Белая ладья из небытия

Эта тема возникла, когда я открыл историю одного российского городка, что в Ленинградской области. На речке, которая связывала Онежское озеро с Ладожским, возникло Лодейное Поле. Жители городка чтят прошлое, связанное с судостроением. Там в петровские времена собирали ладьи.

А теперь перенесемся южнее, в белорусские края – в междуречье – «пограничную» область. «Пограничная» потому, что «размежевывала» речные потоки: одни скатывались на север, а другие несли свои воды на юг. Это – область водораздела, междуречье: между Западной Двиной и Березиной. Это полоцкие земли. Что они собой представляли в середине прошлого тысячелетия, рассказали известные на сегодня исторические выкладки. Наиболее существенной из них стала «Полоцкая ревизия 1552 года», составленная в период королевской земельной реформы.

В ревизии собраны сведения о собственниках земель на тот час, названы владения, а также характеры поборов, что исполняли местные жители.

Один из разделов посвящен самому главному владельцу – воеводе, который сидел в Полоцке, а пропитание добывали, и несли «господарскую» службу, люди села – крестьяне (христиане). Таким был «Двор Черсвяцкий, к замку прыслухаючы», то есть, сельский округ, приписанный к полоцкому замку, для обеспечения жизнедеятельности воеводы. Этот округ-двор отличался «необъятными» размерами и расположением. Центр находился в «Черсвятах» (сейчас деревня Черствяды), на южном берегу одноименного озера – самого большого в группе Ушачских озер, соединенных между собой проточной рекой Дива, а с Западной Двиной – Туровлянкой. Территория «двора» протягивалась в южном направлении, охватывая другие ушачские озера, и упиралась в большое Лепельское озеро. По сути, это древняя сфера водного сообщения – основная часть междуречья, по которой передвигались ранние транспортные суда. Сегодня по оси Черсвятского двора проложена асфальтовая автомагистраль из Минска на Полоцк. Ясно, что двор возник в период великокняжения - чтобы обслуживать воеводческий штат и крепить его достояние. По-современному, это олигархическое заведение, с сотнями данников – поставщиков продуктов питания и рабочих рук. В другой раз я расскажу о составе владения и занятиях «персонала». А сейчас цель другая – показать в его складе «ладошнян»: людей, которые составляли основу «конструкции» под названием «Черсвяцкий двор». Именно им уделено наибольшее внимание в ревизии.

Чуть ли не в каждой фразе фигурирует словосочетание «…яко ладошняне», несколько варьируемое, но корень один – «лад». Я специально сосчитал количество повторов – шестнадцать!

Представьте, на десяти страницах шестнадцать рецидивов дубляжа!

За что же удосужились «ладошняне» столь почтительного преклонения? Чем они отличались от других жителей междуречья?

Показано, что основным их занятием было путное дело. «К тому ж двору Черсвятскому (в сноске Czerswiackomu, - авт.) на Ладносе людей путныхъ… осмнадцат…». Внимательный читатель сразу же обратит внимание на «Ладносу» - как будто другой топоним, но это просто «недосмотр»: в сноске пояснено, что подразумевалось «Ладосно».

Существенно ли отличие?

Еще будем говорить на эту тему, но примем за основу неопровержимый факт: «Ладосно» служило центром путных слуг, то есть, людей, которые оказывали транспортные услуги.

Подчинялись ладосняне в ту пору князьям. Названы их имена – это Соколинские, и обозначены направления, по которым двигались конные экипажи: «Подводы под гонцы коли до Борысова або до Могилева едут, дають».

Казалось бы, что Борисов, что Могилев – одно направление, южное. Но подразделялись, потому что обслуживались разными хозяевами: «До Борысова едучы, их подводам обмена бывала на имени князя Павла Юревича Соколинского, на Бабчы, а до Могилева едучы, на имени князя Михаила Соколинского, на Камени…»

Как видим, существовали два промежуточных обменных пункта - через Бабчу и через Камень, как и два возможных проездных маршрута. Владельцы, хоть и родственные, одной фамилии, но навар – прибыль, копили отдельно, «рассовывали» по разным карманам.

Было и еще одно селение путного свойства – «Заречо» (так в тексте, современное Заречье). Эти села прибрал к своим рукам воевода Станислав Глебович, и слуги Соколинского считались его людьми, в составе Черсвятского двора. А об истоках говорилось так, что «тые села князи Соколинские менили быть выслугою», то есть, заслужили от великого князя в качестве дара.

