Ванная философия

  Останавливаться подолгу на одном месте небезопасно, как и теряться, впадать в панику. Это сознание, как и многие другие - явные,  скрытые, приходит с каждым шагом пути, становясь другом тех, кто  продолжает идти...
Впрочем, слово “идти”, хоть и отождествлялось со словом “жить”, не совсем определенно выражало и раскрывало всю сложность воспринимаемого и испытываемого, с которым приходилось бороться даже при минутных расслаблениях, когда “жизнь” предоставляла небольшие передышки даже при обманчивых наслаждениях, казавшихся или желавших казаться далеко не сиюминутными.
 Нотки переживаемого просачивались глубоко в сущность индивидуального, побуждая его объясняться на усложненном и лишавшемся силы воли языке, переплетая иерархические строки слов с грубыми и далеко не всегда легко воспринимаемыми рецидивами.
 Таковым было следствие неординарных судеб индивидуальностей. Далеко не каждый падал тогда, когда созревал: падали кто раньше, кто позже, и лишь в одном все сходились - каждый умирал в одиночку. Последнее в свою очередь помогало осознавать и понимать всю неизбежность потерь и смиряться. Иных осознание неизбежности настигало и сшибало с ног сильней и больнее, чем  виражи нелегкого пути и причудливые странности судеб. Падение спутника порой казалось более страшным, чем еще не испытанное, свое.
К происходящему добавляется и надменная бессмысленность жизни, определить смысл которой  удавалось немногим...


 Черный усач-“альпинист” полз медленно и старательно,  прижимаясь к белоснежной и скользкой эмалированной стене, неуклюже ворочал головой по сторонам и осматривался, шевеля усами. Почти наравне с ним с необычайной легкостью подымался рыжий. Но конопатый не решался выбиваться в лидеры.
 Перебирающий задними лапками “альпинист” по кличке Стукач старался не отставать от старших, то и дело подстукивал музыканту, напевавшему знакомую мелодию, призывая его к большей серьезности. Ниже ползли еще двое. Остальных не было видно ни выше, ни ниже. То ли время, то ли пространство разлучили их с остальными, лишив последних возможности быть вместе со всеми.
Да, да, не желание и возможности, а пространство и время явились причиной разлуки!
 О ползущих впереди можно было судить по тому, как они летели вних головой и пролетали мимо основной группы.
При одном из падений зацепили Стукача, и тот с напутствием: “Счастливо вам, ребята”, сорвался с места и устремился вниз, в бездну бытия.
Здесь по большому счету никто никому помочь был не в силах. Максимум могли посочувствовать, утешить боль, спасти от хвори, недугов, подбодрить... но не более.
 Стукача проводили минутой молчания.
Лапки его скользили, не удерживаясь без движения на гладкой поверхности. Хоть он и не чувствовал еще усталости, но хорошо знал возможности остальных и не считаться с ними не мог.
- Всем идти,-скомандовал он, и группа двинулась дальше, в путь...
Шли без лишнего груза, даже предметы первой необходимости были оставлены внизу, на месте, откуда началось восхождение. День отступал, и нужно было торопиться на “вентиляционную станцию”.
Совсем недалеко проявился переход через гладкую белую зону, в шероховатую серую, хождение по которой чувствительно упрощалось. Нужно было лишь преодолеть небольшой бугор на их границе.
Усач долго удерживал новичков, сорвавшихся на бугре, но его передние мощные лапы, вцепившиеся в выступ, все больше и больше ощущали усталость. Все лишь наблюдали за тем, что происходило вокруг. Даже обреченно висевшие на задних лапах черного усача тоже флегматично ожидали своей дальнейший участи...
- Мы все, в конечном итоге, оказываемся достойными своей участи, - с досадой подумал усач и, махнув рукой, скатился вниз вместе с неудачниками. Он падал гораздо быстрее, чем два его спутника.
 Никто не в силах никому помочь- эта мысль погубила усача,- подумал в свою очередь конопатый рыжий,- хоть он и не был ей подвластен.
 До станции добрался лишь музыкант, которого встретили другие “счастливчики”, - мощный поток горячей “лавы” понудил расстаться с ним и конопатого.
У “счастливчиков” не было уже ни желания, ни сил идти куда-нибудь со станции, они не согласились бы на поход даже в рай, но все понимали наивность своих желаний и знали, что, переждав день, они снова двинутся в путь, ибо, чтобы оставаться на месте, им нужно было идти.
Ослепительный свет стеклянного мини-солнца нарушил ход  происходящего.


