Улов Всей Жизни

 
    1995 год. Озеро.

    зеро дышало. Серебристая пелена тумана, словно живая, медленно колыхалась над водой, завораживая своей первозданной тишиной. Илья, сгорбившись на складном стульчике, не сводил глаз с поплавка, чертившего ленивые круги на зеркальной глади. Рядом вертелся Артём — его девятилетний внук, который с азартом закидывал удочку, словно каждая минута тянулась вечностью, а мир вокруг был полон загадок.
    Тишину нарушали лишь плеск воды и редкие всплески рыбы — невидимые существа, поддразнивающие их бесплодным ожиданием.

    Лесные тайны.

    Когда солнце поднялось выше и растопило туман, Илья махнул рукой:
  — Пошли в лес, раз рыба молчит.
    Артём, не раздумывая, положил удочку в багажник «Москвича» и рванул вперёд, будто боялся, что лес вот-вот исчезнет. У оврага, где песок золотился, словно припудренный солнечной пылью, мальчик начал копать — то ли от скуки, то ли повинуясь какому-то древнему инстинкту кладоискателя.
    Лопата звякнула о металл. Среди ржавых гильз, проржавевших касок и обрывков ремней он наткнулся на ящик — небольшой, но тяжёлый, будто налитый свинцом.
  — Деда, сокровище! — крикнул Артём, и в его глазах вспыхнули огоньки, которые зажигаются только тогда, когда в руки попадает что-то настоящее, что-то важное.

    Письма сквозь время.

    Дома, под жёлтым светом настольной лампы, ящик раскрылся со скрипом, словно нехотя выдавая тайну, которую хранил полвека.
  — Давай-ка посмотрим, что тут у нас, — пробормотал Илья, счищая пальцами налипший песок. Замок, проржавевший, но крепкий, будто кто-то специально позаботился о том, чтобы содержимое не досталось первому встречному.
    Артём нетерпеливо дёрнул крышку.
  — Осторожнее! — сказал дед, но было поздно.

   Внутри, под истлевшей деревянной обшивкой, блеснуло что-то тёмное и маслянистое — свёрток, туго перетянутый брезентовыми ремнями, словно его прятали в спешке, но с расчётом на долгие годы. Артём развязал один узел, потом другой… и вдруг отпрянул, будто обжёгся.
 — Деда, тут… — его голос дрогнул, став вдруг тише, взрослее.
   Илья нахмурился, отодвинул внука в сторону и сам развернул ткань.

   Тишина.

   Только шелест листьев за окном да тяжёлое дыхание Артёма нарушали мгновение, которое вдруг растянулось, как резина. Перед ними лежал пистолет. Не ржавый, не забытый — ухоженный, будто его только вчера положили сюда. Рядом — патроны, аккуратно уложенные в коробку, пожелтевший дневник, письма-треугольники и фотография.
   Юноша в гимнастёрке. Взгляд — сквозь время. Илья замер, листая страницы. Солдат на фото напоминал его деда, а строки дневника говорили о любви, оборванной взрывами 1942 года.

   Дорога к сердцу.

   Деревня Заречная была недалеко — всего двести километров, но казалось, что они едут сквозь десятилетия. Адрес на письмах привёл их к покосившейся избе, где ветер гудел в щелях, как старая пластинка.

Дверь открыла женщина. Седая, с руками, изборождёнными морщинами, но с глазами, в которых всё ещё жила юность. Увидев треугольные письма, она прижала их к груди, будто боялась, что они рассыпятся в прах.
 — Бабушка ждала… — прошептала она. — Всю жизнь.
   Слёзы катились по её морщинам, смешивая прошлое с настоящим.
   Мы оставили ей дневник, письма, фотографию. Потому что это было адресовано не нам.

   Послесловие.
   На обратной дороге Артём сжимал в руке гильзу — единственное, что взял себе на память.
 — Деда, а когда ещё порыбачим? — спросил он, глядя на закат, который растекался по небу, как чернильное пятно.
 Илья улыбнулся.
 — Скоро. Но такой улов… Он раз в жизни случается.

     Тишина иногда громче криков. Сокровища — не те, что сверкают. А те, что, как нити, связывают сердца через года и десятилетья и письма, не долетевшие до адресата.. Дневник, переживший войну, Фотография, на которой улыбка так и осталась незавершённой…
     Они напомнили, что любовь не кончается.
     Она просто ждёт, когда её найдут.


     Тихон Чикамасов.