Скажем, что интересы властителей зиждились на обладании землями, которые приносили доход. Сегодня видим это на примере Украины. Обращены взоры на подземные ресурсы страны. А в эпоху интенсивного водного сообщения боролись за контроль над торговыми потоками, интенсивность которых резко возросла после распада феодальных отношений, после капиталистического «вторжения», после введения королями условий купли-продажи земель. «Горячий момент» настал после поволочной померы, которую инициировала Бона Сфорца. Уже ни о какой единой людской собственности речи быть не могло.

На примере Ладосно видно, какой была территория до преобразований. Она славилась церковным содержанием, была пропитана духом божественного устройства. «В томъ же селе… Ладосне, - писал оценщик, - церковъ Светого Спаса, - и добавлял про ее историю: - От давъныхъ часов наданая к той церкви пашня, церковная…» И далее шло пояснение, что «чоловеки», привязанные к той церкви, дают на ее содержание «збожа четвертый сноп» и «толоки служат».

Грозновские люди, обследуя край спустя 11 лет после ревизии, также помечали Ладосно, но церковь там называли «храмом Преображенья Господне». Серьезное ли отличие? Я попросил прокомментировать протоиерея рижской Благовещенской церкви, и тот особого различия не увидел, сказал, что это примерно одно и то же.

Будем и мы так считать, но более важным выглядит вопрос: что же помечал храм Преображения? Что относилось к делу преобразований? Впечатляющей выглядит другая религиозная история. Ладосняне поведали ревизору о Каракевской земле (в сноске «Karaymanowskаj»). История такова: «…Игуменъ Ловожъский Светого Николы, купившы землю Каракевскую у чоловека путного Черсвятского, у Тита Дернячына, и за ся продал мещанину Полоцкому Матысу Трухаковичу, которыхъ Матко, умераючы, описал тую землю на манастыр Светого Миколы ку Лукомълю».

Налицо капаиталистический подход - купля-продажа. Утрированно можно представить в сравнении с Лепелем, и даже разница в годах небольшая. В период образования Речи Посполитой чиновник высоеого ранга Лев Сапега купил разоренный войной Лепель, а в начале XVII века подарил часть своей собственности костельному приходу. А на исходе своей жизни, будучи гетманом Великого княжества Литовского, в 1633 году, завещал владения виленским монахиням-бернардинкам, с которыми связала свою судьбу его дочь.

В каракевской истории «игуменъ Ловожъский» определенно был человеком восточного склада, с Ловати. Есть такая река – очень длинная, более 500 километров, течет и по Беларуси, и по России – по современным Витебской, Псковской и Новгородской областям. А впадает в озеро Ильмень под Великим Новгородом. По сути, это тот же «бассейн», где обнаруживается уже названное нами Лодейное Поле.

Происхождение Ловати, пишет Википедия, «дискуссионно». По одним высказываниям, гидроним произошел от древнерусского «лоива» - «большая лодка»: судно. Другие видят балтийское происхождении – что название от значения «множество (озёрных) чаш» или «множество (озёрных) лож».

Как бы там ни было, а в основе «водный ресурс». И это подтверждается историей реки. Она служила «транспортным шляхом» для тех же варягов, что плавали в VIII—XIII веках из Балтийского в Чёрное море, и играла важную роль в сообщении между Киевом и Великим Новгородом. На этой же реке город Великие Луки, который становился «яблоком раздора» в великокняжеские времена.

Поэтому закономерно видеть церковное лицо в «рясе» покупателя в ходе земельной королевской реформы. Но где находилась Каракевская земля, в каких границах, и у кого ее приобрел «з сябрами» (так в тексте) игумен? Интересно, что наследник приобретения некто Матыс отписал ее на монастырь в Лукомле. Очень характерное действо. Реформа настолько возбудила материальные стимулы, что религиозные общины пытались отстоять божественное право. Они ощущали надвигающуюся опасность в виде междуусобных войн, враждебных нападок, сотрясения мира погоней за материальным превосходством. Но где располагался Лукомльский монастырь? В сноске он преподнесен как «Luczenskij», что переворачивает тему. Получается, что он значился «на Лучне». Не так ли называлась современная река Лукомка? Она необычна тем, что пересекает Уллу и протягивается далеко. А может, Лучня – это район трех озер, которые назывались в некоторое время Луками?

В общем, тема, открытая для поисков первооснов, и слово – за будущими поколениями, нашими наследниками. А сегодня мы ответить конкретно не можем.

