Пляска под струны тьмы

   В доме, где тени дрожали на стенах, дитя сажали за фортепиано и скрипку. Клавиши и струны пели реквиемы — Берлиоз, Моцарт, Верди, Форе, Брамс, — а позже шептались «Вальс» Равеля, Соната Шопена и Десятая симфония Малера. В этих звуках проступала красота, острая, как лезвие, — Диавол склонялся над нотами, касаясь их когтями. Музыка сплетала танец смерти с мистической страстью, эротикой теней и эзотерическим шёпотом о посмертном свете, унося за грань — в фонический хаос иного мира.
   Звуки ткали вокруг кромешную тьму — ;;;;;; ;; ;;;;;;;;, — где вставали кладбища и склепы, острова мёртвых и Елисейские поля. Вечная ночь качала в экстазе избранные души, открывая им тайну: Смерть и Жизнь — одно, Диавол и Бог — зеркала друг друга. Музыка становилась психопомпос, лодкой через реку в «тот свет», где народная церковь бойко торгует билетами, выкрикивая De profundis. Гимн агонии расцветал красками предсмертных судорог, импрессионистским мазком на холсте небытия.
   И когда ноги ступали в круг с религиозными плясунами, и когда тени патриархов кружились рядом, не было ли это Пляской Смерти? Жизнь играла беспечно, стуча в барабан, а струны тьмы вели хоровод, где Диавол подмигивал из-за нотного стана. Красота звука — ловушка, что манит к пропасти, обещая откровение, но оставляя лишь эхо шагов на краю.