Беседа с солисткой Большого театра Ириной Долженко

«МОЙ ГОЛОС ДЛЯ ТЕБЯ»

Красноярском государственном театре оперы и балета им. Д. А. Хворостовского прошёл грандиозный концерт солистки Большого театра, Народной артистки России Ирины Долженко, посвященный её личному юбилею и 10-летию сотрудничества с этим театром.

В первом отделении прозвучали старинные русские романсы и романсы Чайковского и Рахманинова (партия фортепиано – Дарья Касаткина, Москва), а во втором – сцены и арии из опер с симфоническим оркестром Красноярского театра под управлением Михаила Леонтьева. Во втором отделении, помимо юбилярши, участвовали молодые оперные солисты из Москвы: Ксения Дементьева (сопрано), Денис Стебунов (баритон) и Игорь Войнаровский (тенор), продемонстрировавшие высокое исполнительское мастерство как в сольных ариях, так и в ансамблях, в том числе, с Ириной Долженко. А то, что Ирина Игоревна очень любима своими молодыми коллегами, было видно и из того, с каким удовольствием они пели в дуэтах и в ансамблях с ней, и в том, с какой теплотой и юмором исполнили куплеты Трике из оперы «Евгений Онегин», только вместо имени «Татьяна» пели, естественно, «Ирина», и в том, как тепло они поздравляли её на сцене вместе с директором театра С.В. Гузий.

Сольный концерт народной артистки страны в Красноярском оперном театре – редкое событие для Красноярска, поэтому зал был полон. Ирина Долженко своим роскошным голосом, душевностью, тонкой интерпретацией романсов захватила публику, и все присутствовавшие в зале горячими аплодисментами и криками «Браво!» всячески демонстрировали, как они рады быть свидетелями её выдающегося искусства. Восхитила слушателей и концертмейстер Дарья Касаткина, виртуозно и прочувствованно исполнявшая партию фортепиано и составлявшая на редкость гармоничный ансамбль с певицей (так хочется написать «и с исполнявшимися произведениями»). Арии и сцены из опер, составлявшие программу второго отделения, тоже прошли на ура, как и сердечная и красивая церемония чествования на сцене Ирины Долженко по окончании концерта.

Ирина Игоревна, скажите, пожалуйста, как Вы стали сотрудничать с Красноярским театре оперы и балета?

- Я приехала туда петь Кармен. А через полгода театр пригласил меня заняться труппой, причем, не только в качестве педагога, но и в качестве директора оперы. А директор оперы отвечает за всё – начиная с формирования репертуара, подбора солистов в труппу и заканчивая восстановлением вокального конкурса имени Петра Словцова. Потом этот конкурс закрыли и решили сделать конкурс имени Хворостовского, но так и не сделали. И вот оказалось, что я уже 10 лет сотрудничаю с Красноярским театром.

В Красноярском оперном театре Вы пели юбилейный сольный концерт. Не страшно было выйти с романсами в такой большой зал? Оперные арии — это понятно. А программу романсов в огромном зале донести до каждого — это, по-моему, трудная задача.

- Ну, во всяком случае, нелёгкая.

Когда после двух-трех произведений Вы почувствовали, что зал Вас принял, Вы стали петь гениально. Это помогает - такое приятие зала?

- Конечно, конечно! Не знаю, гениально или не гениально, но, во всяком случае, это то, как я чувствую, как я интерпретирую, потому что в старинных романсах все-таки имеешь право к некоторым своим вольностям. А Чайковского и Рахманинова так не исполнишь - к великим надо более бережно относиться.
Что можно сделать в русских старинных романсах?

- Душу вложить по-другому.

А в Чайковского и Рахманинова не нужно вложить душу?

- Нужно, конечно, но в рамках души Чайковского, скажем так. Или Рахманинова.
Вы любите петь романсы, особенно старинные. Откуда у Вас такая страсть к этому и такое умение их петь?

- Наверное, генетический код срабатывает. В доме родителей всегда пели, всегда была музыка, романсы были на слуху.

Скажите, пожалуйста, когда Вы впервые начали петь?

- В три года. Мой репертуар сначала состоял из песен «Чёрный кот», «Бухенвальдский набат», «По долинам и по взгорьям», поскольку папа любил петь эту песню, и «Колыбельной» Моцарта, которую пела мне мама.

А кому Вы пели всё это?

- Подчиненным моей бабушки по телефону, в основном. Мы тогда жили в Ташкенте. Бабушка была крупным чиновником, и ее сослуживцы звонили ей по домашнему телефону. Мобильных же тогда не было.

Почему по телефону отвечали Вы?

- Потому что мне это очень нравилось. Если я успевала первая взять трубку, соответственно, они должны были прослушать весь мой репертуар.

Почему вообще люди поют?

- Может быть, когда хочется как-то по-другому себя выразить? А может быть, просто от того, что человек счастлив.

А когда у Вас появилась мысль о том, что надо серьезно учиться пению?

