Один день Дитера, почтальона третьего Рейха

1986 год. Я работал тогда в ГДР, вольнонаёмным работником в советском военном госпитале. Одним из развлечений для меня в свободное от работы время было посещение книжных развалов. Для улучшения моих знаний немецкого языка, я покупал и переводил для себя на русский язык, простенькие книжки. Так, в одно из посещений, я приобрёл тоненькую брошюру, название которой меня заинтриговало: «Ein Tag von Dieter, eines Brieftrаеgers des Dritten Reiches» (Один день Дитера, почтальона третьего Рейха), изданной в Дрездене в 1975 году.

Зовут меня Дитер Штольц. Проживаю я в небольшом немецком городке, где в 1915 году и родился. Мой отец, как и большинство наших мужчин, работал на угольной шахте, находящейся неподалёку. Да и мне была уготовлена судьба, провести большой кусок жизни под землёй. Но несчастный случай, произошедший со мной в восьмилетнем возрасте, предопределил будущее по-иному. Катаясь зимой на санях с высокого угольного террикона, я упал и сломал руку, да так неудачно, что она начала сохнуть. Я рос, взрослел, а моя правая, изуродованная рука, так и осталась восьмилетней. Научился писать левой. В школе я успевал по всем предметам, и мне прочили будущее учителя. Но ко времени, когда нужно было уезжать для продолжения обучения в центральный город нашей земли, заболел отец, у него проявился силикоз, частое заболевание шахтёров. Ни о каком дальнейшем обучении не могло быть и речи, мне пришлось искать такую работу, где я мог бы обходиться одной рукой. Так я и стал почтальоном.

30 января 1933 года президент Германии Пауль фон Гинденбург назначил канцлером Адольфа Гитлера, лидера Национал-социалистической рабочей партии. После прихода к власти нацистов, так часто называли членов этой партии, многое поменялось в нашей жизни. Во всех бедах Германского рейха того периода обвинили евреев и коммунистов. И, несмотря на то, что государство стало выделять бюргерам под малый процент кредиты на постройку домов, их так и называли «дома Гитлера», в народе появился страх и неуверенность. Мне было странно наблюдать за нашими жителями, я поражался, неужели они не понимают, куда приведёт Германию этот агрессивный австриец? Словно какое-то общее помешательство. Люди стали писать друг на друга доносы, обвиняя, например: в неярко выраженной лояльности к нацистам, на то, что сосед слушает по радиоприёмнику «вражеские» Третьему рейху голоса или кто-то был замечен в магазине, хозяином которого был еврей. Местные власти считали подозрительными тех, кто не доносил. Народ восторгался новым канцлером. Даже главная улица нашего городка была переименована в Гитлерштрассе. Из радиоприёмника неслись пламенные речи Гитлера, призывающие к единству нации. Они всё больше носили агрессивный характер. И как-то, очень быстро, под действием мощного потока нацистской пропаганды, народ впитал в себя, что арийцы самая великая нация, и нам, Господом, предназначено стать главными в этом мире. А лёгкое начало захвата нашими войсками соседних стран, лишь утвердило немецкий народ в его величии. Мы напали на Польшу, поделила её между Германским рейхом и, тогда другом нашей страны - СССР. Через короткое время мы напали и на нашего друга...

И когда германские войска перешли границу СССР, наш народ был в полной уверенности – это была необходимость, и что такой поход будет лёгкой прогулкой. Русские будут захвачены за несколько дней. Но вышло всё не так, как обещал Гитлер в своих выступлениях. СССР оказался твёрдым орешком.

Очевидно, нашим высокопоставленным военным к 1944 году стало понятно, что война проиграна, но Гитлер, либо упрямо верил в победу, либо страх за свою судьбу в случае поражения, заставлял его "сжигать в топке войны" всё новых и новых солдат...

Война с Советским союзом затягивалась. Молодые мужчины из нашего городка были на фронте. Оставались только дети, старики да убогие - вроде меня.

Работы на почте прибавилось. Теперь мой рабочий день начинался в 3 часа ночи, а заканчивался тогда, когда была отдана последняя корреспонденция. Ночью я сортировал письма, затем, до полудня, разносил их. К 12 часам шёл на вокзал к приходу поезда, чтобы забрать корреспонденцию для следующего дня, заносил её на почту, и продолжал разносить, разобранные ночью, письма.

