали управления.
Планер жил, работал, боролся за высоту, а я, как немой свидетель, взирал на всю эту борьбу, не имея права вмешаться…
Стрелка альтиметра еще секунду назад уныло падавшая вниз дрогнула и поползла наверх. Мы влезали под облачное брюхо, набирая спасительную высоту. А будет высота, будет и незабываемый полет!
Свистел ветер в маленьком окошке фонаря, о чем-то переговаривался с землей Володя, а я ничего этого не замечал – настолько я был захвачен полетом!
«Бланик», как гигантская серебристая стрекоза, переваливаясь с крыла на крыло, ввинчивался штопором в небо. Мы залезли ввысь почти на полтора километра, когда машина вывалилась из облака и перешла в горизонтальный полет.
Теперь можно было наслаждаться свободным парением, поглядывая вниз, где разбегались пыльные грунтовые дороги и маленькими зеркальцами пускали в небо солнечных зайчиков колхозные озера.
Но Ерофтеев думал иначе. Его летная бунтарская натура не терпела равномерно-поступательного движения. Планер вдруг резко клюнул носом вниз, и понесся к земле, набирая скорость. Володя заложил пару «бочек». Солнце погладило алюминиевое брюхо «Бланика» и побежало дальше.
Высота была еще достаточной, чтобы проделать еще пару фигур высшего пилотажа, чем Володя не преминул воспользоваться.
 – Как самочувствие? – участливо поинтересовался он у меня.
 – Отлично! – Ответил я, стараясь придать голосу оптимизм и бодрость. – Самочувствие как у космонавта!
 – Ладно. Держись космонавт! – Многообещающе ответил урожденный кубанец и заложил крутой вираж. Если его предки-станичники виртуозно владели конем, пикой и шашкой, то их потомок с таким же блеском владел воздушным алюминиевым снарядом с шестиметровым размахом крыльев.
Здесь были и особая авиационная удаль и желание показать свой особый стиль пилотирования, но все это покоилось на твердом фундаменте точного расчета, мастерстве и прекрасном знании техники, которую поднимаешь в воздух.
Мне не долго пришлось любоваться красотами земли с высоты птичьего полета. Володя резко дал ручку от себя и «Бланик», как бы нехотя свесив нос, а затем все больше и больше разгоняясь, понесся к земле. Его скорость в считанные секунды возросла с 90 до 190 километров в час.
Навстречу мне с угрожающей быстротой понеслась, увеличиваясь в своих размерах, темно-зеленая стена деревьев.
Признаться честно, страшно мне не было. Я прекрасно понимал, что этот головокружительный маневр лихой пилот Ерофтеев проделывал, со многими и, наверное, сотни раз, да и в его мастерстве я успел убедиться. И вообще, на камикадзе Володя похож не был.
Всплеск адреналина у меня был, как у Везувия, накрывшего лавой Помпеи. Это ощущение было невероятным. Одновременно что-то необъяснимое щекотало нервы, пробегало холодком по спине, подсасывало под ложечкой и покрывало лоб испариной. Конечно, мне трудно описать всю гамму ощущений, но, тем не менее, все было прекрасно!
Мы пронеслись над верхушками деревьев и Володя, имея запас скорости, точно посадил планер у места старта. Это считалось высшим пилотажем! Когда колесо «Бланика» застучало по грунту, я осознал, что, к моему глубокому сожалению, закончились сказочные полчаса полета. Машина потеряла скорость, завалилась на одно крыло и встала, как уставший конь.
Володя открыл фонарь, вылез и подошел ко мне.
 – Поздравляю с воздушным крещением. –Произнес он и протянул мне руку. Я оторвал от колен свои, где они без дела покоились все время полета, и вдруг с ужасом увидел, что на белых джинсах четко отпечатались две мои мокрые пятерни. Мне стало неловко, что Володя увидит эти мокрые следы и подумает, что я испугался. Я торопливо сунул ему свою влажную ладонь и с благодарностью пожал руку досаафовскому асу.
Ерофтеев помог мне выпутаться из осьминожьих объятий парашюта, и я выкарабкался из тесной кабины. Мои мокрые колени он не заметил, хотя скорее сделал вид, что не заметил. Я думаю, ему и не такое приходилось видеть после полетов с новичками.