- Мама, поди сюда, погляди, что творится. Тараканы скоро съедят нас! Обещала посыпать средством и не посыпала...
Горячая вода, подхватив трупики тараканов, неслась к водостоку, закручиваясь воронкой вокруг широкого отверстия.
 Горячую воду давали с большими перебоями, и надо было торопиться.
Погружаясь в теплую ванну с разбавленными в воде шампунями и  укладываясь в ней на спину во весь рост, Женя, смежив веки, погружался в свои думы.
- Как часто между человеком и злом, которое представляется нам, в большинстве случаев, в виде всевозможных масок, пробивается  росток любви,-рассуждал Женя про себя.- Он мешает использовать все средства и возможности, чтобы обрушиться на это зло.
- Излишняя уверенность человека в своих возможностях   всегда была ошибочным шагом его логического умозаключения, потому что в определенные моменты жизни сама улавливала в себе подвох и  несостоятельность.
- Нереализовавшаяся мощь внутренних возможностей порой разрушает в человеке его социальное и биологическое кредо. Социальное кредо - это хрустальный замок нравственности, без которого человек превращается в хищное животное. К примеру, разумно ли спасать, когда ради этого приходится убивать?
 Случилось такое раз, два, ... , часы отбивают счет, и ты все быстрее катишься вниз, где тебя ждет  коварный и суровый, но, увы, справедливый суд внизу, - глядишь, и окажешься перед сорванной маской зла. Все это так похоже на принцип домино! Попробуй-ка уложить кости одну за другой, используя тысячи и миллионы коробок, а потом толкни всего одну из “начальных”  костяшек и пойдет, и изовьется  красочной лентой вся благотворительная цепь.
- Ответ и выход лишь один и единственный. Он может предохранить человека от этого унизительного падения - он ясен и дураку! - Не надо становиться в строй!
- Ура!  Причина ясна, болезнь излечима!- наивно воскликнул Женя.
- Но увы между “не надо” и объективной необходимостью вся историческая пропасть событий прошлого и настоящего. Жизнь заставляет становиться в строй. Или, если попроще,- сама ставит тебя в строй, ничего у тебя не спрашивая. Революция объективна и закономерна, как итог борьбы чистого и справедливого. Но достаточно ли ее одной?
Чтобы удовлетворить прихоть единиц и облегчить участь не многих, порою погибают миллионы.
 Все не раз уже оговорено, сказано, написано, на большинство этих вопросов уже отвечала философия, но каждый раз умираешь по-новому и все острее и больнее воспринимаешь разгулявшуюся мразь. Никто не хотел умирать! Однако умирали и умирают по сегодняшний день.
- Жизнь течет по своему руслу, и у нее свои законы, она жестока и коварна!- лезло в голову Евгения.- И особенно, когда представляется нам в маске, маске прекрасного и величавого. Можно ли за деревьями не видеть леса?
- И если мы говорим, что в жизни все взаимосвязано и взаимообусловлено, что человек- существо биосоциальное, то смерть социальная - потенциальная биологическая смерть.
- Как не вспомнить здесь утверждение великого Платона,-прояснилось у Жени: “Жизнь-это медленная смерть, и кто не хочет умирать, тот не должен рождаться”. Докатились! Да, но где же тогда историческое качество этой категории? Жизнь ради светлого будущего! Неужели и тут коварство объективности - делать светлое тьмой?
- Женя, ну что ты там до сих пор, провалился что ли? Как будто никто, кроме тебя не хочет купаться?
- Сейчас, мам, выхожу уже скоро,- отозвался  Женя, приоткрывая глаза и привставая - вот где конец любой философии!
Вылезая из ванны Женя, он подхватил с вешалки длинное чистое махровое полотенце, обнюхал его пару раз, принялся обтираться, наслаждаясь чистотой своего тела. Опустил руку в воду, снял с водоотводного отверстия ванны пробку, отложил ее на край раковины и с удивлением обратил внимание на загрязненную воду.
- Странно! Вроде бы еще совсем недавно купался, и вот тебе на! Хорошо все-таки купаться, обмывать тело снаружи. А если очистить организм и изнутри, хотя бы по методу голодания, по Бреггу1 - тогда вообще закачаешься от удовольствия.. А еще промыть и прочистить сердце и мозги, вот было бы здорово, меньше одолевали бы всякие дурные мысли и философские теории, как они не одолевали несчастных существ, которые лезли по стенкам ванны и которых пришлось смыть водой. Может, и вправду жить нужно попроще? Но как? Жизнь пройти и впрямь не поле перейти.
- Женя, ну, ты скоро,^наконец, или нет,- нервным громким голосом звала мать, прося побыстрее освободить ванную, - уже больше часу, как возишься.  Интересно, что ты там делаешь?
- Как все быстро изменяется, и как быстро летит время,-думал Женя, стоя у окна и наблюдая за сумерками, медленно опускающимися на город,- которому не удалось изменить лишь сущность человека.
Издалека, почти с другого конца города, едва слышно доносился колокольный звон. - Хм?!- удивился он.- Интересно, по ком они звонят в такое время? Странно, обычно звонили по утрам. В этом городе тоже многое изменилось.
 Он последний раз протер полотенцем влажную голову и волосы и, обернувшись, оглянулся на свой письменный стол. Его ждали стопки  бумажных папок, всевозможные книги и куча разных бумаг. Он гордился своим образованием и своей работой, доставлявшей ему много радости. Но он еще не знал, сможет ли сегодня работать или нет. После горячей ванны и легкого обмывания душем он чувствовал спасительное облегчение тела и приток новых сил, но голова по-прежнему была занята утомительными философскими размышлениями.
 Через несколько минут он направился в кухню. Для полноты набора биологических потребностей и достижения наивысшей точки физического блаженства ему недоставало пары чашек крепкого горячего чая.
 Но и после этого он не чувствовал себя полностью счастливым и удовлетворенным.
Душе его хотелось еще чего-то, пока ему не ведомого, некоего возвышенного чувства, которое  необходимо было ему как крылья для полета.      

               
                12.03.1988