Любовь к центру и к себе

   Митрофан Ладыженский однажды поведал об учении Отца Церкви: представь Бога в центре круга, а людей — по его окружности. Чем ближе любовью к Богу, тем ближе и к другим, идущим к тому же центру. Толстой, выслушав, задумался, полистал тетрадь и показал набросок: «Чем ближе любовью к людям, тем ближе к Богу». Схемы почти совпали — круг тот же, лишь пути разные.
   На первый взгляд, это греет душу: любовь к Богу и ближнему — два луча, что сходятся в одной точке. Но вот Дунс Скот врывается с холодной ясностью: Primam Naturam amare se est idem Naturae Primae — «Любить себя для Первой Природы есть сама Первая Природа». Бог любит Себя как суть Своей природы. А человек? Удалённый от центра, он едва способен любить себя — его любовь тускла, как свет, что тонет в тумане. Чем дальше от Prima Natura, тем слабее amare se, тем меньше в нём любви вообще.
   Иисус же бросает вызов: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем, всей душой, всей мыслью… и ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22:38–39). Просто? Нет, невыполнимо. Как возлюбить Бога всей полнотой, если способность любить себя — основа заповеди — почти угасла в отдалении от Него? Первая заповедь — стержень, но она же и пропасть: человек, лишённый божественной интенсивности amare se, не может дотянуться до центра. Вторая — «как самого себя» — висит в воздухе: что любить в ближнем, если себя едва различаешь?
   Схемы Ладыженского и Толстого кажутся близнецами, но трещина между ними — в акценте. Учитель ставит Бога первым, а любовь к людям — следствием. Но если любовь к Богу — это amare se Первой Природы, как научиться ей через любовь к другим? Можно ли, двигаясь по окружности, приблизиться к центру, или это лишь иллюзия движения — круг, где каждый шаг оставляет тебя на месте?