Адольфо Биой-Касарес-Осторожно, двери открываются

перевод с испанского

Оригинал: https://ciudadseva.com/texto/una-puerta-se-abre/

*****

(полный текст)

Альмейда облачился в синий, будто к выходу в свет, костюм. Завязал перед зеркалом  безупречным узлом парадный галстук, даже добавил толику лоска: зажим в форме подковки на счастье, с зелеными камушками, драгоценными исключительно как напоминание. Сегодня позолоченные листья плюща на резной раме, обвивавшей зеркальный овал, придавали отражению в зимнем полуденном свете таинственную и печальную глубину. Пробормотал:

"Вот таким и замру, на какой-нибудь фотографии в спальне Кармен, прямо между ее фотопортретом, где она в шали для фламенко, и снимком голого карапуза-племянника на подушке.

Послышался шорох бумаги: в щель под дверью впихнули письмо.

"Неужели мне до сих пор не наплевать?", - подивился он сам себе, разрывая конверт.

Оказалось - счет от портного.

- Ну, для таких расчетов, - обронил он, - самоубийства не откладывают.

Будто в надежде дать себе последний шанс, вновь встал перед зеркалом, задаваясь вопросом: осталось ли хоть что-нибудь, что его радовало?

Поиск наскоро выдал лишь запах хлебных тостов да танго "Бурная ночка".

Двух вещей мало: по примете, нужно найти что-то третье.

Порылся в памяти, сперва - напропалую, потом - по порядку: люди ("к черту, к черту")... ритуалы из прошлого ("да кто бы сам себе не опротивел, с такими-то закидонами?")... театр на Авенида-де-Майо... бильярдные в центре... холостяцкие посиделки заполночь, с матерком и похабщиной, обычно в каком-нибудь ресторанчике на галерее Онсе...  сон в летних лесах по дороге на Ла-Плату... чтение, когда-то увлекавшее - вроде истории о машине времени и прочая фантастика, где попаданец прибывал в жутковатый и довольно безрадостный мир будущего.

И где теперь те книги? У Кармен, наверное, или у какого-нибудь ее малолетнего племяша, она им книги на раз передавала, точно они ей руки жгли.

А когда бесполезное выуживание относительно радостных вещей уже изрядно поднадоело, вспомнился вдруг холодильный фургон в виде белого медведя, из скорняцкой лавки, куда часто захаживал ребенком.

- Ну, вот и три, три штуки! - торжествующе воскликнул он, но тут же осекся:
- Ну и что с того?..

Не отводя взор от зеркала, наощупь потянулся к револьверу.

Несколько секунд спустя, отслеживая движение руки, заметил на столе газету. Точнее, зацепился взглядом за объявление (в черной рамке - в таких давным-давно печатали в провинциальных газетах некрологи):

"Уверены, что жизнь загнала Вас в угол и растоптала? Все пропало? Бежать некуда, остается лишь самоубийство? Если Вам терять уже нечего, то почему бы не заглянуть к нам?"

"Будто для меня написали", - подумал он, - "вот прямо мой случай, один в один".

Блаженны те, кто в силах возложить вину на ближнего своего, ибо рано или поздно изольют они душу свою...

Почему бы, действительно, не поговорить с Кармен начистоту, для ясности, как и советовал Хоакин-Левша из бильярдной "36"?.. О, ясность! Избавление, оазис, недостижимый мираж, сон, который лучше бы не видеть вовсе.

Наша воля ограничена ожиданиями ближних.

Кармен! Молниеносная, непреклонная, как-то в очередном порыве великодушия убедила: "Нам нужно поговорить" - и тут же пустилась в подробное пояснительное увещевание, из тех, что казались совершенно несовместимыми с ее живой натурой, но на деле ее прекрасно дополняли, придавая ей сил.

Ах, Кармен, Кармен, всегда и везде Кармен: прекрасная, с тонкими, будто филигранно прорисованными, чертами лица, светлокожая, разрумянившаяся, с огоньком во взгляде, с победоносной улыбкой, и столь изящная, что никто, никогда, даже во сне вообразить не мог, что язык повернулся бы назвать ее "лилипуткой". Казалось, стоит лишь открыть дверь - и по ту сторону явится она, встанет на пути, стремительная, как взмах веера, в своем наряде танцующей балерины из шкатулки, чертиком из табакерки, с убаюкивающим волю взглядом, со вселяющим радость смехом, с идеально белыми, ровными зубками и миниатюрными ручками, с тонкими бледными пальчиками, увенчанными ноготками, похожими на коготки.

