Русская идея Бердяева. Статья 3

     Представляем вниманию неспокойного духом читателя исследование на основе нашей методики философского труда Н.А. Бердяева "Русская идея". Это произведение, созданное в его последние годы жизни, - итог творческого пути.

     Текст.
     ««Общество, - говорит Белинский, - всегда правее и в ыше частного лица». Это было сказано в его несправедливой (1) статье о «Горе от ума». Из этого могут быть сделаны и консервативные, и революционные выводы. Белинский делает консервативный вывод и пишет апологию власти» (с. 80).

     Деривация.
     Приведение цитат и принципиальное осмысливание их содержания в контексте своей философии — часто используемый прием автора. Цитируются как его, условно говоря, единомышленники, так и противники (часто временные). Тем самым воплощается объективность изложения своей субъективной философской мысли. Объективность и этичность стиля Бердяева выражается также не в личном, а деятельностном выборе оценочных адъективов (1).

     Метатекст.
     Действительно, цитаты создают пространство диалога не с авторами, а с их позициями, мыслями. Это спор идей, а не «покушение» на личность. Автор этой работы, будучи во многом сторонником Бердяева, уже на этом этапе вступит в краткий диалог с ним и попробует лишь уточнить, что имеется в виду под «революционными выводами». Исходя из особого понимания революции уважаемым философом экзистенциальной духовности, полагаем, что общество лишь тогда может быть правее индивида, когда оно тяготеет к соборности (хотя и в этом случае «правее» - не совсем корректная характеристика: соборность не диктат «правильного» большинства). И только в этом случае статью Белинского можно считать несправедливой, так как фамусовское общество было бесконечно далеко от соборности. Или же это была дикая пародия на соборность — сборность, сбродность сплетников, завистников, пустобрехов и, в общем, паразитов — тех, кого хватает во все времена. Полагаем, вечный Бердяев согласен с этим рассуждением.

     Текст.
 «Белинский не мог долго на этом удержаться, и он разрывает с «действительностью»… После этого разрыва начинается бунт (1), решительный бунт против истории, против мирового процесса (2)… во имя живого человека (3), во имя личности (4)» (с. 80).

     Деривация.
 Фиксируем, по отношению к предыдущему тексту, смысловой и стилистический контраст мысли-речи Бердяева (экспрессия вместо относительной нейтральности). Он заостряется диафорическим, усиленным, повтором (1 — 2) и восходящей градацией (3 — 4).

     Метатекст.
     Само построение речи автора коррелирует с напряженным путем исканий  В.Г. Белинского. Это стиль со-экзистенции, философской эмпатии. Стиль, сам язык философской мысли, способствует также самопознанию. Речь идет о самопознании = самоорганизации личности Бердяева, что началось с бунта против иллюзорной объективной «действительности». Кавычки взяты из анализируемого фрагмента. Они — знаковый, пунктуационно-смысловой и поэтому стилистический прием маркирования иллюзорности мира объективации.

     Текст.
  «Подпольный человек», не принимающий результатов принудительного, нивелирующего прогресса в «Братьях Карамазовых»: ««Ведь я, например, нисколько не удивлюсь, если вдруг… возникнет какой-нибудь джентльмен… и скажет нам всем: а… не столкнуть ли нам все это благоразумие с одного раза ногой… с целью, чтобы… нам опять по своей глупой воле пожить!» (…) У самого Достоевского была двойственность. С одной стороны, он не мог примириться с миром, основанным на страдании… С другой стороны, он не принимает… мира… без страданий, но и без борьбы. Свобода порождает страдания» (с. 83 — 84).

     Деривация.
     Развивая диалог идей, философ приходит к контекстному полилогу: Бердяев — Белинский — Достоевский, а также персонаж его романа. В последнем случае используется прием цитирования речи персонажа. Бердяев наделяет его правом голоса — мнения, позиции, проецируя в свой текст принципиальную художественную  манеру Достоевского. Стиль изложения трансформируется в полифонический.

     Метатекст.
   Возможно, перед нами происходит процесс самооргранизации художественно-философского фрактала. Полифоническое подобие исходит из духовного, истинно бытийного центра — аттрактора гиперличности — диалогических мыслительной и художественной интенций названных авторов. Белинский удостоился вступлением в «братство» гиперличности, когда пошел на бунт в защиту личностного начала. А Бердяев тут как тут — всегда в процессе бунта. А автор этих строк тоже не просто так пишет именно такую работу. Так что над гиперличностными стремлениями время не властно. Они — в вечности.