Знаю, что он отметил главное: что высоты я не боюсь и в воздухе не паникую, хотя он и крутил вместе со мной фигуры высшего пилотажа. И с вестибулярным аппаратом у меня оказался полный порядок, а это залог того, что при желании я без труда могу освоить управление планером или самолетом.
После этого первого полета я заболел небом, и когда выдавалась свободное время, старался попасть на аэродром. Мы не раз потом вместе с Володей поднимались в воздух на «Вилге», затаскивая на 800-метровую высоту планеры. Отцепив очередной «Бланик», ас давал мне «порулить». В кабине от гулкого стрекота работающего мотора было шумновато, и он обычно давал мне указания жестами.
Он в полете мог спокойно бросить ручку управления и, сложив руки на груди, тем самым давал мне понять, что пора браться за дело. Получив такую долгожданную самостийность, я первым делом старался выполнить развороты вправо и влево. Они у меня получались широкие и робкие.
Ерофтеев же требовал делать их круче, резко заваливаясь на крыло и работая педалями. Тогда самолет переходил из горизонтального полета в почти вертикальный, и приходилось почти что висеть на привязных ремнях. Это для меня поначалу было непривычно и даже боязно. Во мне еще сидел какой-то подспудный животный страх, что наш аэроплан перевернется…
Постепенно этот страх уходил, и я даже пытался самостоятельно посадить крылатую машину, но под бдительным контролем сидящего слева первого пилота.
Брал меня в воздух и мой школьный приятель, одноклассник моего брата Володя Чекаленко. За его плечами были почти пятнадцать лет работы на севере. В Певеке он был бортмехаником на АН-24 и намотал тысячи полярных верст на этом надежном и неприхотливом летательном аппарате.
В этом аэроклубе работал его отец – бывший военный штурман, воевавший в годы войны в бомбардировочной авиации. Сюда пришел и Володя, вырвавшись из объятий Крайнего Севера. Чекал, как мы называли его еще по школьной привычке, был шефом всех аэродромных техников и механиков.
Человек очень ответственный и принципиальный, педант в авиационных делах, в жизни он был улыбчивым и добрым и веселым человеком, и по старой школьной дружбе брал иногда меня в кабину «Вилги».
На всех самолетах было спаренное управление и мои друзья, доверявшие мне штурвал, всегда могли подправить мои действия в воздухе.
Так исподволь, незаметно от клубного начальства обретал я навыки управления легким самолетом, хотя прав по управлению им так и не получил. Да и зачем они мне. Ведь небо можно любить и без прав.
Однажды вездесущий Женя Труфанов сообщил мне, что в клуб поступил новенький двухместный польский планер «Пухач». По-русски «Филин». Его на днях должны были начинать облетывать и Женька уговорил меня сделать внеочередное интервью с начальником клуба, а заодно и испросить его разрешения подняться в воздух на новом планере.
Кирюшка, как я его называл по известной фразе из фильма «Дело Румянцева»: «А за баранкой Кирюха – Чкалов!» вполне оправдывал это шутливое прозвище. Автомобилем он управлял мастерски, да и в воздухе вел себя не хуже.
Самое главное в его плане было то, чтобы я убедил начальника, в том, чтобы «Пухачем» управлял именно Труфанов. Ему, без команды полковника, никак не светила возможность одному из первых сесть в кабину новой машины.
Наш план удался на славу. Проинтервьюированный полковник дал команду расчехлить польского пана, чтобы мы с Кирюшкой могли его объездить, то есть полетать на нем полчасика.
В тот день полетами руководил Коля Поддубный – мой хороший знакомый. Он дал нам необходимые наставления, и мы торопливым шагом, про себя завывая от восторга, полу бегом неслись к планеру, который издалека напоминал раскинувшего крылья белоснежного лебедя.
Кирюшка восторженно похлопал пластикового красавца по боку и профессионально изрек: «Белая матчасть!»
Да, дизайн планера был выше всяческих их похвал! По сравнению с ним «Бланик» выглядел пещерным человеком в шкуре рядом с английским денди.
Кабина у него была просторной, элегантной и в тоже время удобной, где даже Труфанов мог свободно разместить свои длинные журавлиные ноги, которым всегда было тесновато и неуютно в «Бланике».
Я, как и полагалась мне по рангу, загрузился в первую кабину, Женька уже хозяйничал во второй, проверяя свободный ход педалей и руля управления. Я тоже подвигал всеми механизмами, потому что по договору с Кирюхой, какую-то часть пути должен был лично вести этот небесный тихоход. Не в смысле, что он тихо едет, а в смысле, что он бесшумно летит!