Его против воли затянуло водоворотом видений: вихрь неистовых притопов и пощелкиваний каблучками, в завершение которых взмывали вверх руки и раздавалось страстное "вуаля!".

"Время все расставит по местам", - сказал ему как-то в "Тридцати шести" Хоакин, лучший бильярдист с левой подачей, закадычный друг, чья жизнь катилась гладко, как шар по зеленому сукну.

"Пусть у меня нет ни такой же удачи, ни мастерства, но зато есть Кармен", - думал он, решительно отводя руку.

И всем телом содрогнулся от выстрела.

Потом вспомнил: на кладбище Реколета с почестями хоронили военного.

Он отложил револьвер, чтобы перечитать объявление, будто внезапный залп отвратил  его от новых рискованных движений. Пробежался взглядом по строчкам, не питая особых надежд ни на что, но, дойдя до телефонного номера и призыва "Звоните прямо сейчас", произнес: "А почему бы и нет? Скепсиса, чтобы не верить в ничто, во мне достаточно", и набрал номер из любопытства, из интереса: уготовано ли в это мгновение жизнью какое-нибудь приключение для него?

Ответили сразу.

- Хотите забронировать время для встречи? - осведомился усталый, но спокойный мужской голос. - Эта неделя у меня уже полностью расписана. Разве что прямо сейчас...

Наверное, от запутанности решил, что ему дается шанс:

- Можно... Я смогу, - пробормотал он.

- Записывайте.

- Сейчас...

- Аведина-де-Майо... - надиктовывал усталый голос.

Альмейда тщательно записал номер дома и парадной.

- Чтобы не ждать, не задерживайтесь, пожалуйста.

Он взял часы, собрал монеты из пепельницы, брелок (подарок от Кармен), смочил носовой платок одеколоном, и, завершая уборку на письменном столе, заметил чековую книжку. Подумал: "Тоже возьму. По крайней мере, хоть с портным перед смертью расчитаюсь". Поскольку Альмейда собирался пойти в сторону Авенида-Кальяо, чтобы поймать такси, мастерская портного была по дороге.

На выходе его с важным и учтивым видом перехватил консьерж:

- Сеньорита Кармен, - провозгласил он, - оставила вам конверт. Позвольте, я достану...

- Потом передадите, когда вернусь. - и двинулся дальше, на улицу, не дожидаясь возражений. Зашел в мастерскую. Портной спросил:

- Желаете подобрать покрой на себя?

- Мне новые костюмы вряд ли понадобятся, - отозвался Альмейда, - я пришел всего-навсего рассчитаться, вот и все. Вы удивлены?

- Нет, сеньор. Сюрпризы в любой миг получаются.

Едва вышел на улицу, как тут же поймал свободное такси. Занял место в салоне, объяснил маршрут и вполголоса произнес: "Повезло... Надо же, до чего я дошел, если поймать такси считаю за счастье".

Разговорился с водителем о рекламе, которую читают в прессе.

- Что скажете? - спросил Альмейда, - стоит её принимать всерьёз?

- У меня жена постоянно ее читает, и знали бы вы, чего только она по ним ни находит! Я ей говорю, мол, хватит уже, дома скоро ни провернуться от этого барахла будет, а она мне в ответ как отрезала, словно репетировала выход на сцену: дескать, по объявлению-то она мне электрический пояс, который я до сих пор ношу, и прикупила.

Водитель, похоже, так увлекся собственным рассказом, что другие машины при выезде на Авениду-де-Майо оказались для него полнейшим сюрпризом, и он чудом избежал аварии... а вот его коллега, объезжая такси, врезался в автобус. Увенчивали эту мизансцену скрежет стали и грохот разбитых стекол.

На выходе из такси Альмейда почувствовал, что ноги подкашиваются, и немудрено: сперва - залп в честь опочившего вояки, а тут еще и авария. Подумалось, что ему так муторно после всего этого шума и встряски, что вечером вряд ли хватит сил спустить курок, но если он эту ночь переживёт, то и встрече с Кармен - быть. У дома 1200 по Авенида-де-Майо, выискивая дверь с номером, выписанным на бумажку, прошел неподалеку от театра "Авенида". "От судьбы не уйдешь!", - воскликнул он, - "все те же места, та же избитая колея! Вернусь-ка я, пожалуй, домой".

