Легкая зависть

Писатель сидел на диване в печали, смотрел как заостряются пальмы на фоне закатного неба. Попробовал я себе представить эту глубокую печаль на одиноком острове, омываемом теплым морем, морем, от которого просто некуда деться, остров же, и этот шелест прибоя. Хоть в гору лезь, или туда, в пучину. А сидел я в это время на балконе, обдуваемый легким студеным ветерком из приоткрытого, вмерзшего окна, смотрел, нет не на пальмы, на зловещее инфернальное свечение Сити на фоне темнеющего неба. Однако, и ко мне подбирался отдаленный шум прибоя из колонок на подоконнике, дополненный грохотом поздних самосвалов, несущихся к стройке элитного дома на месте снесенного детского сада. И, что греха таить, захотелось хоть на пол часика поменяться с Писателем местами, вдохнуть морской и горный воздух, неведомые ароматы островных кустов и деревьев, послушать шелест дальнего прибоя не из колонок, попечалиться, а он бы пока возрадовался, понюхал олеандр у меня в горшке. Ах, да, Писателя от хандры спас Моцарт со своим двадцать первым концертом. И тут меня озарило, - всё дело в том, что есть Писатель, и он должен печалится под пальмами на острове, а есть графоман, и он должен радоваться на промезшем балконе. И всё встало на свои места.