     Текст.
     О Н.Г. Чернышевском: «… нужно вспомнить слова Вл. Соловьева: русским нигилистам свойствен такой силлогизм — человек произошел от обезьяны, следовательно, будем любить друг друга» (с. 109).

     Деривация.
 Включая в текст мнение Вл. Соловьева, автор дает лаконичную полифоническую характеристику Чернышевского и подобных ему мыслителей и писателей с помощью блестящего иронического алогизма. Алогизм доводится до читателя весьма адекватным, удачным по структуре бессоюзным сложным предложением с придаточной частью сомнительного следствия.

     Метатекст.
 Бердяев, объединяясь с Соловьевым, открывает особую «русскость» материалистов-разночинцев. Это сочетание материалистического нигилизма и идеализма, аскетической революционности помыслов и сентиментального апофеоза любви. Такой политико-философско-социальный и даже интимный оксюморон не может не вызывать иронического и более того - саркастического отношения, хотя возможна и доля сочувствия.

     Текст.
     О К. Леонтьеве: «Вся мысль его есть эстетическая реакция против русского (1) народничества, русского (2) освободительного движения, русского (3) искания социальной правды, русского (4) искания Царства Божьего. Он государственник и аристократ» (с. 128).

     Деривация.   
 Четырехчастный повтор как прием акцентирования на всем русском, национальном (как истинная обеспокоенность). Этот прием является максимальной характеристикой главной интенции К. Леонтьева — мыслителя.

     Метатекст. 
  Экзистенциальный стиль мышления и философского текста Бердяева отражает многообразность, разнополярность идейных исканий в России. И именно экзистенциально, контрастно сопоставляются убеждения различных мыслителей, например, Чернышевского и Леонтьева. Чернышевский, пусть и нигилистически, тяготеет к русскости. Леонтьев же от русскости уходит к государственности. Она же в принципе безразлична к национальной специфике, к народности. Однако и тот, и другой беспокоятся о судьбах России. И поэтому они беспокоят Бердяева как русского философа и по мысли, и по языку ее выражения.

     Текст.
  О М.А. Бакунине: «Анархизм Бакунина есть также славяно-русский мессионизм. (…) Свет для него придет с Востока(1). Из России пойдет мировой пожар, который охватит мир (2). (…) Славяне жили братствами и общинами» (с. 148).

     Деривация.
     Излюбленный выбор восходящей экспрессивно-смысловой градации (1 — 2) при раскрытии философской квинтэссенции Бакунина.

     Метатекст.
   Бакунин вызывает личностный интерес у Бердяева. Его привлекает, возможно, эмпатически затрагивает оригинальность убеждений Бакунина в мировом приоритете русской общинности. В этом есть родовая близость к русскому православию, что весьма ценно для Бердяева, верившего (и для себя лично), что православная по сути общинность как проявление соборности способствует освобождению от оков эгоцентричности.

     Текст.
     О Вл. Соловьеве: «Наш самый большой христианский философ прошлого века (1) совсем не был уже бытовым человеком, подобно славянофилам. (…) … Этот загадочный странник (2) всегда хотел обосновать и укрепить жизнь людей… на незыблемых объективных началах...» (с. 166).

     Деривация.
     Как поборник свободы автор в своем свободном стиле приходит к наиболее адекватному приему характеристики весьма оригинального мыслителя. Свобода всегда предоставляет возможность обширного творческого выбора. И этот прием (1 - 2) — перифраза (яркое, часто метафорическое описательное выражение о сущностных чертах характеризуемого человека).

     Метатекст.
     Перифразы вполне соответствуют загадочной и противоречивой личности Вл. Соловьева. Мыслить перифразами — пытаться уловить, выявить разные ипостаси такого сложного, нелинейного явления как личность мыслителя, находящегося в постоянном поиске истины. Соловьев тяготел и к метафизике, и к объективному рационализму, даже к схематизму в своих социально-философских проектах. От этих проектов осциллировал к поэзии. Жизненный путь Соловьева — это весьма драматическая экзистенция, преломленная в мыслительно-речевой рефлексии Бердяева в процессе его самопознания, самоорганизации.

     Текст.
  «У Вл. Соловьева была своя первичная интуиция… Это была интуиция всеединства (1). … Видение целостности… божественного космоса, в котором нет отделения частей от целого, нет вражды и раздора… (2) То было видение Красоты (3)» (с. 167).

     Деривация.
     Характерное для философского стиля Бердяева содержательное расширение ремы и в итоге лаконичное обобщение (1 — 2 — 3) + обязательные повторы как точки развития мысли. В результате первичная тема объединяется с заключительной ремой. Таков процесс развертывания экзистенциальной мысли здесь и сейчас.