Настал долгожданный момент взлета. Фонарь закрыт. Женька докладывает о готовности к взлету. Подцеплен трос к «Вилге», которая начинает плавный разгон. «Пухач» неожиданно быстро взмывает в воздух и, как воздушный змей, висит над землей, пока буксировщик еще палит по грунтовой дорожке.
И снова под крылом проплывают знакомые приднестровские пейзажи. Буйство земных летних красок и голубизна неба, украшенная белоснежными комками облаков – вся эта картина заставляла душу безмолвно петь от восторга в предвкушении полета.
Буксировщик вытаскивал нас на тысячу метров, вместо положенных восемьсот только потому, что им управлял наш друг Володя Ерофтеев. Об этом тоже было заранее обговорено.
Где-то там, правее по курсу лежит Украина. По словам Кирюшки до нее полчаса лету.
 – Может быть, махнем к твоей теще в гости в Котовск? – предложил я.
 – Оставь ради бога. Она мне и здесь надоела со своими галушками, – незамедлительно отпарировал Кирюшка.
Он блаженствует. Пока нас тащит буксировщик можно расслабиться. Еще на земле, готовясь к полету, мы присматривались, где могут быть восходящие потоки, но сейчас в воздухе некоторые ориентиры потерялись из виду. Нужно было искать новые.
По рации голос Ерофтеева предупредил, что мы должны отцепляться. Альтиметр показывал 1050 метров. Через секунд двадцать Женька отщелкнул трос и «Вилга», словно сбросив с себя тяжкий груз, метнулась вниз.
Так стремительно-красиво, с резким снижением, убрав обороты двигателя, мог планировать только Ерофтеев. Любой, стоящий сейчас на аэродроме, мог его безошибочно узнать, по свойственной только ему манере приземляться.
Злые языки поговаривали, что за день полетов Ерофтеев, благодаря такой манере летать, экономит до сорока литров бензина, половину из которых ему потом выдает заправщик склада ГСМ для его «Жигулей». Ну, как бы там чего не говорили,такого пилота-виртуоза как Володя, в клубе больше не было.
Итак, «Вилга» понеслась за другим «пожирателем» воздуха, как называл планеристов Кирюшка, а он сам принялся за дело. Сейчас ему не до шуточек. Надо срочно искать воздушные потоки, пока «Пухач» не заскользил вниз, теряя драгоценные метры.
Мы направлялись к небольшому озерку. В этот солнечный жаркий день вода в нем наверняка, быстро испаряется, а это готовый воздушный поток. На подлете к озеру мы увидели, как над ним встали в круг и парят, раскинув белые крылья с черными перьями по концам, аисты.
Эти крупные птицы нас не боятся и, когда мы подлетели к ним довольно близко, они видимо, принимали нас за своих сородичей и идут с нами почти крыло в крыло. Я даже вижу маленький блестящий черный глаз птицы, которая словно застыла рядом с планером. Кирюха в восторге:
 – Смотри! Они же на нашей высоте ! Я даже не думал, что крупные птицы могут так высоко подниматься!
Аисты это, конечно, хорошо, но надо набирать высоту. Наш планер ложиться на крыло, и мы начинаем ввинчиваться в небо, набирая такие нужные сейчас метры высоты. Я ищу глазом аистов, но они уже где-то внизу. Кружат над озером, высматривая лягушек. Вот они птицы! Бог дал им крылья, а они чаще по болоту шастают!
Мы набираем сотню метров. Теперь можно и попарить.
 – Передаю управление, – голос у Кирюхи начальствующий, командирский. – Доверни вправо и держись вон той тучки.
Я смотрю вправо и вижу на горизонте, похожих на стаю овечек, несколько пуховых тучек. Отдаю ручку вправо и наш «Филин» послушно уходит вправо. Ручка непривычно «легкая», ей можно управлять двумя пальчиками. Говорю об этом Женьке, который страхует мои движения. Через несколько минут подлетаем к тучкам. Планер слегка подбрасывает. Есть поток!
Кирюха берет управление на себя. Опять медленно, как в крутую горку, вползаем в небо. Вообщем, если графически изобразить наш полет, то получается цепь синусоид. Или, как пел Высоцкий— «Лишь мгновение ты наверху, и стремительно падаешь вниз...!»