Работа почтальона в маленьком городке, это не только разноска писем, но и общение с жителями. Каждый пытался поговорить со мной, рассказать о своих бедах и радостях, чем-нибудь угостить из того малого, что могли себе позволить люди в то трудное время. И, как шутил господин Вагнер, священник нашего католического костёла: «Дитер, с тобой наши прихожане более откровенны, чем со мной на исповеди». Так что, с работы я порой возвращался только поздним вечером.

Так же, как обычно, и в тот памятный день 21 июля 1944 года, придя ночью на почту, включил радиоприёмник и стал заниматься сортировкой писем. Вдруг из радиоприёмника раздался голос Гитлера. Он кричал, что его никто не поставит на колени! Что пусть народ третьего Рейха будет спокоен, сегодняшнее покушение, унёсшее жизни нескольких генералов, не затронула его!..

Взволнованный этим сообщением, я продолжил свою работу. Рассортировал письма, и к 8 часам уже подошёл к дому первого адресата. Это была мясная лавка семьи Дум. С их сыном, Фрицом, мы когда-то учились в одном классе. Теперь я принёс родителям от него письмо с восточного фронта. Надо сказать, что с Фрицем Думом я никогда не дружил, поскольку тот был очень тупым парнем. Учился он из рук вон плохо. Фриц считал, что мяснику совсем не нужны науки, а о другом будущем, кроме, как перенять дело родителей, и не думал. Он добровольно вступил в нацистскую партию и в будущем, добровольно же, поступил на службу в СС. Дверь открыл Петер Дум, отец Фрица. Взяв письмо, мясник поинтересовался, знаю ли я о покушении на канцлера? Получив утвердительный ответ, он разразился проклятьями в адрес заговорщиков. Петер, с воодушевлением говорил, каким ужасным пыткам необходимо подвергнуть этих негодяев. Как они вообще посмели посягнуть на самое святое для всех нас, для страны. Он сказал, что Гитлер, это и есть Германия. Вспомнив про письмо сына, которое держал в руках, сказал с восторгом, что вот, мол, какими должны быть истинные арийцы. Настоящие немцы сейчас обязаны защищать свою Родину там, в Советском союзе. Потом он посетовал, что бизнес его в упадке. Некому стало держать скот. Его, слава Богу, выручают голуби, мясную породу которых он завёл.

Следующим адресом, куда мне нужно было передать письмо, был дом доктора Ессигкруга. Сам-то доктор с семьёй в 1939 году покинул Германский рейх. Незадолго до его отъезда, когда я принёс очередную корреспонденцию, спросил, почему они уезжают? Доктор ответил, что ему, как еврею, стало опасно здесь оставаться. Семья Ессигкруг осела в США. Об этом я узнал от его брата, остававшегося с женой и тремя детьми в этом доме, когда принёс ему письмо от доктора. Это было ещё в 1941 году. Брат тоже собиралась уехать, но не успел. Всю их семью арестовали. Что с ним стало - я не ведаю. А принёс я сегодня письмо в этот дом, точнее во флигель – пристройку к дому. Там проживает семья пожилых людей. Их, в своё время, приютил доктор Ессигкруг. Они просто были его пациентами. Так распорядилась судьба, что к старости эти люди пришли без пенсионного пособия и жилья. Доктор полностью содержал их. Вы спросите, если арестовали брата доктора, почему же не тронули этих людей? Ответ прост, они арийцы – католики. Теперь старики живут на крохотное пособие от государства, да соседи иногда помогают им из жалости. Сегодня я принёс старичкам ответ из министерства финансов на запрос, который я помогал им написать, по поводу хоть каких-нибудь дополнительных выплат. Пожилые люди встретили меня с радостью, поскольку кроме письма, я принёс им ещё и булочку. Её мне дал мой приятель - пекарь, чтобы я мог в течение дня подкрепиться. Письмо же из министерства совсем их не обрадовало. Там сообщалось, что в денежной помощи этим людям отказано в связи необходимостью дополнительных финансов для победы третьего Рейха. Про покушение на Гитлера я им не стал рассказывать.

Я проходил мимо дома фрау Мюллер, которая была немного не в себе после полученного несколько месяцев назад, сообщения о гибели на фронте её единственного сына. Бедная мать всегда встречает меня перед домом, в надежде, что сын её всё же жив и пришлёт весточку. Она ещё не знала о случившемся покушении, и когда я ей сообщил, женщина, не скрывая досады, что попытка уничтожения Гитлера не удалась, произнесла: «Гитлер – военный преступник, убийца. Он убил моего сына». Я предупредил бедную мать, что сегодня опасны такие высказывания. На что фрау Мюллер, с обречённостью в голосе, сказала: «Когда не стала моего сына - я умерла. А что они могут сделать с мёртвой? Ещё раз убить?»