- У меня не было такой мысли. Это произошло случайно. Я училась в музыкальной школе по классу фортепиано, а когда окончила, закрыла пианино на ключ и сказала, что больше к нему никогда не подойду. Но потом так случилось, что я не просто открыла, а стала заниматься вокалом с педагогом, которая в свое время была концертмейстером у молодой певицы. И так постепенно-постепенно начались мои вокальные уроки.
Но после школы в консерваторию я не пошла, а поступила в Московский авиационно-технологический институт, но поучиться там не успела - вернулась обратно в Ташкент к бабушке, и бабушка решила, что все-таки мне надо поступать в консерваторию.

Какие самые яркие впечатления были у Вас от учебы в консерватории?

- Мне повезло. В Ташкентской консерватории тогда еще оставались очень пожилые педагоги из Ленинграда, из Одессы, которые были эвакуированы в Ташкент во время Великой Отечественной войны. Я понравилась дирижеру Марку Гольдману, который со второго подготовительного курса взял меня в оперную студию, и тогда я не просто училась в консерватории, а уже была на сцене, потому что у нас был большой театр в кирхе, и каждый понедельник у нас шел спектакль - и «Фауст», и «Царская невеста», и «Богема», много спектаклей, а начала я с Марцелины и Керубино. А вообще я очень хотела преподавать. Почему-то я думала, что я это могу. Сейчас я ту свою мечту осуществляю.
Мы к этому вернёмся чуть позже, а пока давайте продолжим про пение.

- Консерваторию я не окончила. Во время учебы консерватории я случайно попала в Детский музыкальный театр под руководством Натальи Ильиничны Сац. Она меня к себе взяла, когда я была студенткой четвертого курса, и я с её режиссёрами работала как актриса и певица. В этом театре меня вырастили. Десять лет я там проработала и за тот период дважды стажировалась в США.

Скажите, пожалуйста, как Вы попали в европейские театры?

-  Это совсем другая история. На конкурсе «Бельведер» я выиграла приз – стажировку в Италии. Оттуда всё и пошло. Я работала в театрах Европы по контракту, у меня были менеджеры, которые занимались моей карьерой. Начала я в Венской камерной опере, потом в Венском шоу-фестивале. Далее был длительный период, когда я работала в Германии, в том числе, в Deutsche Oper Berlin. Выступала в Стокгольмской королевской опере, там мы с Мариной Мещеряковой пели «Норму»  Беллини под управлением итальянского дирижера Маурицио Барбачини. В Париже работала, в других городах Франции.

Когда Вы пришли в Большой театр, чем отличалась подготовка спектакля в Большом театре от того, что было в Европе?

- Это был репертуарный театр, где каждый день шел другой спектакль, где в каждом спектакле были суперзвезды, даже на маленьких ролях. Была стажерская группа. Мы очень быстро входили в репертуар. И потом, знаете, когда рядом небожители, очень хотелось соответствовать им.

У каждого типа голоса есть партии очень важные для карьеры, например, для меццо -Любаша, Кармен, Далила. А насколько важно или неважно для солиста оперы петь более мелкие партии?

- Начинающему певцу очень хорошо попеть много маленьких партий. Потому что в таком случае он много времени находится на сцене, то есть, он всё время в тренаже, и у него исчезает страх перед сценой и постоянные сомнения, что вдруг что-то не получится. Много солистов, которые не смогли петь большие партии только потому, что они готовились исключительно к ним, а психологически очень сложно выйти на публику.

Вы начинали свою карьеру в Детском музыкальном театре под руководством Натальи Сац. В чем была яркая особенность Натальи Ильиничны как руководителя театра, тем более детского театра?

- Наталья Ильинична посвящала детям, студентам и молодым артистам невероятное количество времени! Если она была в театре, то она была 24 часа, и никто не смел из театра выйти. Если она репетировала свои постановки, особенно новые, это всегда было очень серьезно. Она добивалась такого, чего мало кто мог добиться из режиссеров, с которыми я потом работала, при том, что я работала с очень известными режиссерами. С ней всегда было интересно.

Что именно было интересно?

- Наталья Ильинична много рассказывала о своей жизни. О том, как сидела. Мы же тогда ничего этого не знали, и в её книгах этого тоже не было. Дневники вышли много позже. Она всегда рассказывала очень интересно - о своих встречах с выдающимися людьми, о Сергее  Прокофьеве, в частности, о том, как они писали «Болтунью» и «Петю и Волка». А сколько она рассказывала о МХАТе, о Станиславском, о Сулержицком! Такое не забывается. А потом она могла сесть за рояль и играть Рахманинова, она была замечательная пианистка!

У нас каждый день был балетный класс. Всегда. Каждое утро. Для всех солистов оперы, для всех артистов театра. И даже Наталья Ильинична с нами иногда была на классе. Если она была в театре, она тоже приходила на класс. Ей было 80 лет, но она у станка нам всё показывала сама.

Что ещё отличало Наталью Ильиничну от других выдающихся деятелей искусства?

- Она ничего не боялась. Она могла заходить в любые кабинеты, открывать любые двери. Не боялась рассказывать о себе ни положительное, ни отрицательное. И очень любила своих артистов. В своём театре она была директором, художественным руководителем, главным режиссером. Она была всем. Таких, как Наталья Ильинична, сейчас нет.