Время пребывание в воздухе у нас заканчивается, и мы берем курс на аэродром. Я уже немного пообвык в кабине, почувствовал ручку управления и попросил Кирюху дать мне сделать небольшую горку. Запас высоты у нас был, да и до базы оставалось километра два-три, и он с чистой совестью отдал мне управление.
В ту же секунду, почуяв свободу, я перевел «Пухач» в пике, а потом, когда мы пролетели вниз метров тридцать, резко взял ручку на себя. Мы вознеслись наверх, словно на гигантских качелях. Ощущение было непередаваемое! Но Кирюха все испортил, завопив жутким голосом: «Ты что делаешь! Ты планер развалишь! Из-за тебя высоту потеряли…»
Да. К сожалению, он был прав. В погоне за острыми ощущениями, я действительно непреднамеренно, а может быть по незнанию пренебрег правилами безопасности полета. Что делать? Увлекся!
Хотя в «Пухаче» заложен многократный запас прочности, но рисковать в воздухе никому не позволено. Даже если ты получил благословение на полет от самого полковника. Хотя и полковник не господь бог!
Но как бы там не было, из сложившейся ситуации мы вышли с честью. Кирюшка, используя скорость, приземлился чуть-чуть не дотянув до линии старта, которая была выложена из брезентовых полотнищ в виде буквы «Т». На земле никто о моем лихачестве в воздухе не узнал, а мы не особенно и не распространялись.
То, что с небом шутки плохи, я не раз впоследствии убеждался. В одном случае в воздухе, примерно на высоте метров двести, столкнулись два планера. Пилоты вовремя покинули кабины, но парашюты не успели раскрыться из-за малой высоты. Это была роковая ошибка планеристов, одной из которых была молодая девушка,
А ведь порой, на мой взгляд, летчики рисковали необоснованно. В жаркие летние дни, когда отметка термометра подползала к сорока градусам, и в кабину задувал горячий, почти африканский, воздух от двигателя, они летали в одних шортах, бросив парашют на заднее сидение. Работы было много, особенно в период соревнований, и на такие «мелочи» даже начальство не обращало внимание.
Не раз в такой ситуации оказывался и я. И в воздухе не раз спрашивал себя: «Какого черта рискую?» Но ответа не находил. Наверное, жажда полета брала свое, и все же была уверенность, что техника и люди, управляющие ей – не подведут.
За многие годы эксплуатации «Вилга» почти никогда не подводила пилотов. На моей памяти был только один случай, когда при взлете у Коли Поддубного «обрубило» двигатель. Он тащил планер, и когда мотор «чихнул», а потом заглох, опытный воздушный волк не растерялся: он вовремя спланировал, отцепил планер и, выровняв машину, сел на большое кукурузное поле, прорубив винтом в зеленом массиве широкую просеку.
Но все же воздушная стихия время от времени вырывала из пилотских рядов самых отважных. Так в 2003 году над военным аэродромом в Маркулештах погиб опытнейший летчик Валера Славиняну.
 Мне не раз доводилось вместе с ним подниматься в воздух. Это был доброжелательный и веселый человек, не чуждый доброй шутки и доброго стакана вина. Я уверен, что его душа, по словам Высоцкого, уж точно попала в ангельский полк. Но, а на земле его добрым словом вспоминают все те, кто знал этого настоящего человека и пилота.
Летом 2005 года мы с Женькой приехали на Вадулуйводский аэродром. Был такой же жаркий, как и 30 лет назад день. Но вместо шума моторов и всеобщего оживления и движения, вместо атмосферы настоящего праздника, которую я всегда ощущал на аэродроме, сегодня здесь царили пустота и уныние.
Большинство планеров и самолетов, раньше стоявших ровным рядом у домиков летного состава, были распроданы. Только в дальнем углу аэродрома, в человеке, возившемся возле старенького «Бланика», мы узнали совсем не постаревшего Колю Поддубного.
Он выжил во всех постперестроечных катаклизмах и основал свое маленькое дело: катает туристов на планере. Вместо «Вилги» – видавший виды «Бланик» и лебедка, которая затаскивает его на нужную высоту. Коля, в поношенном комбинезоне, что-то ремонтировал в хвостовом оперении планера.