"Но раз уж я сюда добрался", - продолжал Альмейда, - "посмотрю-ка я, что там этот шарлатан на доверии предлагает".

Принюхался - в холле пахло странно, будто консьерж что-то стряпал на формалине. Поднялся на пятый этаж. На бронзовой (навевавшей мысли о мемориальной) табличке прочёл: "доктор Эдмунд Скотт". Проследовал за девицей в костюме медсестры в заставленный под потолок книгами то ли кабинет, то ли в смотровую, в которой старикашка в медхалате за столом, по которому расстилалась бесконечность бумаг, на которых стоял поднос с полной чашкой, в которой стыл кофе с молоком,  возвестил с набитым ртом:

- Я ждал вас. Я - доктор Скотт.

В глаза бросалась его миниатюрность ("точно в пару для Кармен создан", - подумалось Альмейде), да ещё доктор оказался и хиляком, трупного цвета.

- Я по объявлению.

- Простите, угощения не предлагаю, - извинился Скотт, - можем послать для вас за порцией в молочную за углом, но они там знатные канительщики.

На дальней стене за спиной у доктора висела довольно мрачная картина, изображавшая то ли Харона с пассажиром в лодке, то ли венецианского годольера, перевозившего по каналу больного, а то и мертвеца.

- По объявлению я, - повторил Альмейда.

- Ничего, если я поем? - осведомился доктор, нарезая булку и макая ломти в чашку. - Кофе с холодным молоком не рекомендуется категорически! Но говорите, пожалуйста. Рассказывайте все, что у вас стряслось.

- Час от часу не легче... - прошипел Альмейда с непостижимой, возможно, вызванной мозглявостью доктора, злобой. - Печатаете какое-то, прямо скажем, довольно загадочное объявление, я, значит, на поездку трачусь - при том, что только еще одного облома мне и не хватало, а теперь, выходит, я еще и обьясняться должен?!

Доктор Скотт вытер платком спера смоченные в кофе усы, затем - лоб, вздохнул, и прежде чем ответить, уделил подобающее внимание круассану: макнул в кофе, откусил, прожевал. Наконец, заметил:

- Я - врач, а вы - мой пациент.

- Я вам не пациент, и вообще не "ваш"!

- Прежде, чем назначать лечение, врачи выслушивают больных.

- Да в своем объявлении вы и без того достаточно точно описали мою ситуацию, что скрывать? Что вы еще хотите от меня услышать?

Слегка встревожившись, доктор уточнил:

- Вы ведь материальными затруднениями не страдаете?

- Да нет, не в деньгах дело. В женщине.

- В женщине? - к Скотту вернулась былая самоуверенность. - В женщине, которая вас не любит? La donna e mobile! [1] Прошу вас, сеньор, не отвлекайте меня вашими детскими страдашками!

- В женщине, которая меня любит.

- Разрешите порекомендовать вам одного психоаналитика, - доктор выписал на бланке рецептов имя и адрес, - чтобы вы не потеряли последний шанс на счастье,  который только и остается у нас, мужчин, в этом летящем в тартарары мире: создать и укрепить пару.

- Я вас правильно понял? - спросил Альмейда, медленно поднимаясь в полный рост.

- Постойте, не горячитесь! - сжавшийся Скотт смотрел на него снизу вверх. - Всё настолько серьёзно?

- Хоть вешайся! Жить-то я живу, но это ненадолго, с отсрочкой, и то потому, что ваше объявление прочел.

- А нельзя ли вам переждать месяц-другой у друга? Время все расставит по местам.

- У меня есть друг, который повторяет буквально то же самое. Но это он Кармен не знает... да вы её не знаете.

- Кого-кого? - переспросил Скотт, приставляя раскрытую веером пятерню к уху.

- Уже неважно, доктор. Если вам нечего мне предложить, то мне, пожалуй, пора.

- Моя система в основе своей содержит неопровержимый принцип, согласно которому время все расставляет по местам! Если вкратце, милостивый сеньор, я усыплю вас и заморожу. А когда проснетесь (годиков этак через пятьдесят, а то и все сто) - в Багдаде все спокойно, над всей Испанией безоблачное небо... Должен, впрочем, настоятельно подчеркнуть, что в таком случае вы теряете то, что я имею обыкновенрие называть "величайшим шансом для четы". Радикальное воссоединение пар - вот мое окончательное и безотзывное предложение!

- Ну, довольно. Мне пора домой.