Ясно только, что и Каракевская земля, и Лучня лежали в сфере путного воздействия, а это центральный Ладоснянский край.

Еще один церковнослужитель, вписанный в черсвятское обозрение, это «попъ Юревъский (в сноске «Juriewskij», - авт.) Куштенский» (так в тексте), который купил землю у путного слуги некоего Губы. Опять-таки, непонятно: «Юревъский» - это фамилия или место службы попа? Лексема «юревъский» созвучна лепельской Юрковщине.

В середине тысячелетия отчетливо проявилась «покупная» тенденция. Можно сказать, что под воздействием реформы, под воеводческим «присмотром», бывшая единая Полоцкая земля кромсалась и распродавалась. Ревизия испещрена фактами коммерческого передела.

Тут и Орехви (Орехово), и Глубочыно, и Чураки, и Мосар – чуть ли не вся левобережная часть Западной Двины. Братья Сущы продали свои путные наделы не кому-либо, а самому воеводе, правда, не указано, где их участки находились. А сын пана воеводы, Миколай, перепродал «земянину полоцкому Михаилу Ревуту». Так начиналось олигархическое восхождение кланового рода. Реутты к концу Великого княжества Литовского и Речи Посполитой стали конкурентами многим магнатским династиям.

Три села – Чураки, Василковичи и Глубочыно, тоже населенные путными людьми – отошли Александру и Матфею Кгетолтам.

Не обошлось и без Корсаков. Отличился Глеб Иванович Корсак. Он «упросил» у «господара его милости» (надо понимать, у воеводы) село Величковцы, и обменял его на две свои «пустовщыны». А потом, как и другие, «потряс» путных слуг: купил у них пашню «на Белом», откуда ранее поставлялись кони и овес на Черсвятский двор.

Князья пытались закрепиться в междуречье, но были обречены – их время ушло, они не знали, как действовать в новых условиях, по-капиталистически. Так, известное нам Низголово попытался выкупить «у Ревута» (так в тексте) князь Константин Острожский, и даже двор организовал, «с пашънею», вкруг которого расположил «людей болшъ пятидесят чоловек». Но умер, а наследница «пани Глебовая Есмановая» отдала достояние в заставу, и «жадных повиноватостей» к Черсвятскому двору не исполняла, жаловались оценщики.

Еще один князь обосновался на Лепельском озере, где ранее обитали «люди путные Заведичане» (так в тексте). В сноске они обозначены как «zaweczanie», и это в какой-то степени раскрывает суть топонима. Князь Одинцевич был вторым на стадии перекупа. Первоначально путные земли там приобрел полоцкий мещанин Хрущ. Повторилась низголовская эпопея. Возник двор Завидичи, к которому крепились «трынадцат чоловековъ», и тоже «с пашнею». Однако условия пребывания резко отличались. Одинцевичи обосновались на озере, которое было не чета Низголовскому. Лепельское озеро значительно превосходило, и при этом славилось особыми обстоятельствами. Его окружали древние селища под заглавием «Белое».

Но в ревизии номинаций лепельского починка нет. Ни разу не упомянуты ни Белое, ни Лепель. Мнение белорусских ученых – той сферой управляло Вильно, а потому полоцкий аудит ее не затрагивал. В других местах ревизии есть ссылки на Белое, но все они, по мнению белорусского ученого, кандидата исторических наук Вячеслава Носевича, относились к другим регионам. К сожалению, подобный документ по Виленскому воеводству пока не выявлен. В 1547 году Ежи Фальчевский, луцкий епископ, посещая «лепелян и боровлян», наставлял их на поборы для Витебской плебании и, в ряду других повинностей,  акцентируя внимание на том, что «будут всегда должны… и в подводы, по старому обычаю, ходить».

В чем заключался «старый обычай», не расшифровывалось, однако ясно, что «путный след» опоясывал и лепельские окоемы, и в 1551 году королевские комиссары разрешали конфликт, возникший на почве владений. На себя «тянули одеяло» и плебанская сторона, и сапеговская. Встал вопрос о разграничении территории, и особо затрагивался остров, но окончательным была передача церковной собственности Виленскому капитулу, с последующим формированием Лепельского староства и наделением жителей принципами вольной торговли.

В разделе о Черсвятском дворе один раз проскользнула ссылка на соседей в лице «виленцев» - назван «служебник пана воеводы Виленского» Опанас Кочанович, который тоже увлекся коммерцией: выкупил кусок земли у Селивановичей, тоже путных слуг. Но где надел размещался конкретно, неизвестно.