В эти минуты он мне чем- то напомнил незабвенного Адама Козлевича из «Золотого теленка» в лучшем смысле этого образа. Такая же неистребимая тяга к технике. Только вместо старенького «Лорендитриха» – старенький АН-2.

 Як-52
18 августа в День Военно-воздушного флота мы с Женькой приехали к нашим друзьям на аэродром не с пустыми руками. Как сказал неутомимый юморист М. Жванецкий: «У нас с собой было…!» А было у нас на двоих десять литров отличного «Каберне». Полеты в этот день по приказу полковника закончились на два часа раньше, чтобы летный состав и техники могли подготовиться к достойной встрече профессионального праздника.
 А вся эта авиационная братия жила в маленьких деревянных домиках недалеко от стоянки самолетов. В этот вечер там собрались вместе с домочадцами все те, кто был причастен к полетам. Во всех домиках горели газовые плиты, где готовились всякие овощные мясные вкусности. Вы представьте август в Молдавии!
 Кстати, нашим небесным соколам не было чуждо ничего земного. У них в ходу был излюбленный прием. Хорошо изучив с воздуха колхозные поля, чтобы знать, что и где произрастет, на дело посылался планер с опытным пилотом.
 Благополучно плюхнувшись на общественные помидорные делянки, воздушный ас зорким хозяйским глазом осматривает окрестности, и спокойно набирает в парашютные сумки овощное добро.
Потом по рации шел сигнал о готовности к взлету и за планером прилетал буксировщик. В считанные минуты цеплялся трос, и груженый овощной продукцией планер шел на базу .Может это было и противозаконно, но как поется в песне: «Все вокруг колхозное —все вокруг мое..!»
 Но я немного отвлекся. Вообщем, повсюду витала атмосфера праздника, и разносились вкуснейшие ароматы жарящихся болгарских перцев, гевеча, мититеев. Над прогорающими углями костра, жар облизывая куски шашлыка и вился легкий ароматный дымок. Пряный дурманящий запах уже почти готового мясного деликатеса, как магнит, притягивал к костру людей.
Мы с Кирюхой, предварительно разлив по трехлитровым стеклянным банкам канистру, были желанными гостями в любом домике. Мы начали свой обход с банкой в руках с шашлычной компании.
 Пиршество богов завершилось ближе к полуночи, когда усталые, но очень довольные пилоты и техники разбрелись по своим домикам. Завтра был выходной день и в месте с ним возможность хорошо выспаться.
 Нам с Кирюхой такая возможность не светила. Один из наших друзей пилотов пригласил нас поехать на спортивный аэродром по Тирасполь, где начальником был его друг — полковник ВВС. Там базировались спортивные ЯК-52.
—Ребята, бензин ваш, идея моя,— говорил захмелевший пилот, ласково поглаживая банку с каберне.—Ну, на посошок и в люлю!
Так наш ас называл свою видавшую виды раскладушку в фанерном домике.
 С легким журчанием в граненый стакан вливалась бордовая влага. Следовал глухой перезвон дешевого стекла, короткий выдох и вино пропадало в бездонных желудках асов.
 Южное небо было божественно. Вокруг гремел нахальный хор цикад. С высоты на разудалую компанию насмешливо поглядывали маленькие мерцающие звезды, где-то внизу катил к Черному морю свои быстрые воды Днестр.
 Своим местом ночлега мы с Женькой, не желая идти в домик, избрали спальные мешки, под которые положили охапки свежескошенного сена. Под шепот звезд и аромат душистой повяленной травы мы мгновенно уснули, чтобы завтра поутру двинуться навстречу новым воздушным приключениям.
 Утром нас ждало некоторое разочарование: наш друг-пилот не рассчитал свои силы в борьбе с вином, и мы с Кирюхой вынуждены были поехать на соседний аэродром одни. На руках у нас была записка, адресованная полковнику, где корявым нетрезвым почерком было начертано, что податели сей – свои люди и их надо принять по первому разряду.
 Утро было безоблачным. Солнышко еще не так явно пригревало, легкий ветерок шевелил листья акаций, в которых щебетали невидимые птицы. В отличие от ясного утра, наши головы были не так ясны, как этот нарождающийся день, хмель еще держался в них, но был уже на исходе.
Примерно через час, попетляв по полевым дорогам, мы уже подъезжали к тираспольскому аэродрому. Здесь уже вовсю шли полеты. Темно-зеленые Як-52 с короткими крыльями стояли ровными рядами и ждали своей очереди на взлет. Разыскивая начальника клуба, мы с удовольствием рассматривали все, что происходило вокруг.