     Метатекст.
 Бердяев раскрывает саму сущность органичной экзистенциальности                Вл. Соловьева. Он на интуитивном уровне ощущал этот целостный, соразмерный макроорганизм Космоса, его божественную Красоту. В этом организме каждый морф-орган необходим и занимает свое место. Интуитивное познание, вчувствование в бесконечно живой мир — это те личностные интенции, которые позволяют этим философам вести истинный диалог понимания.   

     Текст.
   О Н.Ф. Федорове: «В нем сочетается фантазерство с практическим реализмом (1), мистика — с рационализмом (2), мечтательность — с трезвостью (3)»                (с. 205).

     Деривация.
     Выбор адекватного приема изображения — это и есть признак авторского стиля. Бердяев открывает в своем творческом потенциале соответствующую личности Федорова оксюморонно сочетаемостную атрибутику (1 — 2 — 3).

     Метатекст.
  Соединение несоединимого, противоречивость мыслительных экскурсов характерны для Федорова. Почему? Его жизненное кредо — быть «проектировщиком общего спасения» путем духовного движения по пути Христову. Задача гигантская. И в этом деле многие подходы вполне приемлемы как некая философская практическая эвристика. Она внутренне близка и понятна Бердяеву как в необходимой степени эмоциональному философу, находящемуся всегда в поисковой духовной модальности.

     Текст.
     «Но в чем же был этот таинственный «проект», который… вызывал восторги одних и насмешки других? Это проект избежания страшного суда. Победа над смертью, всеобщее воскрешение… Это есть… дело коллективной человеческой активности»    
(с. 208).

     Деривация.
  Автор приходит к вопросно-ответной тактике построения текста. В этом соединяются элементы и солилоквиума (диалога с самим собой), и диатрибы (диалога с воображаемым адресатом). И в том, и в другом случае адресат-читатель активно вовлекается в процесс мысли-речи автора, в чем и состоит дело коллективной человеческой активности.

     Метатекст.
     Озадачивать адресата текста могут противоположные реакции на «проект» Федорова: восторги и насмешки. Их причина — стремление философа в первую очередь к возможности воскресения людей, а потом уже к воскресению как духовному процессу. Страстный гуманист Федоров страшный суд отвергает, исключает, потому что люди должны жить вечно. И этому может способствовать, верит он, прогресс науки и техники, что Федоров и приветствует. Утопично? Идеалистично? Но масштабно и красиво!

     Текст.
     О символистах: «Вл. Соловьев был для Блока и Белого окном, из которого дул ветер грядущего» - обновленной России (с. 225).

     Деривация.
     Творческий выбор метафоры символического характера. Окно и ветер как медиумный тандем проникновения нового, освежающего и просветляющего смысла.
 
     Метатекст.
     Точнее сказать, символ окна имеет здесь несколько значений. Это и средство (Соловьев!) проникновения в умы, души смыслов о новой России с иным жизненным укладом. Это и повод для позитивной идеалистической надежды символистов на грядущее гармоничное личностное бытие. Это и средство проникновения света, несущего общее совершенствование, как и вполне возможного проникновения тьмы.

     Текст.
     О стихотворении А. Блока «Скифы»: «Вот строчки, очень жуткие для людей Запада, которые могут оправдывать беспокойство, которое вызывает Россия:
     Виновны ль мы — коль хрустнет ваш скелет
     В тяжелых, нежных наших лапах?» (с. 227).

     Деривация.
  Цитирование стихотворной речи, выражающей позицию поэта именно в риторическом вопросе, вполне разделяемом Бердяевым (полифония стиля, мысли-речи). В стихотворении Блок отходит от излишнего символизма в сторону реальной, кипящей политическими и социальными страстями жизни.

     Метатекст.
     Бердяев, как личность эмоциональная, очень переживающая остроту судьбы России, экзистенциально сближается с Блоком. А строки его пророческие и звучат весьма современно, особенно как бы имплицитная суть вопроса «Виновны ль мы?». Именно поэт, вышедший из «прозорливого» символизма и — пусть драматично, вовсе не легко — разочаровавшийся в Прекрасной даме, смог глубоко увидеть реальность и ее далекие перспективы, быть современным даже в нашем отнюдь не простом настоящем первой трети 21 века. 

     Таков идиостиль экзистиующего в сфере Духа, духовности философа. Это стиль широкого идейного и эмоционального полилога с современными ему мыслителями. Стиль активно действенный, неизбежно ведущий к самопознанию, о чем далее и пойдет речь.

Фрагменты текста цитируются по: Бердяев Н.А. Русская идея . — Харьков: Фолио. — М.: ООО «Изд-во АСТ», 2002. — 624 с.