Четвёртая главка

Из Ашдода автобус доставил меня на траверс Азора-Азура, где ждали родственники-халуцим-пионеры. Явился, не запылился.
Квартира первопроходцев была в самом центре страны, в её солнечном сплетении. Через пару дней сели в машину и покатили в центр мiра, в Иерусалим.
Поднялись на всхолмие Храма, где досужие магометане взвели и вызолотили купол Омара над жертвенником Авраама. В первый и в последний раз заглянули в святая святых.
Женщинам нашим, слегка оголённым, выдали голубые балахоны.
Один из служителей Вакфа взглянул на наш взвод с незабываемой ненавистью.
Его глаза до сих пор парят над приступочками у святая святых, где, за тридцать лет до этого хлопнули первого монарха, любовно выращенного в Британской Палестине.

На обратном пути из Иудеи в удел первопроходцев, филистимскую низменность-внизменность, остановились в Латруне, купили монастырского вина.
Рядом был бывший иорданский/трансиорданский/цизиорданский  городок, о котором в 1967 году радио Коль Исраэль, прорвавшись сквозь глушилки, объявило: "Взяли Ниилин".
Золотой закат за полями и кладбищами, переходящими в пляжи,
длился чуть дольше; мы опять оказались в Гуш Дане, этом сгустке городков и посёлков вокруг Тель-Авива.
На рынке творилось невообразимое: смоквы, виноград, разноцветные маслины и косо надрезанные гранаты. Крошечные харчевни чадили фалафелем, а кипящее масло не было ни оливковым, ни машинным. Каирской разваренной фасоли "фуль" не было, а миндаль был не галилейским, а калифорнийским. А что? Именно у Лос Анджелеса отстроилсь арабы, выходцы из Западной Палестины.

Персонажи у яффских обжорок были ещё те: то ли из Измаила, то ли из сказок Гауфа.

Мульти-пульти, снова в культе.
Пир горой пойдёт без нас.

Мы уже дома. Азур, Азор.
"А роза упала на лапу Азора."
Сразу врубили телевизор. Американское что-то,  бравурное, расхристанное и жгучее. Жерло ружья под палящим солнцем Дикого Запада.
Неужели здесь нельзя было что-то своё отчебучить? Что-то национальное?

Отход из западного Синая продолжается.
Уже отдали нефтяные месторождения на побережье Красного моря.
Анатолий Захарович Монастырский, разрабатывавший пьезоэлектрические датчики у метро "Электрозаводская", тыкал в мои рёбра пальцем и, с нарочитым акцентом, картинно,  вопрошал: "А какая у тебя национальность?"
И солидно добавлял: "Придётся всё отдать". Всё -- это  Восточная Иудея, западный берег реки Иордан, ещё недавно подчинявшийся амманскому королю Хусейну, и просторный Синай. Я  скукоживался: "Посмотрим".
И вот, лет пятнадцать спустя, мы смотрим, как Суэцкий канал открывается для судоходства и африканские чиновники собирают дань с проходящих судов и военных кораблей.
"Мы даём вам миръ, а вы даёте нам землю."
Мiру -- миръ.
Приморский Ямит может быть продан каирскому правительству, а поселенцам придётся свалить.
Вот это шуточки!
Патриоты окажут сопротивление генералу,  заделававшемуся премьер-министром: "Бей своих, чтобы чужие боялись!"
"Я принесу вам процветание и спокойствие".
Против фомки нет уловки, против лома нет приёма: народ согласится.
"Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад."
Забывали выходцы и выходки из-под власти фараона, зачем они ушли с Нила, бросили сносное существование. И забыли их потомки, после Крыма, Рыма и медных труб, зачем они в земле обетованной. В футбол играть, выращивать фейхоа и молиться на ашкеназском иврите?
Лёва наш Каневский работает для иранской фирмы. Парас-пардес. Иран-бустан-гюлистан.
А летают туда через Турцию. Сам он не летал, уж больно его женщины здесь любят. Песни душевные, гитара..

Мы, ой вей, ховевей! Ховевей цийон, любящие сион.