 Кто-то подсказал нам, что шеф сейчас должен подняться в воздух и находится в районе самолетного парка. Мы поспешили туда и вскоре увидели зеленого, как кузнечик, ЯКа, который техники готовили к полету.
 По договоренности первым должен был лететь Кирюха, но он, сославшись на похмельный синдром, уступил это право мне. Я не мог упустить такой шанс, как полет вместе с шефом, которого мы увидели через минуту.
 Это был высокий, сухопарый человек, в летном комбезе, с копной светлых выгоревших на солнце волос. Его серо-голубые глаза внимательно осмотрели нас. Мы представились, и Женька передал ему записку от нашего друга, сраженного хмельным недугом.
 —Ну, что ж. Все понятно,— произнес полковник.— Кто летит со мной?
Я шагнул вперед.
—В воздух поднимались?
Я рассказал, что имею опыт полетов на планере и на польской «Вилге» и уже три года пишу на темы работы аэроклубов, как журналист.
— Как вас зовут?
Я представился.
— А меня величают Василием Петровичем. Давайте, устраивайтесь в кабине.
Кирюшка пожал мне руку.
 —Удачи тебе, старик!
 По лицу его было видно, что и он не прочь бы сейчас слетать, но поезд уже ушел. Я зашагал к самолету, где техники  готовили парашюты. Наш ЯК был похож на боевой истребитель времен второй мировой и раскраска была соответствующей: темно-зеленой с маскировочными разводами.
 Я встал на плоскость короткого крыла и забрался во вторую кабину. Техник — пожилой усатый дядька— помог мне пристегнуть лямки парашюта и привязные ремни. Я сидел плотно упакованный, как килька в консервной банке.
Конечно, сравнить современный спортивный самолет с этим изделием из жести было бы , наверное, кощунством, но в тот момент, жестко пристегнутый, я так себя и чувствовал,
Но, постепенно осматриваясь в кабине, я начал двигать всеми частями тела, чтобы хоть немного ослабить предохранительные путы и мне это удалось. Что вам сказать об этом самолете?
 Мне он здорово напоминал фронтовой истребитель ЯК-7, который появился у нас в конце войны, и попортил немало крови немецким «Мессерам» и «Фоккерам». Его скорость достигала шестисот километров в час, а пушки и пулеметы, могли вдребезги разнести любую летающую цель. «Вилга» по сравнению с этим аналогам боевого самолета со своими жалкими 180 километрами была просто «небесным тихоходом».
 Пока я изучал приборную доску, в переднюю кабину неторопливо погрузился Василий Петрович. Основательно, по-хозяйски расположился в ней, пристегнул все, что положено. В эту минуту он поразительно напомнил мне Олега Ефремова в роли военного летчика Полынина. Только вот голоса у них были разные: у актера низкий глуховатый, а у полковника – высокий, звонкий.
 Надев шлемофон и подключив связь, он спросил, как я его слышу. Слышал я его отлично и с нетерпением ждал, когда мы уже поднимемся в небо. Шеф не заставил себя ждать. ЯК, чихнув облаком сизого дыма, бешенно завращал лопастями винта, которые мгновенно превратились в сверкающий серебряный круг.
 Полковник проверил как действую рули и педали и, дав газ, начал выруливать на взлетную полосу. Вглядываясь сквозь плексиглас фонаря на убегающие назад фигурки людей, и чувствуя как центробежная сила вдавливает меня в сидение, я вдруг почувствовал себя в кабине настоящего боевого самолета. В сознании всплыли строчки из военной песни Высоцкого: «Я— ЯК— истребитель…»
 Наклонившись к боковой стенке фонаря, я покосился на два красных рычажка- аварийного сброса фонаря. В случае необходимости, их надо было привести в действие и дальше ты летишь сам по себе, а самолет сам по себе.
 Еще на земле Василий Петрович спросил меня о том, прыгал ли я с парашютом.
 Я доблестно соврал, боясь, что из-за такого пустяка меня не возьмут в воздух. Фактически я не совсем что бы соврал, потому что теоретически досконально знал, как действовать во время прыжка. Хотя у меня даже и мысли не возникало, что с таким асом как полковник придется еще и прыгать.