- Не горячитесь; я не настаиваю. В знак доброй воли позвольте подчеркнуть одно из преимуществ моей системы криосна, которое столь любознательная личность, как вы, несомненно, оценит по достоинству: шанс на туристическую поездку во времени, возможность познать будущее!

- Отлично. Если заморозите меня прямо сейчас, я согласен на столетний сон.

- Давайте не будем пороть горячку. Сперва необходимо вас всесторонне обследовать. Могу порекомедовать солидную лабораторию, где сделают рентген и анализы по выгодным расценкам. Я должен удостовериться, что ваше здоровье позволяет.

- А может, мне здоровье в таком случае позволяет пулю принять?

- Зря вы так, даже в шутку. Поставьте себя на мое место: что останется от репутации доктора Скотта, если вы скопытитесь? К тому же, милостивый сеньор, мне неизвестно, насколько вы состоятельны, но полагаю, что некоторые шаги для улаживания финансовой стороны дела вам предпринять придется. Подсчитайте навскидку: сто лет аренды, плюс уход и техподдержка...

- Вот вам чек на все мои банковские сбережения.

Доктор неторопливо изучал чековую книжку. Наконец, изрек:

- Этого вам хватит, чтобы заплатить мне за год. Ну, может, за два, если потребительская корзина в цене не подскочит. А дальше я выйду в минус.

- Да не волнуйтесь вы, мне пора домой. Пришел к вам из чистого любопытства, но четкий план у меня теперь есть.

- Должен признаться, есть у меня один большой недостаток. Я из тех, кого называют лохами: вечно ведусь на всякие уговоры; кто последним со мной поговорит - тому и поверю. Но зарубите себе на носу: если вдруг деньги закончатся у меня, то вам же хуже будет. Умереть я вам не дам, а разбудить - разбужу, может быть, даже досрочно.

- Да успокойтесь вы уже, мне домой пора.

- А дом этот, о котором вы постоянно говорите, он в вашей собственности сейчас? Другим имуществом располагаете? Чем больше, тем лучше. Позовем нотариуса (мы в одном здании), проконсультируемся, и выпишете на меня доверенность...

Наконец, бумажная волокита закончилась. Подумалось, что если доктор Скотт хотел потрепать ему нервы  перед заморозкой и выжать из него все соки, то более эффективной процедуры он бы выдумать не смог. Даже днем, стискивая револьвер, он не был на таком сильном взводе.

Ассистент провел его в какую-то каморку и начал прослушивать. Альмейда напустил на себя крайне беучастный вид, почти апатию, но сердце в груди неслось вскачь. "Если не возьму себя в руки", - пронеслась мысль, - "кто знает, какую болезнь у меня обнаружат?". Чтобы успокоиться, прибегнул к своему обычному способу: представлять зеленые луга и деревья. Фельдшер тем временем мерил давление и поддерживал разговор:

- Чем занимаетес, сеньор?

- Читаю в Свободном Институте курс истории. Древней, новой и новейшей.

- А теперь еще и будущей сможете добавить, - произнес ассистент, случайно выбиваясь из строгой логической последовательности. - Ведь, как я понял, вы намереваетесь прямиком в век грядущий укатить.

- Ну и как там, в будущем? - с притворным равнодушием осведомился Альмейда.

- Рабочих не будет. Не будет рабства. Всю работу перенесут на машины.

- Все равно при каждой машине будет приставлен человек, который ей управляет.

- Нет у меня отчего-то доверия к устройствам. Пусть лошади впахивают. Или инопланетяне, низшие формы жизни, пусть их специально завозят.

- Ну, если говорить о работорговцах...

- Или нет, нет, я придумал, как лучше, вот послушайте: всем этим недочеловекам, этим задолбанцам, которые даже под страхом смертной казни трудиться не хотят, пусть им как-нибудь по науке внедряют счастье, чистейшее счастье, при условии, что будут работать. Получается, и рабам - счастье, и труд - на благо всего  человечества.

- А знаете что? - произнес Альмейда, как будто разговаривая сам с собой, - не хотел бы я в таком будущем оказаться.

- Не хотели бы, а вот все равно прям в него и укатите.

Его сопроводили в новое помещение. Уложили. Вокруг выстроились Скотт, ассистент, и три медсестры. Прежде чем уснуть, он взглянул на настенный календарь и подумал, что 13 сентября 1970 года началось самое странное в его жизни приключение.

Снилось, как скатывается по заснеженному склону, а после идет стезею узкой ко входу в пещеру; из тьмы доносился смех нескольких человек.