Пройдя ещё несколько домов, завернув за угол, дёргаю за ручку дверного колокольчика в доме семьи Вернер. Здесь нужно долго стоять в ожидании, когда тебе откроют. Мартин Вернер, год назад вернулся домой из России. Вернулся весь израненный: снарядом оторвало ему правую руку и левую ногу. Сам он шутил, что теперь похож на клоуна. Но он, пусть и не целиком, но всё же вернулся домой, а вот его брат убит под городом Харьков. Жена Мартина работает в швейной мастерской, по утрам её не бывает дома. Мартину, чтобы открыть входную дверь, нужно было преодолеть нескольким ступенек, что при наличии его увечья, дело трудное и долгое. Вообще эту семью война "лягнула" очень больно. Кроме двух конечностей, она забрала у семьи Вернер ещё и детей. Полгода назад, погибли их трёхмесячные девочки-двойняшки. После отъезда доктора Ессигкруга, а он лечил жителей нашего и соседних городков, как взрослых, так и детей, врачей не стало. Двойняшек с высокой температурой повезли в центральный город нашей земли, в военный госпиталь. Там не было детского врача, спасти малышек не удалось. Я был уверен - уж Мартин-то сейчас выскажет разочарование, что попытка покушения не удалась, но нет; инвалид накинулся с проклятьями на участников заговора, как он выразился, «против отца народа Германии». И раз фюрер не погиб от взрыва бомбы, хотя стоявшие рядом офицеры были убиты, его хранит сам Господь!

А вот дом семьи Шнайдеров. Вместе с господином Шнайдером работал мой отец в шахте. Сегодня я просто зашёл к ним, как к старым приятелям моего отца. Последнее письмо от их сына было из Сталинграда, но вот уже почти год от него нет никаких вестей. Старики не теряют надежды, что сын вернётся. Им хотелось верить, что после варварского окружения наших солдат, из-за бездарного командования генерала Паулюса, их мальчик жив, но находится в плену у русских варваров. А ведь было и такое время в начале русской компании, когда я приносил Шнейдерам посылки от их сына. Они хвастались, что их мальчик прислал маме из России шикарный пуховый платок, и фотографии, где он сфотографирован с русскими пленными. Госпожа Шнайдер, узнав от меня о случившемся покушении на Гитлера, запричитала: «Бедные, бедные наши солдатики. За что эти русские их убивают? Ведь наши мальчики, многие из них гибнут совсем ещё юными, пришли освобождать Советский союз от коммунистов. Как говорит наш фюрер, мы несли мир СССР. Но каким наш Адольф оказался дальновидным, что не поверил этим русским, а снабдил наши войска мощным оружием. А наш сын обязательно вернётся».

Следующее письмо Фрау Мюллер, у которой оба сына воюют. Они лётчики. Старший - Йоган - на восточном фронте, Ганс был в Африке, теперь в Европе, во Франции. Сегодня  ей письмо от младшего. И уже в который раз я вынужден выслушивать её рассказ: «В начале нашего марша на СССР, как мне написал Йоган в первом и единственном письме, они летали над Украиной. Он работал по Киеву. Потом их эскадрилью перекинули на север, он работал по Ленинграду...»

Время подходило к 11 часам, и нужно было идти на вокзал за почтой к прибытию поезда. На вокзале сообщили, что поезд задерживается на неопределённое время. И как сказал мне, доверительно, дежурный по вокзалу, что это, скорее всего, связано с ночными событиями, чтобы заговорщики не смогли сбежать, воспользовавшись железнодорожным транспортом. А, возможно, и потому, что сегодня англичане бомбили какую-то станцию по пути следования состава. Мне пришлось дожидаться поезда, который пришёл только к ночи.

PS.
Так неожиданно закончился мой рабочий день, который, если бы удалась попытка покушение, мог бы стать первым послевоенным днём.

И ещё. В чём-то я даже благодарен судьбе за своё увечье. Во-первых, я не участвовал в этом военном преступлении. Во-вторых, через три дня после попытки переворота, в которой участвовало много военных, нацистское приветствие, поднятие правой руки под углом примерно в 45 градусов с распрямленной ладонью, сопровождаемый выкриком «Хейль Гитлер», стало обязательным для государственных служащих, но моя-то правая рука не поднималась.