Тем временем наш ЯК-52, деловито гудя, набирал высоту. Где-то внизу остался аэродром и не совсем протрезвевший Кирюха. Постепенно вся окрестность внизу, состоявшая из квадратиков полей, садов и виноградников, подернулось дымкой, в которой исчез змееподобный Днестр.
 Мы с Василием Петрович почти не разговаривали. Он старался не мешать мне любоваться земным пейзажем, а я не хотел мешать ему бороться с воздушной стихией. Стрелка альтиметра подползала к отметке 3000 метров, когда полковник произнес всего лишь одно слово: «Начинаем!»
 В ту же секунду бодрая песня мотора словно захлебнулась. Обороты двигателя упали до минимума. «Ту-ту- ту- ту …» все реже глухо выговаривал мотор и в какую-то долю секунду, самолет, до этого упрямо забиравшийся вверх, словно остановился, на секунду зависнув в воздухе.
 И вдруг я почувствовал, как мы падаем хвостом вниз. Это подтвердила и стрелка альтиметра, которая начала раскручиваться в обратную сторону. Мы стремительно теряли высоту. И в этом свободном падении Василий Петрович приступил к выполнению фигур высшего пилотажа. Потом мне все их перечислили, но тогда перед моими глазами ежесекундно небо и земля менялись местами.
Никакой паники у меня не было. Я наблюдал за приборами, в сознании фиксировались все наши перемещения в воздушном пространстве. В боковом зеркале первой кабины я увидел лицо Василия Петровича. Оно почему то кривилось и растягивалось, как резиновая маска.
 Вначале я подумал: с какой стати полковник, этот серьезный человек, корчил мне рожи, и только потом до меня дошло, что это перегрузки выделывают такие фокусы с лицом.
 У меня наверняка было же такое многоликое лицо, но, к счастью, я его не видел и только чувствовал, как при резких маневрах ЯКа меня втискивало в жесткое сиденье мощная рука перегрузки.
 В беспрестанном кувырканье в воздухе мы пролетели почти две тысячи метров и уже, как мне показалось, начали сваливаться в штопор, как Василий Петрович дал газ. Мотор послушно взревел, обретая прежнюю мощь, и вместе с ним самолет снова начал набирать высоту.
— Как самочувствие? — спросил полковник
—Отлично, Василий Петрович!
—Голова не кружится?
—От чего ей кружиться. Это же кость!— попытался я сострить. Полковник моей неловкой шутки не понял и переспросил еще раз.
— Значит, не кружится?
—Никак нет,—уже по-уставному ответил я. Чем вызвал его улыбку, которую тут же обнаружил в зеркальном отражении.
— Ладно. Тогда мы еще немного покрутимся. И с этими словами Василий Петрович сделал небольшую «горку с переворотом» и перешел в набор высоты.
После того, что я испытал несколько минут назад, проделывая вместе с пилотом и самолетом немыслимые пируэты в воздухе, какая-то «горка» или «бочка » казались мне пустяком.
 Эти непередаваемые ощущения свободного полета, вернее, свободного падения, я никогда раньше не испытывал. Хотелось еще и еще раз насладиться этими гигантскими воздушными каруселями, когда сердце то уходит в пятки, то от непонятного восторга готово выскочить из груди. Это было тогда, когда мы некоторое время летели колесами вверх, или делали несколько переворотов подряд.
 Я был всего лишь пассажиром, а ведь летчику приходилось работать, проделывать все эти фигуры высшего пилотажа. А в годы войны и еще и сбивать вражеские самолеты. Да, нелегка ты фуражка полковника!
 Выполнив положенные фигуры высшего пилотажа, за которыми наблюдали его курсанты, воздушный ас резко перевел машину в снижение и через несколько минут колеса Яка гулко застучали по грунту.
Мы находились в воздухе всего 25 минут, но сколько незабываемых острейших ощущений за такой короткий период времени! Я был счастлив! Наверное, это было написано у меня на лице, потому что Василий Петрович, даже не задал мне вопрос: понравился ли мне полет.
Вот так нежданно-негаданно я проделал в воздухе фигуры высшего пилотажа на спортивном самолете. Этот полет я не забуду никогда. Если кому-нибудь из вас, когда-нибудь представится такая возможность, не упускайте ее – это высшее наслаждение или, как сейчас выражается молодежь, кайф— вам обеспечен!