- Да не сплю я, не сплю! - произнес чужой голос, словно оправдываясь, - и никакой Спящей Красавицы знать не знаю!

Над ним стояли два мужика и какая-то девица. Было неясно, то ли о Спящей Красавице говорили они, то ли всё это ему снится.

- В ногах не покалывает? - произнес один мужик.

- Пальцы на руках не немеют? - осведомился второй.

- Принести вам плед? - спросила девица.

Незнакомцы склонились над ним, чтобы осмотреть вблизи. На мговение он испугался, что в телах незнакомцев скрыты какие-нибудь чужеродные устройства, биологические или бионические. С трудом попробовал привстать, увидел в просвет между парой голов календарь. И обреченно рухнул на подушку.

- Аккуратней, аккуратней, - приговаривала девица.

- Слабость чувствуете? - спросил один из мужиков.

- Тошноту, головокружение? - уточнял второй.

От досады Альмейда молчал. Ему разыграли постановку, или, что еще хуже, эксперимент провалился. И снова 13 сентября...

- Мне надо поговорить со Скоттом, - обронил он, не скрывая подавленности.

- Я вас слушаю, - произнес один из незнакомцев.

- Но... - начал было возражать Альмейда, и тотчас же принялся путано и сбивчиво, из-за вкравшихся сомнений, объясняться.

Справа или слева висел календарь до того, как он погрузился в сон? Сейчас-то календарь находился слева. Альмейда добавил:

- Мне бы встать...

Поднялся в полный рост, отстраняя от себя незнакомцев, и сделал несколько не очень твердых шагов по направлению к стенке. Год под датой 13 на календаре был невероятным. Он проспал сто лет! Попросил зеркало. Отражение бледное, слегка зарос щетиной, но ничего странного. Конечно, все это могло оказаться и розыгрышем...

- А теперь вам у меня выпить приварок пора, - произнесла девица и вложила ему в ладони огромный молока.

- А теперь вам выпить его залпом пора, - добавил кто-то из мужиков.

"Приварок", хоть и походил на молоко, по вкусу больше напоминал бензин.

- Перед второй порцией отдохните немного в комнатке ожиданий, - предложила девица.

- А потом поговорить по душам пора, - сказал один мужик.

- Его бы подготовить, - добавил другой.

- Его бы предупредить, - произнесла девица, - о радикальном ухудшении его финансовых обстоятельств и о том, что он теперь у нас на улице увидит.

- Не готов еще. Пусть сперва отдохнёт малость, а потом вторым приварком поправится, - заключил первый мужик.

- Покажем ему, где комнатка ожиданий, - предложил второй.

Девица стала было открывать дверь, но тут же объявила:

- Занято.

- А то, - отозвался второй из мужиков, - они же современники. Даже если пересекутся - не страшно.

- Заходите, - поторапливал другой.

И Альмейда уже было вошел, но тут же замер. Неужели он так и не проснулся? А если нет, если бодрствует - как получилось, что вот она, улыбается ему, стоя прямо в центре зала? В следующий миг, явно для того, чтобы скрыть гримасу, за которой пряталась улыбка, Кармен пустилась в пляс, вовлекая его взгляд в оживленный водоворот танца и цокота каблучков, замерла, воздела руки и распахнула их в объятиях, преподнося всю себя:

- Вуаля!

Повисла тишина, затем Альмейда выговорил:

- Не ждал...

- Зачем таить свое великодушие, зачем ты прячешь свою любовь? - со всё возрастающим нажимом требовательно тараторила Кармен, - это ужасное письмо... я написала его на эмоциях, у меня был срыв. Я не знала, как тебе сказать, хоть вешайся, сил больше никаких не было это выносить. Представляешь - вот ужас-то! - я даже о самоубийстве подумывала, ты уж прости меня! И тут вижу это объявление от доктора Скотта, иду к нему на прием, он убедил меня отправиться в сон, я оставляю тебе это чудовищное письмо... а ты, ты не рассердился, хотя и прочел его, ты простил, ты вошел в сон одновременно со мною... давай считать, любимый, что мы спали вместе, а? И теперь, теперь-то мы будем всегда рядом, навеки вместе, и нам обязательно надо поговорить...

КОНЕЦ


__________
[1] La donna e mobile! - букв. "Женщина непостоянна", цитата по арии герцога Матуанского из оперы Дж. Верди "Риголетто", более известная в русском переводе как "Сердце красавиц // склонно к измене".