Что Вы больше цените в оперном дирижёре?

- Уважение к певцам, к оркестру и вообще к тому, что он делает. Уважение к режиссёру, конечно, чтобы понять, что хотел режиссёр. Это очень важно, потому что мы же порой начинаем работать над спектаклем без дирижёра, только с режиссером. А дирижер появляется позже и видит, что уже сделано.

Вы часто участвуете в жюри вокальных конкурсов. Что для Вас главное в работе жюри?

- Объективность, конечно, и создание благоприятной атмосферы на конкурсе. Я очень уважаю людей, которые занимаются нашей профессией. Особенно молодых, потому что это очень трудно. Мне сразу видно, кто из участников конкурса останется в профессии, а кто нет. И часто угадываю правильно. Очень много хорошо поющих, но тех, кто станет звездой, очень мало. Когда я в свое время впервые услышала Венеру Гимадиеву, то сразу сказала, что эта девочка будет звездой. Так и оказалось. Я всегда стараюсь на второй тур пропустить больше участников, чем положено, особенно, если я кого-то заметила, и он мне понравился, стал интересен, стараюсь дать участнику второй шанс. Я люблю большие голоса и серьезное отношение молодого певца к тому, что он делает на сцене.

Бывают ли конфликты с участниками конкурсов? Мол, я так хорошо пел, а вы меня на следующий тур не пропустили.

- Конфликтов у меня лично никогда не было. Я после первого же тура говорю отсеянным участникам, что если им интересно мнение жюри, пусть подходят к нам, мы им скажем. И, возможно, наши комментарии помогут им на следующем конкурсе. У кого-то программа неправильно построена, кто-то явно не конкурсный. Я даже когда в театр кого-то прослушиваю, стараюсь объективно сказать человеку, почему у него что-то не получилось. Или наоборот, почему я его беру.

Сейчас много хорошо поющих певцов, но звезд уровня Кабалье и Доминго нет. А почему?

- Звездой мирового масштаба очень трудно стать, особенно сейчас. Певцов очень много, очень. Сейчас певцы зависят от агентства. И если агентство работает на тебя, то у тебя есть работа. А ты можешь быть замечательным, совершенно потрясающим певцом, но у тебя нет агента, и ты не сможешь никаким образом кого-то интересовать.

Агент агентом, но агент не может сделать такое имя, как у Доминго и Кабалье.

- Таким, как Кабалье и Доминго нужно родиться. Но имя все равно делают агенты. Агенты вкладывают в певца деньги. Если агент хочет, чтобы певец стал известным, он устраивает интервью в журналах, на телевидении, трансляцию лучших записей. Сейчас это всё проще. Ты можешь выставиться в любой соцсети и стать, так сказать, знаменитым. Но певцы этим редко занимаются.

Вы преподаете в Гнесинке. По какому принципу Вы выбираете себе студентов?

- Я их не выбираю, мне их дают. Либо перебежчики приходят.

Раньше женщины, в основном, занимались с женскими голосами, мужчины – с мужскими. А сейчас все учат всех. Это правильно?

- Не считаю, что это правильно. Надо заниматься с теми голосами, с которыми тебе легче понимать друг друга. Мне, например, удобно с тенорами и баритонами. Хотя у меня тоже все голоса занимаются.

Что Вам больше всего нравится в студентах?

- Целеустремленность. Есть люди, которые хотят по-настоящему, я их уважаю и стараюсь дать им по максимуму. Если мне интересно, я с удовольствием буду заниматься, готовить к конкурсам.

Насколько для Вас важна дружба в жизни?

- Для меня важна, потому что я человек достаточно закрытый. У меня есть подруга, с которой я дружу с седьмого класса. Она живет в Эстонии.

Существует известное высказывание, что театр – это террариум  единомышленников. Возможна ли дружба в театре?

- Да, конечно. У нас всегда была своя компания в театре, она до сих пор существует. И с другими театрами тоже дружим.

Чем вы любите заниматься в свободное время?

- Я всё умею делать руками: шить, вязать, рисовать, бутылки расписывать. Много разного.

А автопортрет можете написать?

- Ну, наверное, могу. Но я этим никогда не страдала - своими портретами. Я даже фотографии свои обычно не развешиваю, хотя многие артисты это очень любят.

У вас была круглая дата, а юбилей — это подведение итогов. Что бы Вы могли сказать в плане итогов для себя? Конечно, это промежуточные итоги, не финальные, естественно.

- Я до сих пор не потеряла оптимизма и стараюсь продолжать что-то делать - новое, интересное. За это я себя уважаю. За то, что люблю людей, за то, что стараюсь сама не опускать крылья и никому их не подрезать. Карьера — такая штука, которая рано или поздно заканчивается. Но есть какие-то вещи, которые ты можешь по-другому интерпретировать в своей жизни. Я всегда воспринимаю жизнь как великое счастье. А всё то, что мне даётся, наверное, поэтому и даётся.