Ревизия – это середина прошлого тысячелетия, 50-е годы шестнадцатого века. Как видим, тогда в центре общественного внимания были путные люди: класс собственников, из которых выросла впоследствии так называемая «шляхта» (шлях – это путь, дорога). Королевский уклад подчинил путные центры воеводствам, которые стояли на защите реформы, частновладельческих интересов.

А каким был путный строй первоначально, в чем состояла исходная модель, что предшествовало экипажам по доставке пассажиров и грузов на перекладных? 

Конкретных сведений мы не имеем, можно опереться лишь на предположения. В ревизии характеристика села Ладосно в одной связке с озером, и это показательно. Водоем был тем поприщем, на чем держалось путное обслуживание исторически. Ладоснянское озеро соединялось с другими озерами, и суда, которые по ним перемещались, были главным объектом деятельности обитателей. «Путные слуги» - это выходцы из давней плеяды проводников – людей, помогавших одолевать пространства, обслуживавшие связующие водные артерии. Подтверждением подобной деятельности стали Стайки, размещенные при Ладоснянском озере. "Стаи" - это места, где размещались доставленные товары - в нынешнем понятии, пункты товарного распределения, оптовые придорожные базы.

А сами «ладошняне» могли выпускать плавательные средства и участвовать в доставке товаров?

В одном из разделов упомянуты «потужники». Украинская Википедия свидетельствует, что это категория «сельской бедноты», которая трудилась наймитами, и приспособилась на использовании тягловых животных. Так называемые «бурлаки», известные по картинам маститых русских художников? Они шли по берегам и тянули груженые посудины. Но словарь Брокгауза и Ефрона дает более широкое понятие: «Бурлак — крестьянин, уходивший на заработки, преимущественно на речные суда». Речь о людях, которые были хорошо знакомы как с речным судоходством, так  и непосредственно с корабельным устройством.

Вспоминая Лодейное Поле, нельзя не протянуть аналогию к Ладосно. Корень один и тот же. А не могли «ладосняне» заниматься тем же, что и лодейнопольцы – строить суда, причем в более отдаленные времена, при отлаженном водном сообщении «из варяг в греки»? Здесь уместно обратить внимание и на такой факт. В одной связке с   
Лодейным Полем Старая Ладога на Ладожском озере. В ходе археологических раскопок там в слоях X века обнаружен берестяной свиток с изображением ладьи. Как вам таково?

Полоцкая формулировка «…яко ладошняне», которой насыщено ревизское обозрение Черсвятского двора, делает этот термин применимым не только к Ладосно – надо понимать в более широком смысле и рассматривать в общей связке с транспортной "колеей", что служила фарватером для таких посудин как ладьи. Еще раз обратим внимание на Завидичи, с путными слугами. И еще раз задумаемся над прописью Завидич через букву «е» - «Заведичи». Это несколько меняет восприятие. Можно судить о термине со значением «заводить». Возникает образ «заводи» - бухты.

И там есть подобное пристанище - внутреннее озерцо на полуострове, где окрестности носят название «Лядно».  Сейчас на нем развернулся минский  пансионат «Лодэ», а в конце XVI века местность досталась канцлеру и гетману Великого княжества Литовского, а одаренный им костел расширил деятельность и организовал большое плебанское хозяйство. Сапега сосредоточился потом на слободском поселении – Новом Лепеле, а плебания утвердилась и укрепилась. Даже винодельню устроили, и караваны доставляли поклажу в Ригу.

Архипелаг с внутренним лядненским озером притягивал неослабное внимание, и не он ли стал причиной комиссарского декрета и объектом раздора в 1551 году?

Характерно, что разноглася коснулись не только Лепельского озера, а и Ладоснянского. Варшавскик ученые, составляя большую географическую энциклопедию - польский Словник, на рубеже XIX и XX столетий, отмечали, что Глеб Корсак, в ходе королевской земельной реформы, получил на Ладосне две земли, одна из которых называлась Стефановкой, а вторая Стайками - теми самыми, куда доставлялись речные грузы. Король мог распоряжаться по своему усмотрению, так как ладоснянские земли составили в 1511 году отдельное староство, что подразумевало государственное управление. Этим и объясняется выражение "яко ладошняне" (ладоснянцы служили примером для других обитателей междуречья). А на Лепельском озере объявилось еще одно староство - соседнее. В 1553 году король Август своим указом оформил ладоснянскую Стефановку Ивану Полупице  (Iwanowi Polupiecie), добавив половину Стаек с сеножатями на речке Нехорчице (Niechorczycе). Еще два столетия различные собственники прикладывали усилия, чтобы распоряжаться выгодным местом. На эти земли "зарились" Богушевичи, Лозовские и Щитты, а "около 1744 года" (так в тексте) староство было доверено Иерониму Корсаку. Границы государственного удела с центром в Ладосно охватывали Деруцы (Derucy) и Величковцы (Wieliczkowice). Но Корсак не смог долго управлять в пожалованном ему имении, на смену пришел пан Мартин Герцык, и разразились длительные споры о наследственности. Уже в конце существования Речи Посполитой, на ее исходе, пограничные споры вылились в рассмотрение на законодательном уровне, и сейм организовал специальную комиссию из 9 человек для разрешения конфликтов.    

Лепельцы знают не Ладосно, а Лядно, хотя корень один, и более ранним староством было Лепельское. Старое Лядно соседствовало с Ладосно, и когда-то составляло общий массив. Это очевидно. Оно тоже в уникальном месте – с двух сторон подступают озера, и за развилкой на Витебск.

У варшавских ученых, в польской энциклопедии, тоже зафиксировали Лядно. Но, обратим внимание, у них оно прописано как «Ladno», с корнем "лад", что напрямую соотносится с путным Ладосно.

Автором заметки выступил «М.К.» - местный изыскатель, лепельский помещик, член Московского археологического сообщества Михаил Кустинский. Спросить бы его сейчас: каким он видел территорию исстари? Наверняка, что-то знал, так как владел берегом Лепельского озера, его поместье располагалось в Завидичах. Кому как не ему было обладать полнейшей информацией? Но почему-то он ограничился всего парой фраз. Привел известную аксиому, что Сапега выделил костелу 30 волок земли, которые обустраивались костелом два с половиной столетия. А в 1841 году «Ladno» стало казённым, плебанские постройки снесли, и на их месте «осадили влостян», то есть, новые жители освоили Новое Лядно.

Интенсивный товарообмен изменил характер поселений, инфраструктур, в особенности, прибрежная, сильно трансформировалась. Из заметки Кусцинского трудно понять рекогносцировку и, самое главное, чем отличалось Новое Лядно от Старого? Что предшествовало?

И почему варшавские ученые совершенно проигнорировали бывшее путное княжеское Ладосно, внесли информацию с перемен, что возникли вследствие земельной реформы - королевской померы.

Грозновские обследователи, описывая Лепельскую волость, затронули побережье, однако у них «Ладно-Лядно» представлено как «Ледное». Еще один ракурс.

На этом фоне часто употребленная в ревизии 1552 года фраза «…яко ладошняне» выглядит впечатляюще и необыкновенно загадочно. Не потому ли, что в памяти людей осело «долгоиграющее» занятие, которым славились ладоснянцы?

Еще раз вспомним Лодейное Поле под Санкт-Петербургом. Там была речная верфь, и строились ладьи, но то был более поздний период, нежели «из варяг в греки». Там разворачивал судостроение царь Петр, и оснащал борта посудин огнестрельными орудиями. Это война со шведами, за единоличное распоряжение водными путями – начало XVIII столетия, другое время. Судовой опыт использовался в военных целях. А те ладьи, что создавались для перевоза товаров и дальних странствий, не оборудовались боевыми стрельбами, они бороздили реки и озера в целях познания мира. Точно также нам сегодня надо открывать внеземные пространства, и сообща строить на околоземной орбите солнечнеую станцию, чтобы транслировать солнечную энергию на Землю. Она заменти добычу подземных ископаемых и будет способствовать сохранению природы.

Сподвижником русского царя выступал Меншиков. И неспроста. Он называл себя выходцем с полоцких земель, и даже приобрел Уллу, когда представилась такая возможность. Кто знает, не с его ли подачи возник Кронштадт в междуречье, на былинном волоке, где было самое уязвимое место при длительном походе на юг. Рулевые сушили весла, выбираясь на берег, чтобы потужники перетащили суда в спуск к Черному морю.

В заключение остается сказать, что вывод о «ладошнянах» как предшественниках путных людей с навыками лодочного мастерства, только версия. Она требует подтверждения. Думается, со временем найдутся источники, и новые поколения докажут эту гипотезу. А пока будем считать суждением, к которому подтолкнули средневековые полоцкие ревизоры. Время покажет.


31.03/25